Погляд скрозь гады. Белорусские очерки иностранного консультанта

В советские времена в стране существовала такая специфическая практика кадровой работы, как так называемый партийный набор. В чем заключалась его сущность? Главным образом в том, что ежегодно по разнарядке ЦК КПСС областные и республиканские комитеты партии были обязаны направлять своих «наиболее достойных представителей» на учебу в Академию общественных наук при ЦК КПСС, Высшую партийную школу при ЦК КПСС, в Академию народного хозяйства при СМ СССР, в Дипломатическую академию МИД СССР, в Академию внешней торговли, в Краснознаменный институт и в Высшую школу КГБ СССР. Кроме того, существовали партийные разнарядки для работы на руководящих должностях в органах суда, прокуратуры, в подразделениях КГБ и МВД СССР. Про МИД и Внешторг СССР все знают, но это отдельный разговор.

Не знаю, как там проявили себя посланцы рескомов и обкомов партии на работе в других ведомствах, но в советской внешней разведке с ними, за редким исключением, получался явный конфуз. Многие из партийных выдвиженцев оказались неспособными к освоению иностранных языков, особенно редких, преимущественно восточных. Некоторые «отсеялись» уже на стадии практических занятий в городе, когда вдруг стали замечать за собой наружное наблюдение, даже находясь дома в постели с женой… Но больше всего им препятствовали в прилежной учебе явно раздутые амбиции и непомерное честолюбие бывших партийных чиновников. Ну, как же, ведь мы направлены партией (!) «на руководящую работу», мы номенклатурные кадры, а вы, чекистские «дядьки» -неудачники, учите нас тут «азам разведки», как каких-то сопливых приготовишек…

Надо откровенно признать, что местные партийные органы направляли на службу в органы КГБ далеко не лучший кадровый контингент. По настоящему толковых и перспективных работников умные первые секретари областных и республиканских комитетов партии берегли прежде всего для себя, для дальнейшего использования на местах. А по ежегодной разнарядке ЦК зачастую направляли работников, от которых по той или иной причине они хотели бы избавиться. Благо это был удобный и благоприятный предлог – вроде бы и на повышение, однако «в сторонку» и по принципу «На тобi, Боже, що менi негоже».

Качественными, высококвалифицированными оперативными работниками разведки и контрразведки, Первого и Второго Главных управлений лица из контингента партийного набора становились гораздо реже, чем те сотрудники, которые пришли на службу в органы непосредственно «с гражданки» или с военной службы. На зато многие из них, будучи по причине разведывательной профнепригодности отправленными на работу обратно «домой», в низовые чекистские звенья, весьма успешно продвигались там по партийной линии, особенно в кадровых подразделениях управлений, а также по линии «пятых отделов». Благо тесная смычка с республиканскими и областными комитетами партии, в которых они ранее работали, была самой тесной и поистине повседневной. Объяснение этому феномену было самым что ни на есть простым и житейским. К практическим делам контрразведки, а уж тем более разведки на местах подпускали, да и то с большой оглядкой на строгие требования конспирации, только первого секретаря партийного органа, да еще, в очень редких случаях, секретаря, курировавшего отдел административных органов. Зато о славных делах «пятой линии» КГБ были в большей или меньшей мере информированы все руководящие партийные кадры: и орговики, и сотрудники отделов агитации и пропаганды, и работники отделов оборонных отраслей промышленности, и работники отделов образования и науки и пр. Ну, а как же иначе: идеологическую скверну нужно же было корчевать всем миром, по другому никак… Вот и рапортовали работники «пятой линии» о настроениях в среде «гнилой интеллигенции» на местах, об антипартийных выпадах и поползновениях, об «идеологических диверсантах». При этом они зачастую даже и не допускали мысли о том, что истинные «идеологические диверсанты» – это их высокопоставленные покровители, кураторы и начальники из местного партийного руководства с их двоедушием, двоемыслием, лицемерием и двойной-тройной моралью партийных карьеристов.

В этой главе я намеренно, осознанно и совсем не случайно рассказал обо всех сложных перипетиях моего достаточно извилистого и трудного пути при поступлении на работу в разведку. Это только студентам МГИМО или МГПИИЯ им. Мориса Тореза было совсем легко и просто – не волнуйся, сынок, Родина сама найдет тебя! И в нужный день и час непременно позовет тебя поработать штатным или внештатным добытчиком закрытых шпионских сведений на внешнеполитическом направлении своей деятельности. Кадровики в этих институтах были четко ориентированы на отбор нужных кандидатов – и свою работу они выполняли добросовестно, на полную катушку и при этом дело свое туго знали. Уверен, что в период обучения все парни (а иногда также и девушки) из числа передового институтского студенчества имели в той или иной форме соответствующие беседы в кадровых подразделениях этих институтов. Все, кроме, однако, представителей «касты неприкасаемых» – детей из числа партийной и государственной номенклатуры высшего звена. Туда рядовым кадровикам было велено без спросу не соваться, да они и сами желания особого не высказывали – зачем искать на свою голову и прочие многострадальные части тела ненужных приключений?

Крайне интересная, между прочим, складывалась в результате такой кадровой политики картина в руководстве советской внешней разведки. С одной стороны, часть руководителей разведки пришли на работу из партийных органов или из МИДовских структур. По сути, безо всякого чекистского образования и без соответствующего чекистского опыта работы в контрразведывательных звеньях. Во времена руководства Молотовым-Вышинским тогдашней основной структурой разведки – Комитетом информации при МИД СССР или даже при СМ СССР – это было вполне обычной (хотя и достаточно порочной) практикой. А уж затем дети очень и очень многих руководящих работников ПГУ пошли обучаться после школы прямиком в МГИМО – по установленной Инстанцией для внешнеполитической разведки (как, впрочем, и для ГРУ ГШ ВС СССР) квоте. И хотя эта квота была формально установлена для пополнения кадров разведки, но попасть туда на работу они отнюдь не стремились. Многие их них (перечислять не буду, они и так хорошо всем известны) в результате стали не только Чрезвычайными и Полномочными послами СССР, России и других стран, но и заняли очень высокие, ключевые должности в структурах Министерств иностранных дел СССР, России, других государств СНГ. Почему они не стремились, по примеру своих родителей, попасть на работу в разведку – я в этом вижу не только их собственный личный выбор, но и прямую подсказку, рекомендацию со стороны родителей. Действительно, ну кому хочется, чтобы их родное дитя буквально ни с того, ни с сего, просто так, было бы «вышвырнуто за шкирку» из зарубежного советского или российского представительства местными властями только по той причине, что очередным предателем Родины вдруг решит стать какой-нибудь Олег Гордиевский, Василий Митрохин или Александр Потеев, не говоря уже о Владимире Пигузове, бывшем секретаре парткома (!) Краснознаменного института КГБ?

Исключений здесь было, увы, не столь уж много. Взять хотя бы того же сына одного из самых заслуженных, на мой взгляд, работников советской внешней разведки послевоенного периода, моего земляка Якова Прокопьевича Медяника – Александра, который вовсе не по мидовской карьерной лестнице потихоньку успешно карабкался, как многие дети замов В.А.Крючкова, а лишь к 2000 году стал в составе правительства Михаила Касьянова первым заместителем министра по делам федерации, национальной и миграционной политики РФ. Даже врагу было бы трудно пожелать в наши времена чего-то похуже подобной номенклатурной должности – по моему разумению, это вам далеко не то же, чтобы на Смоленской-Сенной площади дуэтом с Марией Захаровой перед иностранцами выпендриваться и публично демонстрировать уровень своего далеко не всегда высокого дипломатического профессионализма и достойного дипломатического интеллекта…

После ухода В.А.Крючкова из внешней разведки на пост Председателя КГБ СССР в ПГУ, как известно, долго не назначали преемника на его место. Хотя карьерные битвы «бульдогов под ковром» развернулись тогда очень нешуточные. До сих пор не понимаю, какое препятствие «на самом-самом верху» помешало тогда стать начальником ПГУ КГБ СССР Николаю Сергеевичу Леонову? Хотя очень многие и в руководстве, да и среди рядового оперативного состава разведки хорошо знали, что сам Владимир Александрович не раз и не два в беседах называл Николая Сергеевича самым достойным кандидатом на это место после своего ухода. При всем моем неизменном уважении к ныне уже покойному Леониду Владимировичу Шебаршину я всегда считал и по-прежнему считаю, что по уровню своей профессиональной и политической подготовки, по приобретенному опыту Н.С.Леонов стоял все же несколько выше, чем его бывший заместитель в Управлении «РИ» (основном информационно-аналитическом звене разведки). Они оба являлись выпускниками МГИМО, и в советские времена это было непременным кадровым условием для назначения на этот пост.

Исключением здесь стал только Е.М.Примаков, но его назначение на пост руководителя разведки было сугубо политическим решением, причем до сих пор до конца для меня непонятным и плохо мотивированным со многих точек зрения. В то время как его однокурсник, вполне реальный и достойный кандидат на должность начальника ПГУ В.А.Кирпиченко, так и не получил предложения о назначении, которого он вполне заслуживал по своим деловым качествам руководителя и профессионала разведки. Просто не было у него диплома МГИМО в кармане – вот вам и вся разгадка, а отнюдь не его еще не критичный возраст. Это уже лишь при Президенте РФ В.В.Путине подобная гнилая кадровая традиция была решительно поломана – и это абсолютно правильно, в разведке для успешной работы на благо государства нужны совсем иные качества, чем в дипломатии. Хотя шаркать ногой по паркету в Кремле были просто обязаны уметь как те, так и другие…

В 1983 году, где-то летом или осенью, когда я уже оставался «за старшего» во французском направлении, меня попросили приехать на встречу с выпускниками двухгодичного факультета Краснознаменного института КГБ СССР им. Ю. В. Андропова, на котором обучались преимущественно кадры, имеющие по своему базовому образованию внешнеполитическую подготовку – в основном бывшие студенты МГИМО. Беседа у нас тогда получилась очень живой и неформальной, я честно и открыто (в пределах существовавших правил и норм конспирации) рассказал об особенностях разведывательной работе во Франции, поделился собственным опытом и ответил на многочисленные вопросы слушателей. Что я вынес лично для себя из этой встречи? Первое: что по уровню страноведческой подготовки они были все же качественно выше, чем слушатели основного факультета КИ, где я сам учился. А также то, что при прочих равных условиях этих парней западным спецслужбам будет труднее «зацепить» на обычной бытовой мишуре, такой как, например, невиданная в СССР бытовая техника, красивое барахло, крутые тачки и пр. Так как они уже в СССР в своих семьях жили с родителями, по существу, в условиях Запада – учились в элитных школах, более-менее свободно читали западную прессу и воспринимали все это как абсолютно нормальные и естественные элементы своей повседневной жизни. Так, мол, все и должно быть в нормальной жизни, а как же иначе? Другое дело, что мозги у некоторых их них уже были слегка «набекрень», но куда уж тут деваться – МГИМО всегда славился особым идеологическим составом своих студентов…

Одним словом, они могли бы гораздо легче и органичнее вписаться в обывательский ландшафт западных стран и при этом не выглядеть в них очевидными «белыми воронами». Примерно как те наши сотрудники (особенно из глубинки), для которых первый поход в какой-нибудь парижский супермаркет типа «Ашан», «Инно», «Карфур» или даже в откровенно клошарный (бомжатный) «Тати» (я уже не говорю о «Галери Лафайет», «О Прэнтан» или «Базар де л’Отель-де Виль») являлся резким, шоковым ударом по еще незакаленным в идейных боях извилинам. Могу откровенно сказать о себе то же самое: первым предметом, который я купил на полученные «подъёмные в валюте» по прибытии в Париж в конце ноября 1978 года на т.н. итальянском рынке в районе площади Бастилии, была долгожданная (и абсолютно ненужная сейчас) «дубленка», о которой я безнадежно мечтал еще со студенческих времен. Даже в период своей работы в МГК ВЛКСМ в должности заведующего сектором ООП я так и не смог ее купить. Ни в закрытых магазинах типа «сотая-двухсотая секция» ГУМа, куда я все же периодически имел доступ в период проведения съездов и конференций. Ни в системе так называемых ОРСов (отделов рабочего снабжения) на предприятиях родимого Средмаша в том же полузакрытом московском поселке Москворечье, где жили преимущественно работники «десятки» (ВНИИХТ), завода «Полиметалл» и профессорско-преподавательский состав МИФИ. Хотел тогда приобрести даже вовсе и не итальянскую или французскую, а хотя бы болгарскую дубленку, но мне смогли предложить только монгольскую, больше похожую на обычный «романовский» овчинный полушубок председателя колхоза нечерноземной полосы.

Когда мне сейчас, на склоне прожитых лет, вдруг в очередной раз слышится самое что ни на есть обычное, житейское, всем понятное и привычное слово «обещание», но данное уже в виде клятвы в любом ее значении, понимании и исполнении (например, в форме зарока, обета, присяги, божбы, крестного целования и пр.) у меня сразу в глубине души ощущается какой-то внутренний дискомфорт. Я бы даже сказал – грустно и тоскливо становится из-за явно запоздалого осознания полной никчемности этой пустой, формальной, если хотите – ритуальной языческой символики. Изначально призванной (не без скрытого умысла, впрочем) поделить буквально все человечество на две большие социальные категории – «чистых» и «нечистых», «героев» и «предателей», «клятвенников» и «проклятых», «своих» и «чужих», «наших» и «не наших». Надеюсь, нет особой необходимости уточнять и детально конкретизировать, как все это находит свое отражение, порой очень причудливое, а иногда и вовсе искаженное от своего первоначального смысла, полностью деформированное и зачастую неприкрыто лицемерное, в сфере межнациональных, межэтнических, межрелигиозных и межрасовых отношений?

Что есть «присяга» или «обет»? Это, прежде всего, государственный или религиозный ритуал – одна из форм символического действия, выражающая связь субъекта с системой социальных отношений и ценностей и лишённая какого-либо утилитарного или самоценного значения. Так, по крайней мере, нам объясняет смысл этого понятия достаточно бесхребетная и фарисейская наука под названием «философия». Даже если она вовсе и не передовая «марксистско-ленинская», как ранее, а самая что ни на есть обычная, сиречь мировоззренческая. Вот как она все это толкует. «Символическое значение „ритуала“, (от опасности употребления которого „всуе“ многие толмачи – историки и правоведы – почему-то бегают как черт от ладана, наверно, в связи с устойчивым и весьма популярным ныне словосочетанием „ритуальное убийство царской семьи“ – прим. авт.), при его очевидной обособленности от повседневно-практической жизни сопровождается, однако, атмосферой повышенной торжественности и намеренно подчеркиваемого величия, призванной акцентировать внимание окружающих на особой религиозной, государственной или общественной значимости происходящего события. При этом, во-первых, ритуал выражает определенное отношение к чему-то „священному, сакральному“. Во-вторых, посредством ритуала закрепляется принадлежность (приобщение) к сакрально значимой группе. В-третьих, с помощью ритуала утверждается сакральный смысл значимых переходов – преодоления некоего сакрального барьера между различными сферами, периодами и состояниями бытия».

Все это – разъяснения преподавателей философии для недоумков и разного рода недоразвитых двоечников. А в современной, сплошь наполненной неприкрытым цинизмом жизни «ритуал» является не более чем социальной условностью, символом признания отдельным человеческим индивидуумом или их группой, коллективом определенных норм и ценностей своего близкого окружения, социума, общества в целом. Он служит лишь обозначением (символом) определенного социального отношения к существующему социальному порядку, признанию индивидуумом каких-либо ценностей или авторитетов и не более того. Сформировавшиеся в процессе секуляризации публичной и частной жизни светские ритуалы в значительной мере унаследовали внешнюю (в т.ч. психологическую) структуру соответствующих культовых актов, полностью лишив при этом их внутреннего сакрального содержания. Как официально-государственные церемонии (инаугурации в Кремле или в Белом доме, парады на Красной площади или на Елисейских полях, встречи во Внуково или в Шенноне), так и торжественное оформление событий, связанных с переменами в гражданском состоянии (свадьба, например), статусе (избрание депутатом Государственной Думы), социальном положении (первая поездка с длинноногой эскорт-моделью в Куршавель или на Багамы) – светские ритуалы отмечают значимость приобщения индивида к социальному сообществу и перехода от индивидуальных ценностей к коллективным. Совсем как в единой системе государственного радиолокационного опознавания «Пароль»: «наш – не наш», «свой – чужой».

Особенно важную роль играют ритуалы в таких специфических формах социальной организации, как армия, военизированные социально-политические движения и режимы, молодежная субкультура и др. Давайте вместе посмотрим, чего на деле стоят все эти торжественные «ритуальные действа» в нашей повседневной суровой действительности.

Вспомним, к примеру, текст торжественного обещания пионера: «Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Советскую Родину, жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия». Где она теперь, наша Советская Родина, куда подевалась девятнадцатимиллионная Коммунистическая партия, которая учила «правильной» жизни не только пионеров, но и всех прочих советских граждан? Сегодня один лишь «великий Ленин» со своим знаменитым «завещанием» по-прежнему покоится в мумифицированном состоянии в Мавзолее на Красной площади под бдительным присмотром бывшей Научно-исследовательской лаборатории академика С.С.Дебова. Даже музей его имени, находящийся по соседству – и тот фактически ликвидирован.

Вспомним клятву Президента СССР М.С.Горбачева на II Съезде народных депутатов СССР: «Торжественно клянусь служить народам нашей страны, строго следовать Конституции СССР, гарантировать права и свободы граждан, добросовестно выполнять возложенные на меня обязанности Президента СССР». Он нарушил все, что только можно было нарушить в этой присяге, но при этом никаким клятвопреступником с точки зрения современного российского права и отечественной общественной морали не стал! Напротив, стал Нобелевским лауреатом, «лучшим немцем 1990 года» и кавалером самых высоких орденов многих стран, в том числе и высшего российского ордена Андрея Первозванного.

Вспомним воинскую присягу СССР. «Я клянусь… до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству. Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик… Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа». Нет больше Родины, нет советского закона, нет советского народа. Какая была истинная цена всей этой высокой патетике «советского воина» в августе-декабре 1991 года? Нулевая.

Вспомним, наконец, присягу того же российского судьи: «Торжественно клянусь честно и добросовестно исполнять свои обязанности, осуществлять правосудие, подчиняясь только закону, быть беспристрастным и справедливым, как велят мне долг судьи и моя совесть». Долг, совесть, беспристрастность, справедливость – где они присутствуют в 99,64 процентах обвинительных приговоров, вынесенных судами и судьями в Российской Федерации?

Знаете, что меня больше всего поразило во время событий в Крыму весной 2014 года с точки зрения трансформации взглядов на понятия «присяги», «верности» и «долга»? Думаете, поведение нынешнего яростного не то царефила, не то царебожца, непримиримого борца с «матильдоведами», прокурорского генерала, «крымнашистского» депутата Госдумы Натальи Поклонской? Против которой в Украине в 2018 году на полном серьёзе завели уголовное дело за «нарушение законов и обычаев войны»? Да нет, это, скорее, образ все того же привычного и привлекательного для многих люмпенов «депутата-пролетария» Василия Шандыбина, но только в юбке. Оба откровенные политические клоуны, фигляры и лицедеи, к ним еще политическую фигуру Вячеслава Марычева в бюстгальтере следовало бы за компанию присовокупить.

Нет, я никак не мог понять другого – как в сообществе военных моряков российского Черноморского (или Тихоокеанского, неважно) флота, которые еще с дореволюционных, царских времен Порт-Артура и Цусимы громогласно и даже демонстративно гордились своим особо трепетным отношением к понятиям военной присяги, воинского долга и воинской чести, сможет ужиться бывший заместитель командующего Военно-морскими силами Украины Д. В.Березовский? (прошу не спутать сего исторического персонажа с Героем Советского Союза контр-адмиралом В.Л.Березовским). Как после 2 марта 2014 года с ним будут сидеть за одним столом в кают-компании военного корабля подчиненные ему российские офицеры, какие чувства они будут при этом испытывать? Моему уму это непостижимо.

Да ты сначала уйди с честью и достоинством в отставку, а уж потом присягай заново кому захочешь – хоть «народу Крыма» с Сергеем Аксеновым во главе, хоть японскому микадо, хоть королю Тонга, хоть президенту Швейцарской Конфедерации! Любой иной стиль поведения называется, на мой взгляд, просто бесчестием, то есть поруганием кодекса чести офицера, плавающего под Андреевским флагом. «Душа – Богу, жизнь – Отечеству, честь никому!»

Прошу извинить, если я, пожилой и наивный чекист-идеалист, где-то заблуждаюсь и мелко плаваю в столь деликатном нравственном вопросе, имеющем, однако, отчетливую политическую окраску…

«Мне служить будешь?» – спросил меня 24-го или 25-го августа 1991 года небезызвестный В.В.Бакатин, который в своем личностном поведении был ничем не лучшим политическим флюгером, чем тогдашний глава Республики Крым С. В.Аксенов. «Персонально Вам – ответил я. – не намерен, я всегда служил и служу только своей Родине!» А перед тобой, жалким горбачевским выкормышем, пусть уж лучше внук Скрябина (Молотова) и Карповской (Жемчужиной) выслуживается и на цыпочки становится от усердия…

Вместо отчетливого осознания всеми нами вместе и каждым из нас в отдельности разницы между обычным человеческим, если хотите – библейским «добром» и привычным античеловечным «злом» (в форме лжи как извращения нормального состояния) нас по преимуществу учат и призывают жить в роли обычных приспособленцев в насквозь лживом и лицемерном мире совершенно пустых, абсолютно никчемных, лишенных какого-либо реального содержания понятий и символов. Наскоро склепанных на потребу дня в духе хотя бы той же правящей элитарно-автократической псевдопартийной структуры вроде «Общероссийского Народного Фронта».

Да наплевать им с высокой колокольни на все эти слова-пустышки типа «социальное государство», «многонациональный народ», «гражданство страны пребывания», «законопослушание», «демократия», «глобализация» или «православие» – этот перечень можно было бы продолжать до бесконечности. Даже в окружающем нас мире суровых ковидных реальностей для них на первом месте всегда выгода, корысть, деньги, власть. А вот исконно народные понятия из русских былин и сказок типа «добро», «справедливость», «добродетель» сегодня уже явно не в почете и не в чести. Явно оставили их для разного рода Иванушек-дурачков и прочих простофильных Емель с их щучьим велением…

Сегодня, по моим наблюдениям, идет стремительная трансформация настроений в оценках окружающими меня людьми хотя бы того же знаменитого августовского «путча» – переломного события в искривленном пространстве торжественных клятв, присяг с референдумами, разного рода сладкоголосых обещаний предстоящего прихода внеземного разума (Мессии, не иначе…) с непременным улучшением условий жизни миллиардов подопытных особей. В текущем году – 22 августа 2020 года – в день Государственного флага России возле памятника защитникам демократии на Новом Арбате собралась всего лишь жалкая кучка, пара десятков участников событий у Белого дома в 1991 году. А ведь государственную награду РФ – президентскую медаль «Защитнику свободной России» – нацепили себе на грудь ни много, ни мало порядка 2 тысяч человек. Где они все теперь? Умерли? Или опомнились и разбежались по своим углам?