скачать книгу бесплатно
– Вы вчера были в музее? Как вы вошли?
– Дверь была открыта! – заорал Боголюбов. – Служебный вход!.. Я зашел, а эта Евпраксия разгуливала по парку!
– Ефросинья, – машинально поправил Саша. – Это совершенно невозможно. Каждую весну Анна Львовна…
При упоминании этого имени Боголюбов застонал, а Саша продолжал с недоумением:
– …непременно нанимает людей, чтобы обошли забор и заделали все дыры. Так повелось с тех пор, как туристы костер разложили и несколько деревьев погибло, они сгорели. Столетние липы! Музей в пять закрывается, сторож обходит парк, всех просит на выход, и так до утра. В выходные парк закрыт, Андрей Ильич.
Тут он посмотрел на Боголюбова как-то жалостливо и придвинулся поближе:
– Может, вам… показалось просто? Вы когда возле решетки гуляли, во сколько?
– Я не гулял, – выговорил Боголюбов сквозь зубы. – Я видел эту вашу Ефросинью со второго этажа из окна. Это она гуляла по парку!..
Саша засмеялся.
– Ну нет, это невозможно.
Тут Боголюбов вдруг сообразил.
Он вернулся к служебному входу, прошел коридорчик с лестницей, толкнул противоположную дверь и оказался во внутреннем дворе почти перед клумбой.
…Вот так она и зашла. Она просто открыла двери. Видимо, тот, кто ударил меня по голове и чуть не убил, тоже был на улице. По крайней мере в помещении его не было! Он вернулся, застал меня в директорском кабинете и ударил. Или это она ударила, убогая Ефросинья? Боголюбов огляделся, как бестолковая охотничья собака, потерявшая дичь. Следы? Какие здесь могут быть следы?!
Он ворвался в помещение и нос к носу столкнулся с Иванушкиным.
– Я вчера пришел сюда, – сказал он Саше. – Эта дверь была открыта, а ту я не проверял. Я поднялся на второй этаж. Директорский кабинет тоже был открыт.
– Как?!
Боголюбов взбежал по ступеням и вошел в кабинет. Там ничего не изменилось, только не было на столе белого кувшина с первоцветами. Папки с тесемками по-прежнему лежали в несгораемом шкафу. Боголюбов вытащил папки.
– Весь архив у меня в том кабинете, – сообщил Саша, вошедший следом, и махнул рукой куда-то в сторону. – Анна Львовна отдала, когда стала собираться. Какие-то незначительные бумаги у нее остались. Вы личные дела будете изучать? Я принесу.
Но Боголюбову было не до личных дел сотрудников. Он быстро перебирал папки.
Папка с надписью «Ремонт», папка с надписью «Личные дела»… Фанера первой категории!.. Зеленая папка, которую он едва успел открыть, исчезла!
– А зеленая? – беспомощно спросил он у Саши. – Здесь совершенно точно была еще одна, зеленая!..
Саша посмотрел на него и пожал плечами, но спрашивать «в каком смысле?» не стал.
Боголюбов сел в неудобное жесткое кресло с высокой спинкой и еще раз переложил туда-сюда папки.
– Мне нужно увидеть картину, которую подарили Анне Львовне, – сказал он наконец. – Устройте мне это.
– Да я даже не знаю…
– В каких отношениях она была с покойным директором?
Саша немного приободрился. Похоже, за последние полчаса он из нейтральной полосы значительно продвинулся в сторону противника, вот-вот окажется по другую линию фронта!.. Уж очень странно ведет себя новый начальник. Странно и подозрительно.
– Анна Львовна со всеми умела ладить, – сказал Саша и пристроился напротив. На этом стуле сидел Боголюбов, когда его ударили по голове. – И с директором она ладила прекрасно! Он ее уважал и с ней считался.
– Он признавал за ней первенство во всех вопросах?
– В каком смысле?
…Опять, что ты будешь делать?!
– Анна Львовна устраивала выставки, принимала иностранцев, гостей из Москвы и была лучом света в темном царстве, – неприятным тоном перечислил Боголюбов. – С ней все дружили, ее все любили. О том, что в музее до последнего времени был директор, никто и не вспоминал! И его такое положение устраивало?
– Наверное, – ответил Саша. – Я как-то не задумывался.
…Ты врешь, холодно подумал Боголюбов, вот сейчас совершенно точно врешь. Зачем? Что я такого спросил?
– Чем он занимался при ней?
– Да я как-то даже… и не знаю. Он научные работы, кажется, писал. В специализированные журналы. Рисованием увлекался, у него мастерская дома была и телескоп. Телескоп потом родственники забрали. У него дочь взрослая и внуки. В Ярославле живут.
– То есть он отдыхал, Анна Львовна трудилась, и это всех устраивало?
– Похоже на правду. Нет, он ее любил! Ее все любили! Он всегда с ней советовался, никаких серьезных решений без нее не принимал…
…Он принял одно очень серьезное решение, подумал Боголюбов. И ни словом не обмолвился о нем Анне Львовне.
– Если приезжало московское начальство, он старался на Анну Львовну все переложить, да она никогда и не возражала. Так всем было удобнее!.. Она в курсе дела была, а он… не очень. Он отпуск всегда полный брал, и академический тоже. Ему ведь академический отпуск полагался! И получалось, что его месяца по три на службе не бывало.
– Где он был? На курорте?
– Ну что вы, Андрей Ильич! Это из Москвы все повально на курорты едут, там у вас жизнь уж очень утомительная, устаете сильно. А здесь все попроще. Сады да озера. Все на месте отдыхают, так сказать, в родных пенатах.
– Директор в пенатах отдыхал по три месяца?
– Ну конечно! Он рыбак был знатный, с Модестом Петровичем на пару, грибы-ягоды тоже любил собирать. Варенье варил самое лучшее в городе. Да у вас в подполе земляничное осталось, родственники не стали забирать, я вам достану. Сока яблочного полно, у нас тут сады…
– Я варенья не ем.
– Если что-то надо подписать или еще какое-то срочное дело, к нему на дом бумаги приносили, ну и все. Анна Львовна прекрасно руководила, а он во всем ее поддерживал.
…Не во всем, подумал Андрей Ильич. По всей видимости, старый директор тоже врал, только вот непонятно когда. Когда во всем соглашался с Анной Львовной или уже потом?..
– Что держали в зеленой папке? Здесь вчера была зеленая папка, довольно увесистая, я ее видел своими глазами. Какие в ней хранились бумаги?
Саша виновато пожал плечами – он не знал.
В распахнутую дверь постучали костяшкой согнутого пальца, и на пороге появилась Настя Морозова, вид постный.
– Извините, пожалуйста. Саша, Нина хочет домой уйти и просит, чтобы ты подошел.
– Он подойдет, когда я его отпущу, – отрезал Андрей Ильич. – Сейчас мы заняты.
Настя моментально скрылась.
– Зря вы так, Андрей Ильич. Все нервничают и беспокоятся…
– Я тоже нервничаю, – заявил Боголюбов. – И беспокоюсь!.. Где ваш кабинет, куда перенесли весь архив? Проводите меня!
Сашин кабинет, заваленный бумагами, оказался за стеной. Папки, конверты, кипы и кучи бумаг громоздились на столе, на подоконниках и стульях. Боголюбов огляделся. На поиски зеленой папки уйдет месяц, не меньше!.. Впрочем, если ее вчера забрал Саша, ударив Боголюбова по голове, вряд ли она найдется в его собственном кабинете!
Андрей Ильич присел на корточки перед одним из стульев и стал безнадежно перекладывать картонки. От них летела пыль и хотелось чихать.
– Давайте я тоже поищу, – предложил Саша. – Только вы мне скажите, что именно.
– Зеленую старомодную картонную папку с тесемками! В ней были какие-то документы, очень много.
Саша сунул ему под нос одну.
– Не эта?
На папке было выведено «Боровиковский, даты и факты». Боголюбов оттолкнул ее рукой и сел на пол, спиной к стене. В голове у него гудело.
– Давайте отложим зеленые и потом их посмотрим как следует, Андрей Ильич. Так, наверное, быстрее будет…
– Александр Игоревич, я ухожу домой, – объявила с порога Нина. – Я очень плохо себя чувствую. Если понадобится больничный, я вам его предоставлю.
Боголюбов рылся в папках и никак не отреагировал. Иванушкин покосился на него.
– Ну-у-у, – протянул Саша, – иди, конечно, Нин. И не придумывай ты ничего. Не нужны мне никакие больничные…
– Нет, все должно быть по правилам, – отчеканила Нина. – Отныне и навсегда.
– Хорошо бы, – под нос себе пробормотал Боголюбов. – Хорошо, если отныне и навсегда все будет по правилам.
– Я не буду с вами работать, – заявила Нина. – Я хочу уважать себя. Я все равно не смогу выполнять ваши… ценные указания. У меня свои правила и представления. Мне их привила Анна Львовна, и я…
Боголюбов отложил папки и потянул на колени следующую кипу.
– Да вы не трудитесь так-то уж, – сказал он, поднял голову и поморщился, так стало больно в затылке. – Я зафиксировал, что вы меня ненавидите, работать со мной не желаете, будете жить по своим правилам. Окружающие тоже зафиксировали, и достаточно. Вы переигрываете!.. Или у вас в сценарии так написано: девушка Нина отвлекает нового директора своей жгучей ненавистью? Если так, от чего вы меня отвлекаете?
Нина вдруг залилась краской так, что даже уши загорелись, тяжело задышала и выскочила из кабинета. Иванушкин проводил ее взглядом.
– Не нужно сейчас у меня спрашивать, в каком смысле она переигрывает. – Боголюбов не дал Саше рта раскрыть. – Вы же не идиот!.. Она устраивает показательные выступления с самой первой минуты, как мы встретились в «Монпансье» у Модеста. Это видно невооруженным глазом. Она действует согласно сценарию. Кто автор сценария? Ну?..
Саша поднял брови и неловко почесал шею под тесным воротником клетчатой рубашки. Боголюбов мог дать на отсечение свою больную голову, что ему вдруг стало весело. Что такое?..
– А может, она на самом деле… вас ненавидит?
Боголюбов поморщился, перебирая папки:
– Бросьте. Вы все участвуете в заговоре, это очевидно. Каждому определены роли. Ты тихой сапой втираешься ко мне в доверие. Нина каждую минуту заявляет, что она меня ненавидит. Настя Морозова пытается поставить меня в неловкое положение, и желательно публично. Про остальных я пока не понял. Я спрашиваю: сценарий чей?
– Не мой, – быстро ответил Саша.
– Но сценарий есть, – подытожил Боголюбов, и Иванушкин промолчал.
Боголюбов, привыкший действовать методично и со слоновьим упорством, перебрал все папки до единой и, конечно, не нашел той, пропавшей из директорского кабинета, зато, ползая по полу между бумажными завалами, оказался прямо перед мусорной корзиной, стыдливо задвинутой в самый угол.
В корзине лежал привядший букет первоцветов. Этот букет стоял на столе у директрисы, когда Андрей Ильич вчера зашел в ее кабинет.
Выходит, Саша забрал его и выбросил? Интересно, зачем?..
Знаменитый писатель А. С. Сперанский жил на окраине города в старинном особнячке.
Это был именно особнячок с тремя деревянными колоннами, поддерживающими портик, закругленными ступенями широкого крыльца – по обе стороны круглые, чуть взявшиеся зеленеть кусты. На первый взгляд Боголюбов оценил дату постройки примерно началом двадцатого века. Все окрестные дома были самыми обыкновенными, деревенскими, не слишком ухоженными. За заборами брехали и звенели цепями собаки.
Андрей Ильич взошел на крыльцо и постучал в часто переплетенную раму стеклянной двери.
Довольно долго ничего не происходило, и Боголюбов решил, что писателя дома нет. Саша Иванушкин отговаривал его от неурочного визита, утверждал, будто писатель этого не любит, просто терпеть не может, и сопровождать Андрея Ильича наотрез отказался.
Он еще раз постучал, посильнее, и даже подергал хлипкую дверь.
…Должно быть, в этом городе на самом деле не происходит ничего криминального – дверца, как в сказке, сама и откроется, если на нее поднажать хорошенько. И впрямь, должно быть, хулиганствующие элементы всем скопом отбыли в Москву!.. Саша сказал, что им там веселее и простору больше.
– Что вам нужно? – так неожиданно и громко спросили из-за двери, что Боголюбов, собиравшийся уходить, вздрогнул в изумлении.
– Алексей Степанович, я на минутку! Это Андрей Ильич, новый директор музея!..
– Я вас не звал.
– Ничего страшного! – прокричал Боголюбов жизнерадостно. – Я без приглашения явился!..
За дверью подумали.
– Работать не даете, ей-богу…
И дверь распахнулась.
Почему-то Боголюбов был уверен, что писатель Сперанский встретит его в халате с кистями и персидских туфлях. Лицо, представлялось Боголюбову, непременно желтое и отечное, под глазами мешки, перегаром несет так, что рядом стоять нельзя, – по идее, писатель должен в данный момент заливать горе.
Алексей Степанович был в джинсах и футболке, довольно мрачен, но абсолютно свеж, ни перегара, ни мешков, ни даже персидских туфель.
– Проходите. Вон направо, в столовую.
– Да я ненадолго, – неизвестно зачем промямлил Андрей Ильич.
В тесной и темной передней стояли старинная вешалка с перекладиной – за перекладину предполагалось засовывать полы шуб и пальто, чтобы не торчали, – полосатая кушетка и табурет, о который Андрей Ильич немедленно споткнулся. Табурет загрохотал.
