Лев и Акула. Сборник рассказов

скачать книгу бесплатно


Диагностировать отклонения подсознания человека пока не научились. Серафим так до сих пор и не решил: хорошо это или плохо для него. Не хотелось бесконечно торчать в центре, пока его исследуют с помощью устаревших методик, но зато оставалась возможность скрыть проблемы подсознания, если они есть. В том, что они есть, Серафима почти убедили, хотя он ничего такого не чувствовал. Разве что, сны стали странные. Прежде видел обыкновенные вещи, которые редко оставались в памяти наутро. Теперь же, стоило забыться, окружали яркие пятна, грезились незнакомые, нарисованные неумелой кистью пейзажи, сияния, всполохи и прочая чепуха. Чутьё подсказывало: думать о ночных кошмарах не следует. Уж мысли-то диагностическая койка легко уловит. Серафим жёстко контролировал себя, благо, этому научили ещё в академии. «Подопытный образец» крутил в мозгу родные понятные вещи, а не пёстрые сновидения.

Эскулапы чуть было не поставили диагноз типа ретроградной амнезии или болевого восприятия прошлого. В самом деле, может ли командир корабля начисто выкинуть из головы чуть не случившуюся катастрофу? Неужто не станет анализировать свои действия, не будет искать возможные варианты, которые могли повернуть ситуацию иначе? Записали бы Серафима в вечно-больные, но положение спас прилетевший из Шанхая профессор Чжоу. Мудрый китаец скоренько раскрыл уловку незадачливого пациента.

Чтобы утвердиться в подозрениях или опровергнуть их, исследователи стали подсылать в палату к Серафиму знакомых, малознакомых и вовсе незнакомых людей. Якобы навещая знаменитого пилота, шпионы упорно уводили разговор к теме космоса, расспрашивали о последнем полёте. Некоторые вели беседу, запинаясь и мыча, другие сидели с глуповатым видом, кто-то хмурился и прятал глаза, кому-то было настолько неловко, что он ёрзал на пластмассовом стуле, рискуя свернуть на бок тонкие ножки. Все поглядывали на дверь, когда произносили положенные реплики.

Серафим догадался, зачем приходят смущённые интервьюеры. Пришлось допустить рассуждения о необычном полёте не только в разговоры с посетителями, но и в мысли. Правда, делал это Серафим дозировано.

Что, собственно, произошло? Ну, заметили они КСС в последнюю секунду! Точнее, заметили тогда, когда уже поздно было сворачивать. К несчастью, обнаружить субстанцию можно только визуально, приборы её не распознают. По этой причине и сохранились в дальних полётах вахты на борту корабля. Со всем остальным автоматика справлялась лучше человека.

Наблюдения вела Мариам – хорошенькая сероглазая стажёрка с вечно ехидной улыбкой. Девушка заметила на мониторе линии, ещё более черные, чем сам космос. Очертания субстанции смахивали на паутину, или на осьминога, распростёршего тонкие щупальца. Мариам разглядывала их недолго, потеряла две-три минуты, попыталась определить природу линий с помощью анализатора, потом подняла тревогу. Винить стажёрку было не в чем. Субстанцию воочию никто не видел, во всяком случае, из тех, кто мог бы рассказать. Записи камер, как теперь утверждал Серафим, и реальная картинка имели мало общего. Компьютер запомнил полупрозрачные тени, сквозь которые проглядывали тусклые звёзды. В реальности линии напоминали угольный порошок, просыпанный на украшенную блёстками шифоновую ткань.

Субстанция шевелилась, но не так, как другие космические объекты. Движения «щупальцев» походили на старинные мультфильмы – были плоскими, как будто нарисованными. Серафим первым сообразил, что перед ними та самая жуть, от которой не удалось уйти двум десяткам кораблей, а в тридцати других пострадал экипаж: люди теряли разум. Болезнь, которую подхватили пилоты, врачи назвали синдромом КСС.

Почему командир направил корабль в центр раскинутой сети, он и сам не мог объяснить. Шутку с ним сыграла свойственная с самого детства тяга к оригинальным решениям. «Как угодно, лишь бы не как все», – посмеивались над курсантом Буровым преподаватели академии. Впрочем, не могли не признать, что интуиция подводила Серафима крайне редко.

Именно звериное чутьё командира подсказало безрассудное, ничем не оправданное, но оказавшееся спасительным решение – идти на таран. Квалификационная, кризисная, техническая и прочие комиссии потратили месяц: изучали чёрные ящики, опрашивали экипаж, когда у пилотов наступали минуты просветления. В результате подтвердили правильность выбранной командиром тактики. Всё-таки его случай имел минимальные последствия: корабль цел, и люди не безнадёжны – год-другой лечения, их здоровье вернётся в норму. Серафим мог гордиться, его именем назвали «Буровскую методику пронзания» (пилоты чаще использовали термин Бурение или Забуриться).

Вскоре после приезда профессора Чжоу Серафиму предложили поучаствовать в конференции, где ему отводили главную роль. Не только учёные и журналисты, все жители планеты интересовались человеком, который прошёл невредимым сквозь космическую сверх-субстанцию. Серафим согласился без раздумий. «Диагностическая койка» смертельно надоела.

Пока медсёстры помогали пациенту наводить лоск перед важным событием, Буров успел пожалеть о поспешном решении. Улыбчивые девушки наперебой уговаривали помрачневшего докладчика не волноваться, но видя тщетность своих усилий, позвали Чжоу. Китаец вошёл в комнату и, не говоря ни слова, поклонился. Буров стремительно вскочил с вертящегося стула, изобразил ответный поклон.

Профессор был существенно ниже ростом, но умудрялся поглядывать будто бы свысока.

– Серафим шифу, позволь оказать тебе помощь.

– Да, благодарю, профессор.

Чжоу протянул руку, слегка кивнул, когда Буров положил на его ладонь свою. Следующие пять минут китаец массировал точки на пальцах, и запястье пациента. У Серафима то покалывало в позвоночнике, то светлело в голове, и, в конце концов, на него навалилось всепоглощающее спокойствие.

– Буду рядом, Серафим шифу, не переживай, – сказал профессор, снова кивнул и удалился.

Волноваться было не о чем. Пилот осознал это сразу, как вошёл в конференц-зал. Десятки пар глаз устремились на него с неподдельным восторгом и восхищением. Собственно, говорить – а это он не любил – Серафиму пришлось мало, он лишь отвечал на вопросы. Каждый его ответ вызывал новый виток дискуссии, послушать которую было порой интересно, порой весело.

Самый длинный монолог, который выдал докладчик, сообщал о моменте контакта корабля и субстанции. Буров отвечал на вопрос «как долго вы находились внутри КСС?»:

– Один миг и, вместе с тем, бесконечно долго. По приборам мы не сдвинулись ни на йоту, а по ощущениям… – Серафим замолчал, подбирая слова, но бросил недосказанную мысль и начал почти с начала: – Мы по уши вляпались в космическое дерьмо. Как бы лучше объяснить? Такая, знаете, чернота, типа дёгтя. Чернющая и липкая. И запах! Знаете, запах пропал совсем. Как будто нос заложило. Раз и всё. Висим. Черно и висим. Мониторы пустые, приборы уснули. И всё такое, слышь, плоское. Мы сами плоские, как бумажные фигурки. Знаете? Ребятишки вырезают.

Серафим собрал пальцы щепотью и подрыгал кистью, показывая, как двигаются бумажные куклы.

– Как это – плоские? – спросил тучный, важного вида господин. – Не представляю.

– Эдак, – докладчик сдавил голову ладонями, словно пытался превратить её в блин, – как мультяшки. Двигаемся, пищим что-то. Звук, знаешь, совсем другой. Чернота снаружи, а корабль сложился в плоскость и торчит в этой фигне, как нож в картонке.

– Вы, говорите, видели друг друга, – поднял руку бородатый элегантно одетый журналист, – в черноте?

– Не-е-ет, – сморщился Серафим, – чернота вокруг. Как тебе объяснить? Звёзд нет. Пусто. Чернота и всё. Внутри-то нормально. Видно всё, но плоское, – спохватившись, он добавил: – А дальше-то, знаете, что пошло? О! Раньше мелочь, скажу, а вот дальше!..

Слушатели застыли с открытыми ртами. Докладчик продолжил:

– …Пятна пошли, разводы. Кислотного цвета. Как флуоресцентные, что ли, – Буров зашевелил руками вокруг себя наподобие восточного танца.

– Куда пошли?

– Вокруг. Вокруг. Между нами, знаете, так летают. Даже как будто просачиваются. Вот, стоишь ты, такой плоский, и вдруг прожектор с цветным фильтром на тебя навели. А потом сползает краска. Не чувствуешь ни прикосновений, ни ветерка.

Буров остановился. Все смотрели не на него, а на доктора, который пристроился за спиной, чтобы контролировать пациента на случай поехавшей крыши. Серафим тоже оглянулся на медика. Лысоватый блёклый человек смутился от пристального внимания аудитории и, чтобы избавиться от него показал большой палец, мол, всё хорошо, опасаться нечего. Ну, заврался парень, с кем не бывает.

В наступившей тишине особенно звонко прозвучал высокий почти детский голос:

– Возможно, это была попытка перехода в другое измерение.

Теперь все взгляды метнулись к хрупкой девушке, едва ли ни подростку, которую Серафим и не заметил прежде.

– Неудачная попытка, поэтому картинка выглядела искажённой.

– Как понять, другое измерение? – оживился, заскучавший было бородатый журналист.

Серафим почувствовал тычок в спину и расслышал громкий шёпот медика:

– Вундеркинд. Людочка. Она университет в четырнадцать лет закончила. А сейчас диссер пишет по пространственным аномалиям.

Буров отмахнулся от лысого и стал вслушиваться в слова Людочки.

– Вероятно, поначалу ничего не получалось, а теперь они преодолели пространственные ловушки, сломали магнитные пробки, в результате возникла плоскость пересечения.

– Погодите, Людочка, – возмутился до сих пор дремавший седовласый старик, – теоретически пересечение возможно лишь в одной точке!

Он осмотрелся, ища поддержки:

– Я говорю о разных измерениях. Если бы мы пересекались с ними в плоскостях, бог знает, что творилось не только в космосе, но и у нас на матушке Земле!

– Теоретически – да, – согласилась Людочка, – но ведь мы не знаем, какого уровня достигла наука там, у них. Потенциально, тамошнее человечество может позволить себе такие эксперименты.

– Человечество? – взметнулся бородатый и ткнул пальцем в сторону Серафима. – Пилот говорил: пятна. Что же там такое? Гигантские амёбы? Разумные инфузории-туфельки?