Цена империи

Но в тот момент, когда его пальцы почти коснулись её шеи, Анна активировала устройство.

Лаборатория заполнилась специфической электромагнитной частотой, которая прошла сквозь его тело как ледяная волна. Это не было болью в привычном понимании – это было отсутствием. Внезапно все электрические поля, которые он чувствовал с детства, просто исчезли. Его связь с магнитными полями Земли, способность управлять электричеством, сверхчеловеческие рефлексы – всё растворилось в пустоте.

Впервые за десятилетия Гром почувствовал себя по-настоящему человеком. Его тело стало тяжёлым, движения – медленными, а мир вокруг потерял ту яркость, которую придавали ему сверхспособности. Он пошатнулся, хватаясь за край стола, чтобы не упасть.

– Миша, – произнесла Анна, её голос был мягким, но уверенным. – Ты помнишь Мишу Волкова?

Это имя ударило по его сознанию сильнее любого физического удара. Внезапно в его голове вспыхнули образы: худощавый мальчик с вьющимися волосами, его смех в стерильных коридорах лаборатории, его рука, протянутая в знак дружбы, когда все остальные отворачивались от него.

– Мой отец был вынужден наблюдать, как дети умирали в проекте "Эверест", – продолжала Анна, её глаза блестели от непролитых слёз. – Он записывал каждую смерть, каждое страдание. Миша умер во время седьмой процедуры усиления. Его сердце не выдержало нагрузки на нервную систему.

Гром сжал кулаки, пытаясь справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Он помнил тот день – Миша лежал на операционном столе, его тело содрогалось от конвульсий, а врачи суетились вокруг, пытаясь стабилизировать жизненные показатели. Но было уже поздно.

– Он кричал твоё имя, – Анна подошла к нему ближе, её голос дрожал от эмоций. – До самого конца он кричал "Иван, помоги мне". Но тебя там не было. Тебя изолировали для следующей процедуры.

– Это… это ложь, – прохрипел Гром, хотя каждое слово Анны отзывалось болью в его груди. – Проект спас нас. Сделал сильнее.

– Спас? – Анна подошла к одной из стен, покрытых фотографиями. – Из ста двадцати детей выжило только пятнадцать. Остальные умерли от отказа органов, психологического коллапса или просто покончили с собой, не выдержав того, что с ними делали.

Она показала на ряд фотографий с красными крестиками в углах. Лица детей, которых Гром помнил. Их смех, их страхи, их надежды – всё это было погребено под слоями научной рациональности и государственной необходимости.

– Твоё настоящее имя – Иван Николаевич Соколов, – сказала Анна, доставая папку с документами. – Ты родился в Нижнем Новгороде. Твоя мать была учительницей начальных классов, отец – инженером на заводе. Они думали, что ты умер в автокатастрофе, когда тебе было семь лет.

Гром смотрел на документы, не веря своим глазам. Свидетельство о рождении, школьные фотографии, медицинские карты – всё это рассказывало историю обычного мальчика, который мог бы вырасти в обычного человека, если бы не проект "Эверест".

– Это подделка, – выдавил он, но его голос звучал неубедительно даже для него самого.

– Мой отец потратил двадцать лет, собирая эти документы, – Анна открыла ещё одну папку. – Он пытался восстановить личности всех детей проекта. Ваши настоящие имена, ваши семьи, вашу жизнь до того, как вас украли.

На странице была фотография семьи – молодые родители с семилетним мальчиком между ними. Мальчик улыбался, его глаза были полны жизни и любопытства. Гром узнал свои черты в этом лице, но не мог поверить, что это он.

– Доктор Николай Вересков не был создателем проекта "Эверест", – объяснила Анна. – Он был одним из исследователей, которому сказали, что работа поможет детям с генетическими заболеваниями. Когда он понял истинную цель проекта, было уже поздно.

Она показала ему видеозапись – мужчина средних лет в лабораторном халате обращался к камере с отчаянием в глазах:

– Мы создали монстров, – говорил доктор Вересков, его голос дрожал. – Мы взяли невинных детей и превратили их в оружие. И самое страшное, что мы убедили их, что это правильно. Что их страдания имеют смысл.

Гром почувствовал, как его мир рушится. Всё, во что он верил, всё, что придавало смысл его существованию, оказалось ложью. Дети не были спасены – они были украдены. Их не усовершенствовали – их калечили. И он, Гром, был не героем Империи, а её жертвой.

– Отец провёл последние годы жизни, разрабатывая технологию, которая могла бы освободить выживших участников проекта от нейрологического программирования, – продолжала Анна. – Он хотел вернуть вам вашу человечность.

Она подвела его к другому терминалу, где на экране отображались сложные схемы мозговой активности. Красные зоны показывали области, которые были подавлены в результате процедур проекта "Эверест", а синие – те, что были искусственно усилены.

– Видишь эти области? – Анна указала на красные зоны. – Это эмоциональные центры, способность к эмпатии, творческое мышление. Всё это было подавлено, чтобы сделать вас более эффективными солдатами.

Гром изучал схемы, пытаясь понять масштаб того, что с ним сделали. Его мозг был перестроен на фундаментальном уровне. Части его личности были заблокированы или удалены, заменены программами и рефлексами.

– Но есть надежда, – сказала Анна, её голос приобрёл более мягкие нотки. – Отец верил, что изменения можно обратить. По крайней мере, частично. Технология подавления способностей – это только первый шаг. Она освобождает мозг от искусственных ограничений, позволяет естественным нейрологическим процессам восстановиться.

– Зачем? – спросил Гром, его голос звучал хрипло. – Зачем ты мне это рассказываешь?

– Потому что ты заслуживаешь знать правду, – ответила Анна. – И потому что отец верил, что однажды один из вас придёт сюда не как убийца, а как человек, ищущий ответы.

Внезапно в туннелях раздался звук тяжёлых ботинок и лай команд. Имперские силы обнаружили лабораторию. Электромагнитные сигнатуры их оборудования были хорошо знакомы Грому – штурмовая группа из десяти человек в полной боевой экипировке.

– Они идут, – прошептала Анна, её пальцы заплясали по клавиатуре, запуская процедуры экстренного уничтожения данных.

Гром слушал приближающиеся звуки, оценивая тактическую ситуацию. Но без своих способностей он был практически бесполезен в бою. Впервые в жизни он почувствовал страх – не за миссию, а за свою жизнь.

– Есть аварийный выход, – сказала Анна, указывая на замаскированную дверь в дальнем углу лаборатории. – Ведёт к старым коммунальным туннелям. Они не знают о нём.

– А ты? – спросил Гром, удивившись тому, что его волнует её судьба.

– Я должна уничтожить исследования отца, – ответила Анна. – Они не должны попасть в руки Империи.

Гром стоял в центре разрушающегося мира, разрываемый между старыми инстинктами и новым пониманием. Его программирование требовало завершить миссию – убить Анну и захватить исследования. Но что-то более глубокое, более человеческое восставало против этого.