Полынь

"Я краснеть, категорически отказываюсь."  

Но эти слова были громче, чем любой протест, чем вся её воля.

Есения, заметив её реакцию, рассмеялась вновь. Смех её был заразительным, лёгким, как весёлый ручеёк, струящийся по камням. И в этот момент Дарина поняла – не всё, что она чувствовала, было случайным. Не всё было случайным в этом мире, в этом месте, в этой встрече.

3 глава

Солнце разливало золотые пятна по мостовой, танцевало в переливах шёлковых тканей, пряталось в медовых горшках и стекало янтарными бликами в бутыли с маслом. Базар жил, дышал, пел – он был шумным и тёплым, полным звуков и запахов: пряного шафрана, свежеиспечённого хлеба, соли и дыма.

Дарина двигалась неспешно, словно плыла в этом людском потоке, позволяя себе вдыхать запахи, слушать голоса, касаться грубой ткани, скользить пальцами по прохладным стеклянным бусинам. В этих простых ощущениях было что-то волшебное.

И вдруг – толчок.

Воздух вырвался из груди, её шаг сбился, и в следующий миг она уже падала, а мир вокруг закружился в калейдоскопе красок. Чьи-то руки мелькнули в поле зрения, чей-то крик раздался в шуме базара, разноцветные лоскуты вспорхнули, словно птицы.

Дарина рухнула на мостовую, ударившись о тёплый камень, и тут же услышала виноватый тонкий голос:

– Ой! Простите!

Она моргнула.

Перед ней стоял мальчишка – вихрастый, с горящими глазами, полными испуга. Его щёки испачканы чем-то липким, а в руках он сжимал недоеденный сладкий пирог. Ветер играл его тёмными кудрями, одежда была чуть велика, словно доставшаяся от старшего брата.

Дарина удивлённо посмотрела на него. И вдруг – улыбнулась.

Не с насмешкой, а искренне, мягко, словно человек, которому давно не приходилось улыбаться просто так.

Мальчишка замер, поражённый, а затем его лицо медленно озарилось ответной улыбкой.

– Ну и шустрый ты, – сказала она, стряхивая пыль с одежды.

– Он таким был с рождения, – раздался новый голос.

Глубокий, тёплый.

Дарина подняла голову – и мир вокруг будто замедлился.

Перед ней стоял мужчина. Высокий, с тёмными волосами, в которых солнечный свет прятал отблески меди. Его глаза… глубокие, цвета леса перед грозой. Спокойные, внимательные, но с лёгким оттенком развлечения.

Мирослав.

Она почувствовала, как её собственное дыхание сбивается, хотя причины для этого не было. Она должна была что-то сказать, что-то лёгкое, острое, поддразнивающее – но её губы словно забыли, как это делается.

– Ты цела? – спросил он.

Простой вопрос. Простая забота. Но в этих словах было что-то, от чего в её груди дрогнуло что-то забытое.

Вокруг базар продолжал жить своей жизнью – раздавались голоса торговцев, люди смеялись, кто-то спорил о цене. Но Дарина слышала только ровное, спокойное дыхание мужчины перед ней.

– Цела, – прошептала она.

– Тогда отлично. – он повернулся к мальчишке, и в его голосе появилась едва заметная мягкость. – Идём, Святозар.

~*~

Вода вокруг была тёмной, густой, словно разлитые по небу чернила, медленно растекавшиеся в глубине. Дарина скользила между водорослями, её движения были плавными, почти невесомыми, но внутри всё сжималось, а сердце билось слишком быстро.

Она чувствовала это. Чужой взгляд, чьё-то присутствие, дрожащее в воде незримыми волнами.

Ракушка покоилась в самой глубокой расщелине морского дна, в безмолвном царстве, куда даже свет не смел заглянуть. Перламутр её поблёскивал слабым, почти живым сиянием, словно собирал в себя отблески луны, которой здесь никогда не было.

Дарина протянула руку, её пальцы коснулись гладкой, чуть холодной поверхности.

И тогда вода содрогнулась.

Волна силы хлестнула в стороны, словно невидимый хищник встрепенулся в глубинах.

– Почему ты не с сёстрами?

Голос разнёсся в воде, отразился эхом, звонким и холодным, как касание морского ветра перед бурей.

Дарина застыла.

Из темноты появилась Василиса. Её волосы струились вокруг, спутанные с водорослями, а глаза светились тревожным, пристальным блеском. Сегодня сёстры должны были плыть к дальним берегам, повиноваться древнему зову. Но Дарина не могла.

Не хотела.

Есения ждала её в новолуние.

Она думала, что сможет ускользнуть, что море укроет её, как делало всегда. Она ошиблась.

– Я… – слова застряли у неё в горле.

– Поплывём вместе, – голос Василисы был мягким, но в нём не было выбора.

Дарина почувствовала, как внутри неё что-то обрывается.

– Да, конечно, – прошептала она, опуская глаза.

Она знала: её не отпустят.

 Дни прошли в темноте.

Они заперли её в каменных глубинах, в зыбком пространстве между морем и ночью.

– Ты забыла, кто ты, – шептали сёстры, их силуэты кружились вокруг, их глаза сияли, как светящиеся медузы. – Ты принадлежишь нам.

Но её сердце не молчало. Оно билось, глухо, упрямо, отзываясь эхом в её груди.

Она выбралась на рассвете, когда море ещё колебалось – отпустить её или удержать.

Город просыпался медленно, лениво потягиваясь после долгой ночи.

Улицы ещё хранили прохладу, воздух был свежим, наполненным ароматами влажного камня, дровяного дыма и первого хлеба. Но для Дарины всё казалось слишком ярким, слишком резким – звуки оглушали, свет резал глаза.

Она сжимала в ладони ракушку. Перламутровая гладь впивалась в кожу, острые края оставляли едва заметные царапины.

Дом Есении был недалеко. Всего лишь несколько шагов, всего лишь один поворот…

– Ты.  – голос прозвучал неожиданно близко, заставляя её замереть.

Дарина подняла голову.

Мирослав.

Он стоял, прислонившись к деревянной стене, руки сложены на груди, а взгляд – тёмный, внимательный, слишком пронзительный. Он не выглядел удивлённым, но в его глазах было что-то ещё.

– Ты знаешь моё имя? – спросила она.

– Знаю, – просто ответил он.

Дарина сжала пальцы крепче.

– Тогда передай это Есении.

Мирослав не сразу взял ракушку.

Он смотрел на неё, словно пытался разгадать тайну, увидеть что-то за пределами её лица, её слов.

– Откуда она у тебя?

Дарина отвела взгляд.

– Нашла.

– Вряд ли, – его голос стал ниже, но обрёл остроту ножа. – Такие водятся только там, куда человеку не достать.

Дарина не шевельнулась, но внутри всё похолодело.

Он знал. Или догадывался. Что море всё ещё цепляется за неё. О том, что его голос всё ещё звучит в её снах.

Она не могла объяснить.

– Просто передай, – повторила она.

Мирослав ещё мгновение смотрел на неё.

А затем взял ракушку.

4 глава

– Не стоит воспринимать это так буквально, – мягко сказала Есения, заплетая в венок горьковатые веточки полыни. – он не грубый. Просто хочет меня защитить.

Дарина молчала.

Слова подруги должны были успокоить её, но вместо этого только усилили тревогу. Она снова и снова возвращалась к последней встрече с Мирославом. К тому, как резко он смотрел на неё, как в его голосе сквозило что-то жёсткое, недоверчивое. Дарина не могла избавиться от мысли, что, сама того не зная, чем-то его обидела.

– Приходи сегодня к нам на ужин, – предложила Есения, легко, словно не замечая её напряжённости. – Я познакомлю тебя со всеми.

– На ужин? – Дарина нахмурилась.

Она тяжело вздохнула, оборачиваясь к морю.

Сегодня, когда взойдёт луна, она должна быть в море.

Дарина знала правила. Знала, что если задержится слишком долго, сёстры снова запрут её в холодных глубинах, и тогда она не сможет сказать, когда в следующий раз выберется на сушу.

И всё же…

Мысль о том, чтобы пойти, увидеть Мирослава, узнать, каким он бывает вне тени подозрений, каким он бывает с теми, кого считает близкими, заставляла её сердце биться чуть быстрее.

– Не знаю, Есения, – тихо сказала она.

Ветер с моря принёс солёный запах водорослей и дальнего шторма.

Дарина сидела за длинным столом, освещённым мягким светом масляных ламп, но еда на её тарелке оставалась нетронутой. В комнате звучал смех, звенели чашки, потрескивал огонь в очаге, но всё это казалось далёким, словно мир за мутным стеклом.

Только дыхание. Только отсчёт в голове.

Время ускользало, как песок сквозь пальцы. Если она не вернётся до пика луны, сёстры почувствуют. Найдут.

Но когда Есения снова улыбнулась, а Мирослав – молчаливый, темноглазый – взглянул на неё, Дарина поняла: она не могла уйти. Пока нет.

– Ты где-то далеко, – сказала Есения, склонив голову набок.

Дарина подняла взгляд. Мирослав тоже смотрел на неё, спокойно, но пристально. Теперь в его глазах не было прежней холодности, но она не могла понять, что пришло ей на смену.