Купель Императрицы

Харон потянул за верхний: в емкости что-то гулко загромыхало. Когда все стихло, Харон перевел рычаг в обратное положение. Средний рычаг привел в движение железный телескопический желоб, широкий и глубокий: он быстро выдвинулся из-под емкости, отстукивая каждым своим сегментом, и протянулся вдоль ступеней прямо до купели, подобно горке для катания. Нажатие третьего рычага открыло люк под емкостью, и в желоб посыпались кубы льда, громыхая и скатываясь по нему.

– Лед?! – удивился я.

– Сухой лед! – уточнил Харон.

Кубы скатывались и исчезали в купели. Поверхность воды в ней словно вскипела, бурно пузырясь. Белые и густые испарения застелились по воде. Они, подобно живому организму, обвивали стенки купели, переползали через них и стелились по неспокойным водам купальни. Цепи задрожали. Тяжелый подводный стон разнесся по всему колодцу, и по моей спине и затылку пробежал холодок. Когда последний куб скатился по желобу, Харон вернул в обратное положение нижний рычаг, закрывая люк в емкости, а за ним – средний, убирая желоб.

– Углекислый газ! – продолжал громко объяснять наставник, указывая на испарения. – Что для нас – смерть, то для нее – лишь дрёма! Сейчас она поостынет и мы поднимем ее, чтобы надышалась вдоволь!

Я не моргая наблюдал за этим колдовским действом. А вода в купальне начала успокаиваться и ее приливы к ступеням утихать. Постепенно затихло и бряцанье цепей. За ними поуспокоилось и мое сердце.

– Идем! – Харон повлек меня за собой.

Мы прошли по площадке амфитеатра к левой стене. На ней свет наших фонарей высветил крупный железный щит. За ним оказалась ниша с еще одним рычагом в неком механизме, напоминавшем автомобильную коробку передач, с пазом в виде громадной, заглавной буквы «е»: рычаг располагался в правом-нижнем положении.

– Будем поднимать! – предупредил наставник.

Он ухватился за рычаг обеими руками и с видимым усилием сдвинул его влево, затем наверх и до упора вправо. Колодец огласился звуками потаенного механизма, громко и одновременно дрогнули все три кабестана и начали медленно и гулко наматывать на себя цепи.

– Я думал, здесь нет электричества? – удивился я.

– Его и нет, Парень! – развенчал мое предположение Харон, но удивил нисколько не меньше: – Чистая механика екатерининских времен. С тех пор, конечно, кое-что поменяли и усилили, и подъемный вал заменили на эти три подъемника, но сам механизм – все тот же. С его помощью когда-то опускали и поднимали громоздкую люстру. А как, по-твоему, на ней зажигали и меняли свечи?

Наставник указал на купель: цепи, звено за звеном, выбирались из воды, а сама вода – вместе с тяжелыми, белыми испарениями – как-будто вздувалась, выталкиваемая из купели чем-то крупным и массивным.

– Спустись на несколько ступеней, – предложил Старик, – чтобы лучше видеть. Но в воду пока не заходи!

Пока? Заходить в этот молочный и густой туман из углекислого газа мне не хотелось вовсе. Я остановился на ступени перед водой. А вода в купели издала изливающийся звук; поволока тумана разорвалась, и на поверхности, удерживаемая цепями, показалась верхняя часть громадной и круглой железной клети, занимавшей почти все пространство купели. Следом показались ее боковые стенки. Конструкция напоминала железный каркас барабана, скованный многочисленными поперечными и продольными прутьями. Я бросил взгляд на Харона: он поднял ладонь в мою сторону, как бы говоря, что все в порядке. Затем перевел рычаг подъемника в среднее положение, застопорив механизм, и спустился ко мне.

– Пускай подышит, – сказал Старик. – Потом поднимем ее выше. Смотри, смотри!

Клеть задрожала, зазвенели цепи, а вода и туман в купели словно взбесились. Внутри кто-то был, в этом я не сомневался, но разглядеть кто именно мне не удавалось, но это явно было нечто темное и огромное. Послышалось громкое фырканье и бурление, и мощный удар сотряс клетку. Нечто извивающееся, напоминающее гигантский змеиный хвост, появляясь из воды в клетке, наносило по ее железным стенкам неистовые удары. И в тот миг, когда над водой показалось то, что я с ужасом определил как голову, на мой слух обрушился жуткий, ничем не заглушаемый, животный крик! Я поднял руки, ладонями закрывая уши и невольно жмурясь. Истошный визг то тянулся единым звуком, то становился прерывистым, то понижался до тяжелого и жуткого рыка. Мне казалось, что я чувствую давление этого звука всем телом, словно противостою напору ветра. И я, подавшись вперед, в самом деле едва не упал, когда звук, ослабляя свой напор, вдруг смешался с бурлением и ушел под воду. Хвост существа еще бился о прутья клети, но уже тише и реже. Из воды снова показался темный бугор головы и послышался тяжелый, будто бы уставший вздох. И голова снова погрузилась в воду. За ней исчез и хвост.

– Пора! – вдруг сказал Харон и я вздрогнул, услышав его голос. – Можешь спускаться. Но слишком близко к купели не подходи.

Старик возвратился к подъемнику и вернул рычаг в верхнее положение. Снова заработали кабестаны, с лязгом выбирая цепи и продолжая поднимать клеть из воды. Спускаться я не спешил. Клетка высотой около двух метров полностью покинула купель, изливая в нее остатки воды. Харон снова застопорил движение клети, и та, мерно покачиваясь, зависла над водой на уровне моих глаз. Старик знал о чем говорил: чтобы хорошо разглядеть безжизненное существо в клетке, мне пришлось сойти в воду и приблизиться к ней. Меня уже не беспокоили ни вода, ни испарения газа. Не в силах отвести взгляд от клети, я подходил все ближе.

– Довольно! – услышал я из-за спины крик Харона. – Держись на расстоянии!

Между мной и существом оставалось несколько шагов. Я медленно обходил купель, не сводя глаз с жуткой сущности, лежавшей обессиленно и неподвижно на дне клетки: все тело и конечности существа были черными, но при попадании на них луча света, цвет переливался оттенками темно-синего и пурпурного цветов; кожа существа, гладкая и блестящая – если ее вообще можно было назвать кожей – походила на покров морских млекопитающих, но при этом на некоторых частях тела имелись и пластины, напоминающие чешую; на спине виднелись два плавника, по форме и изгибу походившие на небольшие крылья; утончаясь, тело переходило в змеевидный хвост, как у мурены, со столь же характерным плавниковым гребнем; вместе с головой и хвостом длина существа составляла, должно быть, около трех метров; голову соединяла с телом широкая и крепкая шея, а на ней, под челюстными костями, отчетливо виднелись жабры; сама голова имела слегка вытянутую форму. В том положении, в котором покоилось существо, я не мог разглядеть его лица. Но больше всего меня поразили руки! Именно – руки! Они крепились к телу плечевыми суставами, совершенно как у людей или иных приматов, имели локтевые суставы и кисти с длинными когтистыми пальцами и перепонками между ними! Руки безжизненно свисали между прутьями клетки. Меня не отпускало ощущение того, что прежде мне уже где-то встречалось изображение подобного создания.

– Боже… – промолвил я. – Что это?

Харон не мог слышать этих моих слов, произнесенных мной едва слышно. Но молчать я был не в силах. Я обошел всю купель, возвращаясь к отправной точке, и остановился напротив головы существа.

– В глаза ей не смотри! – снова услышал я из-за спины крик Старика.

– А они у нее есть? – крикнул я в ответ, повернувшись к нему.

Харон по-прежнему стоял на площадке амфитеатра у рычага управления клетью.

– Есть! – ответил он.

Я повернулся обратно к клетке и замер, будто окаменевший: из нее на меня смотрели два широко раскрытых человеческих глаза! Свет моего фонаря нисколько не слепил их. Существо смотрело на меня не моргая: радужка глаз пылала изумрудным цветом. Мои ноги не слушались меня, и я не мог сделать ни единого шага. Холод, поднимаясь по ногам, быстро завладевал всем моих телом. Руки, словно парализованные, безвольно обмякли. Казалось, подвластным мне осталось только зрение. А выражение глаз существа изменилось: теперь они смотрели на меня мягко, будто бы с мольбой. Что-то происходило и с самим обликом существа: черная оболочка начала расплываться и буквально стекать с его тела, словно горячий гудрон, просачиваясь вниз сквозь прутья клетки и исчезая в водах купели; на лице существа показались светлые участки кожи и лицо явственно приобретало человеческие черты: лоб, брови, нос и… чувственные губы! Это была девушка! Ее голова пылала огненно-рыжим цветом волос – невероятно длинных, влажных, свисающих через прутья клетки. Обнажились плечи девушки, а затем и ее руки – хрупкие, нежные, с утонченными пальцами – они уже не были безжизненными: выпростав одну руку из донных прутьев клети, она оперлась ею и слегка приподнялась, выгибая спину… моему взору открылись налитые груди девушки. Я по-прежнему не мог отвести от нее взгляда, но и неловкости от бесстыдного рассматривания ее красоты и наготы я не испытывал. Тело девушки, лежавшей в клетке, полностью освободилось от пут черной, вязкой оболочки и предстало передо мной во всей красе: округлые бедра, пышные ягодицы, длинные стройные ноги. В отличие от размеров существа, девушка была обычного человеческого роста. Она выбрала вторую руку, просунула ее между прутьями перед собой и протянула в мою сторону. Ее пальцы дрожали. Чудилось, будто все звуки вокруг меня стихли и я мог различить негромкое, едва уловимое дыхание девушки. Она разомкнула губы и произнесла с видимым трудом и слабостью:

– Помоги… мне.

X. Со щитом и на щите