скачать книгу бесплатно
– Ну что ты говоришь, – произнесла она безразлично и устало, и мужчина не смог остановиться:
– Еще бы, из любви к ближнему, – глянул он снизу вверх. – Только странно ты трактуешь слово «ближний». Те, кто рядом, они как-нибудь стерпят широту твоей отзывчивости. Перетопчутся, – с мучительным удовольствием выговорил он.
– Неужели ты все хочешь зачеркнуть?
– А неужели, ты думаешь, я не вижу, отчего все это: и нежелание выйти вот сюда, и там, перед несчастной канавой, – да вообще? Ты уже зачеркнула, уже улетаешь, пошел на взлет наш самолет! – Он скрылся лицом в ладони.
– Ну прости, – Женщина опустилась рядом и отвела его руки. – Просто решила – пусть сейчас, раз суждено. А так… и знать, что ничего этого скоро не станет…
Она дотронулась до его щеки. Он забрал ее руку, вычитывая предначертания жизненных линий, а потом долго поцеловал в углубление ладони. Из кустов раздался писк, хлопанье крыльев, и выскочил пес с птицей в зубах. Две другие, шумно вспорхнув, летели низко над рекой и взволнованно кричали. Пес приотпустил птицу, та забила крыльями, поверив в близкую свободу, но зубы снова вцепились ей в хвост.
– Шегги, не смей! – замахнулся мужчина.
Пес прижмурился и выпустил птицу. Она взлетела, сначала недоверчиво, но потом набрала высоту, оповещая мир радостным вольным криком.
– Это чайка?
– Как мы нелепо выглядим, – очнулся мужчина, увидев со стороны: сам на корточках, и она перед ним, на одном колене, и сел на камень сзади. – Нет, для чайки маловата.
– Может, птенец. Какой хулиган.
Спаниель виновато трусил к ним, мокро шлепая лапами и тяжело дыша свесившимся языком.
– У-у, псина. – Женщина взъерошила ему шерсть на загривке.
Мужчина с замерзшей улыбкой следил за ней.
– Ты исчезаешь на глазах, а я и сделать-то ничего не могу. Как во сне. Или перед смертью.
Она подобрала небольшой оглаженный водой камень и взвешивала его на ладони.
– Я ведь буду знать, что ты – есть. А на самом деле тебя – не будет. Что за глупые слова – «на самом деле». – Словно желая победить иронией то, что не мог одолеть мыслью, он заговорил оживленно: – Вот ведь Магадан какой-нибудь – это реальность. А Париж, ближе раза в три по карте – на самом деле! – несусветная фантастика.
Женщина протянула к нему раскрытую ладонь с камешком, потом сжала и потрясла.
– Так и мы, – сказала она серьезно. – Вроде бы бултыхаемся – любим, страдаем, ненавидим, радуемся, а надоест руке, которая держит, сожмется – и… или разожмется. – Она отбросила камень через плечо. Раздался глухой и явственный всплеск, тут же поглощенный сомкнувшейся тишиной.
Сквозь прорехи туч падали яркие, тревожащие лезвия света. В кустарнике на том берегу сердцевина была юно-зеленой, а вокруг, резко отграниченные лезвиями с неба, льнули к земле мрачные, неспособные оторваться клубы кустов. Но природу не беспокоило такое нарочитое столкновение.
– Скорей бы ты уезжала, что ли. Да, Шегги? – Мужчина уперся подбородком в ладонь и указательным пальцем оттягивал вниз веко.
– Так и не отучила. – Губы женщины дрогнули. – А ты?
Мужчина мгновение смотрел на нее, а потом отвел взгляд.
– Почему? И разводиться не надо.
Он через силу усмехнулся.
– Ну как вдруг оказаться без наших неприятностей и привычных неудобств. И делать-то ничего не захочешь.
Женщина тоже засмеялась:
– Слабо? решиться на такое испытание?
– Какие-то иезуитские склонности в тебе пробуждаются. Примерно так же Иоанн Васильевич предлагал спасти душу Курбского, казнив его.
– И все-таки Курбский смог уехать.
– Оригинальное сравнение. Он – князь… Ну ладно, ладно. Курбский смог. Ты еще Герцена припомни. Только не забудь и то, что в эмиграции он перестал жить – только наблюдал и оценивал.
– Отечественная история, конечно, без тебя захиреет.
– Не история, а историческая наука, – не удержался он.
С другого берега донеслась музыка чужого веселья. «Мой адрес – не дом и не улица», – бойко шпарили сплюснутые голоса.
– Тут ты, безусловно, очень нужен. Статьи ценят так, что выдерживают, как коньяк. У тебя уже целый погреб!
– Да ведь не в этом… – Он с досадой мотнул головой.
– А в чем? В этом? – Женщина кивнула в сторону музыки.
Мужчина улыбнулся, как поморщился.
– В чем же? – настаивала она. – По крайней мере, занялся бы настоящей работой. А не выдумывал на каждую ошибочную фразу две прогрессивных… Помню, ты говорил, что только в армии и чувствовал себя действительно свободным. Все твоя теория: чем хуже, тем лучше; стремление к свободе уже само ограничивает ее, Царство Божие внутри нас.
– Да не то. На Руси всегда различали свободу и волю. Свобода – из корня «свой», тут подчиненность окружающим – роду, племени – ради общих целей.
– Убожество это, рабство, а никакая не свобода.
– Но только так и можно обрести самосознание и достоинство. А своеволие, напротив, никогда в чести не было.
– Но внешняя свобода просто необходима.
– Лишь после того, как человек отдал себя общему. Чтоб лучше и полней осуществить свое служение.
– Все равно. Каждый имеет право жить там, где захочет.
– А может, где родился – там и пригодился?
– Это личное дело каждого – все равно как жениться.
– Или развестись?
– Не надо так.
Через реку была переброшена уже другая песня. «Сэн-Фрэнсиско, Кэлифо-ониа, – с настырным бездумием отчеканивала певица, – Ю-эс-эй!»
– Хорошие у нее, наверно, зубы.
– У кого? – Женщина задумалась и не следила.
Он показал на противоположный берег.
– Так и видишь: какой-то праздник, День независимости, что ли, парад девиц в коротких юбочках и сапожках, и они маршируют под эту… Такие, знаешь, непреложно высокомерные и уверенные. Независимые такие. Или провожают славных подводников на каком-нибудь «Джеймсе Мэдисоне»… Какой, все-таки, винегрет. «Мой адрес», – состарился он, вспомнив.
– Почему же. Нам в самый раз.
– Да уж, концерт по заявкам.
За рекой взметнулась стая, сверкнула белизной плотных друг к другу крыльев и тут же рассыпалась, наметив ссадину для воспоминаний.
Женщина подбежала к мужу, снова опустилась перед ним.
– Давай, поедем, – шептала она. – Ради меня, решись. Ну влюбись в меня!
Он не мог поднять глаз.
– Пойми – я должен быть здесь, видеть, понимать, даже если ничего нельзя сделать. А там мы станем другими. Нужно здесь, вместе со всеми. Я ведь… – он запнулся, – ведь здешний, – договорил, недовольный своими словами.
– Ну да. Ты – русский. Я не способна чувствовать так, как ты.
Он посмотрел удивленно и сжал лицо рукой.
– И даже этого не можешь уже сказать, боишься сболтнуть лишнее, чтоб не обидеть, – с трудом выговаривала она. – Вот до чего мы дошли. Но, может, это и к лучшему. – Она закусила губу.
– Погоди, ты вот вспомнила Андрея Курбского. А почему у Гоголя изменника зовут Андрием? Ведь Андрей значит «мужественный, храбрый». А у него все имена значащие: Остап – «устойчивый», Тарас – «приводящий в смятение». Все соответствуют характерам, а вот Андрий? Не было ли у него в памяти Курбского, когда писал? И вообще пример Курбского – не пример. Он ведь стал воевать против своего народа.
– К чему так много слов! Просто ты меня не любишь.
Он провел рукой по ее волосам и задержался пальцами возле уха.
– Или такой уж великий патриот.
Он резко поднялся, пошел к реке и остановился так, что волна замирала у самых ботинок, а потом затянуто откатывалась назад. Темнело медленно, и не темнело, а тускнело как-то. Солнце, как и все эти ночи, не заходило за горизонт, а только приседало. Но сегодня от глубоко заложивших даль туч даже такого нерешительного заката не было.
– Все говорим, говорим, и все одно и то же, – в его голосе слышалось раздражение.
Река оставляла у ног тонкий белый обвод границы, за которую не смела переплеснуть. Женщина, подойдя, обняла его за плечи.
– Ну почему мы словно друг друга обвиняем? Разве тут наша вина? – Она на мгновенье прижалась к нему и сразу почти оттолкнула, но ладонь сама задержалась на его плече. – Знаешь, ты, кажется, не закрыл машину.
– Да-да, машину… Тестеву машину жалко.
– При чем здесь – тестеву?
– Нет, я так.
– Тебя что – задевает, что отец продает машину, чтоб отдать нам с Томой деньги?
– Зачем ты! – Он поколебался и добавил:
– Я ведь и сам меняю квартиру, чтоб для тебя хоть сколько получить.
– Ну вот. И квартирой уже попрекаешь. – На глазах у нее появились слезы.
– Как тебе в голову пришло?
Стряхнув оцепенение, он повернулся, решительно зашагал к склону, но на полдороге встал.
– А может, ты уже хочешь поехать?
Она помотала головой, и оба они с облегчением засмеялись двусмысленности вопроса.
– Шегги, за мной!
Женщина следила, как они мерно поднимаются по кустистому откосу, сделала шаг догнать, но удержала себя и отвернулась.
Сквозь суженные веки она смотрела на темнеющее в тучах небо, потом на реку. Река сердито гудела в песок. Присев чуть боком, женщина зачерпнула воды ладонями. Когда вся пригоршня стекла, на коже остались налипшие черные крапинки. Она брезгливо смыла их, плеща на руки.
Спаниель тащился нехотя, то и дело оглядываясь на хозяйку. Мужчине приходилось подгонять его, но, увидев вдалеке освещенную машину, пес рванулся туда и, прыгнув в раскрытую дверцу, улегся на сиденье.
– Что, приготовился? – подходя, приговаривал мужчина. – Вылезай, рано.
Пес недовольно спрыгнул, но, вспомнив, радостно устремился назад к реке.
– Шегги, сюда! – И псу пришлось вернуться.
Мужчина захлопнул дверь, повернул ключ, но возвращаться не спешил.
Дорога была пуста. Вдали стоял печально и резко обведенный смеркнувшим воздухом хутор. Ветер шумел листьями похоже на дождь. Последний раз появилась стершаяся почти до цвета неба пленка луны и окончательно скрылась в тучах. Небо стало низким, но темным не до конца и оттого тревожным: ни день, ни ночь – бесконечно растянутые сумерки. Мужчина пристально вглядывался вокруг, а потом просто долго стоял – один под близко нависшим небом. Пес заскулил.
– Вот так, псина, – очнувшись, проговорил мужчина устало и пригнулся погладить его. Пес лизнул хозяина в щеку. – Все-то она забыла и ничего не вспомнила. – Мужчина прижался к нему, но сразу выпрямился и пошел назад к реке, вначале медленно, но все ускоряя шаг.
Забыв, что впереди канава, оступился, это словно подстегнуло, и он побежал. Рот приоткрылся, кожа еще туже обтянула скулы; он будто догонял ускользавшее, и только когда выскочил на берег, напряжение сменилось улыбкой, но дышал он тяжело.
Пес обогнал его по дороге и первым примчался к женщине.
– Что, угнали – что вы такие радостные?
– Ага. – Мужчина кивнул, схватил жену за руки и закружил. Ему вдруг сделалось почти счастливо. Но так же внезапно он остановился, женщина шагнула как подкосившимися ногами к нему и прислонилась виском к его груди.
– Знаешь, такое чувство – будто и не расстаемся вовсе. И так хорошо…
– Если б я так тебя не знал – я бы схватил тебя, прижал и никогда никуда не выпустил. Такое бессилие…
– Не смотри так.
