Полная версия:
Литературные страницы – 18. Группа ИСП ВКонтакте
Наш первый снег
Анастасия Кухтевина
Я входящему рада.Дай, фронталку включу!Ярче тысячи радуг,Сам же видишь, свечусь!Всё у нас обоюдно,Но, увы, невпопад.Ровно в пять пополудниНачался снегопадВ нашем городе, слышишь?Я серьёзно! Гляди:Мы деревья и крышиДовели до седин!Да, мы это умеем,Но и время пришлоВновь пройти по аллеямТем под ручку, без слов.Ты ведь снег любишь оченьСапогом разгребать.И меня ты охочийПрям в сугробы ронять.Что, смешно тебе? Знаешь,Я же зиму так жду!Ты когда прилетаешь?Точно в этом году?Да шучу – не ворчи ты!Вот, стемнело уже.Перестань, мы же квитыВ плане жён и мужей!Что всегда будет светлым?Наш с тобой первый снег!Он останется пепломНа осенней листве.Это осень пришла!
Анастасия Кухтевина
Закружилась листва,Захрустела трава,И растрескались лужицы звонкие —Это осень пришлаИ гирлянды зажглаНа ветвях! Озорною девчонкоюС ветром бросилась в пляс,На печи улеглась,Но разбрызгалась мелкими каплями.Наливаем глинтвейн,Чтобы было теплей.Снова листья сгребаем мы граблями,А они всё летят,Как десанта отряд,И на землю так медленно падают.Догоняет их снег.Наяву и во снеЭта осень меня очень радует!Рецензия
Марат Валеев
Рассказал недавно мой приятель, газетчик с многолетним стажем. Дальше речь пойдет от первого лица, то есть от его имени.
«Каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл!» – сказал Наполеон. Вот и я, после двух лет работы в сельхозотделе районной газете, редактор которой снисходительно печатал сочиняемые мной иногда рассказики, решил замахнуться на повесть.
«Вот напечатаю ее в нашей газете, повесть заметят, пойдут отклики, рецензии, а там и издательство какое-нибудь откликнется», – вдохновенно думал я, ночи просиживая над листами писчей бумаги и покрывая их мелким почерком.
Повесть моя была о любви комбайнера, ударника социалистического труда Григория и агронома Майи, о выпавших на их долю испытаниях в неурожайный год и, по критериям того времени, явно была обречена на успех.
Я писал днем и ночью, дома и на работе. Исписал сто двадцать семь страниц черновика, читал избранные места из них жене и соседу Петровичу, и им нравилось, особенно Петровичу под портвешок «Три семерки», что еще больше укрепляло меня в будущем успехе создаваемого произведения.
Наконец настал тот момент, когда я поженил своих главных героев, предварительно наградив их – одного медалью, вторую орденом, – за успехи в труде, и поставил точку. Потом стал переписывать повесть начисто – тогда ведь компьютеров не было, да и машинки-то печатные имелись редко у кого, все рукописи в редакциях обычно перепечатывали штатные машинистки.
Переписывал я свой опус еще неделю, и закончил это муторное дело глубокой ночью, когда жена и полуторагодовалый сынишка уже спали.
Я аккуратно сложил повесть стопочкой на столе, а черновик бросил в мусорное ведро. Покурил на балконе напоследок, любуясь яркими звездами на темном небе и предвкушая, как удивлю завтра редакционную машинистку, выложив перед ней повесть для перепечатывания.
Конечно, прекрасная Елена (так мы ее звали за миловидность) поработает для вечности и бесплатно. Тем более что шеф непременно согласится напечатать мою повесть в нашей газете – наверняка ведь поймет, что благодаря этому он тоже приобретет известность как первооткрыватель нового таланта. Но я все же не жлоб, и подарю Леночке шоколадку. Нет, две!
Ранним утром какая-то неосознанная тревога подняла меня с постели. Жена еще спала (впереди был выходной), а вот Мишаньки в его постельке не было. Его довольное угуканье и какое-то шуршание слышались из гостиной.
Я в трусах выскочил туда и остолбенел: сынишка мой голышом сидел на полу посреди вороха исписанных мной накануне листков, и увлеченно рвал их один за другим в клочья. Какие рвал, а на какие сделал, уж извини за такую подробность, большую кучу.
Видимо, мой наследник умудрился вскарабкаться на стул, который я так непредусмотрительно не отодвинул от стола, дотянулся до переписанной набело рукописи и смахнул ее на пол. Ну, а дальше делал там с ней, что хотел. Видать, его как и меня, все-таки тянуло к бумаге!
От горя и разочарования я взвыл белугой и кинулся спасать повесть. Но, увы, больше половины ее было изодрано и испачкано…
Конечно, парень мой был не виноват – мне надо было самому подальше убрать повесть, в шкаф хотя бы. Но разве я мог подумать, что моя кровинушка, мой наследник, оставит на первом моем серьезном труде такой вонючий отзыв?!
К счастью, черновик-то был еще цел. Я достал его измятые страницы из помойного ведра и сразу же после завтрака сел восстанавливать, то есть, вновь переписывать утраченные страницы.
Однако, заново вчитываясь в содержимое, я все с большей уверенностью приходил к выводу: а ведь, в самом деле, все, что я написал – унылое говно, и сынуля мой прав. Ну кому нужна эта длинная занудистая повесть о любви механизаторов на фоне ожидания урожая? Знать, не судьба мне быть писателем.
И я поступил не то, чтобы как Гоголь, но, в принципе, как он: выкинул свою повесть – остатки оригинала с пометками первого своего рецензента, и весь черновик, – опять же в мусорное ведро, и отнес его на помойку. И остался с той поры просто газетчиком».
– Говорят, хорошим! – закончил свой рассказ мой приятель, и потянулся к давно дожидающейся его стопке.
А я, чокнувшись с ним, подумал: блин, как же, видимо, в свое время многим нынешним писателям не хватило такого честного рецензента, как Мишаня!
Амикан-батюшка
Марат Валеев
Знатный тунгусский промысловик Агриппин Култыгир с утра выпил чаю, надел свою теплую меховую парку, взял ружье, встал на лыжи и почесал в тайгу. Еще с лета он заприметил баскую берложину под раскидистой лиственницей у говорливого ручья Суриннакан. Здесь жил одинокий старый медведь Амикан-батюшка. Раньше он шарашился себе по тайге, промышляя крупной сохатой и мелкой рогатой дичью. Но заболел пародонтозом и растерял по тайге все свои зубы. И с тех пор стал озоровать. То лабаз у кого разлабазит, то подкараулит бабу какую под кустом и того… ягоды иль грибы отнимет. Кушать-то хоца!
А однажды Амикан обидел и самого Агриппина Култыгира. Тот шел вечерком после получки из леспромхозовской лавки, нес домой жене бисер для вышивания, внучатам пряников, себе минеральной воды и так кое-что из макарон. Эта старая сволочь Амикан вышел из-за угла, громко сказал Агриппину в ухо: «У-у-х!», чем очень удивил, забрал из его ослабших рук пакеты с покупками, да и был таков.
«Ну, Амикан-батюшка, погоди – зима придет, я тебя тоже удивлю, однако!» – поклялся себе тогда Агриппин Култыгир, пересчитал остатки получки и снова пошел в магазин, на этот раз за водкой. Потому как имел право. И вот он, громко шурша лыжами и стуча прикладом ружья о закоптелый чайник, размашисто и уверенно скользил по снежному покрову к запримеченной еще с лета берлоге, злорадно мечтая, как он снимет шкуру с этого старого разбойника.
А снега навалило нонче – страсть! Обе лайки Агриппина устали карабкаться за ним по сугробам, плюнули да ушли домой. Остался наш промысловик один, закружал, заплутал да и вдруг резко куда-то провалился. Очнулся Култыгир от того, что кто-то, радостно сопя, разделывает его. Волосы дыбом встали у промысловика: все, думает, кирдык ему пришел. А это Амикан, который и так плохо спал из-за холода в своей худой, давно не ремонтированной берлоге, проснулся, когда заплутавший охотник свалился ему на голову.
Пощупал удивленный косолапый тепло одетого, но слегка подмоченного промысловика, довольно заурчал и тут же приступил к делу. Содрал с незваного гостя парку, стащил с него шапку да унты. Ободрал, короче, как липку, поставил на порог берлоги да как даст ему пенделя! Оставшийся в одних теплых подштанниках китайской системы «Дружба» и самовязаных носках промысловик Култыгир и опомниться не успел, как, прочертив в воздухе большую дугу, приземлился далеко от берлоги и задал такого стрекача, что уже через пять минут сидел у себя в чуме, пил чай и вдохновенно травил чумочадцам очередную охотничью байку.
А Амикан-батюшка… А что Амикан-батюшка? Он нацепил унты на задние лапы (передние, как вы знаете, нужны ему для сосания), завернулся в парку, натянул себе на лысеющую бошку шапку-ушанку, согрелся, и снова захрапел. И снилось Амикану, что у него заново отросли зубы и на него заинтересованно поглядывает моложавая и недавно овдовевшая медведица Сынгоик из соседней берлоги, на той стороне говорливого ручья Суриннакан. «Посватаюсь по весне, однако!» – счастливо думал Амикан.
«Нет, больше я на охоту не пойду, ну ее! – ворочался без сна у себя в чуме на старой оленьей шкуре некогда знатный, но теперь обмишулившийся промысловик Агриппин Култыгир. – А пойду-ка я лучше на пенсию. Вот, однако!» На том оба и порешили…
Незапертый рай
Иван Митряйкин
Хоронили в просторном гробу,Чинно сели, попили, покушалиИ под пьяную вашу мольбуЯ стою перед райскими кущами.Пред вратами привратника нет.Что ж, зайду, посмотрю, ознакомлюсь.Не сюда мне был выдан билет,Посмотрю и уйду, не опомнятся.Красота всюду, тишь, благодать.Купола, облака, виноградники.Тишина. Ни души не видать.Ухожу, не вернулись б охранники.И уже возле самых воротБыл на землю я сбит вопиющими.Во врата рекой лился народ,Всех ругая, с друг другом дерущийся.Разойдись, расступись, не мешай!По рукам, головам, не до нежности!Торопились в незапертый райСамозваной толпою «безгрешные»…Я проснулся в холодном поту,Долго думал, дыханье ровняя:«Спаси, Господи, душу мою,Но избавь от «Безгрешного» рая».Ближе к осени
Иван Митряйкин
Я в родную деревню наведался.И в саду, среди яблонь и грушОсень просит меня – исповедуйся.Ну а я, я не как не решусь.Рассказать, что от совести спрятаноИ на лавках бессонных прокурено.Что печатью семью запечатано,Где по юности набедокурено.Ну а осень, то солнцем порадует,То дождем прибьет летнюю пыль.Обещает, что будет наградоюИз листвы цветной епитрахиль.От бесед по душам воздержусь —Сам по возрасту к осени ближе.Все нормально, наводит лишь грустьТо, что небо осеннее ниже.Небо ниже – и в этом весь смысл:Перед богом я как на ладони.Не сбежать, не сорваться бы внизВ беспощадном осеннем запое.Мне хочется, вдруг, громко закричать
Татьяна Филиппович-Гассан
Мне хочется, вдруг, громко закричать:«Остановись мгновенье, ты прекрасно!»И слёзы лить, и радостно мечтать,Чтоб жизнь прожить красиво, не напрасно.И этот крик пусть слышат далеко —Как мир прекрасен и любим без меры!Хочу дышать свободно и легкоВ плену забот, страстей и счастья веры…Вся жизнь моя, как оголённый нерв.Я кожей чувствую судьбы своей начало,Её движение… И конец её презрев,Кричу о том, о чём так долго я молчала:– Люблю родимый край, берёзки под окномИ ласковый рассвет над крышей дома,Люблю тоску о прошлом, дорогом,До ломоты в суставах, до истомы;И поздний час, когда всё замирает,Что так шумело и звенело днём,Когда душа замки свои срывает,Не оставляя больше тайны на потом…Люблю свой дом, просторный и уютный,Люблю детей, друзей своих, родныхИ страх за них, но к счастию минутный,И память о родителях моих…Люблю промокнуть под дождём весеннимИ с нежностью смотреть на первый лист,Найти прохладу в жаркий полдень летнийИ слушать звонкий птичий пересвист;И полевых цветов букетик скромныйНести в руках, вдыхая ароматПолей, лугов! Но этот мир огромныйЗнаком мне и ценой больших утрат…Но, всё равно, любить не перестануТот краткий миг, что жизнью нарекли.Дышать и жить взахлёб я не устану, —Я ЗДЕСЬ! Я НА ПОВЕРХНОСТИ ЗЕМЛИ!Идеальный муж
Марат Валеев
– Здравствуйте! Маня зовут Андрей. Спасибо, что позвонили в наше бюро мужских услуг «Идеальный муж». Итак, чтобы вы хотели?
– Классику!
– Ну вот, я возвращаюсь с работы…
– А ты не ошибаешься, Андрей? Тебя не сократили? Не выгнали за пьянку?
– Нет, у меня стабильная, хорошо оплачиваемая работа. Я трудился эту неделю очень ровно, производительно. В результате у меня в кармане – конверт с премией.
– И ты несешь эту премию домой? Никуда не завернул по дороге?
– Нет, дорогая, у меня нет такой привычки. Все заработанное я считаю своим долгом отдать своей жене…
– Ох!!
– Кроме того, у меня на этой неделе случился небольшой приработок, я на него купил тебе ценный подарок, и его тоже несу домой. Тебе, любимая!
– Ах, ох! Мне не хватает воздуха! Дальше, дорогой, дальше!
– Я уже подхожу к подъезду, и мне путь домой преграждают Ванька Перепилицын и Петька Кривулин. Они делают мне гнусное предложение…
– Господи, я знаю, кто это! Только их зовут Колька Мазыкин и Мишка Косолапов. Был и третий, вот тот был точно Ванька, только не Перепелицин, а Курочкин. Правда, этого-то я хоть отвадила, но вот те двое – как банные листья на одном месте моего гада. Житья от них нет. Извини, я тебя отвлекла, Андрей. Ну же, продолжай!
– Но я им сурово сказал: «Нет, ребята, этот номер у вас не пройдет! Я все до копеечки должен принести домой, моей ненаглядной женушке. И быть при этом совершенно трезвым, потому как она не переносит запаха спиртного… Нет, ничего не собираюсь я заедать лаврушкой. Уйдите прочь!»
– Так и сказал? Ой, мамочки мои!! Ой, не могу!!! Не останавливайся, любимый!
– А я не останавливаюсь! Вот я поднимаюсь по лестнице…
– Боже мой, это же долго! В лифт иди, в лифт!
– Не работает! Вот я прошел второй этаж, поднимаюсь на третий. И здесь у двадцать третьей квартиры обнаруживает своей присутствие молодая привлекательная женщина в легком халатике. Это всем известная своим не тяжелым поведением Валентина Сладкова…
– Нет, Андрюша, ее зовут Ирина Заходько. Убила бы! Ну, и чего ей надо?
– Эта одинокая женщина просит у меня, как у мужчины, помощи в передвижении шкафа в ее квартире с одного места на другое.
– И ты, конечно, пойдешь?
– Ну что ты, родная! Я знаю, чем чреваты заходы к таким одиноким женщинам. И ей я также заявляю свое решительное «Нет!»
– Ох, милый, это невероятно! Ай, что же ты со мной делаешь! Продолжай, пожалуйста!
– И вот я у двери нашей квартиры…
– Господи, он дошел! А-а-а!… Хотя постой, Андрей, в дверь ко мне звонят. Неужели это ты, въявь ко мне явился?
– Извините, это не входит в сферу деятельности нашего бюро… Общение только по телефону.
– О, мне уже не просто звонят, а пинают в дверь и матерятся. Прости, Андрей, это, похоже, мой настоящий муж приполз. Но все равно спасибо тебе за незабываемые минуты общения.
– Не за что! Счет вам вышлют.
– А скидок у вас, случайно, нет?
– Только одиноким женщинам. А вы, судя по всему, числитесь замужем.
– То-то и оно, что числюсь…
Лингвистика
Наталия Варская
Сосед дядя Витя любил общаться, когда выпьет. Пил он ежедневно, а потому человеком был крайне общительным. Сколько раз я себе говорил, что монологи дяди Вити записывать надо!
Вчера встретил соседа у мусопровода и уйти от общения не удалось.
– Серёга, ты умный парень, уважаю таких. А особенно уважаю поляков этих, Кашперского и Каспировского.
– Дядь Вить, наверное Касперского и Кашпировского? И почему поляков-то?
– Ну на -ский фамилии, ясно, что поляки. Не знаю у кого «ш», у кого «с», но умные оба мужики.
– А вы хоть знаете, кто они, чем занимаются?
– Не важно, Серёг, не стали бы про них по телеку говорить, я б и фамилий не знал ихних. Слава Богу из ума не выжил – хоть к Сербу самому вези.
– Какому- такому сербу?
– Ну который знает, кто псих, кто нет. Возили к нему Ваську из 4-ого подъезда, когда он с ножом в магазине водку требовал.
– А! В институт имени Сербского! – понял я.
– Ну не знаю, институт или университет, а серб, он и в Африке серб. Любой облакат подтвердит.
– Облака чего?
– Облакат. Ну типа Кочерены.
– А! Адвокат Кучерена!
– Тока облакат! Думаешь что они так называются?
Они как облаков в суде нагонят, так и не понять, виноват ли кто, или само так вышло. Серёг, а Участкова давно не видел?
– Участкового?
– Ну может и так, у них у всех фамилие одинаковое.
Братья, наверное.
– Ладно, дядь Вить, побежал я, работать надо.
– Ну давай, а то заходи, поболтаем, у меня чекушка есть.
– Спасибо, дядь Вить, некогда, как-нибудь зайду.
А сам про себя подумал: «С диктофоном».
И ничего тебе не надо…
Татьяна Филиппович-Гассан
(Печальный диалог жены и мужа,
проживших в браке 25 лет…)
Она – Молчишь по прежнему, скотина!Какая же теперь причинаТак нагло с вызовом молчать?Он – А может снова всё начатьТы хочешь? Я вот не хочу!Она – Одна мечта, чтобы к врачуТебя сводить, но ты в штыки, —Считаешь – там все дуракиСидят и зла тебе хотят!А как же вытравить бесятИз головы твоей больной?Ведь ты всё прОпил, боже мой!И ничего тебе не надо, —Тебе бутылка, как награда,И счастье в рюмке до краёв!Он – Ты помнишь пенье соловьёв,Что по утрУ будили нас?Она – Твой пыл уже давно угасИ ты забыл любовь и честь!В душе твоей осталась местьИ злоба на друзей, родных,А в памяти тех дней былыхТы видишь только боль и грусть…И говоришь: – Пусть сдохну, пусть!Зачем мне эта жизнь нужна?В ней нету смысла ни хрена!Уснуть бы навсегда и вразЗакончился бы мой рассказ!Тебя поверг «зелёный змий», —Он страшный, как из сказки Вий!Но я сказать тебе хочу,Нет, просто громко прокричу:– Ты ЧЕЛОВЕК! ОстановисьИ в храме честно помолись!И вспомни маму и отца,Афган, осколки из свинца,Что врач достал и спас тебя!Ведь ты же вышел из огняИ смелым был и жизнь любил!Так что ж ты на неё «забил»?Он – В шкафу пылятся орденаИ одолела седина,И горечь, горечь на губах…Она – И правда вся в моих стихах!Так было, так есть и так будет
Татьяна Филиппович-Гассан
Так было, так есть и так будет, наверно всегда —Построенный дом постареет и станет коситься…Потом и совсем, от нехватки любви и тепла,В руины и свалку безжалостно так превратится.Затянет травой и кустом этот холм вековойИ что было раньше, навряд ли уж кто и припомнит.А кто-то по прежнему будет стремиться домой,Не думая, как жизнь чудовищный график исполнит…За годы, что прОжиты нервно и с болью в висках,Меняется многое в судьбах и мыслях, и душах.Любовь, что горела, увы, превращается в прах(Так много всего, вдруг, невольно тут можно подслушать)…Рассвет разрывает ночную вуаль по утрУ,И дышится ровно, рождаются смелые мысли…А жизнь предлагает включиться в злодейку-игру,В которой финал от тебя уж совсем не зависит.Стремительно годы уносят былое в векАИ мы вместе с ними стремительно падаем в вечность…Течёт нашей жизни бескрайней судьбина-река,И рушится свод, сотрясая миров бесконечность.Пока же мой дом полон радости, счастья, любви, —Я страстно стараюсь его от души благорОдить!Закатное солнце включает ночей фонариИ просится рифма, а боль и печали уходят.Я не умею в шахматы играть
Наталия Варская
Я не умею в шахматы играть,Но мелочи меня не остановят.Люблю учить, люблю я наставлять,Ведь тренинги меня неплохо кормят.Я бизнесменом не был никогда,Но многим преподал уроки дела.Итак, теперь о шахматах, покаИнструктором мне быть не надоело.Запомни, что в игре важней всегоВ победу свою искренне поверить.И даже, коль не знаешь ничего,Себя в игре обязан ты проверить.Начать- всего важнее и трудней,Особенно не зная всяких правил.Но ввязывайся смело, без затей,Не важно, куда пешку ты поставил.Не слушай возмущений, мол, дурак,Коня он от ладьи не отличает.Уверенно скажи: «Я вижу так!Мне наплевать, коль кто не понимает».И если кто-то скажет: «Шах и мат»,Скажи ему: «А-ну, давай-ка выйдем!»Пусть будет победивший виноват,Пусть будет перевес твой очевиден.А больше и не надо ничего.Уверенность, напор и наглость духа!Занятие окончено. Всего!Удачи и успеха! И ни пуха!Дорогая пациентка
Наталия Варская
Я – врач. Работаю зав отделением одной из столичных больниц и глаз у меня намётан, какой пациент кредитоспособен, а какой нет. И не надо меня клятвой Гиппократа в нос тыкать! Государство нам тоже много чего обещает, например, что зарплата врачей будет на уровне развитых стран. И что? Мы, врачи, тоже люди и выживаем, как можем. В отделении у нас три вип палаты на 2-х человек, с отдельным душем и санузлом. Хочешь – плати и лежи с комфортом, а хочешь – ступай в палату, где еще 6—10 человек и удобства прямо по коридору. У нашего отделения вся надежда на эти три палаты.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
Всего 10 форматов
