Егорка-пастух

– Что ж к судебному? – сказал богатый мужик, – засадят его в острог, через год, пожалуй, судить будут, а там, мотри, оправдают, – острожного-то к нам в деревню и пришлют… он там с острожными понашуркается, – он хуже нечистого будет! Тогда и беда с ним… Вон у Шенелевки у старосты Нехведа Андрюшка – сжег скирды, его подержали в остроге, да и пустили… настоящих примет нету. Он теперь и ходя по деревне, всем грозит: «Не то будя!» На всех такого холоду нагнал – поют, – как у праздника… А мой згад – посадим его еще на недельку и крепко-накрепко накажем… а не то отпорем…

– Нет уж, Савостьян Трофимыч, пороть не надо! – воскликнул один судья, – а то он, продрамши-то, еще злей будет! А вот что: коли такое дело, ежели он, напримерича, от судебного еще пуще подожже, то и сажать незачем… Пощуняем его и пустим… на слободе он скорей почувствуя!.. мало что бывает!

– А что, Егорыч, твоя речь правая! – заметил подпоясанный веревкой, – он судом-то нашим будет доволен, а уж его, коли он такая голова, у чижовке не выучишь… А то, мотри, и нам встретца нельзя будет…

– Что ж, это куда дело-то пошло? – возразил старшина, – куда ж мы закон-то денем? на что ж он нам дан?

– Что ж закон? – сказал один судья, – мы народ неграмотный… Что господь на душу положит, то и говорим… другое дело, мы закону не ослухаемся… Знамо, по мужичью!..

– А то кажное воскресенье тут сидишь, сидишь, – подхватил другой судья, – у меня вон картохи остались не рыты… всё в отлучке… А при чем мы тут? Вишь – решено Егорку пустить, а там говорят не так!..

– И то правда, – заговорило несколько голосов, – зачем же нас избрали? Кажинный раз бьем, бьем, а ничего не выходя…

– Вы что же забушевали? – воскликнул старшина. – Я, может, у земстве не жрамши три дня просидел, и то не супротивлюсь.

– Экой ты! – заговорили судьи, – ты вон мядаль имеешь, у посредственника у почете, по миру разъезжаешь – всягды сыт, доволен… опять жалованье получаешь…

– А подводы-то? – крикнул высокий мужик, – он ноне с обчества слизал полтораста цалковых; нанял работника: он и разъезжая и кстати паша…

– Стой! – закричал старшина, – нешто вас призвали о подводах рассуждать?

– Ну что ж ты нас держишь? – заговорили судьи, – дело порешили!

– Как порешили?

– Егорку простить… али неделю посидит, да и ладно…

– Вот что, судьи! – сказал старшина, – совсем пустить не годится… Я вам говорю, – какое-нибудь да наказание ему подобает… надо еще у Краюхина спросить, не будет ли он искать, если мы Егорку своим судом решим.

– Ну, зови Краюхина! – сказали судьи. Вошел Краюхин.

– Слухай, Петрей, – объявил старшина, – судьи по-ряшили Егорку выпустить… а я настоял, чтобы ему какое-нибудь наказание определить… Как ты хочешь? Отпороть его?..

– Нет, Захар Петрович, пороть не надо! уж лучше приприте его! а то он не даст свадьбу сыграть!

– Ты не будешь искать, если мы своим судом решим?

– Я боюсь, – сказал Краюхин, – как бы он после-то не выворотил…

– Судьи говорят, – продолжал старшина, – что ежели его к судебному отправить, хврошо, как его допекут!.. А если отпустят, тогда и держись…

– Это точно, Захар Петрович… он обозлится хуже. Мне бы только дал он в покое свадьбу сыграть… до праздника осталась одна неделя…

– Ну, на неделю его и посадить в чижовку! – заговорили судьи…

– Что ж, так, так, так! – подхватил Краюхин, – сажай его, Петрович, и ладно…

– Что ж ты, разве поладил с нареченным-то? – спросил старшина.

– Нет, Захар Петрович, – объявил Краюхин, – в суде толку мало! мы сошлись с ним опять… Стало быть, не хочем этого делать… Он вон там на крыльце… Господь нас надоумил обоих! видно, что ни дальше в лес, то больше дров…

– Это доброе дело! – сказал старшина, – а то поди возжайся… Еще судьи как бы осудили, не то по-твоему, не то no-свату. А ноне как судьи осудили, то на них жалоба не принимается. Сторож! веди сюда Егорку. А ты, Петрей, – обратился старшина к Краюхину, – выдь отсюда!

Сторож ввел пастуха.

– Ну, вот что, братец ты мой, – сказал старшина, стоя пред подсудимым, – по закону тебя надыть бы отправить к судебному, это, силич, в острог… а там невесть что будя!.. а вот судьи сжалились над тобой… жалуют тебя посадить в чижовку на неделю… так я тебе объявляю ряшение…

– Я и то, Захар Петрович, восьмой день сижу, – сказал Егор, – за что сажать-то? мало что сказано… ведь я так…

– Нет, Егор: ты не супротивься, – сказал богатый мужик, – это мы тебя помиловали…

– Значит, ты осужден на неделю в чижовку! – подхватил старшина, – сторож! веди его!

– Ну-ко пойдем, брат, к праздничку, – сказал сторож, подхватывая Егора под руку.

– Нельзя ли, братцы, ослобонить, – взмолился пастух, – что ж? ведь ничего не будет! Мне отсидеть не важная штука!

– Коли решено, ты не ослухайся! – сказал старшина.

– Ну да, ничего! Веди! – встряхнув головою, произнес пастух и вышел.

Все судьи встали.

– Пятрович! – заговорили некоторые, – плотву до другого воскресенья отложим… вишь, ночь на дворе. Пора расходиться… лошадям не месили…

– Что ж, пожалуй, – сказал старшина и обратился к писарю:-Евсигнеич! надо бы выпить.

– Вина вволю! – сказал писарь, – Краюхин привез полведра, да Еремин тоже за энто дело, помнишь? привез полштоф.

– Экие подлецы! – сказал старшина, – разве оно полштофом пахнет? А ты, Евсигнеич, мотри насчет бумаг, как бы какая не пропала.

– Кому они нужны? Народ бестолочь!

Судьи призвали в правление Краюхина и потребовали с него магарыч. Сторож принес полведерный бочонок. Все выпили, поздравив Краюхина с окончанием дела.

– Что, ребятушки! – говорил последний, закусывая кренделем, – завязался я эвтим делом, а уж горе меня уело, – не роди мать на свете!

– Что ж? ведь по-твоему решено, – говорили судьи.

– Решено-то решено, да Егорка-то разбойник! – возразил Краюхин, – через неделю-то он вольный казак! Ты и гляди: он, пожалуй, на похмелье-то, после свадьбы, как снег на голову!.. Да и девка-то ухо!.. – Краюхин затряс головой.

Все выпили еще по стаканчику и начали расходиться…

IX. Два свата

В сумерках Краюхин с сватом Кузьмою, бывшим на суде в качестве свидетеля, возвращались в деревню Воробьевку. Кое-где в домах светились огоньки, на улице слышались голоса судей… На дороге хляскала грязь и скрипели телеги воробьевских мужиков, ехавших за Краюхиным и Кузьмою. Сваты еле тащились и, сидя в одной телеге, беседовали между собой.

– Вот что, сват! – говорил Кузьма, – девка, я тебе скажу, на все взяла!.. Что молотить, что рукодельем, – а умна-то: выродок выродился! я на нее не нарадуюсь…

– Затем-то, сват, мы и гонимся, потому сами видим…

– У нас с тобой чтоб было хорошо, – продолжал Кузьма, – я уж у ней допросился… Ты на нее не смотри… Как пастуха засадили в чижовку-то да как узнала она, что его отставили от должности – вдруг присмирела. Да и я-то молвил: что ж я теперь, дочка, куда от тебя пойду? побираться али в работники? При старости я и пойду за тебя страдать? Нам свату отплатиться нечем!

– Ну что же она на это?

– Она это говорит: «Потому что я не знала этих де-лов… вы мне тогды не сказали, как наперва запивали… По мне, дом жениха будь хоть золотой! Кабы я плохая девка была?.. а ты за слюнтяя пропил!» А опосле видит, некуда податься!..

– То-то, сват! мотри, чтоб не было посмешья никакого! ведь ты слышал, сколько я мировых объездил? а все через тебя да через твою дочь!.. Кабы девка не зартачилась, я бы ни одного мирового не видал и не слыхал…

– Я сам, сватушка, хлеба решился! – воскликнул Кузьма… – все уговаривал… ведь и так сказать: дочь хучь и моя, а ум у ней свой… разве скоро ее супретишь!..

– Вестимо, дите! – заметил Краюхин, – а не знает того: она у меня словно барыня будет ходить: такую шубу ей сошью! У меня теперь овчины выделаны – всё старика!.. Как же, сват, надо об деле поговорить: завтра, стало быть, мы поедем к попу… а на праздник, господь даст, свадьбу сыграем! от тебя много ль будет родни?

– У меня свояк, еще двоюродный брат, да кум Павел… хозяйки ихние… ну, и будет с меня!..

– Ты вели им приготовляться, лошадей подкармливать… Будочки коли нет, я дам… колокольчика два надо, довольно будет… ну, погромочка три, четыре… вели попроворней… чтобы не прохлаждались… Я из неволи тебя выведу! возьми у меня свежинки… я двух боровов убью… возьми солоду… когда взялся справлять тебя, буду справлять!..

– На эвтом благодарим, Петр Анисимыч…

– Готовься! – подтвердил Краюхин, – ты ни на что не смотри! Справим свадьбу за первый сорт… А пастух не замай, посидит… Ты дома скажи: его на год засадили… Мы с тобой порешили, нам это дороже всего…

Приехав в Воробьевку, Кузьма попросил Краюхина к себе в дом. Краюхин, отговариваясь, что его ждут домашние, согласился зайти на минуту. В избе тускло горела лучина. Мать невесты лежала на печи. Параша сидела у светца за шитьем. Краюхин помолился и произнес:

– Еще здравствуй, сватья!

– Здравствуй, сват, – с трудом проговорила хозяйка. – Не взыщи! Я вот третий день хвораю…

– Ишь когда вздумала хворать! А ты вари брагу… мы с сватом, слава богу! порешили… Пастуха засадили в чижовку!..

– Засадили? – спросила хозяйка…

– Нешто моих сил не хватит, – сказал Краюхин… – Хотели было в острог, ну я уговорил год продержать в чижовке… Все у нас с вами было ладно, по согласью сходились… а потом вдруг приходит эта самая нищета – наше все дело разбила!.. так теперь его в сибирку!.. А на свата Кузьму я просьбу окоротил!.. Мы с ним сошлись… Ну, мне пора домой… Прощайте!..

– Счастливо, сватенек, – сказала хозяйка, – не взыщи, попотчевать тебя нечем.

Кузьма проводил Краюхина и, вернувшись в избу, обратился к жене:

– Как же теперь быть? небойсь надо какое-нибудь разрешение сделать!.. Спроси у девки-то, идет, что ль, она или нет? Сейчас сват мне говорил: ежели твое дите за моего не пойдет, я и тебя засажу… почему что я тебя коштовал… напитков разных привозил… Иде ж, говорит, твоя дочь допреже была? а теперь она встрянулась – насчет делов – что за дурака отдают!..

Кузьма стоял среди избы, мрачно посматривая то на печку, то на дочь, неподвижно сидевшую у светца.

– Ну, что ж, Паранька, как ты думаешь? – грозно спросил Кузьма.

Девушка молчала; на шитье катились слезы.

– Паранюшка! – простонала мать с печи, – иди, милая, за Ивана… ты, вишь… пастуха посадили в чижовку – на целый год!..

– Паранька! – сказал отец, – одумайся! за пастухом тебе не быть… Я тебе сказываю: я его близко ко двору не подпущу!..

– Что ж, батюшка, – тихо произнесла девушка, – отдавай!.. из твоей воли не выступаю…

– Ну вот! – подхватила мать, – с согласьем?

– С согласьем… когда вы задумали над моей головой… Не замай сват приедет…

– Давно бы так-то, – сказал отец и сел за стол, – а в церкви не запируешь?..

– И в церкви скажу, – подтвердила девушка, – иду за него…

– Вот умница! – воскликнула мать, – и странние люди скажут: «Стало быть, очень умна, что идет за этакого человека!.. вот так дите!.. где найти такое дите? другие девки брыкаются… а эта родителев слухая…»

X. Свидание с заключенным

На другой день рано утром Параша с узелком в руках вышла из дома и, посмотрев на деревню, которая спала глубоким сном, направилась через одонья к лесу, стоявшему верстах в двух от Воробьевки, вправо от него, как на ладонке, видно было село Лебедкино с каменною церковью. Слегка морозило. На востоке разливался оранжевый свет – предвестник осеннего солнца. По тропинке, пролегавшей на дне лесного оврага, Параша вышла к реке, на берегу которой стояло волостное правление. Вправо и влево шли дороги в село, располагавшееся на двух косогорах. На крыльце волостного правления отставной солдат с небритой седой бородой, держа в руке бабий кот, искал моток дратвы, ругая вчерашнее заседание.

– Ишь окаянные! лаптищами-то шлындали, да на ногах и унесли дратву…

– Что, здесь Егор парень сидит? – спросила Параша, стоя у крыльца.

– Какой? – с недоумением глядя на девушку, возразил сторож.

– Молодой парень…

– Тебе на что?

– Да мне хотелось с ним повидаться.

– А тебе он кто?

– Он мне сродоч… двоюродный брат он нам…

– Ну, взойди, – сказал солдат и повел девушку в избу, разделявшуюся от правления сенями.

– Мне только повидаться, – говорила Параша, когда солдат отворял дверь.

Изба была широкая, с длинными лавками, с русской печью, близ которой при самом входе устроены были две чижовки с маленькими дверцами.

Солдат снял с пробоя цепь – ив избу вошел пастух.

– Ах, друг ты мой милый! – воскликнул Егор, увидав Парашу… – Как это господь занес тебя сюда?..

– Да, вишь, пришла тебя проведать, – сказала Параша, – все ли ты себе здоров?

– Я-то здоров, да, вишь, не благополучно… Этими делами-то замешался сюда…

– Она что ж тебе доводится? – спросил солдат, стоя у двери.

– В третьем колене… – проговорил пастух, севши на лавку.

– Она на тебя не похожа, – заметил солдат.

– Она мне, брат, вот что! – вдруг объявил пастух, – нечего тут хлопотать… мы с ней жили у любе… а потом я через нее в это место попал… Мне ее хотелось взять!

– А я думал, она тебе сестра, – сказал солдат, ковыряя шилом башмак, – так, стало, ты за то-то страдаешь?

– За самое за это! за одно слово только…

– Ну что ж? – разговорился солдат, – ничего! ты посидишь здесь, опять выйдешь… на поселенье не можно сослать за эту штуку… Авось эта история – не душу зарубил… Не этакие дела делают! Ну, разговаривайте себе! а я пойду от вас… Что хотите говорите, я вас запру замочком…

Солдат вышел.

– Ах, Параня, Параня! как это ты вздумала меня проведать? – говорил пастух. – А я не только что… сижу здесь хлеба не евши, все об тебе думаю…

– А я как услыхала, что ты сюда попал, захотелось мне тебя проведать, невозможно мне никак терпеть… Как я к тебе шла-то, так я в слезах не видала следа… И не чаяла я с тобой повидаться… все сердце мое изныло об тебе… Одолела меня грусть…

Девушка утерла занавеской глаза и продолжала:

– Обманули меня… запятнали мою душу навечно! Что бог мне скажет, а на уме у меня дюже чижало… Не стану я с ним жить, что бог ни даст!.. Я пришла успросить: надолго тебя тут посадили?

– Нет, на неделю.

– А я слышала, на год… Я затем-то к тебе и рвалась… Какой ты худой стал! – заметила девушка, подняв на парня глаза.

– Эхма! как мне худому не быть! сама знаешь… сердце начало сохнуть кое по тебе… кто ее знает? бывает, какое распоряжение выйдет… хотели к следователю весть…

– А я принесла тебе рубашку, – сказала девушка и начала развязывать узелок.

– Нет, видно, эту мне рубашку не носить…

– Нет, носи на здоровье, – перебила девушка, – ты у меня рубах не переносишь… А Ваньке хороших рубах не носить… они все на тебе будут…

– Что ж! ты разве выходишь за него?

– Послушай! – девушка взяла парня за руку, – я этих делов не пугаюсь! пусть отдают! ты сам рассуди: куда ж мне от него деваться? Никак я не могу против отца, матери попясться… Никто моей жисти не знает! будут они меня всё бить… Уж я колько думала об этом… Убечь от них али тебе стать опять перебивать? как бы хуже не было… Отец сказал, что и на глаза тебя не примет… Уж, видно, будем с тобой жить так… А он для меня все равно пень горелый в поле…

– А я думал, – проговорил парень, – как-нибудь обработаю своей силой… Как-нибудь свою голову заложу, да тебя возьму… Кабы ты знала, как моя душа прилегла к тебе! Я бог знает что могу сделать над собой…

– Не послухать отца, матери мне нельзя, – вымолвила девушка.

В это время у двери загремел замок, и в избу вошел сторож.

– Ступай, девица, – сказал он, – писарь идет… Бывает, я за тебя буду отвечать… А с тебя, Егор, магарыч! – обратился солдат к пастуху.

– Приставлю!

– Ну! где тебе приставить…

– Вот история какая! авось не сто рублей.

– Ведь это какая машина: она назвалась тебе сестрой, а то бы ее не пустил…

Сторож и девушка вышли. Пастух в задумчивости ходил по избе.

Накануне свадьбы, вечером, изба свата Кузьмы была наполнена народом. У переборки близ печи сидела в красном сарафане, с лентой в косе, Параша, окруженная подругами. Стол накрыт был скатертью, на образах висели полотенца. Изба, как и в обыкновенное время, освещалась лучиною. С улицы в маленькие окна смотрел народ. Девицы пели:

При вечеру – вечеру,При Прасковьиным девишнику,Прилетал млад ясен сокол.Он садился на окошечко, —На хрустальное стеколышко.

Так дело и кончилось «веселым пирком да свадебкой»…

Но, собственно-то, дело кончилось иначе. Случайно пришлось мне после прочесть в известиях одной губернской газеты настоящий конец того, что казалось только концом: «21 ноября 18… года в управление М…ской части дано знать о скоропостижной смерти крестьянина деревни Воробьевки Ивана Краюхина. При осмотре тела умершего оказались многочисленные ссадины и синие пятна, а на голове, на три пальца ниже соединения темянных костей, рана длиною в дюйм. Подозрение в совершении означенного преступления пало на жену Краюхина, Прасковью Губареву, а также на крестьянина деревни Чернолесок Егора Ефимова…» Обвинение заканчивалось словами: «Поименованных лиц на основании 201 и 208 ст. уст. уг. суд. предположено предать суду N…ского окружного суда, с участием присяжных заседателей». Что-то будет говорить прокурор; чем порешат дело присяжные?

1871

Примечания

1

Алырник – мошенник, бездельник (обл.).

2

Межедворник – бобыль, нищий.

3

Пельки – часть одежды, закрывающая грудь; отворот косоворотки и ее застежка.

4

Чижовка – арестантское помещение.