Одиночная Психическая Атака

Одиночная Психическая Атака

Вадим Сцельников

Редактор Александр Казарян

Дизайнер обложки Вадим Сцельников

Составитель Вадим Сцельников

© Вадим Сцельников, 2025

© Вадим Сцельников, дизайн обложки, 2025

© Вадим Сцельников, составитель, 2025

ISBN 978-5-0065-7290-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Агент Паранойи

Цикл жизни прост до невозможности – в этом кроется величайших страх. Всё так свободно и обширно. Мы так вольны в своих намереньях, что чувствуем себя невольниками этого мира. Смерть нас не страшит, жизнь нас ужасает, а призраки прошлого будут мучить и по ту сторону – но всё равно мы счастливы. Почему? Годы шли, и я боялся дать себе ответ. Я знал его всю жизнь, но никогда бы не принял. Я проигрывал раз за разом, уходил во всё большую тоску, заходил за грань безумия, но всё равно оставался собой. Пока я таил своё Я, Мир знал обо мне всё. Истина нашла меня. Мы никогда не одиноки, даже когда рядом никого нет, особенно – когда умираем.

Господин Никто

1

Единожды в треть стоящие огненные линии двоились и гасли на ветру. Вспышки света из стробоскопа всех цветов радужной палитры; мерцающие отовсюду перемычки возносились над головами и падали вниз, будто весили тонны. В глубине было лишь светлое полотно, меняющее свой цвет при касании: я тянул к нему руки, оно реагировало, манило своим чувством. Амплуа держал меня в три прихода, на каждом из них был свой идол – свой бог. Россыпь мерзких, самых длинных и огромных рук бежало за мной до самого тлена.

Они настигли меня на спаде: там было уже легко и осознанно ясно, что они – лишь зрительная какофония. Свирепая агония длилась без малого час. Там, в низине, был кромешный ад: широкие, безликие, хладные глаза, и все до одного смотрели на меня, пожирали мою душу, орали и завывали остатками языков, вопили дырявыми щеками, а слюна водопадом мчалась по их чешуйчатому тельцу…

Под углом течёт ровной струйкой алая кровь, блестит от того яркого света, исходящего от величественного солнца, покрывающего небосклон от края до края перламутром, фиолетовыми молниями… Где хром в зрачках меняет свои формы, словно мыслящий организм, он идёт – настигает. Невообразимые стоны нечеловеческого характера отдаются в голове. Хочется биться в приступах, хочется смерти… Вкусить покоя, покорить заветы людей, что плавятся над каменным океаном страданий и скитаний, в поисках того самого гранита вечной жизни.

Обелиск источает глухой мёртвый звук. Последние капли разума покидают меня. Столбы прожекторов и чёрных полос на равной скорости летят подле меня, я лечу атлантом в необъятных просторах прозрачной полимерики фосфора, фасады и рельефы ликов кружатся надо мной, – изгибаясь, – вытворяют гимнастические красоты невиданного ранее мастерства.

Оракул – манящее око, – сады грёз величаются над аркой жемчужного оклика, звёздная пыль разит искрящей волной. Омуты замкнутого царства с тенями дюн меняются на свободные поля, покрытые воздушными облаками. Здесь тихо и уютно, врата рая открыты нараспашку: высокие и грозные, возвышаются над склонами зелёных гор, в гнёте поражаемые лишь любовью и сокровенным. Словно растекающаяся эмаль, металл плывёт и расцветает; он пускает в идиллию нового мира, я послушно ступаю за порог дозволенного. Безумие и хаос покоряются в ночи безмолвия, без ясности причины – это было и есть, нужно склонить пред ними колени, иного пути не существует…

Мраморные колонны изливаются в созвездия сплетений, они тянутся чёрным флёром вверх и спадом кометы мчатся на меня, я пытаюсь от них убежать – уйти в отстой, – увы, каждый новый раз я погибаю.

Окаменелые глыбы неизбежно катились на меня, плыли под огнём разных форм, переставая быть осязаемыми. Через секунду я умер от сокрушительного удара.

2

Я резко пробудился. Перед глазами всё прекратило иметь изначальную картину, всё изменилось, куда не глянь, всё померкло во тьме.

В дрожи и страхе я сижу в своей крошечной комнате – десять квадратных метров, и стены начинают смыкаться вокруг меня. Тусклый свет лампы едва пробивается сквозь плотные занавески, создавая мрачные тени, которые словно оживают и танцуют по жидким стенам. Комната пропитана затхлым запахом, и мне кажется, что воздух становится всё тяжелее с каждым вдохом. Я чувствую, как стены давят на меня, и мне становится трудно дышать. Мой взгляд скользит по старым обоям, испещрённым трещинами, напоминающими паутину, в которой я застрял. Я пытаюсь встать из-за стола, но мои ноги не слушаются меня. Кажется, что они налиты свинцом и прикованы к полу. В отчаянии я хватаюсь за края стола, но его холодная поверхность только усиливает моё чувство беспомощности.

Я кричу, но никто не слышит. Звуки моего голоса глухо отражаются от стен, возвращаясь ко мне эхом пустоты. Я один, и мне некуда бежать. Сердце колотится в груди, и я чувствую, как паника охватывает меня, сжимая горло железными тисками. Стены становятся всё ближе и ближе, и я ощущаю, как мой разум начинает ускользать. В полумраке я замечаю тени, движущиеся в углах, словно живые существа, наблюдающие за мной из своей тьмы. Их зловещие очертания то появляются, то исчезают, играя с моим воображением. В ушах начинают раздаваться голоса, шепчущие моё имя, их ледяные слова проникают в глубины моего сознания.

Золото словно святой грааль в разуме блаженного – плывёт и искажается: начинает двигаться и кричать. Фонари, выросшие прямо из грунта, жилисто двигались и прыгали, они молили о смерти из неведомого рта, звали меня, хотели забрать к себе, отродясь от тех тёплых историй, ласковых хроник, на бесконечно долгие странствующие островки откровения.

Я стоял посреди улицы и смотрел по сторонам. Люди шли мимо, не обращая на меня никакого внимания. Они были заняты своими делами. А я просто стоял и наслаждался этим миром. Но вдруг я услышал какой-то шум. Я обернулся и увидел, что ко мне бежит мужчина. Он был очень взволнован. Когда он подбежал ко мне, то схватил меня за руку и сказал: «Быстрее! Нам нужно спрятаться!».

Я не знал, что делать, но мужчина продолжал тянуть меня за собой. Мы забежали в какой-то дом и спрятались в одной из комнат. Мужчина достал пистолет и сказал: «Они идут!». Я спросил его: «Кто идёт?». Но он лишь покачал головой и ответил: «Не знаю. Но они идут за мной!».

Мы сидели в комнате и ждали. Время тянулось медленно. Наконец мы услышали шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Мужчина крепче сжал пистолет. Дверь открылась, и в комнату вошли двое парней. Увидев нас, они достали оружие. Началась перестрелка. Пули свистели над головой. Я закрыл глаза и в страхе прижался к стене. Когда всё закончилось, я открыл глаза и увидел, что мужчина неподвижно лежит на полу. Он был мёртв.

Янтарная кровь покрыла собою всё: стены, потолок, меня самого до очей. Ужасные тени воспарили из-под неё, они были предельно прозрачны, но заметны, следили за моими движениями, а затем, как я смотрю на них. Мне стало не ясно, кто из нас здесь зритель, а кто надзиратель, люди-тени окружали меня со всех сторон чертога, болотная тина окутала грудь, мне стало тяжело дышать: малейшая крупица воздуха покинула меня и мою покалеченную душу.

Я бегу.

Я бегу…

По этому мёртвому городу, где здания таинственно растут из асфальта. Мои ноги несут меня наугад, не слушаясь разума, который давно сошёл с ума. Красная луна висит над головой, как жуткое глазное яблоко, наблюдая за моим безумием. Вокруг меня шепчут стены замка, их каменные языки шелестят о чём-то страшном, чего я не хочу знать.

Я смеюсь, смеюсь, всё безостановочно смеюсь – это звучит так нереально, так фальшиво, что даже я сам не верю в свою игру. Я вижу вещи, которые не должны существовать – змеи из огня ползают по тротуару, а деревья имеют лица стариков, которые глядят на меня с презрением. Я бегу быстрее, моя грудь колотится как молот, и я чувствую, что вот-вот упаду в эту бездонную пропасть сумасшествия. Но я не могу остановиться. Я должен бежать дальше, потому что, если я остановлюсь, эти твари из тьмы схватят меня и утащат в свой мир. И я знаю, что никогда не смогу выбраться оттуда… Я бегу мимо людей, которые стоят на улице, как манекены, с пустыми глазами и безмолвными ртами. Они не реагируют на мой крик, на мой смех, на мои слёзы. Они просто стоят, ожидая чего-то, что никогда не наступит.

Мои ноги несут меня к реке, которая течёт через город, словно жила из тёмной крови. Я чувствую её зов, её шепот: она хочет утянуть меня в свои воды и утопить в своей крови. Вдруг я слышу шаги позади себя. Они тяжёлые, медленные, как если бы кто-то тащил за собой целый фургон. Я оборачиваюсь, но нет никого. Нет никого, кроме теней, которые растут из асфальта и тянутся ко мне своими длинными руками. Я бегу ещё быстрее, моя голова кружится от страха и сумасшествия. Я чувствую, что вот-вот упаду в эту пропасть и никогда не выберусь. Но я не могу остановиться. Вдруг передо мной возникает огромное здание с окнами, похожими на глаза дьявола. Оно зовёт меня – оно хочет меня сожрать. Я чувствую его дыхание на затылке, его горячий воздух обжигает кожу. Я бегу к нему, в приступе я бегу внутрь его тёмной пасти. И когда я оказываюсь внутри, пасть захлопывается за мной, и я слышу голос, который грозно говорит: «Добро пожаловать домой…».

Сжимая кулаки и напрягая каждую мышцу, я продолжаю мчаться вперёд, сквозь миазмы и гниль, слыша позади себя колокольный звон. (Но откуда ему здесь взяться?..).

Хор начинает отпевать какую-то божественную мелодию, прекраснейший клирос. Я спотыкаюсь об плоть и ныряю в густую массу. Закрыв глаза, я теряю сознание.

Ударяющиеся искры играют при лунном танце; постамент возвышался в семь этажей непроглядного тумана, через белую кашу я видел силуэт чёрного здания. Оглянувшись по сторонам, понял, что нахожусь по средь улицы. Стояла ночь. Запах жжёного масла, как яд, впивался в ноздри. Меня оглушали стоны, было больно, – невыносимо, нестерпимо больно, – они разрывали меня на клочья, звон колоколов только усугублял это положение. Я упал на землю. В глазах кружат белые пятна, что тянутся вихрем серых нитей; в арфе видны окинутые на леса зрачки, они синие, желтые, были даже те, что гноем, чёрной студенистой массой вонзились в них упорно, буквально монументально, а мазута текла как молоко из мясистых розовых жилок. Они красиво моргают, внимая любому рокоту или поступающему шороху извне.

Из ниоткуда возник стол, он был красив и изыскан, на нём твёрдо стоял потир, наполненный изумрудным вином. Переливаясь волнами услады, оно подзывало к себе нежданного гостя, коим я и приходился, ведь раскинув взгляд по обеим сторонам, в бессмысленной кубической пустоте никого кроме меня здесь и не было. В туманных материях висел фриз, он застыл в той пугающей пустоте, будучи божественным, грандиозным своими масштабами.

Я не понимал, где я. Это не простая комната, но и не статичный укладистый фон улицы. Звёздное небо, сплошь укрытое покрывалом серебра, окутанное медианой молочного сиропа, пропало напрочь, сейчас было лишь ничто, появившееся из ниоткуда в никуда.

Женские голоса игриво вопрошали меня: – «Хочешь угоститься? Не стесняйся! Садись! Выпей с нами!». Это был лишь звук, голос в своём прямом понимании – линия вибраций, – не более того. Я так и не решился выпить. Усевшись на холодном камне, начал колотить себя об его гладкие, блестящие края.

Багровая кровь начала стекать в приличную лужицу: она пахла новым рожденьем, в недрах моего подсознания просыпался инстинкт зверя, это пугало и завораживало одновременно.

Минутами позже я очнулся, спокойно отходя от произошедшего. Голоса покинули мой безумный разум, галлюцинации перестали быть миром и сейчас являются лишь его приятным дополнением. Их намерения стали мне чужды. Сияние метеора было кристаллом, лучезарным, робким осколком в больной голове, поглощённой хаосом. На языке явно чувствовался привкус лихорадки, она была сильна, покрыта кратером мысли, становясь живой, шевелясь на нём аккурат за гортанью. Но это лишь приход.

Это лишь приход…

Груз костей, лежащих в скопе храма, цвета гниющего мяса в горке смолистых трупов – картина маслом. Люди, что были некогда живы, теперь спят. Грёзы достигли Олимпа их душ, взобрались и обволокли изящный софит. Блёклые глаза, открытые рты – все они тлеют на ветру времён и сыплются прахом безнадёги в котле страданий и мук.

Трупы, со спорами и язвами, когда на них смотришь, подлинно не понимаешь, они точно перед тобой, или это лишь призраки, или ты поныне мёртв? От них смердит жутко. Беспомощные куски мяса и кожи. Кости торчат в урагане ярости, кровь красным раствором истекает, застывает на полу и чудесным образом превращается в запечённое суфле органического происхождения.

3

Я присел, заглянув в пламя, в котором вот уже пять часов горели мои мысли…

Когда я смотрю на это пламя, я вижу не только его яркие цвета и танцующие языки огня. Я вижу истории, которые оно рассказывает. Оно горит вечно, словно стражник, охраняющий тайны мироздания. Пламя может обнимать нас, согревать наши тела и души. Оно может быть исцеляющим, как ласковое прикосновение. Иногда оно жжёт, вызывая боль и страх. Но даже в этой боли есть что-то волшебное – она очищает нас, как пламя, что сжигает сухую траву, дабы взросла новая.

Под толщей земли моё тело ждёт освобождения в железной клетке, держащейся на двух стальных цепях. Моя душа из последних сил пытается вырваться из оков боли и ненависти, преодолев свою зависимость от людей.

Молю, освободи меня… Освободи меня, и я твой навеки. О, дорогая София… Боже, спаси и сохрани меня…

«…Они вправе полагать, что любят тебя – об этом угнетают они мыслью каждого. Но это не так. Они ненавидят тебя. А через это – себя. Нет, ты не должен поддаваться мщению. Я понимаю тебя. И я вместе с тобой. Да, нам не удалось уравнять счёт, но мы, как минимум, ещё не проиграли. Не так ли? Будь холоден и милосерден. Сделай невозможное».

– КТО ЭТО СКАЗАЛ?!

«Вспомни войну. Вспомни те времена. Вспоминая войну, ты поймёшь, что возможно в ней выиграть только верой и мечом. Смерть нельзя победить. Но её можно предать. Выиграть можно. Ты сделаешь это. Мир невозможен без веры. Твоя вера велика. Ты сможешь сделать невозможное над собой. Догадываюсь, что ты не согласен со мной… С самим собой до конца нечестен… На самом деле, мир невозможен без прозрения. Проникнись своим прозрением, попытайся воспринять мир и себя в этом мире одновременно. И ты увидишь, что весь мир, и ты, и твоя будущая смерть – одно целое. Ты – лишь жалкий зверёк в огромном океане бытия. Но не животное».

– КТО ГОВОРИТ СО МНОЙ?! ЧТО ЗА УЖАС В МОЕЙ ГОЛОВЕ?!

«Пустив наконец последнюю очередь из гранатомёта, Хассе осмотрелся по сторонам, среди уничтоженных руин и оврагов. Ощутив в какой-то миг душещипательное спокойствие, поправив патронную ленту, он бросил оружие за плечо, замерев на вершине холма, среди мёртвых товарищей. «Да уж…», – думал он про себя, – «Только всё началось, и вдруг, кончилось…».

Ему стало сложно совладать с эмоциями, резко перехватило дух, и он не мог теперь отдышаться, воздух стал ему противен. Было чувство, словно меж двух лёгких установили минную растяжку, готовую сдетонировать и вот-вот разорвать его в клочья. Он сел рядом с трупом Эдриана, упал ему в грудь, и стал плакать. Но плачь тот казался наигранным, ведь жажда убийств, о которых ты сейчас думаешь, упав на мёртвого друга, Хассе, она не проходит… Она остаётся… Она остаётся. Она остаётся… Она остаётся. Она ждёт своего часа. Ждёт в каждой частице твоего тела, в каждом нерве. Ей нужны только открытые ворота и жертвенные объятия. Она не прощает ненадобности, суровости и торопливости…».

– Мои воспоминания…

Иллюзии, мои мечты в голове, сказки матушки перед сном, воспоминания о дружбе и верных друзьях, все они покрылись прахом. Круг без центра, что вскружил танцем над непокорным небосклоном, Солнце, что зияет заревом радушия, – стало ярче в миллиарды раз. Это восход новой эры, но прежде её закат. Реальности больше нет – есть материя, она строится торусом ввысь, словно ромбом свисающего перекрёстного нимба, приподнимаясь над настоящим миром лестницей забвения…

Беспредельный простор оставляет меня поражённого лежать на смердящей башне. Я смотрю вверх: а небо алое-алое. То и дело мимо проскакивают молнии. Одна промчалась рядом со мной, но не попала. Было тихо, я думал, что прибываю в вакууме.

Небосклон менялся каждую секунду. Новые пейзажи были страшнее предыдущих, но от того их красота лишь возрастала. Выжженные пустоши меняли цвета, сливаясь с общим фоном пустоты, становясь шумом в голове. Теперь огромные каменные башни из песчаника то произрастали ввысь, то ныряли в бурлящие воды зыбучих песков, окрасившихся в гниющую смесь из смерти и отчаяния. Поднявшись на ноги и сделав пару шагов, я понял: это место было кладбищем эпох. И каждая из них продолжала вести войну за свой взгляд на упокоение. Цвета, фон, звуки – они менялись с ходом времён. И это продолжается по сей день. Каждую секунду. Каждый человеческий вдох и выдох. Тогда во мне что-то непоправимо треснуло, будто в один непримечательный серый день я хрустнул шеей сильнее нужного и больше не проснулся, узрев лишь чёрное обрамление вместо привычной картины, построенной из нелепых случайностей и человеческой тупости. Я увидел коридор, что сужается в окончании десятка тысяч таких же коридоров. Появилась резкая сухость во рту, моё тело непроизвольно перевернулось от изнеможения. Моё лицо исказилось. Я сделал жадный глоток воздуха. Кожу ещё пощипывала не вынутая игла, что стала плясать в вене.

Моё тело лежало уже больше десяти минут молча, без движений и эмоций. Я пытался отдышаться, жадно глотая воздух будто в последний раз.

Я хочу кричать, но вместо крика из горла вырывается лишь сдавленный хрип…

* * *

«Нет никого, куда не погляди,Я не хочу веселиться один.В свете бархатной луныЯ соревнуюсь в беге с ветром,Тени идут следом, и я слышу смех их.В комнате полной зеркал– Нет никого, где бы я не искал.Куда ни глянь – вижу только себя.Нет ни окон, ни дверей.…Паттерн неких измерений, в голове вата,Я хочу обратно, но чувствую,Что меня не обрадует правда.Кратеры ночи в глазницах у каждого,Увядаю всё дальше, вижу – ничего важного.Вижу себя, – вижу тебя, – где же друзья?Пальцами рву веки, пытаюсь вспомнить – кто я.Птица над небом паря замерла,Собрался с духом – разбил зеркала»

* * *

Я перешёл все границы. Я переступил через всё неконтролируемое и безумное… порочное и злое, что есть во мне, через всё, что я совершил… и через полное безразличие к этому. Теперь меня постоянно терзает острая боль. И я не надеюсь, что другим будет хорошо. Я даже хочу, чтобы им было так же больно, как мне. Всем и каждому. Но даже если так случится – очищение не наступит. Я по-прежнему остаюсь безнаказанным. И я не могу познать себя глубже. Мой рассказ никого ничему не научит. Эта исповедь не имела никакого смысла…

4

Я осторожно трогаю свою грудь, которая все ещё бьётся в агонии, и ожидаю, что грудь вот-вот взорвётся, и я буду брызгать кровью из посиневших повязок. Но ничего подобного не происходит. Чёрное покрывало медленно опускается с меня. Каждый шаг даётся с трудом, мои ноги со стукающимися друг о друга бёдрами проваливаются в рыхлую грязь. Я изо всех сил дёргаю ногами, и бестелесный образ, нависающий надо мной, растворяется. Вместо него я вижу несколько расслабленных теней, – моих друзей, – тянущихся ко мне, как будто меня пытаются утопить в грязи.

Я медленно приближаюсь и падаю прямо в чьи-то объятья, падаю, и щека соприкасается с чьим-то плоским животом, кожа которого быстро вздрагивает от нарастающего болезненного нервного тика. Мы не смотрим друг на друга. Мы просто живём. Я прижимаюсь к этому телу, пытаясь забыть обо всём остальном, не пытаясь вспомнить прошлое. Больше мне ничего не важно, остаётся только возбуждение от тела, которое я сейчас обнимаю, что помогает мне забыться в этой невероятной чёрно-белой трясине, где я могу раствориться в небытии…

Ладонь была сейчас последним местом, где ужасная боль чувствовалась менее остро. В глазах всё ещё темно. Наркотический туман и головокружения постепенно отпускают меня. Комната, фотоном стала кухней. В этом многообразии квадратных частиц я заметил, как стены будто бы дышали – выгибаясь то во внутрь, то наружу; струны текстиля были подвластны мелодии, точному ритму, что так сладко засыпал поверхность пластмассовым гонором. Люстра на потолке внезапно расплавилась и рухнула, проплавив под собой крытый пол. Воздух взмыл потоком пёстрых линий и ударился об меня, из-за чего я получил сильный удар в солнечное сплетение. В миг поломалась моя грудная клетка – я услышал, как хрустят кости, – скрежетом втёсываются в чёрствое естество. Смотрел на то, как рвётся упругая плоть, тянется жжёной резиной мертвенная кожа, как в моей груди вырастает огромная неузнаваемая дыра – Вселенная, состоящая из геометрических фигур и скоб, льющихся в гармонии красками, от мал до велика.

Я зажмурился и полоснул ножом по руке – всё резко прекратилось. Из запястья бризом очарования хлещет фонтан стихий. Под отзвуки выстрелов струя бежит, падает, снова набирает обороты, не желая ныне утихать.

В гостиной раздался грохот: в дверь начали стучать, звон уничтожал скромную идиллию рая, что так долго строился на костях падших воинов. Меня терзала паранойя о том, кто кроется под покровом дверного проёма, кто стоит за металлом ледяного сознания и желает погасить светоч равновесия.

Я подошёл к двери впритык и уставился в дверной глазок. Метелица вилась лоскутом, практически ничего не было видно. Лишь силуэт, едва отличимый от всей картины, усыпанный снегом с ног до головы, казался более-менее видимым. Ничего помимо пелены странствующей тени я в нём не разглядел. Всмотревшись ещё повнимательнее, я осознал, что это была знакомая мне не по годам фигура, будто бы я сейчас нашёл свой покой в её глубинах, нашёл родного друга.

Тяжёлая дверь медленно открылась. Ледяной обжигающий ветер грянул внутрь тёплого, уютного пространства.

Он стоял, мёртвой хваткой вцепившись за порог своими отмороженными ногами. В глазах – песочная пыль, белая краска, и сквозь её эскиз виднеется ухоженная бородка, втянутые скулы и розовые щёки. Я молча отошёл вглубь гостиной и пустил гостя. Он незамедлительно сделал пару шагов мне навстречу, дверь за ним закрылась отчётливым хлопком прохладной стужи.

Сквозь призму сомнения я наблюдал за ним, в свою очередь он продолжал молчать и трястись, точно беспомощное дитя; толщи снега спадали с его мантии на кафель, и сразу же плавились под температурой.

Проводник чёрной мессы, – что пришёл за мной, – стоит и смотрит мне в душу, улыбка на его лице только нарастает, солнце оранжевого окраса возрастает в ширине, а давление массы берёт новый завет.

Морозильник гудел, исполняя свой долг, камин хрустел, переваривая палено. Стояло спокойствие. Кто бы мог подумать: несколько минут назад я хотел сделать вещи, что могли бы изменить мою жизнь, навсегда убить меня, – ни телом, – а душой. Забыть истинного себя, покинуть грань разумного и протянуть руку чёрной бездне мрака…

Мой друг подошёл поближе и обнял меня. Я почувствовал его тепло в груди, точно зная – это близкий мне человек, с которым я пошёл бы и в огонь, и в воду, заслонил бы своей спиной от врага. Но почему я не могу его вспомнить, словно захоронил все мысли о его существовании?

Тень протянула мне свою крепкую ладонь, она была насыщенна памятью о минувших днях.

Дрожь пробрала меня с головы до пят. Спустя долгие годы бессознательного прибывания в чистилище я ощутил нечто большее, чем просто равнодушие, я вспомнил, что такое не быть одиноким и несчастным. Мы молчали – мир молчал, всё кануло в прозрачную оболочку психической атаки, прошедшей мимо нас крылатым ангелом спасенья.

Его широкий плащ, что развивался на ветру; его чёрные брюки со стрелками и старые поношенные туфли, они – это ознаменование прошлого и настоящего для меня, ведь даже сейчас он в них стоит передо мной и плачет, а за ним и я вдаюсь в краски слёз, аккурат дрейфующих по белёсому полотну. Меня одолевает дикая печаль и понимание того, что мы могли бы свернуть вдвоём самые высокие горы, преодолеть любые тяжбы, но заместо этого я предпочёл саморазрушение. Вдыхая пар, становился невесом, парил орлом, и был таков. Спустя лета свободы ощутил тяжесть в душе, низменную переменную, она сломалась, за ней и я пошёл ко дну бетонной глыбой. Не было мне покоя ни в здравом уме, ни в сновидениях. Я витал меж миров, став скитальцем, третьим зрителем в пустынном зале.