скачать книгу бесплатно
Говорила по-русски она совершенно без акцента.
– Вы из России? – спросила ее как-то Садовникова.
– Из Советского Союза.
– А откуда?
Дама не ответила.
– Давно здесь живете?
– Пятнадцать лет.
– Замуж вышли?
Последний вопрос также остался без ответа. Она вообще была неразговорчивой.
Демонстративно неразговорчивой.
Женщина помогла Татьяне выйти из ванны, подала простыню и беззвучно растворилась в служебном помещении, которое отделяла от ванной пластиковая шторка.
Татьяна думала, что будет скучать в санатории в одиночестве, без общения, но ожидания не оправдались – ей оказалось хорошо с самой собой.
Вечерами усердно плавала в бассейне, накручивала круги.
Бродила по улицам городка, заходила в магазинчики.
Гуляла по лесам, окружавшим город, – отчего-то это оказалось совсем не страшно, может, потому, что параллельными и встречными курсами постоянно бродили собаковладельцы и любознательные туристы, раскланивались с нею.
Сходила на концерт местного симфонического оркестра – оказался очень приличным.
Съездила на экскурсию в близлежащий замок.
А поползновений со стороны бандоса Николая больше не последовало. Но не потому, что он отступился. Такие мужики обычно от своих целей влегкую не отказываются. Однако уже на следующий день после приезда, прямо в обед, Садовникова с некоторым удивлением (а также облегчением – но и толикой огорчения) увидела, что оба татуированных, бритых, жесткоглазых мужика сидят за столиком в компании двух дам – каких-то новеньких. Женщины были, судя по виду, русскими (или, может, жительницами Украины, Казахстана, Израиля). По преобладанию в одежде мохера следовало заключить, что они все-таки скорее из провинции, по возрасту ближе к сорока. Одна щеголяла в сверхкороткой юбке, неприличной для ее лет, другая выставляла вперед и впрямь внушительную грудь, размера примерно пятого. Женщины эти на мужичках своих повисали, вечно их оглаживали и с ними кокетничали – из чего Таня сделала вывод, что они явно НЕ приходятся им женами. Да и по возрасту никак на роль спутниц жизни не годятся – ведь обычно нашенские деловые люди или держатся за своих старых верных супружниц, или находят совсем уж юных, двадцатилетних моделек с подкачанными губками. Эти две были ни то ни се – какой-то промежуточный вариант для курортного перепихона. Но когда Татьяна столкнулась за ужином с Николаем (в этот раз непредусмотренно) лицом к лицу (а на его руке висла та, что с грудью), он всем своим видом просигнализировал: мы незнакомы, – и они, оба-два, гордо прошли мимо. Ну, незнакомы так незнакомы, не очень-то и хотелось.
А девицы прямо-таки таяли от пятизвездной роскоши – обстановки, еды и ласкового обслуживающего персонала. В бассейне Садовникова видела, как они вчетвером со своими мужичками оккупируют теплую ванну джакузи – сидят там часами, булькают, трутся, и под водой, и над, своими телесами. Или вместе доходят до красного каления в сауне, а потом с визгом и матерком обрушиваются в ледяную купель. Объедаются роскошными пирожными в баре. Усаживаются все вчетвером в «Мерседес» и куда-то отправляются – на прогулку или в казино.
Потом, когда случилось убийство – а Таня верила, что произошло именно убийство, – она задним числом пыталась анализировать происшедшее. И понять, при чем тут девахи. И выходило – вроде бы ни при чем. А может, при чем?
Николай со своим спутником проживали на том же шестом этаже, что и Татьяна. Она и того, и другого встречала в коридоре. Девиц поместили на последнем, седьмом этаже – где и комнаты поменьше, и потолки пониже – в одном номере на двоих. Но основное время шалавы, конечно, с мужичками ошивались. Пару раз Садовникова их взвизги и заливистый смех через двери слышала.
А однажды, когда проходила по коридору, из номера Николая вдруг вынырнул неизвестный – в серой водолазке, черной куртке. Молодой, по виду вроде нерусский, скорее на чеха похожий. Хозяина комнаты, равно как и его девицы, рядом не наблюдалось. Завидев Таню, мужик в черном сделал лицо кирпичом и, отвернувшись, быстро прошел мимо.
Кто это был? Вор? Шпион? Разведчик из группы скрытого наблюдения какой-нибудь спецслужбы? Представитель конкурирующей фирмы?
Что он делал в чужом номере в отсутствие хозяина? Так и осталось невыясненным. Не будешь же подходить к Николаю, ябедничать и выспрашивать. Или сообщать гостиничному менеджменту.
Еще одна странность. Однажды Татьяна вечерком все-таки собралась в ночной клуб при гостинице – надо же использовать хоть когда-нибудь флаерсы на «Кир», которые подарили при заселении. Тем более живую музыку в тот вечер обещали, джазовую группу. «Пойду посижу у стойки, с барменом поболтаю, может, с кем-то более перспективным все-таки познакомлюсь, чем лысеющий бандит».
А в баре с удивлением увидела, что за столиком сидит Николай – в одиночестве, в том смысле, что нет рядом с ним его вечного спутника или же визгливых шалав. Но! Подле находится тот самый пожилой подтянутый мужик, похожий на советского директора или секретного конструктора. И тоже в одиночестве, без мымры своей, на жабу похожей. Вот уж, казалось бы, какая может быть связь. Но тем не менее! Сидят за водкой – или другими прозрачными рюмками – и что-то тихо-тихо перетирают, голова к голове. Увидели оба Татьяну, узнали ее, слегка отпрянули друг от друга, однако даже здороваться с девушкой не стали, сделали вид, что незнакомы. И довольно скоро ушли, причем платил за обоих бандос.
А вот еще случай, вызывающий подозрения. Кабинеты, где проводят процедуры, в отеле были сделаны не с глухими стенами до самого потолка, а с воздухом в самом верху – непонятно, для чего так, может, чтобы клиенты с обслуживающим персоналом всякими глупостями за закрытыми дверями не занимались. Короче, тем, кто ожидает своей очереди в коридоре, все, что творится в кабинетиках, слышно.
Процедуры в отеле всегда начинались минута в минуту, и гиперответственная Татьяна старалась чуть заранее приходить, чтобы не заставлять себя ждать. Вот и в тот раз явилась к кабинету массажа минут за семь. И там, внутри, слышит, тарарам. То есть отдельных слов и фраз не разобрать, но по общим интонациям понять нетрудно – ругаются. Причем не по-базарному, по-женски, когда сто слов в минуту, а внятно, размеренно, по-мужски. А потом дверь распахнулась, на пороге появился Николай и бросил внутрь кабинета отчетливо угрожающее: «Гляди, я тебя предупредил!» Потом увидел Таню, которая смиренно ждала своей очереди в тапочках и халатике, но не смутился, осклабился только и мимо прошел.
Садовникова, как раз ее черед был, умирая от любопытства, прошла к массажисту. Глядит, а тот – украинец Илья из Львовской области – в буквальном смысле ни жив ни мертв. Одновременно весь красный и потерянный, не знает куда глаза девать.
– Что случилось? – задала естественный вопрос Садовникова.
А тот бормочет:
– Ничего, ничего, все хорошо…
Уж как только девушка к нему ни подъезжала, стараясь выяснить, что произошло, никак Илья не раскололся – ни рассказом, ни намеком. А там ведь все, что угодно, могло быть: банальный рэкет, или нарушение правил паспортного режима (со стороны Ильи, конечно), или амурные какие дела – в том смысле, что, может, массажист к сисястой подруге бандоса недостойное влечение проявил, а бандос теперь за нее заступился.
Потом в один прекрасный день шалавы, прибывшие навестить Николая со спутником, исчезли. Татьяна даже наблюдала печальный момент расставания.
К «Мерседесу» с чешскими номерами подошли трое: две девицы и молчаливый лысеющий спутник Николая. Девки печально тянули два чемодана на колесиках. Мужик помог загрузить их в багажник, сел за руль. Дамочки погрузились на заднее сиденье. Вид обе имели потерянный и до последнего печально оглядывались – особенно та, что с грудью, с которой возился Николай. Но сам Николай так и не появился, не попрощался. То ли впрямь занят был, то ли ниже своего достоинства посчитал тетеньку не то что в аэропорт, а хотя бы до машины проводить.
И в тот же самый день Татьяна увидела совсем иную картину – но, возможно, с первой связанную.
Дело было после обеда – самое время для прогулок по городу, пробежки по магазинам, пития пива.
Да! Как же в Чехии, пусть даже на лечении ЖКТ, обойтись без пива!
В «Колизеуме» пивасик подавали так себе – только бутылочный и всего одного сорта. Поэтому постояльцы обычно оттягивались в городе – кто где. Наблюдательная Садовникова выбрала для себя кафе на главной пешеходной улице под названием Почтовая. Заметила, что там в основном не туристы сидят, а местные. И даже среди бела дня посетителей полно. Зашла, попробовала – и пенный напиток действительно оправдал самые сладкие ожидания. Говорили, его туда в танках прямиком из Пльзеня завозят, потому и вкусным таким хмельное пойло оказалось.
И вот именно там Татьяна опять столкнулась с Николаем. В сущности, в случайных встречах в самых разных местах ничего странного в Кенигсбаде не было. Городок-то маленький. Садовникова то и дело нечаянно сталкивалась с пациентами санатория, которые в столовой и на процедурах примелькались. То со столичными девчонками – те две: худая-злая плюс полная-рыхлая – парой фраз перебросится. То мадам, что похожа на жабу (супруге «секретного конструктора»), поможет по-английски в обувной лавке изъясниться. Но почему-то особое внимание она обращала на бандосов и их спутниц – это пригодилось потом, задним числом, когда главного из них убили – Татьяна верила, что убили.
Так вот, время потихоньку шло к ужину. За окнами темнело. Таня заказала кружку пльзеньского резаного, то есть смешанного темного и светлого, и на закуску «пивные тычинки» – по вкусу что-то вроде отечественных сушек с солью; только в Чехии мучные изделия были не в виде мини-бубликов, а тонкие и длинные, как хлебные палочки. Сидела, прихлебывала пивко, хрустела. Думала, что жизнь удалась и никто ей, кроме себя самой, не нужен. Сейчас, в данный момент. А когда кто-то понадобится, она его возьмет.
Когда допила и рассчиталась, вдруг увидела, как в ресторанчик входит Николай – вот прям без него никуда! Татьяну не замечает. Подходит, не снимая пальто, к одной из дам, сидящих за барной стойкой. Та встает, а он немедленно подает ей плащ «Берберри». Женщина того же возраста, что и он – пятьдесят плюс. Вся ухоженная, аж до скрипа. Кожа на лице натянутая-подтянутая. В ушах и на пальцах бриллианты. Кофточка «Шанель», кашне, как и плащ, тоже «Берберри». И как-то Николай вокруг дамы – очень нехарактерно для его типажа и даже странно – крутится, лебезит, что ли.
«Все ясно, – усмехнулась про себя Таня, – вдруг нагрянула жена».
Парочка вышла из кафе, а спустя минуту – Садовникова тоже.
Особого выбора, куда пойти в Королевских Варах, нет. Маршрут большинства известен, особенно перед ужином: вдоль речки Теплой, к колоннаде, где бьют из-под земли двенадцать источников разной ядрености и температуры, а курортники сосредоточенно к ним припадают.
Почти стемнело. Прохожих на улице было мало. Шедшие впереди Николай с пожилой особой общались явно на повышенных тонах. До Татьяны, следовавшей сзади, доносились отдельные слова и базарные (со стороны дамочки) интонации.
– Ты опять за свое взялся?! – долетел ее визгливый вопрос.
Мужчина проговорил что-то успокаивающее, однако дама взорвалась. До Садовниковой донесся ее громкий площадной мат.
– А ну заткни свое хлебало! – гаркнул Николай.
Дама не унималась. Редкие прохожие – в основном русскоязычные туристы – прекрасно понимали все оттенки «великого-могучего» в исполнении дамочки и боязливо сторонились, проскакивая зачумленное место. Кавалер, болезненно ощерившись, гаркнул матом в ответ – однако женщина не унималась. Тогда он схватил ее за плечи и мощно тряхнул. Она вырвалась и со всей силой и злостью залепила ему пощечину. Но мужчина терпеть не стал. Рыцарский закон – не поднимать руку на слабый пол – он явно не усвоил. Его ответ оказался не пощечиной и даже не оплеухой, а настоящим боксерским ударом – точно под глаз фифы. Она отлетела, да так, что чуть не упала.
– Будь ты проклята, сука! – прорычал мужчина, развернулся и зашагал прочь, не глядя на униженную и пострадавшую. А та как-то сразу притихла и зарыдала, схватившись обеими руками за лицо.
– Извините, может быть, вам помочь? – бросилась к ней Татьяна, но та злобно гаркнула:
– Иди ты к черту!
От подобного приема Таня отшатнулась. «Да ну ее к богу в рай, а то еще придумает чего и меня к своему драгоценному приревнует!»
…Зато несколько дней спустя, когда Николая убили – а Садовникова была уверена, что произошел не несчастный случай, как полагали все вокруг, а именно убийство, – этот эпизод, эта ревность со стороны законной половины легли в Татьянину копилку в виде еще одной возможной версии, кто и почему мог с мужчиной расправиться…
Итак, дела бизнеса – и тот серый молодой человек, что выходил из комнаты Николая.
Или «секретный конструктор», с которым они сговаривались в ночном клубе.
Или массажист Илья, который за что-то мстил.
Или обезумевшая от ревности супруга.
Или, может, кто-то еще?
* * *
Но покуда убийство не совершилось – да Таня, как и прочие постояльцы «Колизеума», даже подумать о нем не могла, – она продолжала наслаждаться процедурами, минеральной водой, прекрасной пищей, прогулками, сном. Все болезненные ощущения в области живота, которые начали беспокоить ее в Москве, куда-то благополучно исчезли. Спалось хорошо, настроение было прелестным, на подъеме.
Единственное, что начало слегка досаждать, – недостаток общения. Русские тетеньки на излечении в основном вели разговоры о своих болячках, а также методах пластической и лазерной хирургии. Девчонки, худая-злая и полненькая – как оказалось, маркетологи из крупной московской фирмы, – съехали. Обслуживающий персонал знал русский язык строго в соответствии со своими функциями, ни больше ни меньше. Если доктора объяснялись свободно и сносно, то сестрам хватало уровня: «Поднимите руку» или «Ложитесь».
С девчоночкой на ингаляциях, поклонницей Кинга, Таня болтала по-английски. Обсудили все того же писателя, мастера саспенса, но на этом знание литературы, что современной, что американской, что вообще, у девчонки кончилось. Она даже «Над пропастью во ржи» не то что не читала – не слышала. Пришлось переключиться на обсуждение сериалов – и то медсестра предпочитала ужастики типа «Такие странные дела».
Русская женщина, которая подавала простыни на жемчужных ваннах, языком родимых берез владела в совершенстве. И было в ней что-то притягивающее – хоть и гораздо старше Татьяны, далеко за сорок, и социальный статус явно ниже, и следы чрезмерного увлечения алкоголем на лице, но Садовникова постепенно разговорила ее (помогли и щедрые чаевые). Звали ее Наташа, и оказалось, что живет она здесь, в Кенигсбаде, больше пятнадцати лет. Есть даже своя собственная, не съемная квартира, и она давным-давно гражданка Евросоюза. Про то, есть ли муж, Татьяна даже не спрашивала больше – и так видно, что ее новая товарка одинока. Осведомилась о детях – та односложно ответствовала: «Сын. Взрослый».
– Давайте, может, с вами повидаемся в городе? Посидим где-нибудь в кабачке, пива выпьем?
Наталья даже испугалась:
– Что вы, что вы! Нам не положено встречаться с клиентами.
– А мы никому не скажем, никто и не узнает.
Но вместо ответа медсестра вышла из комнаты, оставив девушку в ванне. И когда процедура закончилась и она вернулась подать простыню, тема не возобновилась. Татьяна, впрочем, была уверена, что разговор продолжится и в следующий раз они сговорятся куда-нибудь сходить.
Но потом мерная санаторная скука вдруг взорвалась. Когда ничто, что называется, не предвещало.
* * *
Принятие минеральных ванн – или «жемчужных», как их для красивости называли – организовано было следующим образом. (Описание здесь последует потому, что это имеет отношение к случившейся смерти – или, как считала Татьяна, убийству.) Все процедуры в отеле производили на цокольном, или подвальном, этаже – в советские времена это место наверняка выспренно называли фабрикой здоровья. Там были бассейн и сауна, помещения для ингаляций, грязей (или парафанго), массажа и лимфодренажа. Принятие ванн, как и все прочее, также было поставлено на промышленную основу. В строго назначенное время клиент-пациент подходил к ряду дверей без ручек и замочных скважин. Ровно по расписанию, секунда в секунду, дверь отпиралась изнутри, и радушная дама в белом халате приглашала: «Пожалуйста!» Обычно в случае ванн это была русская Наташа, но именно в тот раз оказалась какая-то новенькая.
В маленькой комнатке – практически каморке площадью три квадратных метра, с зеркалом, феном, вешалкой и топчаном – полагалось раздеться. Таня обычно спускалась на процедуры в халате на голое тело, поэтому через минуту служительница приглашала ее – через узенький коридорчик – к следующему ряду комнат. Между комнатами этими имелись перегородки, однако не до самого потолка, а вход в каждую отделяла пластиковая шторка вроде тех, что используют в домашних ванных. В комнатке имелась ванна наподобие джакузи, уже наполненная. Медсестра обычно следила, как пациент залезает внутрь, не поскользнется ли, не брякнется. Спрашивала: «Холодно? Горячо? Хорошо?» Если температура устраивала, желала-пропевала: «Приятной процедурки!» – и исчезала принимать других клиентов, готовить-мыть-наливать для них новые ванны.
В этот раз заведенный порядок нарушился тем, что Таня спросила служительницу: «А где Наташа?» – и та буркнула в ответ: «Не работает» – и исчезла, так что Садовникова даже не успела уточнить, что это значит – выходная? заболела? уволилась? – и решила разузнать, когда ванна закончится. Все-таки в той Наташе – немолодой, некрасивой, видимо, втихомолку пьющей и скорее несчастной, чем благополучной, – имелась какая-то тайна, которую девушке хотелось разгадать. И даже, может, пожалеть ее, приласкать.
Откинув голову на резиновую подушечку, Татьяна погрузилась в минеральную воду. Ей предстояло двадцать минут релакса, кайфа, расслабления. Пузырьки минеральной воды приятно щекотали кожу. В отличие от лимфодренажа или грязей, девушка тут не засыпала, а впадала в ласковое полузабытье, нирвану.
Однако в этот раз расслабиться не получилось. Обычно из соседних кабинок и коридорчика доносилось бурление заливаемой в ванну воды, или звуки уборки, или короткие угодливые переговоры персонала с клиентами. А теперь до Тани долетел грубый, напористый, почти захлебывающийся, чей-то обвиняющий монолог. Ни одного слова слышно не было, только интонация – полная гнева, обиды, печали. О чем говорят, также было не разобрать и не определить, на каком языке, но Татьяне отчего-то казалось, что по-русски. И не очень ясно было, чей голос обвиняет – мужской ли, женский. Может, тонкий мужской? Или грубоватый женский? А невидимый человек все бросал кому-то в лицо гневные инвективы, так что Садовниковой даже почудилось на минуту, что идет радиотрансляция из серии «Театр у микрофона», или телевизор вдруг включили, какое-нибудь ток-шоу из тех, где супруги обвиняют друг друга в измене и вот-вот подерутся (и порой дерутся). «Что за ерунда? – подумалось ей. – Никогда ничего подобного в отеле, в высшей степени буржуазном, не происходило! Все обычно мерно, расслабленно. Не хотите ли того-то? А пожалуйте сюда-то. А тут!.. Безобразие, можно сказать! Но интересно».
И в этот момент голос-монолог, взяв верхнюю «фа», вдруг оборвался – и его сменил совершенно дикий всплеск воды, словно в ванну вроде той, в которой лежала Таня, с размаху бросили кита. А потом раздался дикий, режущий слух сигнал тревоги – и тут же топот ног, изо всех сил убегающих по коридору.
Это было уже серьезно. Сигнал бедствия не прекращался. Таня рывком поднялась в ванне. Выбралась из нее. Схватила лежащую на табуретке сложенную белейшую простыню – обычно ее подавала по окончании процедуры служительница. Но сейчас Садовникова, не вытираясь, кое-как прикрыла наготу и выскочила в коридорчик. Звук тревоги доносился из соседней комнатки, и туда уже вбегала совершенно белая, под цвет своего халата, служительница, десять минут назад встречавшая Садовникову. Татьяна бросилась вслед за ней – и вот тут и увидела картину, которая, в полном соответствии с философией экзистенциализма, вызвала в ее памяти и воображении огромное количество связанных с ней эпизодов.
Итак, в минеральной воде, колышущейся в ванне, лежал, совершенно голый, странно выгнувшись и сжимая в одном кулаке шнур с тревожной кнопкой, Николай – ее несостоявшийся ухажер. Лысеющий, бандитствующий, накачанный, с татуировками по всему телу, он был очевидно и неотвратимо мертв.
* * *
У Татьяны с детства имелся своего рода рефлекс.
Когда случалось нечто неприятное, таинственное или просто важное, она первым делом, если это было возможно, звонила отчиму.
И совсем не только потому, что любила его, пожалуй, больше других родственников. Мать, Юлию Николаевну, она, разумеется, тоже очень любила. Но от нее какой может быть в пиковой ситуации толк? Одни охи, вздохи, нотации и увещевания из серии: «Ведь я же тебе говорила». Другое дело – Валерий Петрович. Он, кагэбэшник, полковник в отставке, нелегал, полжизни проработавший за границей, всегда готов был любимой Танюшке если не деятельно помочь, то дать полезный совет.
Но вот только находился отчим в Москве, а Садовниковой не хотелось, чтобы их разговор хоть кто-то в отеле услышал. Поэтому – никакого вотсаппа и прочего фейстайма (для которых, как известно, нужен вай-фай). Придется потратиться на обычную сотовую связь.
Таня оделась в номере и ушла из отеля. В гостинице не происходило никакого хайпа или кипежа, не наблюдалось никаких признаков чрезвычайной ситуации. Так же все благородно, безмятежно, размеренно, буржуазно, как всегда. Никто не бегает, не суетится. В просторном лобби постояльцы сидят за книгами и планшетами. Те, кто предпочитает ранний обед, на галерее пьют воду из первого источника.
Девушка вышла из дверей и специально обошла отель кругом. И тут – ничего экстраординарного. Разве что у заднего крыльца стоит «Скорая помощь», в ней сидит шофер, читает чешскую газету – однако в машине не видно ни медперсонала, ни больных. И никакой тебе полиции, сирен, дознавателей, репортеров. Странно это.
Садовникова вышла с территории отеля и по тихим, пустынным дневным улочкам преодолела пару кварталов в гору. Тут начинался лес, а среди него – ухоженные, обустроенные пешеходные тропы.
За время отпуска по ним было немало исхожено. Сейчас, в первой половине дня, когда во всех отелях городка шли «процедурки», гуляющих явно должно быть мало.
И впрямь, на аллеях и просеках никого не оказалось. Несмотря на январь, лес выглядел по-весеннему: таким Подмосковье предстает в начале апреля – снег лежал лишь пятнами, в самых холодных местах.
Средневековой громадой сквозь полуоблетевшую листву над соседствующими виллами проступало здание «Колизеума». При мысли о том, что она только что в нем видела, Татьяну пробирала дрожь.
Таня уселась на лавочку и набрала номер Валерия Петровича. В Москве около десяти, но Ходасевич – ранняя пташка, наверняка встал.
– Танюшка! – обрадовался старичок. – А почему ты не по вотсаппу? Не хочешь с утра мою толстую старую физиомордию лицезреть? И это правильно. Я сам себя часто по утрянке не хочу в зеркале видеть.
С возрастом Валерий Петрович, который всю жизнь, в силу своей профессии, тщательно фильтровал базар, становился говорлив.
– Просто не хочу, чтоб меня слышали посторонние. Тут случилось кое-что.
– Слушаю тебя внимательно. – Голос полковника в отставке стал озабоченным.
Садовникова старалась построить рассказ, как всегда учил тот же отчим: сначала главное, потом менее важное и в самом конце – детали, которые могут пригодиться.
«Когда ты даешь себе труд собственную историю организовать в виде доклада или рапорта, – назидательно говаривал Ходасевич (и падчерица к нему прислушивалась), – ты прежде всего сам лучше начинаешь понимать происшедшее. Что на самом деле случилось. И возможно, потихоньку осознаешь, почему оно произошло и что или кто за этим стоит».
Сейчас самой девушке в результате организованного рассказа отнюдь не стали понятней причины и подоплека произошедшего, но вот на вопрос, что приключилось, она готова была ответить безоговорочно, хоть про себя, хоть вслух. Поэтому в разговоре с экс-полковником выпалила:
– Валерочка, это было убийство!
