La Critica (первая книга казанской трилогии)

– Где?.. – хотел что-то спросить я, но у неё зазвонил телефон.

– Да! – ответила она абоненту, а потом сразу скороговоркой сказала мне:

– Вадим! Выезд из переулка! Снимай пешеходный переход!

Я, как профессиональный снайпер, перевёл видоискатель с перекрёстка в указанное место и включил видеозапись.

Секунды потекли медленно. Мы с Владимировной, почти касаясь друг друга ушами, не моргая, смотрели в ЖК-экран, на котором в семидесятикратном приближении записывался пешеходный переход, – по нему ходили люди и проезжали машины. Приближение позволяло разглядеть лица прохожий и номера автомобилей.

Секундомер на экране показывал «00:04:57», когда я шёпотом сказал:

– Надеюсь, аппарат не перегреется.

– А что, может? – тоже шёпотом спросила Сицилия.

– Да. Это же фотоаппарат, а не видеокамера.

В этот момент на наблюдаемой нами «зебре» чёрный Range Rover сбил пешехода.

*****

– Вот. А это его данные, – передавая мне жёлтый конверт, сказала Владимировна.

С момента нашего наблюдения прошло пятнадцать минут, и мы снова находились в её кабинете в «Фанерном Пейзаже». Я, молча, принял конверт и посмотрел печальным взглядом на нашего куратора. Она, тоже томясь от увиденного, проговорила:

– Вадим, я не могу тебе это объяснить, даже если бы хотела.

– Ладно.

– Завтра, когда выйдет статья, на La Critic’у подадут в суд за клевету. В день первого слушанья, мы опубликуем видеозапись, и газета выиграет дело.

Статью для последней страницы девятнадцатого выпуска La Critic’и я назвал «ДТП в исполнении профессионала». Действующим лицом оказался сын одного высокопоставленного чиновника. Естественно.

Любое совпадение с реальными событиями,

считать просочившейся правдой

Г. С.

Глава о девятнадцатом выпуске

La

Critic

’и, а также про «укроп и петрушку», ну и про «ромашку»

03.11

– Я в туалет, с вашего позволения, – сказала Марта, поднимаясь.

– Иди, Марточка. Знаешь где? – напутствовала её Владимировна.

– Да-да, Сицилия Владимировна.

Все мы прекрасно знали, где в этом заведении туалет, но у Владимировны была привычка спрашивать: «Знаешь где?..» Мы привыкли.

Стальская удалилась, Сицилия продолжила:

– Далее: в «First Chair» появляется критика на La Critic’у.

– Ха, рекурсия, – вставил Глеб.

– Скажи, Аронов, это ты пишешь? – спросила Владимировна.

В этот момент вернулась Стальская и с порога сообщила:

– Там занято.

Мы с Глебом только успели сделать Владимировне одинаковый жест, – приложили пальцы к губам.

– Ла-адно… – протянула Сицилия. – Идея не новая, но не плохая.

– О чём речь? – весело поинтересовалась Марта.

– О сексе, наркотиках и санаториях-профилакториях, – ответил я.

– Ну и не говорите, – деланно равнодушно сказала Марта.

Через десять минут мы получили свою зарплату и выехали в сторону Марка.

Я люблю золото, золото, золото,

Тёплое оно. Не переношу холода…

*****

04.11

Очередной совместный поход в спортзал обернулся для меня потрясающим открытием. Решив сменить порядок тренажёров, я стал свидетелем разминки и растяжки Стальской.

– Ты что можешь садиться на шпагат?! – подбегая к своей жене, воскликнул я.

– Да. Продольный, поперечный и «пере…» – улыбаясь, ответила Марта. – А ты только сейчас заметил?

– Бог, за что ты меня так любишь?! – вознеся очи к потолку, спросил я.

– С-с-с… Помоги встать.

*****

06.11

Дела шли так хорошо, что мне с Глебом было тесно в рамках приличия. Марта почивала у себя в комнате после сытного обеда. Джессика мылась в ванной на первом этаже. Глеб засел за Sony Play Station. Я томился.

– Ты всё ещё ищешь истину, Стальский? – спросил я с ехидным смешком.

– Да, а что у тебя имеется? – заинтересованным голосом спросил Глеб, поставив игру на паузу.

Я сделал жест указательным пальцем, который означал, что я сейчас кое-что принесу. Я поднялся в свою комнату. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить в соседней спальне Стальскую, отыскал в комоде пакетик с «ромашкой» и спустился в гостиную.

– Вот! – шлёпнул об стойку пакетиком, как будто это священный Грааль и мгновение назад опустошённый олдфэшн в одном лице.

Стальский тщательно протёр руки салфеткой, затем поставил тарелку и чашку в раковину, вымыл руки, затем снова воспользовался салфеткой. Открыл пакет, осторожно понюхал, спросил:

– Как её употреблять?

– Как траву, – пояснил я.

Стальский бросил взгляд на стеллаж. Я понял его мысль и принёс из нижнего ящика бурбулятор среднего размера. Пока я наливал в сосуд воду и клал туда же лёд, Стальский вытряхивал в чашу вещество.

– Жаль, что я только что плотно поел, – между делом заметил он. – Меня ж, наверное, вырвет?

– Скорее всего, – подтвердил я.

– Ладненько, присматривай за мной, чтобы я не захлебнулся, – на всякий случай сказал Глеб.

– Естесна… – заверил я.

Я тоже приготовился дуть, на что Стальский заметил:

– Если ты упорешься, то кто за мной проследит?

– Не волнуйся, меня не накроет так, как тебя. Я, как бы под «обычкой» буду.

– Тогда ладно.

Первым дунул я, а Стальский внимательно следил за мной. Я насыпал себе ещё и скурил ещё щепотку «ромашки».

– Я всё, – покашливая, сказал я. – Давай ты.

– Пересмотрел эту запись раз пятьдесят, – между делом говорил Глеб, имея в виду тот эпизод, который мы засняли с Владимировной. – Это не может быть fake.

Флэшкарту с фотоаппарата я отдал Сицилии, но предварительно скопировал файл в собственную память аппарата; и она это знает.

– Всё, как она и говорила: человек погиб, водитель скрылся, свидетели утверждают, что это был некто на УАЗе Патриоте с грязными номерами, – проговаривал я общеизвестную официальную версию. – Камеры на ближайших зданиях как сговорились, – все вышли из строя.

– Патриоты, ёбта, – прокомментировал Стальский. – В голове не укладывается.

– У меня тоже.

Едва Глеб втянул первую порцию дыма, Марта, стоявшая неопределённо долгое время в дверном проёме гостиной, дала о себе знать.

– Такие молодцы вы всё-таки. Так со знанием дела подходите к… – с досадой сказала она.

Моя голова всё ещё была повёрнута к Марте, когда Глеб кашлянул и, что-то бормоча, переместился с барного стула на диван.

– Выспалась? – задал, не подразумевающий ответа, вопрос я.

Марта молча проследовала до кофемашины.

– Давай я сварю тебе кофе, – вызвался поухаживать я.

– Сама справлюсь, – тихим голосом ответила Стальская.

Я принял невозмутимый вид. Представляю, каким «невозмутимым» я выглядел со стороны. «Сама невозмутимость», – гласила неоновая вывеска над моей головой.

«Трррр!» – затарахтела кофемашина.

– Брррр!!! Ав-ав-ав!!! – отозвался Глеб с дивана.

Он смотрел на экран телевизора, на котором была статичная картинка из GTA V. Марта, не отрываясь от процесса кофеварения, что-то зло проворчала. Я тихонько посмеялся. Меня малость крыло. Вдруг Глеб совершенно отчётливым голосом с интонацией учёного-астронома проговорил:

– Чёрная дыра – это то место, где находится всё, что может прийти нам на ум.

– Кому вам? – сдерживая смех, спросил я. – Евреям что-ли?

Стальский повернулся в нашу с Мартой сторону и уставился на нас совершенно ненормальным взглядом. Тут уже я не мог больше себя сдерживать и покатился со смеху. Видимо для Марты эта сцена показалась чересчур нездоровой, потому что она кинула кофейную пару с дымящимся напитком в раковину, прошелестела через пространство комнаты (оставляя шлейф своего образа) и вышла в прихожую, где (судя по звукам с долгим эхо-эхо-эхо…) надела полушубок, сорвала связку своих ключей с крючка и хлопнула входной дверью. Мне уже не хотелось смеяться. Мне хотелось грустить. Через мгновение взревел Танк, и ворота начали раздвигаться.

– Тррр!!! Тр-тр-тр-тр!!!.. – подал голос с дивана Глеб. – Одна конфетка и три квадратика пастилы.

Информация – та же еда. Кто-то тщательно отбирает информацию, пережёвывает и усваивает, извлекая полезные элементы; кто-то беспорядочно жрёт, а потом блюёт ею. В обоих случаях большая часть информации оказывается дерьмом

Г. Стальский

Глава о пятнадцатиминутке у Владимировны, которая происходила пятнадцатого ноября в привычном для пятнадцатиминутках месте

15.11

Мы ещё не успели рассесться, а Владимировна уже задала вопрос:

– У вас имеются контракты на размещение рекламы в декабрьском номере?

Наши с Глебом головы повернулись на Марту. Стальская, секунду поразмыслив, ответила:

– Контракты закончились. А желающие разместиться в двадцатом номере имеются.

Сицилия нахмурилась. Стальская повторила свой ответ, сделав правильный акцент:

– Нет, Сицилия Владимировна, обязательств ни перед кем нет.

– Хорошо, – выдохнула Сицилия. – Марта-детка, слушай, что надо сделать…

Я люблю бриллианты, бриллианты,

Диаманты и их варианты…

Последняя зима

– Как тебе такое: «Человек, способный понять

многое, имеет потенциал стать человеком,

который может понять всё»?

– Мм… Не знаю, Глеб Егорыч.

Как будто это не в духе La Critic’и, не думаешь?

– La Critica испускает свой дух

Глава о двадца… последнем выпуске

La

Critic

’и

За сутки до первого декабря.

Глеб, Марта и я в эту ночь ночевали в городе, – в квартире Стальских. Так было нужно, потому что Сицилия сказала, что мы ей можем понадобиться. Судебный иск за клевету, первое заседание и неизбежное оправдание было позади. Последний месяц расправился с множеством наших нервных клеток. Мы стали какими-то грустными. Даже Глеб, который то и дело менял обстановку – работа над номером, отдых на курорте, уикенд в Неваде, встречи «одноклубников» – стал дёрганным.

Вечер.

– Вадим, – тихо позвала Марта с кушетки.

Словам больше не было необходимости складываться в предложения, а я думал о чём-то философском, глядя на экран компьютера.

– Вади-и-и-и-м, – как бы издалека протянула Марта.

– Что, Крошка? – ласково спросил я и повернулся к ней.

– Смотри, – она вытянула руки вдоль тела, закрыла глаза и расслабила мышцы лица.

Я внимательно следил за её действиями. Одними губами, не открывая глаз, Стальская проговорила:

– Когда я умру, я стану выглядеть вот так.

– Неплохо, – похвалил я.

– Что ты сделаешь с моим телом? – всё так же – одними губами спросила Марта.

– Ну, пока ты будешь ещё тёплая…

– Я серьёзно.

– Что с ним сделать? – серьёзно спросил я.

– Тебе решать.

Меня заворожила эта игра, и я задумался над ответом.

– Я сожгу тебя.

– М-м…

– Ты не против?

– Я согласна. А потом? Ты будешь переезжать с места на место и возить мой пепел с собой в дорогой изящной урне?

– Может быть. А может…

– Да?!.. – Марта приподнялась на локте и воззрилась на меня.

– Может, я сделаю из твоего пепла две длинные дороги. Или найму вертолёт, чтобы пролететь над Тихоокеанским побережьем. Или отправлюсь в Кейптаун.

Марта снова приняла позу «когда я умру». Я встал из-за стола и сел на край её ложа.

– Ну-ка, подвинься, – тихо сказал я.

Марта, ёрзая, освободила мне место с края. Я лёг и положил правую ладонь на её живот. Своей рукой Марта накрыла мою, потом резким движением села на мои ноги. От её стремительности я вздрогнул.

– Испугался?! – весело спросила Марта.

Я улыбался и молчал, глядя на неё. Марта смотрела лукаво. Я чувствовал подвох. Стальская оскалила зубы и зарычала. Это выглядело так мило, что я не смог сдержать смех.

– Тебе смешно, да?! Смешно, да?! – с наигранной злобой спросила она.

Мне было смешно, но я побаивался её, потому что чувствовал: она за что-то на меня злится, хотя и пытается скрыть этот факт своей озорной игрой. Подозревает меня в чём-то, а я чист, как С17Н21NO4.

«Пупу-питу!» – пришла смс-ка на мой телефон. Я инстинктивно повернул голову вправо – в сторону звука. В это мгновение Марта нагнулась и вцепилась зубами мне в грудь. Я завизжал от неожиданности и боли. Это выглядело смешно и нелепо. Я совершенно неосознанно оттолкнул Марту от себя на край кушетки и вскочил на ноги.

– Ты что, Стальская?!.. Совсем дура, что-ли?! – нервно дыша, спросил я.

Марта с упрямым видом молчала. Прядь волос упала ей на лицо, закрыв левую половину, и она не спешила её поправить. Она подпирала спиной стену, прерывисто дышала и сердито смотрел на меня. Я снял футболку и в отражении зеркала её косметического столика осмотрел место укуса; чуть ниже правой ключицы был отчётливый след от зубов.

– Да что с тобой такое?! – недоумевающе и капризно спросил я.

В этот момент в дверь комнаты раздался короткий стук, и почти сразу вошёл Стальский со словами: «У вас не заперто, так что я вхожу».

Увидев эту немую сцену, Глеб стушевался и, показывая на дверь, пробормотал:

– Дверь не заперта… У вас тут игры… Приятно знать, что после стольких… дней брака, вы ещё занимаетесь сексом.

– Что-о-о? – просипела Стальская.

– Нужно ехать. Тебе сообщение приходило? – обратился Глеб ко мне.

– Куда? – претенциозным тоном спросила Марта.

– Тебе не надо, – делая защитный жест рукой, ответил Стальский сестре. – Оставайся на компьютере и жди изменений в макете.

Я стоял в ступоре, с футболкой в руке. Моя мысль блуждала между имевшей место попыткой Марты меня загрызть и тревогой в голосе Стальского, говорящего о безотлагательной необходимости нашего с ним срочного отбытия по (пока ещё) неведомому мне адресу. Наверное, моя челюсть приоткрылась, потому что, когда в следующее мгновение Марта вскочила с кушетки и вышла из комнаты, я со стуком закрыл рот и начал надевать футболку.

– Компьютер прихвати, – указал Глеб на стоящий открытым на косметическом столике ноутбук.

Это могло означать только то, что мы едем к Сицилии. Я закрыл крышку ноута, отсоединил шнур питания, взял прибор подмышку и вышел вслед за Стальским, на пороге не забыв выключить свет. На душе было тревожно. «Я так и знал. Я так и знал», – твердил мой внутренний голос. Но, что конкретно имел в виду этот голос, я сказать затруднялся.

*****

Последний – двадцатый номер – La Critic’и целиком и полностью состоял из материала с последних страниц. Мы повторили всё, что было сказано за последние почти два года. Это была точка.

*****

Авторы La Critic’и благодарят всех (постоянных и случайных) читателей за внимание и прощаются. Просто и со вкусом цитируем слова Царя Василича: «…Светит солнце или метёт вьюга, PEAS! братья и сёстры, любите друг друга!..»

Счастье – штука личная и субъективная

С. Дали

Глава о первом дуновении восточного ветра

Мой сон незаметно перешёл в бодрствование. Такое иногда бывает. За окном было позднее утро. Позднее, морозное, солнечное, загородное пригожее утро. Снизу доносились голоса, приглушённый смех. Затарахтела рожковая кофемашина. «Кто это у нас в гостях?» – подумал я. Вариантов не так много. Я аккуратно высвободился из объятий Марты. Она всегда во сне сжимала меня, как плюшевого зайца. Я не жаловался, напротив. Я – счастливый мартовский заяц, однозначно.

– Сколько времени? – не открывая глаз, писклявым сонным шёпотом спросила Марта.

– Самое время… Самое время…

– Что?..

– Не знаю, спи дальше.

Пока полоскал рот, в голове играла песня со словами: «Чувства так явны, мысли просты. Люблю это утро – в нем главное – ты». Прополоскав рот и пос… мотрев на своё отражение, я спустился вниз. Пока спускался, в голове играла песня, в которой были слова: «На часах давно уже утро, ты цветёшь как незабудка». Коротко говоря, я был настроен лирически.

Зашёл в гостиную. За кухонной стойкой сидели Глеб и Марк. Последний что-то объяснял, рисуя пальцем по столешнице.

– Привет, Марк Апрелий, как… дела? – немного смущаясь, проговорил я.

– Я кое-что уже объяснил Глебу, – с места в карьер устремился Марк.

Такова была манера его делового общения, опуская всякие там «привет», «как сам», «как здоровье у дядюшки из Минска» и прочее.

– Предпоследний иск доставляет неприятности. Я же тебе говорил, что весь массив мы опровергнуть не сможем.

Я не сразу научился понимать Марка. Первое время я всё переспрашивал и уточнял, но потом настроился на частоту ментальных импульсов нашего адвоката. Сейчас до меня предельно ясно доходили смыслы. Марк заговорил литературно-юридическим языком:

– Образно говоря: давление в котле достигло предела, пару больше некуда выходить, все свистки закупорены, дальше только взрыв, который камня на камне не оставит от вашего финансового благополучия, а может и от личной свободы тоже. Пароварка под названием La Critica… Вы меня поняли.

Мы со Стальским обменялись тревожными взглядами. Марк продолжил:

– Не знаю, сколько времени ещё я смогу тянуть енота за подтяжки. Самое время переписывать имущество на третьих лиц. Действовать нужно оперативно, пока не наложили судебный запрет на распоряжение. Представитель истца уже, знаете ли, ходатайствовали, но судья – моя знакомая… Но, она не сможет откладывать вечно. Ха!.. «Не имей сто монет в облигациях, а имей сто друзей в организациях».

– Понимаю, – закивал я. – Сколько у нас времени?

– Полторы-две недели, – ответил Бимерзкий.

Сицилия, в общем-то, так и говорила.

– К тому же… К тому же!.. – Марк поднял палец вверх и посмотрел на Стальского и на меня, – на исходе двухлетний льготный налоговый период СМИ под названием «La Critica». В ту же секунду, как этот период минует, вы, господа, почувствуете на своих маленьких пушистых яичках мёртвую хватку фискальной системы. В общем, вам пришло время раствориться, как три таблетки Алко-Зельцера в стакане воды.

Мы вдумчиво закивали. Держу пари: Стальский, как и я, сейчас ощутил дискомфорт в области яичек. Бимерзкий продолжил:

– Лучше всего выходить в кэш. М-да, в кэш, а кэш уводить в офф. Ищи-свищи… Точнее не в офф, а Лихтенштейн опять же. Касательно недвижимости, – я могу всё сделать сам, мне только нужны от вас полномочия и подлинники свидетельств о регистрации прав собственности. Здесь в посёлке есть нотариус?

– Джессика! – позвал Глеб.

– Что орёшь-то? – шёпотом спросил Марк.

– Джессика! – вторично воззвал Стальский к нашей экзотической секретарше.

– Да вот она лежит на диване, – Марк кивнул на гостиный диван напротив камина.

– Мне не видно отсюда. Что она там? Умерла что-ли? От передозировки пончиков. Мы опять вчера с Джессикой «руський вотька» кушали до трёх утра, – Глеб заёрзал на барном стуле, ему было лень вставать.

Марк понимающе глянул на Глеба и кривовато улыбнулся.

– Слушает музыку в наушниках, – сказал Марк, которому с его стула было виднее.

– Ленивая как памятник… Как памятник ленивцу!.. – прокомментировал Стальский, дотянулся до полупустой коробки с чаем и кинул в сторону Джессики, чтобы привлёчь её внимание.

Угодил ей прямо по попе и сказал: «Ой!» Джессика медленно вынула наушники из ушей, села и приготовилась запоминать задание.

– Мм… Джессика… – шутливо-страстно промычал Марк Апрелий.

– Это он кинул, – заложил я Стальского.

– Извини, Норма, – смущённо сказал Глеб. – Принеси коробку с документами из моей комнаты. Она в комоде. На верхней полке, – по слогам произнёс Стальский.

– Компоте?.. – меланхолично переспросила Джессика.

ЧестнАя компания залилась смехом.

– КО-МО-ДЕ! В… – большими буквами продиктовал Глеб. – В комоде, – там, где бельё лежит. Верхняя полка. Выдвижная. Справа. Коробка из-под фена. Принеси её, please.

Джессика начала отрывать попу от дивана; весьма медленно, надо сказать.

– Just a minute… – наконец её большая попа отклеилась от ложа.

– И на обратном пути захвати в прихожей из принтера несколько листов бумаги и письменные принадлежности, – сказал Глеб вдогонку, не надеясь, что она что-то запомнит.

– Писька принадледжи?.. – спросила Джессика только ей свойственной интонацией, вызвав у нас очередной приступ смеха.

– Нет, не писька никакая, а письменные принадлежности: гусиное перо, чернильница, присыпка… – начал работать на благодарную публику Стальский, окончательно заполнив Джессике оперативную память.

– Чернилька гусиний?.. – обиженно прогундосила Джессика.

– Ручку шариковую притаракать, – сквозь смехослёзы выдавил Глеб.

Мы с Марком лежали лбами на стойке, всхлипывали сквозь беззвучный смех и стучали по столешнице кулаками. Джессика удалилась.

– Ей надо больше двигаться, – пояснил Стальский причину нещадной эксплуатации Джессики.

– А, чтоб я сдох! – через минуту смог заговорить Марк. – Теперь понятно, зачем вы её держите.

– Она же сиротка… Пригрели, – ответил Глеб.

– И это… – продолжил Марк. – Вадим, всё равно без нотариуса не обойтись. Доверенности надо заверить.

Вернулась Джессика. Как ни странно всё принесла.

– Ты? Что?.. – обратился Глеб ко мне.

– Мы же ещё будем завтракать, – сказал я. – Норма, Марта там проснулась что-ли?

– Ай донт ноу, – ответила Джессика, подняла с пола коробку с чаем и кинула в Глеба, который её поймал; затем снова упала на диван и продолжила слушать музыку.

Я начал щёлкать каналами на телевизоре. Картинки без звука сменяли друг друга. Региональные новости; прибавил звук. Стальский хлопнул в ладоши, и я выключил звук.

– Ещё кофе, господа? – непринуждённо спросил Глеб.

Марк потрогал свою чашку, собрался с мыслями, спросил:

– Что на завтрак? Пепельницу мне катни.

– На завтрак-то? – деланно весело переспросил Глеб. – Сейчас справлюсь у шеф-повара, – снова взял коробку с чаем и кинул в Джессику. Не попал, но открытые глаза секретарши видели пролетающий мимо предмет. Джессика снова восстала с подушки.

– To make a breakfast? – догадалась Джесс.

– Of course, yes, – подтвердил Глеб, а потом, обращаясь к Марку: – Ты снова куришь?

– А что? – как бы весело ответил адвокат. – Законно и недорого.

Джесс отделилась от дивана и поплыла к холодильнику.

– У вас тут прямо дворянский быт налажен, господа ответчики, – без тени злорадства констатировал Бимерзкий.

– Буржуазный скорее, – поправил Стальский.

– Мелко… – внёс свою коррективу я.

– Что? – недопонял Марк.

– Мелкобуржуазный, – пояснил Глеб, стряхивая пепел деланно изящным жестом и вскинув одну бровь. – А крупнобуржуазный – это когда вся мебель из красной икры.

– А-а!.. Ха-ха… – протянул Марк. – Не перестаю восхищаться вашим холодильником.

Скрипнула ступенька ведущей на второй этаж лестницы. Через секунду в гостиную вошла Марта. Растрёпанная, сонная, красивая, моя Марта.

– О, привет, – сказала она Марку, подошла к нему и чмокнула в щёку.

Я старался не пялиться на это невинное проявление приязни между бывшими женихом и невестой. Стальская проследовала до кофемашины, но Глеб жестом велел садиться и сам начал готовить привычный Мартин утренний американо со сливками. Глеб с сигареткой в зубах, усишками как у Кларка Гейбла в «Неприкаянных» и с вафельным полотенцем на плече, на фоне профессиональной кофемашины, смотрелся весьма аутентично; как хозяин парижского бистро. Стальская уселась возле меня; мне полегчало.

За перегородкой, – около плиты – орудовала Джессика, по запаху очевидно туша замороженную фасоль и жаря отбивные. Наши завтраки при всём желании нельзя было назвать лёгкими. А как следует выспавшись, мы становимся приверженцами резкоконтинентального завтрака.

– Как насчёт сливок? – спросила Марта.

– Я принесу, – хором откликнулись Марк и я.

Мы все засмеялись. Неловкость между нами исчезла как кефир в стеклянных бутылках с полок магазинов. «Жизнь прекрасна. Я ощущаю это всеми фибрами души», – всплыла в уме цитата из любимого мной британского фильма.

– Я принесу. Ты не найдёшь, – сказал я, всё ещё посмеиваясь; спрыгнул с барного стула, при приземлении подвернув ногу.

– Ну, что ты такой неловкий… Забыл парашют надеть? – сострила Марта, под всеобщий одобрительный смех.

Я вернулся со сливками и решил заняться фрешами.

– На твою душу давить? – спросил я у Марка. – И если давить, то какого?