скачать книгу бесплатно
вы же – бесстыже, на людях, дарили
три рассыпавшихся в обморок розы
цвета заснеженной сахарной пудры;
вы, улыбнувшийся: "глупость! клин клином,"
дымно смеявшийся собственным шуткам,
многоцелованно славший улыбки, —
вы ли носили в кармане открытки,
смятые днями и мелочью в хлопья,
выли сквозь зубы и ставили чашку
чайного, стывшего сутки, колодца
на только нача – того «Фрейда», Сартра;
видели сны в верхней ложе театра
сквозь третий час подыхавшую пьесу;
любите так, что презренье без дела, —
видевший Влтаву, мечтая о Темзе?.."
что ж, даже если мне будет и мало
(а, между нами, конечно же будет),
всех откровений разрежу гранаты
стану, как прежде, забрызгивать соком
липко-бордовым ближайшие книги.
кинопрокат
аккуратностью, осторожностью не отличается ветер
здесь вообще мало что от чего отличается
все дорожные знаки похожи на круг от залифтовой лестницы
по которой спускаются дым и неспешные сумерки
может быть, тебе всё это даже понравится
может быть, тебе всё этим ветром покажется
в этих буквах есть ниши – зеленее, чем прочие
зеленее, чем рамы на сгинувших улицах
я хочу не в кино, хочу в город в провинции
я нарву там ромашек и кину в ладони их
но в кино тоже хочется, пусть с опозданием
и моим (не единственным), и кинопроката
что ты любишь? ты любишь ромашки? вот два билета
на ромашки: мы сядем смотреть, будет весело
может быть, три билета, я ещё не решила
мне вообще-то плевать на все эти деления
важно только молчать, улыбаясь по капельке
и идти в пряном сумраке в низкие улицы.
я могла рассказать бы так много о местных
я всё знаю, ведь правильно – мы не знакомы
это всё, что мне нужно. ну разве что только —
позже
наружу
Мне не вполне понятны механизмы смеха и нежности.
Не удивляйся, что я ставлю их в один ряд, – так правильно,
как когда на твоём капюшоне не разглядеть меха под снежными
бумерангами.
Нет, я совсем не желаю тебе гулко мёрзнуть под белыми сводами,
принимая на свой счёт всё то, что, уснув в тихий лёд, разлетелось.
А слетится назад – я вернусь в девять лет, в Подмосковье.
Воспротивится разве что тело.
И за домом с другой стороны тень, как средство от горла, окутает гул,
отлетающий брызгами – в травы – от крыльев томящихся мух,
сладострастных стрекоз. Их присыпало теми, кто мёртво и кругло заснул;
разморённому солнцу открыта, как мяч или пух,
Невесомость их тел; как резиновый мяч, будто пух в золотистой пыльце,
они будут кружиться куда-то, и цель, и маршрут, и пути точно зная.
И я тоже всезнающа. Я вдруг всё поняла, шевеля зубочисткой в лице,
знаю, как и зачем разбудить дождь заранее.
Но насколько же прост незатейливый этот наш – мягкий и тёплый – секрет;
под круги век, смеясь, прячу взгляд, как под две древнеримских монеты.
Не дыши, и услышишь, как самое главное, тихо шурша и вращаясь, идёт по земле.
А услышишь – и вдруг догадаешься – да – подари мне ракету.
А камыш не похож на ракету: как жарят на ветке суфле над чуть асимметричным огнём
(он от этого только милее), точно так же камыш собирают из высохших веток, пирожных «картошка»,
и непреодолимости их единения. И как только, в камыш превращаясь, пирожного вкус, зелень ветки умрёт,
всё в обратном пойдёт направлении. Это несложно.
Чуть прикрыв взгляд округлостью неба,
я слышу всё разом; в полусне мне мерещатся пух и резиновый розовый мяч.
Знаешь (не обижайся, ей-богу, что я улыбаюсь), – но если тебя бы и не было,
я была бы счастливой; всё сущее так бы хотело уметь забывать,
знаешь, по-настоящему, —
только вот это возможно в известных нам космосах вряд ли.
Так что, как бы то ни было, ты остаёшься родным,
пряно-яблочным сном на весь здесь отведённый мне день;
на твоём капюшоне не видно ни меха, ни снега – одни бумеранги,
на которых ты сможешь вернуться всегда в летний вечер за домом, в тягучую тень,
прикоснувшись к которой, всё сущее – знаешь, как паззл, – составит одно.
Мои лета – даже когда почему-то чуть дальше ты – дремлют между тобой – неизменно – и тающим льдом.
bogenslied (арочная песня)
I
Я давно поняла, что начало должно быть беззвучным и лёгким.
Не должно быть – скорее, я так признаюсь себе, всё понимая заранее,
без глухих лишних слов, так – что даже немного похоже
на момент, когда можно одеться в весеннюю свежесть ветровки,
и она будет к месту, как раз по погоде. И люди другие над лужей,
бесконечно разбившейся в гладь по асфальту, пятнистые столь же,
сколько листья пятнисты, и женщин лосины пятнисты животно,
и асфальт сам пятнист облаками и крышами. Я вдруг подумала,
что хотела бы встать где-нибудь на краю Красной площади
и поставить тебя с собой рядом, из сумки извлечь – и пускать пузыри —
да, из сумки извлечь – надувая округлые круглости – взять изнутри
и извлечь пару флюгеров, взять их из сумки; те флюгеры вылить в ветра
(в арках ветрено вечно – ты любишь их? арки?), а впрочем,
это глупо и мне не к лицу. Так ведь? Честно – я очень старалась,
я всё делала, чтобы быть правильно: там, где нельзя, не смеялась,
там, где пошло, (весной) – не влюблялась, не рубила с плеча и спала
в день не меньше восьми часов. Да говоря откровенно – мне не в чем
упрекнуть себя. Но нет границ и пределов:
