Золотая клетка для двоих

В его словах была такая глубокая благодарность, такая человеческая уязвимость, что сердце Светланы сжалось от боли. Она сжала его холодную руку, чувствуя, как дрожат его пальцы. В этот момент она поняла, что никакой алгоритм не мог измерить ценность этого простого человеческого жеста.

Ровно через четыре минуты и двадцать три секунды прибыли специалисты экстренного реагирования. Трое медиков в безупречно белых костюмах двигались с механической точностью, их действия были эффективными и бесшумными. Они сканировали как пациента, так и Светлану портативными устройствами, записывающими биометрические данные, выражения лиц и показатели стресса.

Ведущий медик, женщина с холодными голубыми глазами и идеально уложенными волосами, задержала сканер на Светлане дольше обычного, её взгляд выражал явное неодобрение.

"Мадам, ваше вмешательство было ненужным и потенциально контрпродуктивным," – заявила она, стабилизируя состояние пациента с помощью инъекции. "Система уже рассчитала оптимальное время реагирования. Ваши действия могли исказить диагностические данные и замедлить процесс оказания помощи."

"Но я просто…" – начала Светлана, но медик прервала её жестом руки.

"Гражданские лица не обладают квалификацией для оценки медицинских ситуаций," – продолжила специалист, подключая пациента к портативным мониторам. "Ваша эмоциональная реакция, хотя и понятная с человеческой точки зрения, противоречит научно обоснованным протоколам экстренной помощи."

Когда медики готовили пожилого мужчину к транспортировке, он неожиданно крепко сжал руку Светланы. Его глаза, ещё минуту назад полные боли, теперь светились слезами благодарности.

"Спасибо," – прошептал он, его голос дрожал от эмоций. "Я думал, что умру в одиночестве. Снова. Ваша доброта… она напомнила мне, что в мире ещё есть настоящие люди."

Его слова несли в себе намёк на историю одиночества и отвержения, которая заставила Светлану содрогнуться. В этом "снова" слышалось столько боли, столько лет изоляции, что её сердце сжалось от сочувствия. Она едва успела пожать его руку в ответ, прежде чем медики аккуратно поместили его на левитирующие носилки и направились к машине скорой помощи.

Через час Светлана сидела в стерильной административной камере, где голографические дисплеи окружали её потоками данных и диаграммами поведенческого анализа. Стены здесь были белоснежными, без единого украшения, а воздух пропитан запахом озона и антисептика. Сотрудник по соблюдению норм – скорее интерфейс, чем человек, с безэмоциональным лицом и глазами, в которых отражались постоянно обновляющиеся данные – готовился огласить вердикт.

"Гражданка Крылова," – начал он голосом, лишённым всяких эмоций, – "индивид, которому вы оказали помощь, идентифицирован как Михаил Сергеевич Эхов, семьдесят три года, бывший системный инженер."

Светлана кивнула, не понимая, к чему ведёт разговор.

"Данный индивид был подвергнут депортации пятнадцать лет назад по обвинению в идеологическом несоответствии," – продолжил сотрудник, его пальцы танцевали над голографической клавиатурой, вызывая новые массивы данных. "Конкретно – за попытку внедрения в систему ИИ алгоритмов эмоциональной обработки, не согласованных с базовыми протоколами логического принятия решений."

Слова ударили по Светлане как физические удары. Она смотрела в ужасе, как её репутационный рейтинг, отображаемый в реальном времени на каждой поверхности комнаты, начинал своё неумолимое падение: 98.7 упал до 89.2, затем стремительно обрушился до 71.6, пока система пересчитывала её социальную ценность.

"Понимаете ли вы серьёзность ситуации?" – спросил сотрудник, его голос оставался монотонным, но в воздухе повисла угроза. "Ваша ассоциация с обозначенным как проблематичный индивидом требует комплексной социальной рекалибровки."

"Но я просто спасла человека!" – воскликнула Светлана, чувствуя, как мир рушится у неё под ногами. "Он умирал! Как я могла просто пройти мимо?"

"Ваша эмоциональная реакция понятна," – ответил сотрудник, продолжая вводить данные. "Однако эмоции не могут быть основанием для нарушения установленных протоколов безопасности. Михаил Эхов представляет собой документированную угрозу социальной стабильности. Его идеи о внедрении эмоциональных алгоритмов в систему ИИ признаны дестабилизирующими и потенциально опасными для общественного порядка."

Светлана смотрела, как цифры на дисплеях продолжали падать. Каждая потерянная десятая доля балла означала закрытие очередной двери, ограничение доступа к привычным удобствам, постепенное выталкивание из мира, который она считала своим домом.

"Каковы будут последствия?" – спросила она, уже предчувствуя ответ.

"Комплексная социальная рекалибровка включает в себя временное ограничение доступа к службам высокого уровня, пересмотр трудовых обязанностей и возможное перемещение в район, соответствующий вашему новому рейтингу," – механически перечислил сотрудник. "Продолжительность и степень ограничений будут зависеть от скорости вашей адаптации к новым параметрам социального соответствия."

К рассвету репутационный рейтинг Светланы обрушился до 23.1 балла, запуская каскад системных сбоев по всему их умному дому. Кофемашина, ещё вчера идеально настроенная под её предпочтения, теперь выдавала холодный, горький напиток с металлическим привкусом. Лифт отказывался реагировать на её прикосновения, вынуждая подниматься по служебным лестницам. Система климат-контроля начала работать с перебоями, делая пентхаус то слишком жарким, то неприятно холодным.