О постоянстве во времена общественного зла (1583)

О постоянстве во времена общественного зла (1583)

Юстус Липсий

Переводчик Валерий Алексеевич Антонов

© Юстус Липсий, 2025

© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2025

ISBN 978-5-0065-2428-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

De Constantia in publicis malis («О постоянстве во времена общественного зла») – философский диалог, опубликованный Юстусом Липсиусом в двух книгах в 1583 году. Книга, написанная по образцу диалогов Сенеки, сыграла ключевую роль в создании концепции совмещения стоицизма и христианства, которая стала известна как неостоицизм. De Constantia выдержала более восьмидесяти изданий в XVI – XVIII веках.

Введение от переводчика

Юстус Липсий (1547—1606) считается основателем неостоицизма, который сделал для древних стоиков то, что до него сделал для платонизма Марсилио Фичино, а после – Пьер Гассенди для эпикурейства. Подобно Фичино и Гассенди, работа Липсия заключалась в том, чтобы сделать группу языческих античных философов приемлемой для современной христианской аудитории. Элементы стоической философии вызывали восхищение у мыслителей Средневековья и раннего Возрождения, особенно элементы их этики, а сочувственному восприятию стоика Сенеки способствовало распространение серии писем, которые, как считалось, были написаны между Сенекой и Святым Павлом. Однако когда дело дошло до их физики, все стало сложнее. Одно дело – высокодушные рассуждения о добродетели и безразличие к имуществу, но совсем другое – убежденный детерминизм, отрицающий свободу воли, чудеса и даже ограничение воли Бога. По мере того как восстановление античной литературы в эпоху Возрождения (в сочетании с появлением книгопечатания) приводило к расширению круга античных доксографических источников, христианские поклонники стоицизма все чаще сталкивались с неудобными доктринами, которые они не могли так легко принять. Будучи как раз таким поклонником, Липсий решил представить своим современникам версию стоицизма, которая столкнулась бы с этой проблемой лицом к лицу. Он сделал это в своей работе «De Constantia» 1584 года, которая оказалась настолько популярной, что выдержала множество изданий и была переведена на все основные языки мира. В этом произведении, написанном в форме диалога в двух книгах, Липсий представляет стоицизм как противоядие от превратностей судьбы. В частности, это попытка примириться с собственным опытом Липсия, ставшего жертвой потрясений гражданской войны. Ужасы, порождаемые такими конфликтами, он называет «общественным злом» (mala publica). Однако, как стоик, Липсий привержен утверждению, что эти внешние события, строго говоря, сами по себе не являются ни добром, ни злом, и задача De Constantia – предложить аргументы, призванные подорвать эмоциональное воздействие таких событий. Он делает это, предлагая четыре аргумента о природе таких общественных бед: (1) они навязаны нам Богом; (2) они необходимы и являются результатом судьбы; (3) на самом деле они могут быть выгодны для нас; и (4) на самом деле они не являются ни тягостными, ни необычными. Однако между первым и вторым аргументами существует потенциальное противоречие: общественное зло навязано Богом, но оно также необходимо. Если они необходимы, то должен ли Бог навязывать их? Если да, то ограничивает ли всемогущество Бога необходимость? Именно утверждение, что общественное зло, как и все другие события, необходимо и является продуктом судьбы, создает проблему, и чтобы решить ее, Липсий в ходе второго аргумента, касающегося общественного зла, создает таксономию различных концепций судьбы. Признаваясь в восхищении стоиками, Липсий в ходе этой таксономии излагает стоическую теорию судьбы, но затем дистанцируется от нее, описывая ряд способов, с помощью которых то, что он называет «истинной судьбой» (verum fatum), отличается от стоической позиции. Короче говоря, Липсий утверждает, что стоическая теория судьбы проблематична для христианина и, следовательно, может быть принята только после ряда модификаций. Модифицированная позиция, которую Липсий представляет под заголовком «истинная судьба», часто воспринимается как его собственный отличительный «неостоицизм». Двадцать лет спустя Липсий вернулся к тому же вопросу, но, как оказалось, с совершенно иной точки зрения. В 1605 году, за год до своей смерти, Липсий опубликовал великолепное фолиант-издание прозаических произведений Сенеки, содержащее жизнь Сенеки, введения к каждому из его произведений, а также подробные комментарии. В качестве дополнения к этому изданию Липсий также опубликовал за год до этого, в 1604 году, два тома, предлагающих всестороннее введение в стоическую философию: «Manuductio ad Stoicam Philosophiam» и «Physiologia Stoicorum». В этих работах впервые были собраны и систематизированы многие древние доксографические свидетельства о стоицизме как философской системе…

Введение

От меня, читатель, не ускользнуло, что в этом новом жанре письма мне уготованы новые суждения и порицания, как со стороны тех, кто находит это занятие мудростью поразительно неожиданным для того, кого они считали приверженцем более очаровательных областей культуры, так и со стороны других, для которых все, что было сделано после древних в этом исследовании и на этой арене, будет считаться ничтожной мелочью. Ответить обоим этим критикам – в моих, нет, даже в ваших интересах. Первая группа, как мне кажется, ошибается двумя совершенно разными способами: пренебрежением и вниманием. Вниманием, потому что они считают, что должны совать свой нос в чужие исследования и действия. По невнимательности – потому что они делают это недостаточно внимательно и осторожно. Ибо, признаюсь им, эти холмы и дали муз никогда не захватывали меня настолько полно, чтобы я не обратил свой взор и разум одновременно к более требовательной Божественной материи. Я имею в виду философию, изучение которой уже с детства доставляло мне столько удовольствия, что, казалось, я могу ошибиться в своем юношеском энтузиазме, и меня нужно было сдерживать и тормозить. Мои учителя из Убии знают, что у меня вырвали из рук все книги, отобрали мои записи и заметки, которые я кропотливо собирал из всех обрывков толковников. Впоследствии я также не изменился. Во всем этом курсе обучения, если не по негибкой прямой, то все же по кривой, я знаю, что стремился к тому столбу Мудрости. А не тем путем, которым идет толпа «философов», которые, ошибочно поддавшись трудностям словесной хитрости или ловушкам расспросов, плетут и переплетают не что иное, как хитроумную нить споров. Они зацикливаются на словах или заблуждениях, проводят все свое время на подступах к философии и никогда не видят ее внутренних святилищ. Они считают философию источником удовольствия, а не лекарством, и превращают самый серьезный инструмент жизни в какую-то игру пустяков. Кто из них следит за моим характером? Кто усмиряет свои эмоции? Кто ставит конец или предел страху, кто – надежде? На самом деле они настолько уверены, что все эти вещи не направлены на Мудрость, что думают, что те, кто занимается этими вещами, делают что-то другое или вообще ничего не делают. И если вы посмотрите на их жизнь или суждения, то даже в самом сброде вы не найдете ничего более нравственно грязного, что касается жизни, и ничего более глупого, что касается суждений. Как вино, для которого нет ничего полезнее, для некоторых является ядом, так и философия для тех, кто злоупотребляет ею. Но у меня другая идея: постоянно поворачивая свой корабль от грубости софистики, я направляю все паруса к одному порту – спокойному разуму. Я хотел, чтобы эти книги были главным доказательством моей учености, без обмана. Но на самом деле, утверждают другие, древние делают то, что делаете вы, лучше и богаче. Я признаю, что некоторые вещи они делают лучше, но отрицаю, что все они делают лучше. Писать о характере или эмоциях выборочно, вслед за Сенекой и божественным Эпиктетом, по моему мнению, у меня не хватает духа и смелости, но если я пишу о вещах, которых они даже не касаются, а я уверенно утверждаю, что никто другой из древних этого не делает, то почему люди презирают меня и почему они не соглашаются? Я искал избавления от общественных бед. Кто делал это до меня? Пусть исследуют тему или расположение: они признают, что это моя заслуга. А что касается самих слов, то уместно сказать: в нас нет недостатка, чтобы мы шли к кому-то просить милостыню. Наконец, пусть они знают, что я написал много других вещей для других, но эта книга – прежде всего для меня: другие были для моей репутации, а эта – для моего здоровья и безопасности. То, о чем когда-то кто-то остроумно написал, я провозглашаю искренне: «Мне достаточно нескольких читателей, достаточно одного, не достаточно ни одного». Я лишь прошу, чтобы тот, кто возьмется за эту работу, посеял в себе семя понимания, как знающего, так и прощающего. Так что, если я случайно где-нибудь оступился в вопросах провидения, справедливости и судьбы, особенно при попытке подняться выше, пусть люди простят меня, потому что с моей стороны нет ни злого умысла, ни упрямства, а только человеческая слабость и тусклость. В конце концов, позвольте мне учиться у них: Я добьюсь того, что никто не будет так быстро давать советы, как я, чтобы измениться. Остальные пороки я не отрицаю и не умаляю в своей натуре, но упрямство и стремление к ссорам я искренне презираю и стараюсь искоренить. Процветайте, дорогой читатель. Пусть это произойдет с вами отчасти благодаря этой книге.

Песня в чистом ямбическом стиле Яна ван дер Доса из Нордвика своему другу Юстусу Липсию, большая часть липсианских аргументов, охватывающая всю работу Липсия по частям, как бы перескакивая с одного на другое.

Кому мы посвятим эту новую песню?

Для кого это стихотворение недавней давности?

Для тебя, Липсий? Ну, клянусь Геркулесом, серьезно,

Тебе, говорю, тебе, о жемчужина

Моя, и всех, кому дано обладать хорошим умом И толикой мозгов,

Чья левая грудь бьется, как правая,

Носящая образ бога.

Примите же эту ямбическую оду, посвященную вам,

Примите эту поэму нового урожая.

Стихотворение, посеянное и в то же время созданное только по вашему велению и поддержке.

То, что я когда-то, слишком долго, осуждал ваше молчание, является для меня источником стыда и сожаления.

И пусть справедливый бог Юпитер никогда не допустит.

чтобы из этого огня страсти

меня удерживает недостаток энергии,

чтобы обещание, данное устами Липсия.

я действительно не выполнил. Пусть непостоянство такого рода

Держись подальше от моего обещания.

Сгинь, кого трижды повторенные слова радуют,

Полные обмана.

Этому нас не учит и липсианский стиль,

С которым мы едва ли равны в остроумии

И знаньям; но по взаимной доброй воле

И благоговение – вот то, что нам следует делать.

И это достаточная похвала; тот, кто ищет большего, не имеет ни сердца, ни лица.

Мне достаточно войти в твой храм.

И сокровенные тайны доброго ума

Вновь обретенные познать, с тобою во главе:

И на камне твоей силы

Пробудить сердце мое, и перед любой опасностью не трепетать.

О похвальная настойчивость ума!

О учение, к которому стоит стремиться!

Как приятно по двору Лангиуса

гулять! Как сладко, о, в то же время

Сидеть рядом с вашими словами;

Твои и того, кого ты заставляешь говорить! И сопровождать тебя в сад!

Как из цветущей беседки,

Приятно отметить ряды цветов и всевозможных растений.

На которые можно посмотреть широко открытыми глазами.

А редкие семена из Нового Света

За которыми нужно следить зорким носом!

Благословенный запах, пробуждающий все ароматное

Своей приятностью.

Можно ли среди этих цветов и трав

Тому, кто нуждается в отдыхе

(Чтоб ум освободился от бед.

на время) отдохнуть?

Да: и не только это (с согласия хозяина).

Но даже с фруктами, чтобы наполнить

Колени и обе руки, и сорвать один ногтем

И поднести к носу.

Что? Ты хочешь сплести гирлянды и

венки?

Для этого, вот, есть полный выбор для тебя,

По вашей прихоти

Тимьян, или, если хотите, розы, или майоран.

Подойдите и посмотрите, как велико здесь великолепие!

Какой порядок! Как все лежит на своих местах.

Посажено в клетчатом узоре?

Восхищаться ли мне искусством хозяина или красотой места?

этого места, я не могу решить.

Я не могу не поражаться, глядя на каждое из них;

Но талант мастера – тем более,

которому дано изобиловать столькими остротами,

Кому дано руководить этим собранием,

И в чьей власти было спасти больные сердца,

И целебными снадобьями

их радовать. Эти лекарства, смотрите, их управитель Липсий

С новым мастерством дарит вам.

Чтоб ты знал, откуда дерзкая сила сердца

Готовиться должна; и откуда праздность твоя

Приходит и тошнотворная слабость чувств.

Ты можешь познать с уверенностью.

Два источника всех благ и зол;

Мнение и добрый ум.

Последний – огненная веточка небес, и от Духа

Он берет свое начало.

Что же это такое? Не бог ли, посеянный в ничтожном человеке?

Через образ самого Бога?

Тот, кто слушает это, над всеми аппетитами

Как победитель должен слушать.

Но другая часть, а именно мнение

Полная фантазии, к телу

(Из которого оно было посеяно) цепляется, обремененная чувствами,

Вечно застревая в тяжелой

грязи: сожаление – его постоянный спутник;

Блуждает, пьянствует, непостоянен.

Человеческое ничтожество, пыль, тень, мечта,

Как долго ты будешь колебаться, связанный узами мнений?

Как долго ты будешь испытывать восторг, боль,

Страх и желание будут терзать твою грудь?

Лежишь ли ты на дне? И хочешь ли ты стоять прямо?

Поднять голову над толпой?

Созерцайте подходящие очистительные обряды,

очистительные, с помощью которых над облаками и ветром

Ты сможешь летать:

И желаешь ли ты, чтобы то, что гложет твое сердце внутри

Чтобы убить тебя и отправить на гибель,

Или чтобы в сердце было тихо, а в доме – досуг,

Вдали от враждебного боя,

Где вы можете прославиться активным досугом?

(О необычное занятие!)

В этот сад Лангиуса, или Липсия,

Ступайте, если вы мудры.

Нужна ли вам стена, цитадель или щит,

чтобы отгородиться от надежд и страхов и противостоять силе желаний?

Будь уверен, что в своем отношении и действиях ты остаешься верным, а твой разум обращен к богу,

То есть к истоку самого себя.

Как долго слабость плоти будет досаждать

для вас, и будете ли вы волочиться за образом пустой суеты, которую неопытные считают важной?

Вот Липсий – ваш лидер:

Вы должны следовать за ним. Но для чьей пользы, скажете вы?

Подождите: чтобы в беспорядке вы наслаждались

отдыхом; и в одиночку, среди вооруженных людей,

вы ходите без страха.

На что тебе здесь жаловаться? Судьба ли тянет вас?

Божье провидение?

Следуй за ними: зачем ты бежишь напрасно

Бунтарь против своего хозяина и самого себя?

Почему ты отказываешься, негодяй? Покорись времени

и богу. Перемены – бремя

всех вещей. Ты видишь, как эти гибнут

внезапно, и в то же время появляются новые.

Они предупреждают вас о необходимости подчиниться,

Многочисленные трупы разрушенных городов,

Которые прежде казались поражающими столбы

Неба своей вершиной.

Где теперь она, привыкшая отдавать приказы царям,

Надменный город семи холмов?

Где Микены? Где прославленный город Агенор?

Коринф, Аргос, Илиум?

Посмотрите на малое и великое, на самое высокое и самое низкое:

Ничто не вечно под небесами.

Первая книга

Глава 1

Предисловие и введение. А также жалоба на проблемы бельгийцев.

Несколько лет назад, когда я ехал в Вену (Австрия), спасаясь от бед своей страны, я заехал, не без помощи бога, в город эбуронов, который находился недалеко от дороги и в котором у меня были друзья, которых я побуждал посетить как вежливостью, так и искренней любовью. Среди них был Каролус Лангиус, лучший и самый ученый человек среди бельгийцев (я говорю это без намерения обмануть или скрытых мотивов). Он принял меня с гостеприимством, сочетавшимся не только с доброй волей и общением, но и с такой беседой, которая в любое время полезна и даже полезна для здоровья. Ведь он был тем человеком, который открыл мне глаза, смахнув облако некоторых привычных представлений. Именно он указал мне прямой путь, по которому, говоря словами Лукреция, можно достичь тех «безмятежных храмов мудрых, возвышенных ученостью». Когда мы гуляли во дворе под жарким полуденным солнцем (был уже июнь), он, как водится, весьма учтиво спросил о моем путешествии и его причинах. Когда я свободно и искренне рассказал о бедах бельгийцев, о высокомерии командиров и солдат, я добавил в конце, что еще одна причина была названа мною в качестве предлога, но это была самая личная причина моего отъезда. «Ибо кто же, Лангиус, – сказал я, – может больше переносить эти беды с таким сильным и железным духом? Нас уже столько лет, как ты видишь, швыряет прилив гражданских войн, и нас не гонит только один ветер смут и восстаний. Дорожу ли я миром и покоем? Его нарушают грохот и лязг оружия. Сады и поля? Солдат и убийц гонят меня в город. Поэтому я решил, Лангий, оставив эту жалкую и несчастную Бельгию (да простит меня дух моей родины), сменить, как говорится, «землю на землю» и бежать в какое-нибудь место на земле, где я не услышу ни дел, ни имени Пелопидов. «Так ты оставишь нас, Липсий?» – спросил он. «Покинуть вас?» Я ответил: «Нет, скорее этот образ жизни. Ибо какое убежище есть от этих бед, кроме бегства? Ибо я не могу смотреть на эти вещи и переносить их каждый день, Лангий: У меня нет стальных доспехов вокруг сердца». Лангий вздохнул и сказал: «Хрупкий юноша, что это за мягкость? Что за намерение искать безопасности в бегстве? Твоя родина кипит и бурлит, я согласен, но какой регион Европы не кипит в наши дни? Вы могли бы воистину пророчествовать эту аристофановскую строку:

«Зевс, громящий высокие пределы, низложит высокие пределы».

Следовательно, не от родины надо бежать, Липсий, а от своих эмоциональных реакций. Наша душа должна окрепнуть и сформироваться, чтобы у нас была тишина среди беспорядков и мир посреди зоны боевых действий“. Я сказал, довольно грубо: „Но этих вещей следует избегать, Лангиус. Ведь, несомненно, слух о зле оказывает более легкое воздействие на душу, чем его вид. Более того, мы сами в то же время будем недосягаемы для оружия, как говорится, и для пыли битвы. Разве вы не слышите, как мудро предупреждает нас Гомер,

За пределами досягаемости оружия, чтобы кто-нибудь не добавил рану к нашим ранам.

Глава 2

О том, что не следует отправляться в путешествие за границу из-за телесных болезней. Путешествие – это симптом, а не лечение. Разве что в каком-то банальном и первоначальном порыве чувств.

Лангиус слегка кивнул головой и сказал: – Я бы предпочел, чтобы ты прислушался к голосу мудрости и разума. Ибо эти тучи и туманы, которые тебя окружают, происходят от тления мнений. И поэтому, говоря словами Диогена, «тебе нужен разум или веревка на шее», тот луч света, который может осветить тьму твоей головы. Послушай, ты собираешься покинуть свою родину, но скажи мне, когда ты покинешь ее, не убежишь ли ты и от самого себя? Будь осторожен, чтобы не случилось обратного и ты не носил в своей груди источник и топливо для своей собственной проблемы. Как больные лихорадкой беспокойно ворочаются и иногда меняют постель в тщетной надежде на облегчение, так и мы тщетно меняем землю на землю по той же причине, а именно по причине нашего нездорового ума. Ибо это признак болезни, а не лекарство от нее, признание внутреннего огня, а не лекарство от него. Мудрый римлянин изящно выразился: ничего не терпеть долго – отличительный признак больного, равно как и использовать перемены как лекарство. Поэтому предпринимаются длительные путешествия, бродят по дальним берегам и то в море, то на суше подвергают свою неустойчивость испытанию, нетерпеливо ожидая, что будет дальше. Таким образом, вы убегаете от проблем, но никогда не избегаете их. Как ту лань у Вергилия, пастух стрелами пронзил ее, беспечную, издалека, среди критских лесов… она бродит по лесам и диктейским рощам… бродит напрасно, потому что, как добавляет тот же поэт, из ее бока вонзается смертоносное древко: так и вы, глубоко пораженные оружием эмоций, не отбрасываете их, а переносите с собой. Тот, кто сломал бедро или руку, просит не колесницу или лошадь, а хирурга: какая глупость с вашей стороны – желать вылечить себя от этого внутреннего удара, бегая и передвигаясь? Ведь это, конечно, твоя душа больна, и вся эта внешняя слабость, безнадежность и вялость проистекает из одного источника – из того, что твоя душа больна и томится». Вождь отбрасывает свой скипетр и свою божественную часть и опускается так низко, что охотно служит своим собственным слугам. Скажите мне, что даст это место или этот шаг? Разве что есть какое-то место, способное уменьшить ваши страхи, умерить ваши ожидания и искоренить порочную болезнь, которую мы так глубоко проглотили. Но такого места нет даже на Островах Благословенных. И все же, если он есть, покажите его нам, и пусть мы все отправимся туда в строю. «И все же движение и перемены, – скажете вы, – имеют свою силу освежать, и ежедневное созерцание новых и новых обычаев, людей и мест возвышает опустившуюся душу». Липсий, вы ошибаетесь. Ибо, говоря о том, как обстоит дело на самом деле, я не столько пренебрегаю путешествиями, сколько не наделяю их властью над людьми и их эмоциями. Скорее, они обладают некоторой силой, но лишь достаточной для того, чтобы устранить мелкие неприятности и тошноту души, а не болезни, которые проникли глубже, чем может достичь любое внешнее лечение. Песни, вино и отдых часто излечивали первые зачатки гнева, печали и любви, но они никогда не излечивали болезнь, которая пустила корни и закрепилась. xx То же самое верно и здесь: путешествие, возможно, излечит некоторые поверхностные слабости, но не излечит настоящие. Ведь те первоначальные импульсы, которые в какой-то мере исходят от тела, все равно остаются в теле или на самой поверхности, на коже, так сказать, души, и поэтому нет ничего удивительного в том, что их стирают губкой, какой бы нежной она ни была. Но не так обстоит дело с неизбывными эмоциями, чье место или, скорее, владычество находится в самом разуме души. Хоть ты странствуй долго и далеко, хоть ты обойдешь всю землю и море, никакое море не смоет их, никакая земля не похоронит их. xxl Они будут следовать за тобой, и «темная забота будет сидеть позади всадника», а также пешего солдата, по выражению поэта. Когда кто-то спросил его, почему путешествия не приносят ему особой пользы, Сократ ответил: «Знаешь, ты не оставляешь себя позади». Я говорю примерно то же самое. Где бы вы ни нашли убежище, с вами будет ваша испорченная и развращенная душа, а это не самый лучший спутник. Если бы это был только спутник! Я боюсь, что она скорее лидер, потому что ваши эмоции будут не следовать за вами, а скорее тащить вас.

Глава 3

Истинные болезни души не устраняются и не уменьшаются этим средством: напротив, они вновь вспыхивают из-за него. Душа – это то, что в нас болеет: средство от нее нужно искать в мудрости и постоянстве.

«Путешествия не отвлекают нас от действительно плохих вещей», – утверждаете вы, – «Вид полей, рек и гор не выводит вас за пределы ощущения вашей боли». «Они могут отвлечь и вытеснить вас, но не надолго и не к добру. Как недолго радует глаз картина, даже исключительная, так и все это разнообразие новых людей и мест, которые вы видите, пленяет нас своей новизной, но лишь на короткое время. Это отдых от бед, а не бегство: путешествия не снимают оковы боли, а ослабляют их. Как может радовать меня кратковременное видение света, когда вскоре я буду заключен в еще более тесную камеру? Так оно и есть. Все эти внешние удовольствия опутывают душу и под видом радости причиняют еще большую боль. Как несильное лекарство не удаляет вредное вещество, а перемещает его, так и пустой восторг возбуждает и усиливает в нас поток желаний. Душа не может долго блуждать вдали от себя: даже если она не желает, ее вскоре загоняют обратно домой, в старый общий шатер. Сам вид этих деревень и гор вернет вас мысленно в вашу страну, и посреди этих радостей вы увидите или услышите что-то, что возобновит болезненные ощущения. А если вы и обретете на мгновение покой, то это будет похоже на короткий сон, и вскоре, когда вы проснетесь, у вас будет такой же или даже больший жар. Ведь некоторые желания растут, когда их прерывают, и набирают силу после паузы. Поэтому отбросьте эти пустые вещи: это не лекарства, а вредные яды. Примите вместо них истинные и суровые средства. Вы меняете солнце и почву? Вместо этого измените свою душу, которую вы продали эмоциям и отстранили от ее законного хозяина – разума. От разложения разума происходит эта безнадежность, от его осквернения – эта вялость. Лучше было бы изменить душу, а не местоположение, и добиться не того, чтобы вы оказались в каком-то другом месте, а того, чтобы вы стали каким-то другим человеком. Сейчас вы горите желанием увидеть плодородную Паннонию, уверенную и сильную Вену, Дунай, царя рек, и множество чудесных и новых вещей, которые жадно пьют те, кто о них слышит, xxlv но насколько лучше было бы, если бы вы имели подобный импульс и желание мудрости прямо здесь? если бы вы нашли путь в плодородные равнины души? если бы вы исследовали источники человеческих бед? если бы вы построили цитадели и укрепления, с помощью которых можно было бы защищаться и отражать нападения желаний? Вот истинные средства от вашей болезни: все остальное – бинты и припарки. Твой отъезд не принесет тебе радости, как не принесет радости и то, что ты «избежал стольких аргивских городов и бежал сквозь толпу врагов». Врага ты найдешь в себе, в самой глубине (он ударил меня в грудь). Какая разница, в какое мирное место вы попадете? Вы принесете войну с собой. Какое мирное место? Сборище вокруг вас, нет, на самом деле они внутри вас. Ибо ваша раздираемая противоречиями душа борется и будет бороться с самой собой всегда, желая, избегая, надеясь и отчаиваясь. И подобно тому, как те, кто от страха поворачивается хвостом, незащищенный и обращенный лицом к опасности, подвергают себя ей еще больше, так и те странники и неофиты, у которых никогда не было борьбы с эмоциями, а только бегство от них. Но ты, юноша, если послушаешь меня, останешься и укрепишься в борьбе с этим врагом, горем. xxvl Прежде всего тебе нужно постоянство: победителем становится тот, кто сражается, а не бежит.