Неудавшаяся империя. Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачева

Война перекроила национальное самосознание советских людей так, как ни одно другое событие со времен революции 1917 года. Главным образом это касалось русских, чье национальное самоощущение прежде подавлялось советским режимом и проявлялось не столь сильно, по сравнению с другими этническими группами, проживавшими на территории СССР[13]. Еще со второй половины 1930-х гг. основная масса партийных работников и государственных чиновников была этнически русской, а в основу новой доктрины официального патриотизма легла история русского государства. В фильмах, учебниках истории, художественной литературе Советский Союз изображался наследником Российской империи. В советском пантеоне героев и образцов для подражания вместо деятелей «международного пролетариата» появились князья и цари – «собиратели земли русской». Вторжение Германии не только довершило эту трансформацию исторической памяти, но и сделало ее необратимой. Русские люди вновь обрели чувство национального единства[14]. Николай Иноземцев, будущий директор Института мировой экономики и международных отношений АН СССР, служивший в годы войны сержантом в артиллерийской разведке, написал в своем дневнике в июле 1944 года: «Русские – самый талантливый, самый одаренный, необъятный своими чувствами, своими внутренними возможностями народ в мире. Россия – лучшее в мире государство, несмотря на все наши недостатки, перегибы в разные стороны. Русь – основа нашего государства, и не надо стыдиться об этом говорить. Родина, наша замечательная русская родина – выше всего». Он же записал в день Победы: «Сердца всех наполнены гордостью и радостью: „Мы, русские, – все можем!“. Теперь об этом знает весь мир. И это лучшая гарантия нашей будущей безопасности»[15].

Вместе с тем война также проявила и уродливые, отталкивающие черты советского общества, отразившиеся, прежде всего, на поведении Советской армии в Европе. В советской системе люди легко превращались из жертв в палачей. Сталинизм унижал и оскорблял человеческое достоинство, поощрял подлость и проповедовал насилие. Многие из призванных в Советскую армию бойцов выросли среди уличной шпаны, ничего не знали, кроме жизни в трущобах и фабричных бараках. Их нравственные представления, и без того шаткие, рухнули, как только они обрели власть победителей над побежденными[16]. Тысячи советских солдат и офицеров, пересекшие границы Польши, Румынии, Болгарии и Югославии с бешеным упоением стали предаваться мародерству и пьянству, уничтожать имущество граждан этих стран, убивать мирных жителей, зверски насиловать женщин. Безжалостное насилие над мирным населением, беспощадный погром домов и имущества опустошили Пруссию и, волна за волной, обрушились на занятые Советской армией территории Третьего рейха[17]. В конце войны советский военный корреспондент Григорий Померанц был потрясен тем «сколько мерзости может вылезть из героя, прошедшего от Сталинграда до Берлина. И как равнодушно все смотрят на эту мерзость. Если бы русский народ так захотел гражданских прав!»[18]

Новоявленный патриотизм порождал в победителях чувство превосходства и оправдывал жестокость в отношении к побежденным. Кровавая битва за Берлин стала венцом нового русского культа жертвенной войны и народного величия[19]. Пропаганда Победы вытесняла из памяти миллионов подробности этого завершающего войну побоища (излишнего с военной точки зрения, так как Третий рейх был обречен), как и жестокого обращения победителей с немецкими женщинами. Культ Сталина принял массовый характер, широко распространившись как среди русских, так и среди людей других национальностей, населявших СССР. Ветеран войны, писатель Виктор Некрасов вспоминал: «Увы! Мы простили Сталину все! Коллективизацию, тридцать седьмой год, расправу с соратниками, первые дни поражения»[20]. Многие годы спустя фронтовики, ветераны Великой Отечественной войны, продолжали отмечать День Победы как общенародный праздник, и многие из них пили за Сталина как за своего верховного главнокомандующего.

В наступившей мирной жизни положительные и отрицательные последствия войны смешались, утратив свои очертания. Трофеи в виде всевозможных безделушек, нарядных платьев, наручных часов, фотоаппаратов, которые солдаты привозили домой из Европы, производили то же впечатление, что и американское продовольствие, поставляемое по ленд-лизу. Советские люди, военные и трудящиеся, а также члены их семей, постепенно стали догадываться, что они живут не в самом лучшем обществе в мире, как это им внушалось государственной пропагандой[21]. Немало солдат в оккупационных зонах уходило в самоволку. Другие, пользуясь военными пропусками, колесили по всей оккупированной «срединной Европе», сходились с местными женщинами и, переодевшись в гражданское платье, растворялись среди населения. Возвращаться на Родину, нищую и разоренную, им явно не хотелось. Те же самые ветераны войны, которые изводили грабежами гражданское население Европы, стали с пренебрежением относиться к сотрудникам НКВД и «Смерша», этих всесильных органов террора. Фронтовики вступали в споры с официальными пропагандистами и не думали отмалчиваться на партийных собраниях. Согласно многочисленным рапортам, красноармейцы и офицеры конфликтовали с местным начальством, и даже распространяли листовки с призывами «свергнуть власть несправедливости». Особисты из «Смерша» доносили о высказываниях некоторых командиров, считавших, что «надо взорвать этот социалистический бардак ко всем чертям». Особенно широко подобные разговоры ходили среди военнослужащих в частях Советской армии, расквартированных в Австрии, Западной Германии и Чехословакии[22].

Мятежные настроения так и не переросли в мятеж. После невероятного напряжения в прошедшей войне большинство ее участников погрузились в состояние общественного оцепенения, с трудом приспосабливаясь к повседневной жизни. Фронтовики вспоминали, что многие демобилизованные солдаты и офицеры потеряли тогда силу воли, которая помогала им на войне, и стали, как ветошь, которой можно вытирать пол. Рухнуло братство отношений, сложившееся под огнем, вспоминал один из фронтовиков-интеллектуалов, «и все мы, со своими орденами, медалями и нашивками за ранения, стали ничем». В сельской местности, в провинциальных городках и поселках бывшие фронтовики спивались, тунеядствовали и воровали. В Москве, Ленинграде и других крупных городах молодые люди, прошедшие войну и способные к руководящей работе, обнаружили, что желаемых целей в общественно-политической жизни страны можно достичь, лишь двигаясь по партийной лестнице. Кто-то из них пошел по этому пути. Много было тех, кто с головой ушел в учебу, желая получить образование, но, конечно, многие просто жили, встречались с женщинами и догуливали оборванную войной молодость[23].

Подобная пассивность в значительной мере была вызвана тем состоянием эмоционального потрясения и огромной физической усталости, которое испытывали многие участники войны по возвращении домой. Как-то раз, вскоре после демобилизации из армии, Александр Яковлев, в будущем крупный партийный работник и соратник Горбачева, стоял на железнодорожной платформе своего родного городка, наблюдая за шедшими мимо эшелонами, в которых перевозили советских военнопленных из немецких концлагерей в Сибирь, в лагеря уже советские, и внезапно он осознал, что происходит вокруг. «Деревню продолжали грабить до последнего зернышка. В городах сажали в тюрьму за прогулы и опоздания на работу. Не хотелось верить, но все очевиднее становилось, что лгали все – и те, которые речи держали, и те, которые смиренно внимали этим речам»[24]. Еще один ветеран войны, философ Александр Зиновьев, вспоминал: «Положение в стране оказалось много хуже того, как мы его представляли по слухам, живя за границей в сказочном благополучии [в частях Советской армии за границей]. Война все-таки вымотала страну до предела»[25]. Особенно тяжкий урон понесли деревни и села России, Украины и Белоруссии: в некоторых регионах колхозы потеряли больше половины трудоспособного населения, в основном мужчин[26].

В отличие от американских солдат, которые возвращались в благополучную страну, получали от государства бесплатное образование в университетах и находили хорошую работу, большинство советских ветеранов сталкивалось на родине с неустройством и разрухой. Их ждали бесчисленные трагедии, страдания искалеченных людей, разбитые жизни миллионов вдов и осиротевших детей. Около двух миллионов человек, имевшие физические увечья или психические расстройства, официально считались инвалидами. Даже здоровых с виду ветеранов войны подкашивали необъяснимые болезни, и госпитали были забиты молодыми пациентами[27].

Советские люди истосковались по мирной жизни, им хотелось покоя, стабильности. Чувство душевной усталости от войны и всего, что с ней связано, пронизывало общество – это ощущалось повсеместно, как в городе, так и на селе. Исчезли настроения шапкозакидательства и наивный, романтический патриотизм, так вдохновлявшие учащуюся молодежь в конце 1930-х[28]. В то же время советскому народу не хватило энергии и общественной солидарности, чтобы закрепить результаты той «стихийной десталинизации», которая началась было в годы Великой Отечественной войны. Удивительный подъем народного духа в военное время так и не стал, в особенности среди русских людей, той почвой, на которой могло вырасти самоуважение отдельной личности, способной отстаивать свои интересы в обществе. Многие боготворили Сталина более чем когда-либо раньше, почитая его как великого вождя[29]. Для многих слоев советского общества победа во Второй мировой войне стала навсегда ассоциироваться с понятиями великодержавной мощи, «народной славы» и ритуальной скорби по погибшим[30]. Культивируемая сталинской системой подозрительность ко всему иностранному, страх враждебного окружения продолжали бытовать в сознании широких масс. Многие простые граждане, несмотря на новый социальный опыт, все еще были склонны верить официальной пропаганде, которая всю вину за отсутствие незамедлительного улучшения жизни и неудовлетворительные итоги войны перекладывала с советской власти на западных союзников. С началом холодной войны подобное состояние умов в народе весьма пригодились Сталину. Он учитывал его, когда намечал послевоенную внешнюю политику и стал искоренять недовольство и инакомыслие внутри страны.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Различные трактовки рассмотрены в кн.:Таubmаn W. Khrushchev: The Man and His Era. N. Y.: W. W. Norton, 2003;Suri J. Power and Protest: Global Revolution and the Rise of Détente. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2003;Wittner L. S. Resisting the Bomb: A History of the World Nuclear Disarmament Movement, 1954–1970. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 1997; и у того же автора Toward Nuclear Abolition: A History of the World Nuclear Disarmament Movement, 1971 to the Present. Stanford, Calif.: Stanford University Press, 2003.

2

На протяжении двух десятков лет CWIHP (Проект по международной истории холодной войны в Международном научном центре Вудро Вильсона, г. Вашингтон, США, руководитель проекта – Кристиан Остерманн) и NSArch (Архив национальной безопасности при Университете Джорджа Вашингтона, г. Вашингтон, США, директор архива – Томас Блантон, руководитель научно-исследовательских работ – Малкольм Бирн) координируют свои действия по проведению подобных международных конференций и симпозиумов. О влиянии на политику СССР его союзников и стран-клиентов из третьего мира см.:Harrison H. Driving the Soviets Up the Wall: Soviet-East German Relations, 1953–1961. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 2003;Weathersby K. Soviet Arms in Korea and the Origins of the Korean War, 1945–1950: New Evidence from Russian Archives. // CWIHP. Working paper № 8 /Washington, D. C.: Woodrow Wilson International Center for Scholars, November 1993; Westad O. A. The Global Cold War: Third World Interventions and the Making of Our Times. N. Y.: Cambridge University Press, 2005.

3

Zubok V. M., Pleshakov C. Inside the Kremlin’s Cold War: From Stalin to Khrushchev. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1996.

4

Overy R. Russia’s War: A History of the Soviet War Effort, 1941–1945. N. Y.: Penguin, 1997. P. 287;Beevor A. The Fall of Berlin 1945. N. Y.: Viking, 2002.

5

В 1941 г. численность населения СССР составляла 196,7 млн человек; спустя пять лет при переписи обнаружилась убыль населения: 37,2 млн умерло, пропало без вести или выехало за пределы СССР. Основную ответственность за потери среди гражданских лиц несут нацисты, проводившие политику геноцида: 7,4 млн человек были преднамеренно истреблены на оккупированной территории СССР, 2,1 млн были угнаны в Германию, где погибли на принудительных работах и в немецких концлагерях. См.: Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил. Статистическое исследование / под общ. ред. Г. Ф. Кривошеева. М., 2001;Sokolov В. V. The Cost of War: Human Losses for the USSR and Germany, 1939–1945 //Journal of Slavic Military Studies. Vol. 9. № 1 (March 1996). P. 172.Idem. The Cost of War: Human Losses for the USSR and Germany, 1939–1945 //The Journal of Slavic Military Studies. Vol. 9. № 1 (March 1996);Erickson J. Soviet War Losses: Calculations and Controversies // Barbarossa: The Axis and the Allies / ed. J. Erickson, D. Dilks. Edinburgh: Edinburgh University Press, 1994. P. 256–258, 262–266;Korol V. E. The Price of Victory: Myths and Realities // Journal of Slavic Military Studies. Vol. 9. № 2 (1996). P. 417–424.

6

В послевоенные годы эксперты в ЦРУ считали, что «состояние советской экономики удерживает СССР от реализации своих агрессивных планов». См.: Assessing the Soviet Threat: The Early Cold War Years / Ed. W. J. Kuhns. Langley, Va.: Center for the Study of Intelligence, 1997. P. 82, 264.

7

Майский И. M. и Аркадьев Г. П. Руководящие принципы программы репараций СССР (АВП РФ. Ф. 06. Оп. 7. Пап. 18. Д. 183. Л. 9–10); Н. Вознесенский – Сталину и Молотову (АВП РФ. Ф. 06. Оп. 7. Пап. 18. Д. 181. Л. 51);Зубкова Е. Ю. Общество и реформы, 1945–1965. М., 1993; а также обновленный и дополненный вариант в английском переводе:Zubkova Е. Russia after the War: Hopes, Illusions, and Disappointments, 1945–1957 / Translated by Hugh Ragsdale. Armonk, N. Y.: M. E. Sharpe, 1998. P. 20;Симонов H. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920–1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996. С. 192.

8

Кондратьев В. Парадокс фронтовой ностальгии // Литературная газета. 1990, 9 мая. Цит. по:Сенявская Е. С. Психология войны в XX веке. Исторический опыт России. М., 1999. С. 188.

9

См.: The Impact of World War II on the Soviet Union / ed. S.J. Linz. Totowa, N. J.: Rowman and Allanheld, 1985;Barber J., Harrison M. The Soviet Home Front, 1941–1945: A Social and Economic History of the USSR in World War II. L.: Longman, 1991;Zubkova E. Op. cit. P. 14–19;Thurston R. W., Bonwetsch B. The People’s War: Responses to World War II in the Soviet Union. Urbana: University of Illinois Press, 2000. P. 137–184.

10

English R. D. Russia and the Idea of the West: Gorbachev, Intellectuals, and the End of the Cold War. N. Y.: Columbia University Press, 2000. P. 44.

11

Эренбург И. Люди, годы, жизнь. Собр. соч. В 8 т. М., 2000. Т. 7. С. 711. Т. 8. С. 23;Микоян А. И. Так было. Размышления о минувшем. М., 1999. С. 513.

12

Beevor A. Op. cit. Р. 421–423;Померанц Г. С. Записки гадкого утенка. М., 1998. С. 96–97;Barber J., Harrison M. Op. cit. P. 209;English R. D.Op. cit. P. 44–46.

13

Martin T. D. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 2001.

14

Brandenberger D. National Bolshevism: Stalinist Mass Culture and the Formation of Modern Russian National Identity, 1931–1956. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2002. P. 55;Agursky M.The Third Rome: National Bolshevism in the USSR. Boulder, Colo.: Westview, 1987.

15

Иноземцев H. H. Фронтовой дневник. M., 2005. С. 181, 227.

16

Историк Джон Л. Гэддис пишет, что «по вине Сталина и Гитлера» советские люди выросли в «обстановке жестокости, не имевшей прецедентов в современной истории. Жертвы жестокого обращения и экстремальных условий жизни, многие из них, не колеблясь, проявляли жестокость в обращении с другими» (Gaddis J. L. We Now Know: Rethinking Cold War History. N. Y.: Oxford University Press, 1996. P. 287).

17

Эта тема в исторических исследованиях вплоть до 1990-х была практически под запретом. См.:Naimark N. Russians in Germany: A History of the Soviet Zone of Occupation, 1945–1949. Cambridge Mass.: Harvard University Press, 1995; Beevor A. Op. cit. P. 28–31, 108–110;Черняев А. С. Моя жизнь и мое время. M., 1995. С. 132–133, 191–192;Слуцкий Б. Из «записок о войне» // Огонек. 1995. № 17 (апрель); Письма с фронта Виктора Оленева // Завтра. 1997. № 19; Москва военная 1941–1945. Мемуары и архивные документы. М., 1995. С. 707.

18

Померанц Г. С. Указ. соч. С. 95, 202, 212.

19

Tumarkin N. The Living and the Dead: The Rise and Fall of the Cult of World War II in Russia. N. Y.: Basic Book, 1995. P. 88–89; личные наблюдения автора во время посещения Центрального музея Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. и Парка Победы на Поклонной горе в Москве в июле 2004 г.

20

Некрасов В.Трагедия моего поколения // Литературная газета. 1990. 12 сент. № 37 (5311). С. 8;Еригоренко П. Е. В подполье можно встретить только крыс. М., 1997. С. 288; Померанц Г. С. Указ. соч. С. 150; Aksyutin Y. Why Stalin Chose Confrontation Rather Than Cooperation with the Wartime Allies after the Victory? Some Socio-Psychological Aspects of the Cold War Origins. Paper presented at conference „The New Evidence on the Cold War.“ Moscow, January 12–15, 1993. P. 4; Zubkova E. Op. cit. P. 34.

21

Brodsky J. On Grief and Reason: Essays. N. Y.: Farrar, Straus, Giroux, 1995. P. 3–21;Шерстяной Э.Германия и немцы в письмах красноармейцев весной 1945 г. // Новая и новейшая история. 2002. № 2. С. 137–151; Слуцкий Б. Указ. соч. С. 48–51.

22

Численность советских войск резко сократилась к сентябрю 1946 г. с максимального значения 12,5 миллиона человек до 4,5 миллиона. См.: Weekly Summary Excerpt, September 20, 1946, Effect of Demobilization on Soviet Military Potential // Assessing the Soviet Threat / ed. Kuhn. P. 83; Докладная записка секретаря ЦК ВЛКСМ H. M. Михайлова А. А. Кузнецову от 19 сентября 1946 г. «О некоторых недостатках политико-воспитательной работы в войсках, находящихся за рубежом СССР» // Советская жизнь. 1945–1953 / сост. Е. Ю. Зубкова и др. Сб. документов. М., 2003. С. 356–360; «Свергнуть власть несправедливости» // Неизвестная Россия. XX век. М., 1993. Т. 4. С. 468–475;Померанц Г. С. Указ. соч. С. 210;Зиновьев А. А. Русская судьба, исповедь отщепенца. М., 1999. С. 241.

23

См.:Черняев А. С. Указ. соч. С. 195, 208–210; Померанц Г. С. Указ. соч. С. 91, 154; Зубкова Е. Ю. Указ. соч. С. 73.

24

Яковлев А. Н. Омут памяти. М., 2000. С. 50.

25

Зиновьев А. А. Указ. соч. С. 245.

26

Судьбы российского крестьянства / под ред. Н. А. Ивницкого. М., 1996. С. 420. По данным Зубковой, соотношение количества женщин и мужчин в колхозах в 1945 г. было 2,7:1. См.:Zubkova Е. Ор. cit. P. 21.

27

Гудков Л. Д. Отношение к США в России и проблема антиамериканизма //Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2002. № 2 (58). С. 42;Krylova А.«Healers of Wounded Souls»: The Crisis of Private Life in Soviet Literature and Society, 1944–1946 // Journal of Modern History 73 (June 2001). P. 307–331.

28

О патриотизме и милитаризме в довоенном советском обществе см.:Brandenberger D. Op. cit. P. 95–112; о настроениях в армии после войны см.:Черняев А. С. Указ. соч. С. 195.

29

Зубкова Е. Ю. Указ. соч. С. 77–83.

30

Гудков Л. Д. Негативная идентичность. Статьи 1997–2002 годов. М., 2004. С. 34–37;Tumarkin N. Op. cit.