Идолы Света и Тьмы: Призрак. Книга вторая

Её кожа потемнела, волосы посветлели и укоротились. В мгновение ока я смотрела на Демьяна.

Его чёрные глаза подмигнули, когда боги заметили меня.

Я подавила испуганное дыхание и поклонилась Мору. Глаза рвались к Демьяну, но я старалась сосредоточиться.

Мор изучал меня без приветствия, затем перевёл взгляд на Демьяна.

– Кого видишь, Дарина? – спросил он ледяным голосом.

Я вижу Демьяна. Того, кто обещал скрыть себя от тебя.

Это был трюк. Колокольчики в голове кричали не говорить правду. Если замешкаюсь, Мор разорвёт моё запястье, чтобы выпить кровь.

– Владимир, – выдохнула я, страх сковал внутренности. – Мой брат. Я вижу брата.

Мор откинулся назад, его глаза вспыхнули расчётом.

– Твой брат, – мрачно повторил он. – Твоя кровь часто о нём говорит. Жив он или мёртв? Не могу понять.

Стыд залил щёки.

– Иногда забываю, – призналась я. – Он умер от лихорадки годы назад. Не всегда помню.

Я путаюсь в воспоминаниях, – говорила Мила. Простое замешательство. Ничего страшного.

– Посмотри ещё, – приказал Мор.

Я взглянула на Демьяна. Его не было. На его месте сидела та женщина.

Я знала, кто это. Страх заставил поклониться, но не ниже, чем Мору.

– Лукава, – пробормотала я, давая понять, что знаю её.

Богиня Лукава – оборотень. Мужчина или женщина – никто не знал. Она принимала любой облик. Писания молчали о её сути. Бог озорства, обмана и зла. Возможно, она была и тем, и другим. Как Зилот, Лукава являлась в образе доверенного лица, но Зилот обманывал всех, а Лукава показывала каждому того, кого они желали.

Я видела Демьяна – тайну, вырванную из сердца. Никто другой не видел его, даже сама Лукава. Она была обманщицей, отражая желания.

– Ты знаешь писания, – Мор протянул руку в белой перчатке. – Иди ко мне.

Без энтузиазма я вложила руку в его и позволила усадить себя на колени. Его мятая чёрная рубашка была расстёгнута, и я гадала, сколько он провёл здесь, играя и выпивая души невинных.

Мор обнял меня за талию. Я молчала, заметив на карте лицо Драго. Он неплохо справлялся, не был мерзавцем, и мне не нравилось, что Мор ставит его на кон.

Семаргл тоже был недоволен, покачав головой. Но Лукава сказала:

– Отвлекаешься на смертных? – её улыбка нервировала. – Семаргл поднял ставки до отроков первого класса.

Мор взглянул на стопку карт, где хмурились незнакомые лица. Я ковыряла стол, пока он перебирал карты, и застыла, когда он бросил в стопку Каспара.

Каспар на карте выглядел ошеломлённым, как я.

– Каспар? – прошептала я. – Серьёзно?

Мор ухмыльнулся.

– Ты недооцениваешь мои способности, – сказал он, одурманенный, как от опиума.

Семаргл играл с пламенем на пальцах.

– Как думаешь, как он получил Каспара?

– Я думала, ты его создал, – шепнула я.

Они вовлекали меня, но я помнила: говорить тихо, не смотреть в глаза слишком долго.

– Каспар – награда, – сказал Семаргл, пламя вспыхнуло ярче. – Трофей поражения Призрака.

Узел стянул живот. Каспар – отрок Призрака?

Воспоминания резали, как ножи. Каждый раз, когда я упоминала обугленный портрет Призрака, Каспар замолкал. Я считала это угрюмостью. Теперь я видела скорбь.

Его ценность обрела смысл. Единственный отрок Призрака, полный силы, привязанный к новому хозяину. Я вздохнула, ощутив его страдания.

Лукава поддразнила:

– Оставь питомца-отрока. Поставь карту этой красавицы.

Ледяной страх сковал вены. Я напряглась в хватке Мора.

Его ухмылка потемнела, вызвав трепет ужаса и облегчения.

– Некоторые вещи слишком ценны для полуночной игры, – сказал он.

– Но в дневной? – прищурилась я.

Его лицо омрачилось. Я зашла слишком далеко, но он вернулся к игре и выиграл раздачу. Может, он обманывал судьбу.

Я молчала, наблюдая, как они ставят десятки карт – отроков и смертных. Мор держал меня часами, не отпуская, даже когда я ёрзала и клевала носом. Я прижалась к нему, балансируя между сном и страхом. Спать с богами опасно.

Наконец, он позвал стражников, но сначала набрал моей крови в бокал.

Вернувшись в спальню, я заперла решётки. Демьян не пришёл, и я хотела спать без помех. Но ночь не отпускала. Слова Лукавы жгли: «Поставь карту этой красавицы.»

Моя карта. Мысль пугала, но не это было главным.

Лукава и Мор ценили меня выше Каспара, единственного отрока Призрака. Мало кто мог быть ценнее, но я была сокровищем. Новичок? Аномалия?

Их реакция подтвердила мою догадку. Я не смертная.

Мила говорила: «У богов и отроков нет месячных. Только у смертных.» Наша ссора началась тогда, из-за её слов о моей природе. Я отвергла их из страха.

Мила была права. Я хотела сказать ей, но после ссоры мы не нашли пути друг к другу. Я пыталась, но после той ночи в её комнате сдалась. Если мне суждено выживать одной, нужны сильные союзники.

Я ела курицу, когда вошёл Каспар. София замерла, заплетая мои волосы.

Я приподняла бровь, вилка с мясом замерла у губ.

Каспар даже не взглянул на меня, направившись прямо к подносу с фруктами.

– Что ты здесь делаешь? – вилка с грохотом упала на тарелку.

Вина сдавила грудь. Я узнала о его боли: быть отроком Призрака, проданным в игре, жить под властью того, кто изгнал его бога. Я понимала его – дворец пытал меня, убил мою мать, держал как питомца. Но я смирилась ради выживания.

Каспар не обиделся на мой тон. Он засунул в рот виноградину и рухнул в кресло.

– Сегодня без уроков, – сказал он, перебирая фрукты. – Мор просит твоего присутствия в гостиной.

– Просит, – насмешливо повторила я.

Каспар ухмыльнулся, откусив тёмную виноградину. Сок потёк, прежде чем он проглотил.

Я хлопнула по руке Софии. Она вздрогнула и продолжила заплетать косы.

– Стоит волноваться?

Его лицо дрогнуло. Ответ был ясен: мне следовало бояться.

– Прибереги вопросы, – сказал он, лениво потянувшись.

– Ладно, – я отмахнулась от Софии, оставив волосы недоплетёнными. – Покончим с этим.

Ярость захлестнула меня, как яд – не такой смертоносный, как у Мора, но искажающий лицо рычанием и дрожащими пальцами, жаждущими отнять всё.

В гостиной я услышала хныканье Милы. Она корчилась на полу.

Её слабый, испуганный звук превратил ярость в глупую силу, подавив инстинкты выживания.

Мор устроил представление – пытку Милы. Она лежала, извиваясь в агонии, как я когда-то от его яда. Пламя жгло её изнутри.