Николас Эймерик, инквизитор

Список бригадиров и их обязанности зачитал на английском, а потом на испанском старший помощник Хольц – энергичный парень, производивший впечатление опытного астронавта. В это время к нему подошел невысокий, одетый в рясу человек, белую кожу которого покрывали пятна. «Смотри, это аббат Свитледи, – понизив голос, сказал мне Торвальд не без трепета. – Боже, какое чудовище!»

Поначалу я решил, что он преувеличивает. Если не считать слишком выпирающего живота, Свитледи был сложен вполне нормально. Лицо, на котором красовался большой нос, испещренный ярко-красными капиллярами, выглядело добродушным – к тому же с пухлых губ не сходила лучезарная улыбка.

Скрестив руки, аббат стоял в паре шагов от старпома и смотрел на нас с отеческой любовью. Резервные гиды поспешили подняться по лесенке и подойти к нему. Свитледи молча кивнул им в знак приветствия.

Господин Хольц объявил, что на корабле 1024 члена экипажа, которые поделены на двенадцать бригад; четырехчасовые рабочие смены будут сменяться четырьмя часами отдыха. Шести бригадам поручили заниматься укладкой груза, когда он будет получен в точке назначения – это казалось просто невероятным. Но тогда никто из нас не знал, что это за груз. Иначе многие потребовали бы сию же минуту высадить их с корабля. Христиане, иудеи и мусульмане – уж точно.

Бригадиры устроили перекличку. Меня, не имевшего никакой специализации, отрядили заниматься текущим обслуживанием судна. Нам с Торвальдом пришлось расстаться: он уже работал с катушками Фруллифера, поэтому его отправили в бригаду, отвечающую за их питание, в другую часть корабля.

Новые напарники мне не слишком-то понравились. В основном это были совсем юные филиппинцы, участвовавшие в экспедиции в первый или во второй раз; они говорили только на своем родном языке, отдаленно напоминавшем испанский, да выучили несколько команд на жаргоне астронавтов. Бригадир же, молчаливый итальянец по имени Скедони, как и мы, не имел представления ни о продолжительности экспедиции, ни о ее целях. Меня успокаивало, что для него это был уже четвертый полет на пситронном корабле, но я так и не смог уговорить бригадира рассказать, что нас ждет. «Сам увидишь», – с раздражением пробурчал он, а потом сделал вид, что не понимает моего английского, и отгородился стеной молчания.

Жить нам предстояло в огромном зале, темном, как склеп. По всей видимости, и здесь владельцы судна пытались максимально сэкономить. Было так холодно, что изо рта шел пар, а выданные одеяла оказались старыми и дырявыми, будто их покупали у старьевщика. О герметичности упаковки индивидуальных гигиенических наборов оставалось только мечтать. А шкафы так заржавели, что открыть дверцу можно было, только дернув изо всех сил.

– Не переживайте, – засмеялся Скедони, когда услышал наше ворчание. – В этом полете комфорт нам не понадобится. А если будет нужно, я попрошу Медиума что-нибудь улучшить.

Я не совсем понял последнюю фразу, но в первую очередь меня поразило, насколько небрежно Скедони бросил слово «Медиум» – я знал, что использовать его запрещено на всех космических кораблях, особенно на пситронных. И тут в голове мелькнуло – а легальную ли экспедицию готовится совершить «Мальпертюи»? Впервые эта мысль закралась мне в голову, когда я заметил, что на борту нет женщин – если не считать резервного гида азиатского происхождения. Но тогда я списал все на причуды аббата, решив, что он хочет подчинить жизнь на корабле монастырским правилам.

Нам предоставили пару свободных часов, чтобы разобрать вещи и отдохнуть. Кровати в общей комнате почти касались друг друга, и над каждой висел металлический шар, с которого спускалась короткая коса из тонких прядей волос, засаленных на вид. Скедони объяснил, что это «нейромагниты», передающие катушкам Фруллифера воображаемые нами образы. Если мы их повредим, – предупредил он, – то в путешествии будем изуродованы или превратимся в нелепых монстров.

Шары напоминали скальпы и выглядели немного пугающе; но вскоре я задремал и проснулся лишь от звона колокола, возвещавшего о первой рабочей смене на корабле.

1. Цистерна Альхаферия

Небо над Сарагосой было усыпано мириадами звезд, таких ярких, что Эймерик невольно поднял глаза ввысь. А потом тряхнул головой, стараясь не поддаваться очарованию ночи. Нет, сегодня не время любоваться красотой творения Божьего. Он поплотнее запахнул черный плащ с капюшоном, надетый на белую рясу, которая окутывала его костлявое тело, и ускорил шаг.

Монастырская стена была высокой и мощной, а полуцилиндрические башни только портили общее впечатление. Эймерик торопливо кивнул четырем часовым, сидевшим возле большого костра, и нервной походкой направился к входной двери в кирпичную башню, где располагался трибунал и тюремные камеры инквизиции.

От солоноватого запаха из подземной цистерны перехватывало горло. Все знали, что во время чумы, свирепствовавшей четыре года назад, когда по всему Арагону люди умирали как мухи, тела часто сбрасывали в темные воды этого гигантского резервуара. Потом великий инквизитор, отец Агустин де Торреллес, приказал очистить колодец от останков. Ведущий к нему узкий коридор по его распоряжению несколько раз окуривали, но странный, неприятный, резкий запах остался, напоминая о трагедии тех времен.

Эймерик поднялся по лестнице к тюремным камерам, где дежурило несколько охранников, потом – на второй этаж. Там его встретил совсем юный взволнованный доминиканец.

– Отец Николас, наконец-то вы пришли! Отец Агустин то и дело спрашивает про вас.

– Где он?

– Пожелал, чтобы мы перенесли его в зал для аудиенций, положили у камина. Но не подходите слишком близко. У лекаря нет сомнений. Это «черная смерть».

Эймерик пожал плечами:

– Однажды я ее уже пережил. Отведите меня к нему.

Слегка кивнув, юноша приподнял шторку, которая занавешивала низкую подковообразную дверь в мавританском стиле. В сумраке помещения Эймерику было трудно что-нибудь разглядеть. Огромную залу, украшенную лепниной и фресками, освещал один-единственный факел. Потом, напротив камина, в котором едва теплился огонь, он заметил убогую кровать. Глазам едва удалось различить высохшее тело, прикрытое одеялами. У края кровати виднелся темный силуэт человека, стоявшего на коленях.

Удивленный собственной нерешительностью, Эймерик подошел к больному.

– Добрый вечер, отец Агустин.

Тело не пошевелилось. Однако стоявший на коленях человек поднял голову, и под темной вуалью Эймерик увидел клочья седых волос и морщинистое лицо старухи.

– Не думаю, что мой брат вас услышит, – тихо сказала она. – Когда он приходит в себя, то начинает хрипеть, а в остальное время спит, как сейчас. Может, вам лучше зайти попозже.

– Нет, нет. – Из-под вороха одеял вдруг показался голый череп, обтянутый желтоватой кожей. Вокруг огромных лихорадочно блестевших глаз лежали глубокие тени; рот казался провалом без зубов и губ. – Я сам попросил прийти отца Николаса, – слабым голосом сказал больной. – Садитесь у камина так, чтобы вы могли меня видеть. Но не подходите слишком близко.

Слушая старика, Эймерик ощутил отвратительный запах разлагающейся плоти, от которого перехватило дыхание. При мысли о том, что скрывают одеяла, он содрогнулся от ужаса. Но, стараясь скрыть отвращение, сказал:

– Отец Агустин, я и сам болел. Четыре года назад. Вряд ли я снова заражусь… – он не осмелился произнести это слово.

– …Чумой, – договорил старик. – Я знаю, вы пережили великую эпидемию 1348-го. Поэтому я вас и позвал. Сколько вам лет?

– Тридцать два.

Отец Агустин вздохнул, из легких вырвался хрип:

– Действительно мало. И тем не менее, вы старше всех членов этого суда. Отца Розелла вызвали в Авиньон, а остальные умерли. – По телу больного прошла судорога. – А сегодня ночью умру и я.

Эймерику вдруг стало невыносимо здесь находиться. Ему казалось, что болезнь зловещими вихрями кружит над постелью умирающего. Николас испытывал отвращение к немощным телам, съеденным болезнью. Но, несмотря на желание убежать отсюда куда-нибудь, он всеми силами старался сделать так, чтобы в голосе слышалось сочувствие:

– Отец Агустин, вы можете поправиться, как и я. Тем более, что эпидемия закончилась. В этом году чума не так свирепствовала и многих пощадила.

Старик пошевелился. Прищурил глаза:

– Чума никуда не денется, случаи недуга все равно есть. А я… если бы вы увидели мое тело под этими одеялами, то поняли бы, что это вопрос нескольких часов. Я уже два раза причащался.

На какой-то миг Эймерик испугался, что отец Агустин собирается показать ему свои язвы. И постарался скрыть обуявший его ужас, напустив на себя грозный вид:

– Почему огонь в камине почти не горит? – спросил он у старухи. – Где прислуга?

Эймерик хотел схватить кочергу, но старик резким жестом остановил его.

– Не нужно, отец Николас. Мне тяжело дышать, когда слишком жарко. К тому же это все равно не поможет. Моя кровь уже остыла, – он закрыл глаза и медленно открыл их снова. – Так, у нас мало времени. Мне нужно сказать вам нечто важное. Садитесь к огню и слушайте внимательно.

Эймерик сел у камина, выпрямив спину и скрестив руки на груди.

– Когда Господь призовет меня к себе, в королевстве Арагон не останется инквизитора, – едва слышным шепотом заговорил умирающий. – Поэтому я вас и вызвал. Новым великим инквизитором будете вы.

Эймерик вздрогнул, не веря своим ушам:

– Но это невозможно. Распоряжения папы Климента V…

– Да, я знаю. Устанавливают минимальный возраст в сорок лет. Но во всем Арагоне, кроме уехавшего отца Розелла, не осталось ни одного доминиканца этого возраста, кто бы уже работал со Святой канцелярией инквизиции. А главное – нам нельзя допустить, чтобы инквизиция перешла в руки францисканцев. Уступить ее этим невеждам – то же самое, что уступить королю, который исповедуется у францисканца.

– Понимаю, – кивнул Эймерик. – Но папа вряд ли признает мое назначение.

– Со своей стороны я уже сделал все, что мог. Помните того француза, какое-то время гостившего у нас, который стал бенедиктинским аббатом?

– Сеньора де Гримоара? Кажется, он возглавлял аббатство Сен-Виктор в Марселе.

– Именно так. Теперь он легат, один из самых влиятельных людей в Авиньоне. Мы списались. Он вас помнит. И постарается заручиться поддержкой вашей кандидатуры в окружении папы Климента VI.

Эймерик покачал головой:

– Даже если это ему удастся, король Педро не согласится. Право патроната позволяет ему самостоятельно назначать духовных лиц.

Скрывавшие тело одеяла зашевелились. Эймерик немного отодвинулся, опасаясь припадка; но старик лишь выпростал из-под одеял тонкую желтушную руку. А потом ткнул пальцем в сторону собеседника.

– Слушайте меня внимательно, отец Николас, – сказал он, из последних сил повышая голос. Его глаза вспыхнули от гнева. – Мы говорим не о духовных лицах. А об инквизиторах. О верховных хранителях веры, о тех, кто борется с могущественными ересями. Никакой король, император или принц не может нами управлять. Мы подчиняемся только папе и никому больше, – немощное тело сотряслось в приступе кашля – коротком, но чрезвычайно сильном. – Боже мой, в горле совсем пересохло. Зачем вы меня сердите?

Эймерик нахмурил лоб:

– Простите, отец Агустин. Но я опасаюсь, что отношения с королем будут непростыми.

– Тогда сделайте так, чтобы он вас боялся, – губы старика исказила судорога. – Но давайте по порядку. Когда выйдете отсюда, отправляйтесь в мою келью. Там найдете предварительное свидетельство, в котором я назначаю вас своим преемником до получения папского подтверждения. Найдете также три папских буллы:Ad abolendam[3], Ut inquisitionis[4] и Ad extirpandam[5]. И завтра же пойдете к хустисье[6] со свидетельством и буллами.

– Меня не примут. Он относится к нам еще хуже, чем король.

– Будьте настойчивы, и он вас примет. Покажете ему буллы и назовете свои исключительные права. Он не сможет отказать.

Эймерик покачал головой:

– Вы так уверены в успехе, отец Агустин.

Старик не обратил внимания на его слова:

– Потом пойдете к епископу – чистая формальность, никаких выражений покорности с вашей стороны не потребуется. После этого встретитесь с королем; если будет возможность остаться с ним с глазу на глаз, напомните Педро IV о нашем с ним последнем разговоре. Объясните, что продолжать расследование я назначил вас.

– Какое расследование?

Отец Агустин содрогнулся от очередного приступа кашля, на этот раз такого длинного и сильного, что сестра в тревоге вскочила на ноги. Больной кивком попросил ее отойти. И продолжил говорить, хотя глаза его наполнились слезами:

– Это мои последние мгновения. Господи, дай мне сил закончить! – он пристально посмотрел на Эймерика. – Отец Николас, этот замок проклят, эта земля проклята. Мы победили мавров, но разрешили им жить среди нас, как и всем остальным неверным. Сам король прислушивается к советам иудеев. Вы отдаете себе отчет, что Арагон до сих пор не стал христианским?

Эймерик окинул взглядом мавританскую архитектуру свода и изысканные мозаики, теряющиеся в сумраке залы; в отблесках пламени то появлялись, то исчезали красные и золотые узоры.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Гермес Трисмегист и герметическая традиция Востока и Запада. Переводчик: Константин Богуцкий. Издательство: Новый Акрополь, 2012 г.

2

Имеется в виду COBE (Cosmic Background Explorer) – спутник, запущенный НАСА в 1989 году для изучения остаточного излучения Большого взрыва. С его помощью была открыта «космическая рябь», минимальные колебания в космическом микроволновом фоне.

3

«Об искоренении» стала первым общеевропейским, совместным духовным и светским, призывом к борьбе с ересями.

4

«Чтобы дело инквизиции» – булла, в которой закреплялись обязанности светских властей в процедуре инквизиции.

5

«Для искоренения» – папская булла, разрешившая католической инквизиции пытать подозреваемых в ереси.

6

Хустисья (Justicia de corte) – верховный судья в королевстве Арагон в Средние века.