скачать книгу бесплатно
«Все-таки мы желаем, чтобы кто-либо пояснил здесь суть этой его работы. Нет ли в ней нарушений закона… И не противоречит ли она старинным правилам и договорам… касающимся пребывания в нашем городе членов вашего рода…»
Сказав это, он слегка – жестом вынужденной учтивости – поклонился графу. Тот на какое-то время задумался, уставившись в собственные руки, сложенные на коленях в замок, затем, найдя, похоже, правильные слова, вновь поднял голову и решительно взглянул в глаза своим собеседникам:
«Он должен был добыть для меня рецепт… найти его в старинной книге и доказать его верность и полноту…»
«Рецепт? – удивился второй член городского совета – старшина цеха замочников, – Но что это за рецепт? И не является ли он как раз рецептом колдовства и душегубства?»
Принужденный едва ли не оправдываться, граф энергично замотал головой:
«Нет, говорю я вам, нет же и нет! Это лишь рецепт обыкновенной краски… Краски и только…»
Шорник с замочником, однако, недоверчиво усмехнулись:
«Право, мы не слишком сведущи в подобных вещах, господин… Знаем только, что краску прежде никто не делал у нас в городе… Мы, впрочем, не имеем намерений подвергнуть сказанное вами какому-либо сомнению. Тем более что и проверить все это нетрудно вовсе. Обвиняемый сказал ведь нам, что работу свою закончил, не так ли? Или почти закончил…»
«Это так?» – граф обратился к Мастеру Альбрехту.
«Да, это так», – ответил тот.
Оба городских ремесленника, не сговариваясь, кивнули согласно:
«Стало быть, ты можешь показать нам… результаты… эту самую краску, да… краску, рецепт которой ты нашел в старой книге?..»
Все замолчали, пристально глядя на старика. Последний, однако, по-прежнему сохранял спокойствие, словно бы не его судьба решалась сейчас здесь, в этом подвале.
«Что же ты замолчал, Альбрехт-философ? Понял ли ты вопрос наш? Готов ли ты дать на него ответ?»
«Да, – Мастер Альбрехт неожиданно усмехнулся, – Я готов вам ответить честно и не таясь, да только вряд ли ответ мой придется сейчас по нраву задающим такие вопросы…»
Рыхлое лицо шорника от этих слов продернуло короткой судорогой возмущения:
«Что ты там мелешь, несчастный? Поясни-ка сейчас же! Уж не думаешь ли ты водить всех нас за нос своей мнимой ученостью? Знай же, что подобное тебе не удастся, ибо мы не расположены выслушивать здесь книжные слова и латинские изречения… У нас слишком мало времени, и потому отвечай кратко: есть у тебя та краска или же нет?»
Ко всеобщему удивлению, обвиняемый усмехнулся вновь:
«Несомненно, она была бы сейчас в моих руках… как была она в моих руках еще нынешним утром…»
Шорник с замочником дружно нахмурили брови:
«Ты, видать, пытаешься запутать нас, наглый старик! Последний раз предупреждаем тебя: говори-ка просто и прямо, а не то тебя станет учить этому вон тот скучающий молодец!..»
Сказав это, шорник указал на палача – тот, словно бы и в самом деле скучая, безмолвно стоял возле своих орудий подобно деревянной статуе.
«Я сказал, как мог сказать. Краска была у меня – и в этом всякий мог убедиться, войдя в мой дом. Могли ее увидеть хотя бы и вы, делая свой обыск. Ваши люди, однако, предпочли иное и в спешке опрокинули в горшок с изготовленным мною запасом несколько фунтов отличного купоросного масла. Добро, не возникло пожара… что уж тут говорить о какой-то краске!»
Лицо шорника побагровело от гнева. Привстав со своего места, он медленно открыл рот и заревел, словно бык:
«Да ты издеваешься над нами, жалкий ста…»
Однако замочник не дал ему разойтись:
«Послушай, – он положил руку на плечо своему товарищу, – Возможно, он и прав, черт его знает…»
Шорник проглотил слюну.
«Что?»
«Возможно, так и было, как говорит этот старик… чем черт не шутит… Я, кажется, видел что-то… какой-то горшок разбился в самом деле… дым даже пошел немножко… я просто не подумал тогда, что это важно…»
Воцарилось молчание. Судя по всему, оба ремесленника потеряли нить допроса и в непроизвольной растерянности обратили взгляды к графу. Тот, впрочем, также не знал, что делать дальше: вдобавок, к охватившей его растерянности примешивалось сейчас еще и чувство сильной досады – досады на то, что приходится почему-то подчиняться какой-то чужой, неведомой воле, заставлявшей его, графа, поступать не так, как ему бы того самому хотелось. Все же надо было двигаться дальше. Граф сделал строгое и, как ему казалось, непроницаемое лицо, затем поднял руку, словно бы прося всех замолчать, – притом что никто сейчас и не пытался что-либо произнести.
«Хорошо. Мы выяснили, таким образом, судьбу пресловутой краски. Осталось выяснить судьбу этого человека, стоящего перед нами на коленях».
Он деланно усмехнулся. Затем обернулся к Гурагону, все это время безмолвно сидевшему от него по левую руку.
«А каково будет твое мнение, чужестранный лекарь? Ведь это ты сказал нам, кажется, что колдовство есть причина постигшего меня недуга?»
Поклонившись с почтительной улыбкой, Гурагон поднялся со своего места и, шагнув к обвиняемому, несколько мгновений глядел на него молча. Затем вернулся на свое место.
«Позволено ли мне произнести свое скромное слово в присутствии столь умудренных и почтенных мужей? – начал он, поклонившись вторично, – Ибо, восхищенный здравомыслием и рассудительностью здешнего собрания, я лишь немногое способен добавить к уже сказанному…»
«Говори же, не медли!» – процедил граф нетерпеливо в ответ.
«Видится мне, что корень всего лежит… в книге… в книге, которую поминает все время этот человек и которая, по его словам, является якобы его источником и руководством… Уму непостижимо, почему книгу не забрали при обыске (замочник недовольно поморщился): ведь это первое, на что принято обращать внимание в подобных делах!… Если обвиняемый нами действительно колдовал с помощью найденных в его доме костей и кореньев, то книга, скорее всего, есть именно то, что научило его этому богомерзкому занятию… В таком случае вина его становится очевидной, и вы с чистой совестью передадите этого человека суду епископа. Если же уроки колдовства в этой книге все же отсутствуют… если мы их не найдем… то в этом случае ему все равно надлежит изобрести себе убедительные оправдания, – ибо коренья и кости были найдены при обыске и от этого при всем желании никуда не деться…»
Повисла пауза. Первым нарушил молчание шорник, уже порядком изнуренный подвальной духотой, а также неопределенностью происходящего. К тому же он, в глубине своей мелкой и нелюбопытной души, побаивался всего, что было связано с какими-либо книгами, отличными, само собой, от книг конторских.
«Велика ли польза нам от этой его книги? – начал он хрипловатым своим голосом, – Едва ли способны мы разобрать в ее латинских закорючках что-либо путное… Конечно же, можно бы привлечь сюда знающих латынь священников – но те тогда отстранят нас от этого дела вовсе… ибо обвинения в колдовстве – их исконный хлеб, как известно… отстранят, не преминув, однако, выставить довольно серьезные претензии, коли, чего доброго, наши подозрения не подтвердятся…»
Все закивали согласно, не имея, что возразить. Однако Гурагон вновь поспешил к ним на выручку:
«Если позволит мне почтенное собрание… я буду только рад послужить ему своими ничтожными умениями…»
«Ты понимаешь латинский? – обрадовался замочник, – И можешь изложить нам… то, что написано… в этой непонятной книге?..»
Гурагон лишь молча наклонил голову. В напряженной тишине раздался всеобщий вздох облегчения.
«В таком случае не станем терять больше времени, – подвел черту граф, – Пошлите кого-нибудь в дом этого человека… пусть принесет нам книгу, о которой вы все здесь мне твердите… Мы же пока успеем отобедать, как видно, – ибо у меня, признаться, чертовски сводит желудок от голода…»
Сказав это, он поднялся со своего кресла – остальные члены суда немедленно последовали его примеру.
28
Воистину, жизнь порой бывает устроена странно. Иногда плохое несет в себе хорошее, иногда же – наоборот. Слава богу, самый вместительный из имевшихся в лабораториуме Мастера Альбрехта сундуков оказался изготовленным не слишком искусно да, вдобавок к этому, еще рассохся слегка от давности времени и неподвижного своего стояния в углу. Слава богу, ибо, спрятавшись в нем, Гретхен не только смогла, прижав к себе Тимофея, вполне вольготно вытянуть ноги почти во всю их длину, но также умудрилась сквозь плохо пригнанные или, может, разошедшиеся деревянные ребра наблюдать происходящее – ведь стоял сундук так, что почти вся комната оказывалась теперь перед ее глазами.
Первое время, однако, ничего не происходило вовсе, лишь откуда-то снизу, из-за двери доносились громкие грубые голоса. Чуть погодя, в дополнение к этим о чем-то спорившим голосам, послышались неторопливые шаги деревянных мужских башмаков: кто-то подымался сюда по лестнице. От страха Гретхен старалась дышать как можно реже: ей казалось, что дыхание непременно выдаст ее, позволит обнаружить место, где она прячется, стоит лишь незваным гостям войти в их лабораториум. Однако страх этот все же оказался преувеличенным: пришельцы, хотя и показались в лабораториуме сразу же, как поднялись на второй этаж, но стоящими там сундуками не заинтересовались. Да и вообще – они, говоря по правде, вели себя в лабораториуме столь шумно, что едва ли в состоянии были расслышать что-нибудь даже и более громкое, чем дыхание спрятавшихся в сундуке кота и человека…
Это были неприятные люди со злобными и грубыми лицами, один из них, как знала Гретхен, служил у графа на конюшне, тогда как другой по виду был типичным городским подмастерьем – девочке приходилось иногда встречать его на рынке или в иных подобных местах. Войдя, они наскоро окинули взглядами углы и стены, после чего вопросительно и тупо уставились друг на друга:
«И где ее искать, эту чертову книгу, скажи-ка на милость?»
Подмастерье в ответ лишь пожал плечами:
«Придумают тоже… Сказали бы сразу, что, мол, книга им нужна… а то теперь вот ищи ее здесь, после того как мы же утром все и разворошили в хлам… поди разбери, что тут чем засыпано!..»
«Им-то чего… – вторил ему конюх, – в голову ударит чепуха какая-нибудь – и тут же, глядишь, приказ готов… потеть-то другим придется!..»
«То-то и оно, что не им потеть, не им…» – пробурчал подмастерье.
Он поддел носком башмака какую-то тряпку, валявшуюся на полу, затем шагнул вперед, наклонился и с видимым трудом поднял прямоугольный медный лист, на котором Мастер Альбрехт имел обыкновение измельчать получившиеся после прокаливания в атаноре твердые субстанции.
«А хорошая вещица, погляди-ка!..» – он попробовал царапнуть лист ногтем, затем, вздохнув с сожалением, швырнул его обратно на пол.
«Взял бы себе – в хозяйстве бы пришлась в самый раз… – подмастерье даже причмокнул слегка, – да только уж больно велика штучка-то… по улице нести… мало ли чего скажут…»
Конюх в ответ лишь рассмеялся:
«Да ты слепой что ли, приятель? Вон, гляди, под ногами, серебро рассыпано… настоящие звонкие талеры… бери – не хочу! Чего тебе далась какая-то доска медная?..»
Присев на корточки, он принялся наполнять монетами карманы. Чуть погодя его товарищ присоединился к этому приятному занятию, и на какое-то время оба замолчали. Гретхен видела сквозь щель, как напряглись, раскраснелись от жадности их лица.
«Я, знаешь, еще с утра пожалел, что ничего отсюда не утянул, – да только несподручно было, при людях-то… так, пару талеров только – и все… считай – на память, да…»
Подмастерье засмеялся:
«И я, смотри-ка, тоже тогда… лишь пару талеров… ну, думаю, кто ж их считать-то будет потом, талеры эти… небось, все графу отойдет… или городской казне – это уж как они меж собой решат…»
Оба задумались.
«А ну как вернется старик? Тогда что?»
Конюх почесал лоб.
«Тогда – ничего. А что тогда? – он нехотя пожал плечами, – Вернется – так вернется: никто ничего не заметил, никто ничего не знает… какие там талеры… кто их считал, кто их видел…»
От этих слов оба засмеялись сухим стыдливым смешком. Затем конюх поднялся в рост и, слегка похлопав себя по затекшим коленям, огляделся.
«Все же – надо найти им эту книгу, чтоб ей было неладно… а то граф меня за задержку взгреет, как водится, немилосердно… он, говоря между нами, и так сегодня необычный какой-то… черт его разберет…»
Подмастерье также встал на ноги, поправил на себе штаны и куртку. Карманы, доверху набитые серебром, немного стесняли движения – он помимо воли поморщился, однако тут же усмехнулся и решительно шагнул к рабочему столу Мастера Альбрехта, засыпанному ворохом всевозможных вещей, скинутых прежде с полок и вытрясенных в ходе обыска из сундуков. Постояв немного перед этим странным изобилием, подмастерье вдруг решительно протянул к столу руку и, спихнув локтем на пол не менее трети кучей наваленных на него предметов, все же с усилием извлек из-под оставшихся прямоугольный фолиант в потрепанном деревянном переплете.
«Гляди-ка: вот же она, кажется… Убей меня бог, если это не та как раз книга…»
Он вернул свою добычу обратно на стол, расчистив для нее там немного места. Неумело и даже несколько пугливо раскрыл наугад, после чего склонился над страницами, пристально сощурив глаза.
«Она, она, что тут сомневаться!.. Вона – написано сколько… цифры, зачеркнуто, вишь, местами… то, что искали, а?»
Подошедший конюх также взглянул на книгу из-за плеча своего товарища.
«Ага… Она, вестимо!.. Она, она… – конюший удовлетворенно вздохнул, – Эх, знать бы грамоте – может, чего полезного тут бы нашли, как думаешь?»
«Господь с тобой, дружище: слыхал же – книга-то эта колдовская, оказывается… во как!.. так что наше благо, я полагаю, что мы с тобой читать не обучены… повезло кругом, считай… уж нас-то с тобой никто здесь ни в чем не заподозрит, правильно?.. вот… а уж другого кого – кто поученее – при ином повороте, того и гляди, на костер спровадят…»
Подмастерье самодовольно хихикнул – так, словно бы сел за стол с обильной и вкусной едой:
«Ну и ладно, что колдовская… надеюсь, в руках-то ее держать не заповедано никому… бери-ка эту штуку под мышку и пойдем, слышь, живее вниз – думаю я, что не грех нам в этом доме еще и угоститься маленько: хозяина нет, а не пропадать же еде, верно ведь?»
Час спустя Тимофей выскользнул из своего убежища и осторожно двинулся на разведку. Нежеланные гости, как он и предполагал, к этому времени уже покинули дом, оставив на кухне перевернутую посуду и ворох разбросанных повсюду объедков. Вернувшись в лабораториум, кот осторожно поскреб когтями сундук, в котором затаилась Гретхен:
«Эй, вставай-ка… слышишь?.. они ушли… давай, давай, вылезай оттуда – ей-богу, нам стоит с тобой сейчас поторапливаться!..»
Девочка тотчас же откинула крышку, встала сперва на колени, потом во весь рост и, едва шагнув, наконец, из спасительного сундука прочь, опустилась на колени вновь. Она рыдала, закрыв лицо ладонями. Обильные слезы текли по ее щекам, сквозь пальцы, неудержимо капали на пол…
Обескураженный Тимофей подошел к ней и сел рядом. Кончик его хвоста нервно подрагивал, словно бы в нерешительности.
«Ну, полно тебе, слышишь… полно… Хорошего и вправду немного, но все-таки кое-что есть и про нашу честь: как бы то ни было, а нас эти олухи не нашли в этот раз… следующий же будет не скоро, да мы и не станем его дожидаться… ведь так?..»
Слезы у Гретхен, однако, не унимались. Кота это даже рассердило слегка:
«Хватит тебе, я же сказал… хватит, слышишь, распускать тут нюни… так мы не успеем собраться, того и гляди…» – приподнявшись, он потрогал девочку правой передней лапой, потерся затылком о ее бедро, однако та, несмотря даже на эти знаки внимания, все никак не хотела успокаиваться.
«Да замолчишь же ты когда-нибудь!.. Другой бы радовался на твоем месте изо всех сил, улыбался бы до ушей – а ты реветь только… Считай, такой опасности избежали!.. Эх, женщины, женщины, слез у вас много, а настоящего понимания – щепотка малая только…»
Сглотнув слезу, Гретхен все же смогла на какое-то время сдержать плач – с трудом оторвав от лица руки, она взглянула на кота чуть-чуть виновато и через силу пробормотала что-то невнятное.
«Ты что там? – кот старался подавить в себе раздражение, – говори-ка поразборчивей… из сказанного тобой я не понял ни слова, ей-богу…»
Девочка сделала глубокий вдох, на миг задержала в себе воздух, и, с силой его выдохнув, произнесла на этот раз вполне отчетливо:
«Мастер Альбрехт…»
«Что – Мастер Альбрехт?.. Послушай… Предоставь-ка ему защищать себя по своему разумению… Нам же теперь самое время подумать о собственных шкурах – пока эти мерзавцы не пришли сюда в третий раз… И потом… едва ли мы поможем чем-либо твоему старику, находясь здесь и проливая бесполезные слезы…»
В ответ Гретхен энергично замотала головой:
«Ты ничего не понял, Тимофей! Совсем ничего! Ничего-ничегошеньки!»
Кот, казалось, слегка обиделся от этих слов. Он повернулся к девочке боком и принялся равнодушно чесаться.
«Это я-то не понял? – растопыренная кошачья лапа на мгновение повисла в воздухе, – Это я, опытный и умудренный жизнью кот?..»
Гретхен опять замотала головой из стороны в сторону. Слезы, впрочем, прекратились – и только на раскрасневшемся лице девочки застыло теперь выражение спокойной и мучительной печали.
«Как ты не понял: ведь они же приходили за книгой! Той, где записано все – все-все, слышишь!.. Все, что досталось Мастеру Альбрехту в наследство от Педро Сарагосского… и все, что нашел он сам за годы работы…»
Она вытерла ладонью нос, после чего взглянула на кота с сочувственным сожалением – ей вовсе не хотелось ронять своими словами достоинство Тимофея.
«Теперь, захватив книгу, эти негодные люди узнают секрет Царицы Красок – тогда как Мастера Альбрехта, в благодарность за подобное, наверняка обвинят в колдовстве и отдадут церковному суду. Вот если бы книги не было… – Гретхен вдруг замолчала, пораженная мыслью, ворвавшейся в ее голову, казалось, по собственной воле, – Вот если бы книгу они не нашли… тогда бы – другое дело!..»
