Могила Густава Эрикссона

Но я был не единственным другом Лёхи. В конце 2010-го года, когда Лёху уже раскороновали, я заехал к нему в Рузу. К своему удивлению, я оказался не единственным гостем. На диване в гостиной гордо восседал очень смешной грузин лет пятидесяти, до хохота похожий и лицом, и манерой поведения на Луи де Фюнеса. Зная отношение Лёхи к пиковым, я был крайне озадачен. Хозяин представил нас друг другу:

– Рамаз, это мой близкий друг, Юра. Он сыщик, подполковник милиции. Юр, знакомься. Это мой старинный друг, имей в виду – по чесноку, Рамаз Кутаисский. Кстати, не знаю, можно ли его так называть, корону то с него тоже сняли.

– Твой папа, между прочим, снял, гад ты этакий! – оживился двойник Луи де Фюнеса. – Впрочем о покойных (я говорю об Иванькове, а не о нас с тобой) – или хорошо, или ничего… Рад встрече! Раз Вы сыщик, я тогда просто Рамаз Нодариевич. Друг моего друга – мой друг, а мент Вы или не мент – для меня значения не имеет. Надеюсь, Вы тоже без предубеждений?

– Абсолютно, Рамаз Нодариевич. Все мы люди, а люди – везде разные, что у ментов, что у воров. Выпьем!

– За знакомство! Рад слышать такие мудрые суждения о людях. Я считаю так же. За одним маленьким исключением: очень грузин не люблю!

Я чуть не поперхнулся. Услышать такое от человека с фамилией Дзнеладзе было по меньшей мере странно.

– А позвольте спросить, что это Вы грузин так не любите?

– А я Вам отвечу! К моему глубокому сожалению, моя нация сплошь состоит из паталогически лживых людей, воров и содомитов. А главное – грузины добра не помнят. Нехорошие люди, неблагодарные. Я Вам, как сыщику, советую: с грузинами – никаких отношений.

– Вот это да!

– А ты слушай, что Рамаз говорит, – отреагировал на моё удивление Лёха. – Он человек мудрый и порядочный.

Нет, я всё-таки в воровском мире ничего не понимаю. Как сошлись Лёха с Рамазом? Лёха был человеком Иванькова и автоматически признавал верховенство Деда. Рамаз был человеком Таро. В 2008-м Япончик и Вася Воскрес кинули Рамазу предъяву серьёзней некуда о растрате общака. По этой предъяве в марте 2009-го на «Матросской тишине» с Рамаза сняли шапку. Когда Кириллыча вальнули у моего любимого ресторана, ситуация для Рамаза стала совсем безысходной: смерть вора, предъявившего претензии другому вору, означает нерушимость этих претензий – живой мёртвому уже ничего не докажет.

Я не мог понять, как при всех этих замесах Лёха с Рамазом могут дружить? Но Рамаза я встречал у Лёхи много раз до того момента, как в июле 2011-го Дзнеладзе не приняли на Ивана Франко с белым. Кстати, вторая предъява Япончика и Воскреса к Ромазу заключалась в том, что он крепко сидит на белом. И тут я должен уважаемым людям возразить. Наркотики Дзнеладзе никогда не употреблял и во всём воровском мире последовательнее всех держался старых понятий о том, что торговать наркотиками – последнее западло.

На мой взгляд, по-человечески сближало Лёху с Рамазом то, что оба они чрезвычайно тяготились своей «работёнкой» и хоть и были большими знатоками воровских законов, в частной жизни предпочитали от них отступать. Например, вор к вору домой не приходит, потому что дом у них общий. А эти двое постоянно друг друга навещали. Лёха тоже наведывался к Рамазу во Фрязино. У обоих была своеобразная манера говорить на хорошем литературном языке, без всякой фени и, упаси Бог, без мата. Со стороны казалось, что беседуют два старых профессора-гуманитария. Возможно, читатель гневно меня осудит, но я рискну сказать, что оба этих упыря сумели каким-то немыслимым образом сохранить в себе людей, когда обычно в их среде всё человеческое выжигается дотла.

……….

В 18-м году Лёха умер от саркомы лёгких. На следующий день мне позвонил Рамаз, который незадолго до этого вышел после семерика:

– Я тебе выражаю свои соболезнования и скорблю вместе с тобой.

– Тебе тоже мои соболезнования, Рамаз.

– Знаешь, кто похороны организует?

– Вася Воскрес.

– Хороший человек Вася, но полагает, что я считаю его автоматчиком. Да и молодёжь у него слишком наглая и невоспитанная. Поэтому меня, к сожалению, на похоронах не будет. Полагаю, что и ты не придёшь.

Ясное дело, что с Воскресом Рамаз пересекаться никак не хотел. Пока Дзнеладзе сидел в Удмуртии, Шакро единоличным решением в 15-м году восстановил его в статусе. Шакро понять было можно, он пытался остановить тянувшуюся уже второй десяток лет бойню. Но его решения нравились не всем, тем более Васе, который в своё время с Кириллычем кидал Рамазу предъявы.

– Ну, я, понятное дело, не приду.

– Слушай, Юр, тогда у меня предложение. Приезжай ко мне во Фрязино, посидим помянем друга.

– Давай, только у тебя дома. В кабак не пойдём. У нас молодёжь тоже наглая и невоспитанная, мне не нужно, чтобы о тебе вопросы задавали.

– А я и хотел тебя домой пригласить. Приезжай.

Мы сидели с Рамазом у него на кухне, пили водку и поминали Лёху. Я был совершенно подавлен. У Рамаза, видать, друзей тоже много не было. После последней отсидки, когда ему впаяли по полной, он здорово постарел.

– Ну, а как живётся на пенсии, Юрий Владимирович?

– Ты знаешь, Нодарыч, вроде бы хорошо живётся, вроде бы по-человечески жить начал. Да, вот есть одна беда…

– Это какая же?

– Ты обращал внимание, что мир бесповоротно изменился и стал совсем другим?

– И обращал и более того, скажу тебе, Юр, – я смертельно боюсь этих изменений.

– И дело тут не в том, что мы стали стариками. Знаешь, как говорят, прекрасно всё, что было в молодости. Нет, дело совсем в другом. Тут как в законе перехода количества в качество: накопилось такое количество изменений, что качественно это уже не продолжение того мира, а нечто совершенно новое…

– Ты абсолютно прав, и я тебе скажу – в этом новом мире чертовски неуютно.

– Вот именно, Рамаз, – неуютно. Если ещё пять лет назад я мог проанализировать события и выдать относительно точный прогноз на будущее, то теперь это всё не работает. Логика событий отсутствует напрочь, причинно-следственные связи – тоже…

– Вот-вот! А заодно с логикой канули в небытие законы и традиции, за что не возьмись! Ты, Юр, всегда очень сильным аналитиком был. Помнишь, как в 2011-м ты мне с точностью до недели рассчитал, сколько мне на свободе гулять?

– Помню, конечно, Рамаз. А теперь все мои аналитические способности можно спокойно выбрасывать на помойку. Сегодня дела хорошо, а завтра – катастрофа. И никакой логики.

– Ты знаешь, что? Пока я на свободе, я кое-что могу. Если, не дай Бог, что-то будет плохо, ты не думай – звони.

……….

С того разговора прошло больше двух лет. И вот, любезный мой читатель, в сентябре 20-го зазвучала для меня тревожная музыка, её аккорды становились всё пафосней. Интуиция подсказывала мне, что время солдатиков и туров по России закончилось. И я позвонил Рамазу. Оказалось, что он теперь базировался на Тверь.

– Что-то случилось, Юр?

– Да, Рамаз, есть проблема. Встретиться бы.

– Где памятник Кругу находится знаешь?

– Знаю.

– У него встретимся. Подъезжай.

Я доехал на «Ласточке» до Твери, с Тверского проспекта свернул на бульвар Радищева и пошёл по направлению к лавочке, где навсегда присел бронзовый Миша с гитарой. Рамаз меня уже ждал. Выяснилось, что за прошедшие два года мы постарели ещё больше. А все пожилые люди становятся сентиментальными. Обнялись, Рамаз даже слезу пустил:

– Да, не молодеем… Но, слава Богу, пока живы. Что случилось, Юр?

Я долго думал, как сказать. Ничего не приходило на ум, и я решил – без предисловий, как есть.

– Вот уж не думал, Рамаз, что когда-нибудь буду у воров просить. Но ты же мне близкий, Рамаз?

– Близкий. Не трави душу, говори. Я же вижу, ты не просто так приехал.

– Мне тема нужна – жить не на что.

– Давай-ка пройдёмся, – и мы пошли по Трёхсвятской в сторону Волги. Долго молчали, Рамаз думал.

– Слушай, у Таро много бизнеса в Москве осталось. Давай я поговорю, чтобы тебя куда-нибудь начальником службы безопасности взяли.

– Спасибо, Рамаз, но начальником службы безопасности я работать не смогу.

– А что так?

– Понимаешь, если меня в ментовке отформатировать не смогли, то с коммерсами – точно ничего не получится.

– Так чего же ты хочешь?

– Дай мне нормальную воровскую тему.

Мне показалось, что Рамаз был готов к такому повороту беседы.

– Я надеюсь, ты не думаешь, что люди нам деньги несут чисто с уважением?

– Конечно, не думаю. И думаю, что ты сейчас размышляешь, что бы мне такого дать, чтобы меня по доброте душевной в командировку не отправить и, в то же время, самому не светануться, какие у тебя близкие.

– Всё правильно понимаешь. Есть одна тема. Она сложная. Так и ты парень не простой.

Рамаз достал из внутреннего кармана бумажку, на которой были корявым почерком написаны фамилия, имя, отчество и мобильный телефон.

– Вот человек из Москвы как раз. У него проблемы. Встреться с ним, побеседуй. Скажешь, что от меня. Если решишь, что тема неподъёмная, приедешь ещё раз, придумаем что-нибудь ещё.

ГЛАВА 10. АНЕКДОТ В БЕЛООМУТЕ.

Вернувшись в Москву, я не стал откладывать дело в долгий ящик и уже на следующий день встретился с господином Натанзоном.

Борис Моисеевич Натанзон был всем Натанзонам Борис Моисеевич – худенький, маленький, желчный и злобный человечек, полагающий, что весь мир ему таки кое-чем обязан. Я даже побоялся вначале, что это его правило будет распространено и на меня. Но к Рамазу старик-процентщик обратился, как к фолу последней надежды, когда все обычные средства воздействия на ситуацию были уже исчерпаны. Поэтому Борис Моисеевич дулся, скрежетал зубами, осекался на полуслове, но всё же меня просил сделать хоть что-нибудь, а не указывал мне, что я должен сделать и как.

Был господин Натанзон персонажем преинтереснейшим. Этакий герой нашего времени. В 85-м году молодой ещё Натанзончик отъехал на 5 лет за валютные аферы. И хоть и отсидел по полной, вышел очень своевременно – такие, как он, начинали править бал. Выйдя на свободу, повзрослевший Борис Моисеевич начал торговать бананами. Смешно, скажите вы? О, нет! В начале 90-х торговля бананами была очень осмысленным и почтенным родом деятельности, в отличие от науки, музыки, защиты Отечества, а уж тем более борьбы с преступностью. И наторговал он на своих бананах столько, что впору было переходить на следующий уровень игры. Что это будет за следующий уровень, подсказала Борису Моисеевичу его натура, – конечно, ростовщичество! Однако игра на этом уровне в начале 90-х была чрезвычайно сложной и сопряжённой со всевозможными рисками. И тут фортуна улыбнулась нашему Натанзону! На его горизонте появился великий комбинатор и, по совместительству, рейдер, Илья Шпуров, некоронованный король Переславля-Залесского. Два мошенника понравились друг другу до невозможности, и началась у Бориса Моисеевича золотая эра. Он только инвестировал деньги и процветал, всё остальное делал Шпуров, руководствуясь золотым правилом «Ворон ворону глаз не выклюет». Золотая эра продолжалась до 16-го года, когда великий комбинатор растворился в тумане житейских морей.

И настала для нашего Натанзончика осень, но не золотая, а пасмурная и дождливая. Пришлось вернуться к реалиям начала 90-х и снова пойти в одиночное плавание. И хоть говно не тонет, плавать самостоятельно Борис Моисеевич изрядно разучился.

Именно тогда судьба и свела нашего Бориса Моисеевича с Олегом Любомировичем Коростелём. Вспомнить бы Натанзону пословицу «Где хохол прошёл, там еврею делать нечего»! Но господин Коростель показался ему слишком простым и понятным. Обычный паренёк с Западной Украины, приехавший в конце 80-х покорять Москву. Паренёк был неглуп. Быстро сообразил, что лучше быть большой лягушкой в маленьком болотце, чем рыбой в океане. И Москву покорять он раздумал. Женился на своей сокурснице по заборостроительному институту и перебрался жить к ней на окраину Подмосковья в посёлок городского типа Белоомут. Белоомут – это скорее всё же городок, чем посёлок, – больше шести тысяч жителей. Вот там Олег Любомирович и реализовывал свою мечту о большой лягушке: открыл продуктовый магазинчик, потом второй и третий, стал для всех жителей посёлка местным. А со временем стал Коростель одним из самых уважаемых жителей Белоомута, членом его, если можно так сказать, элиты.

В 16-м году в воздухе запахло модой на внутренний туризм. А Белоомут – первая визитная карточка красавицы Мещёры. Крохотный городок на левом берегу живописнейшей Оки в окружении бескрайних полей и лесов. И как жемчужная россыпь – красивейшие старинные церквушки по берегам. Тут тебе и рыбалка, и охота, и купания в Оке, которая в тех местах чистейшая, и неспешные прогулки по окрестным сёлам. И до есенинских мест на той стороне реки недалеко. В общем, рай земной.

У Олега Любомировича на такие вещи чутьё было потрясающее. И надо сказать тебе, любезный мой читатель, господин Коростель с самого начала показался мне персонажем довольно-таки симпатичным. Он же не героином торговать собрался, а выкупил у городской администрации единственную в Белоомуте оставшуюся от советских времён полуразвалившуюся гостиницу «Огарёвский дворик» и решил её модернизировать до вполне человеческого уровня. Денег на всё про всё Олегу Любомировичу не хватило, и занял он у нашего Бориса Моисеевича 25 миллионов рублей. Натанзон – это вам не Левитан, красоты русской природы ему по барабану. Но считать Моисеевич умел. Съездил на место, всё прикинул и решил, что его прибыль от этих 25 лямов составит 15. Оформили всё расписками, ударили по рукам и дело пошло.

И вот тут мне становится реально жаль несчастного Коростеля. И из сметы на ремонт он вышел, почему не смог всё доделать до конца. Люди в Белоомут толпами почему-то не стремились, наполнение гостиницы оставляло желать много лучшего. Уже через два года было видно, что вложения не окупаются. И тут вдарил короновирус, и стало понятно, что прибыли Борису Моисеевичу не видать, как своих ушей. Да какая там прибыль, вернуть бы своё.

И вот тут Олег Любомирович показал нашему Натанзончику, что не надо идти одним маршрутом с хохлом. На просьбы вернуть деньги ответил просто: «Денег нет и не будет». Владельцем «Огарёвского дворика» по документам оказалась некая Марина Георгиевна Марусидзе, персонаж мифический, которого никто в глаза не видел.

– Будешь сидеть, поц! – сообщил Натанзон Коростелю и пошёл мусориться в Управление внутренних дел Западного округа, на территории которого давались деньги в долг.

Борис Моисеевич на полном серьёзе считал, что все на свете ему обязаны просто по факту. Пацаны из отдела уголовного розыска Западного округа так вовсе не считали. Надо сказать тебе, любезный читатель, что Западный округ Москвы – особый. Слишком много там живёт состоятельных и всеми уважаемых людей. И полиция там тоже соответствующая. Мне кажется, что мои коллеги из этого округа даже на работу за бесплатно не приходят. Вот и Натанзону они печально объяснили, что сочувствуют ему, но речь идёт о гражданско-правовых отношениях, и лучше бы ему обратиться в суд. И наступила драматическая пауза. Когда ребята с Запада поняли, что со стороны заявителя им ничего не светит, они обратились к противоборствующей стороне. Олег Любомирович в отличие от Бориса Моисеевича вовсе не считал, что все ему чем-то обязаны. К тому же явно имел опыт общения с сотрудниками органов. Поэтому к ребяткам с Запада он подъехал правильно. История умалчивает, что он им привёз, может быть вяленной рыбки, может быть водички из святых мещёрских родников. Но факт остаётся фактом: никаких признаков преступления в его деяниях усмотрено не было. Ну, взял человек взаймы 25 лям. Ну, наверно, собирался как следует с друзьями половить рыбку и попить водки на эти деньги. Какая на хрен гостиница?! Он к ней никакого отношения не имеет! А кидать господина Натанзона он вовсе не собирается. Все деньги вернёт до копейки! Будет ежемесячно откладывать со своих доходов в 40 тысяч рублей и вернёт!

Глубоко оскорбившись позицией Западного уголовного розыска, несчастный Борис Моисеевич решил, что уж где ему точно должны, так это в Прокуратуре Западного округа и в Управлении Собственной Безопасности города Москвы. В УСБ борцы с коррупцией в наших рядах оценили господина Натанзона и зарядили конкретную сумму. Борис Моисеевич пообещал им, что на всех ментов управу найдёт. В Прокуратуре же к нему отнеслись благожелательно и интеллигентно и пообещали выявить все нарушения законности в ходе проверки по его заявлению. Поэтому постановление об отказе в возбуждении уголовного дела неоднократно отменялось прокурорским решением, а материал отправлялся на проведение дополнительной проверки. Всё тем же пацанам из Западного уголовного розыска. А сотрудники Прокуратуры Западного округа ждали. Не дождавшись ничего, они пришли к выводу, что нарушений законности в ходе проверки по заявлению гражданина Натанзона не допущено.

В обмен на утраченную веру в людей Борис Моисеевич получил на руки четыре постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, с которыми и пошёл в суд. Наш суд, самый гуманный и справедливый суд в мире, признал основания иска гражданина Натанзона законными и вынес судебное решение, согласно которому гражданин Коростель должен был вернуть Борису Моисеевичу 25 лям плюс положенные гражданским кодексом проценты. Дальше мяч оказался на стороне судебных приставов. Тут уж Натанзончик решил не наступать на одни и те же грабли и, в силу своей природной щедрости, подогнал ребятам аж 50 тысяч рублей. Те были слегка смущены, так как не понимали, как поступить с такой огромной суммой. Но дело своё сделали вполне добросовестно. Съездили в Белоомут. Обнаружили, что халупа, в которой ютится гражданин Коростель с двумя несовершеннолетними коростельчиками, даже по меркам Белоомута является халупой. Забрали у бедного Олега Любомировича в счёт уплаты долга старенькую «Ниву-Шевроле» остаточной стоимостью 250 тысяч рублей, и обязали его отчислять в счёт погашения долга определённый процент от 40 тысяч рублей, которые он ежемесячно получал в администрации городского поселения Белоомут. А самое главное, судебные приставы установили, что господин Коростель – форменный голодранец и ничего ему в этой жизни не принадлежит.

Вот после этого то наш Борис Моисеевич Натанзон и затосковал не по-детски. Сколько раз он во сне взывал к своему любимому Илье Юрьевичу Шпурову: «Вернись, я всё прощу!» И всё больше приходило к нему осознание, что 25 лям йок. Вот как раз в этот трагический момент какой-то добрый человек и вывел его на Рамаза.

Поговорив с Борисом Моисеевичем полчаса я понял, что об оперативных расходах можно не заикаться. Несколько раз он не сдерживался и пытался инструктировать меня что мне делать и как. Спасло меня то, что я хороший актёр. Я настолько убедительно изображал покойного Лёху Адвоката, что после моей фразы: «Уважаемый, а Вы ничего не попутали?» Натанзон начал со мной во всём соглашаться. Единственное, в чём я не мог его продавить, это моя доляна. Здесь маленький еврейчик превращался в ощетинившуюся гиену и рычал:

– Двадцать процентов от того, что Вы привезёте, и всё! И не надо со мной торговаться, молодой человек! На этом мы сошлись с Рамазом, и я ничего с Вами обсуждать не буду!

Для меня же было принципиально важно определиться, на какую сумму в этой совершенно безнадёжной ситуации старый еврей рассчитывает. Мы торговались целый час. Я точно уяснил для себя, что доводы разума на жадность не действуют. Наконец, две высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению, что если Коростель, падла, возвращает 5 лям сразу, то я вручаю ему судебное решение, отчехляю свою доляну, отдаю 4 ляма старику-процентщику, и мы друг о друге забываем.

– Знаете, что Борис Моисеевич? Встретились бы мы с Вами году этак в 35-м где-нибудь в Штутгарте, было бы не плохо. Ладно, не рычите. Готовьте нотариально заверенную доверенность на моё имя и оригинал судебного решения. Я заеду к Вам послезавтра.

С этими словами я откланялся.

……….

На следующий день я встречался в Твери со своим другом.

– Ай, мама-джан! Вот какая доля воровская! Да, Рамаз, теперь я понимаю, – деньги просто так с уважением вам не несут.

– Зря иронизируешь, Юр. Эта тема ещё хорошая, все остальные – гораздо хуже.

– Что ты, Рамаз, я не иронизирую. Но объясни мне, с каких это пор деньги в таких проблемных ситуациях возвращают за 20 процентов?

– И опять ты не прав. Ты же сам общался с Борисом Моисеевичем, понял, что за человек.

– Это так.

– Так вот торг начинался с 10 процентов. Поднять до 20 было непросто.

– Рамаз, ты не подумай чего… Лучше такая тема, чем никакой. Ты мне скажи, если сработаю, сколько я должен на воровское прислать?

– От тебя на воровское ничего. На общее пришлёшь 10 процентов от того, что сработаешь, и хорошо будет. Да, и вот я тебе что ещё хочу сказать, – Рамаз замолчал, как будто подбирал слова. – Знаешь, Лёха наш, конечно, святой жизни человек был… Вот только за ребятами его часто трупов много оставалось. Я вот трупы не люблю. А ты?

– Об этом со мной мог бы и не говорить.

– И ещё один момент, и вот тут слушай меня внимательно. Когда денег нет – это плохо. Но если поймёшь, что тема неподъёмная, бросай всё и возвращайся. Деньги того не стоят. Ты хоть представляешь, что такое Белоомут?

Что такое Белоомут я представлял себе хорошо, даже слишком хорошо. За годы моих странствий по Руси я изучал не только памятники архитектуры, но и наблюдал за жизнью людей. Стоит где-нибудь в медвежьей глуши такой городочек. И не важно, как он называется – Мещовск, или Одоев, или Старая Ладога, или Белоомут. И вроде бы всё там, как везде: своя администрация, своя ментовская, свои барыги, свои бандиты… Да только там Затерянный Мир. И действуют в этом Затерянном Мире только свои, местные. А чужие… Нет, если ты приехал природные красоты и древности лицезреть – добро пожаловать! Мы люди гостеприимные, всё расскажем, всё покажем дорогому гостю. Но не дай Бог тебе лезть в наши дела. У нас тут, видишь ли, глушь. Медвежья. И зверья всякого в лесах вокруг видимо – невидимо. Поэтому, будешь лезть в наши дела слишком настырно, – запросто сможешь стать кормом для этого лесного зверья, особенно для тех, кто не брезгует падалью.

К поездке я готовился тщательно. Деньги мне были нужны позарез. И если хороший друг мне подкинул такую тему, представляю, какую можно получить, находясь в свободном поиске. Я твёрдо решил ехать один. Во-первых, деньги были не те, которые стоило бы половинить. А во-вторых, мне совсем не хотелось подписывать на тему кого-нибудь из приятелей, а потом объяснять его близким, что из Белоомута он не вернётся. Ствола у меня не было, о чём я нисколько не сожалел. Была отличная подаренная покойным Лёхой выкидуха, а Лёха всегда говорил, что в ближнем бою нож всегда надёжней пистолета. Терпеть не могу носить костюмы, но в эту поездку я взял с собой солидный костюм и такой же приличный галстук к нему. Съездил к господину Натанзону, забрал доверенность с судебным решением. И только после этого созвонился с Серёгой Шаповаловым и договорился, что заеду к нему, – а это был мой основной пункт подготовки к поездке.

Серёга Шаповалов работал у меня в оперативно-розыскной части в отделении по борьбе с кражами автомашин. Как ни странно, после моего ухода на пенсию отношения у моего любимого второго зама Володьки с моими друзьями с третьего этажа начали портиться. Продолжалось это долго, но носило характер системы. И через два года после моего ухода Вовка вынужден был уйти из округа на Петровку. Уж не знаю, какими соображениями руководствовались наши славные парни, когда выжили из Управления самого сильного линейного специалиста и человека, органически неспособного на непорядочность. Вовкины ребята разлетелись кто куда. Старики – на пенсию. Наиболее способная молодёжь, костяк его команды, ушли на Петровку с Володей. Но не все и даже не половина. Большая часть покинула славные внутренние органы. В том числе и Серёжка Шаповалов по прозвищу Шляпа.

Со стороны Шляпа казался мажором. Но это только казался. Спокойный, современный молодой человек, воспитанный, из обеспеченной семьи. Вроде бы – какой из него опер? Но был Шляпа не только опером толковейшим (не зря Володька держал его совсем рядом с собой), но и сыщиком, имеющим высшую оперскую награду. Медальками в нашей поганенькой системе никого не удивишь. Бывает, что какой-нибудь фотограф из отдела кадров пойдёт на пенсию майором, собрав полную коллекцию медалей. Орденами не удивишь тоже. У начальников отделов на Петровке очень модно получать ордена за резонансные раскрытия начальников криминальной на земле, причём эти начальники криминальной за то же самое, как правило, получают неполное служебное соответствие. А вот у Шляпы была действительно высшая оперская награда: когда он работал на земле в Гольяново, получил проникающее пулевое ранение, задерживая разбойников. А такую штуку по блату не получишь. После ухода Вовки Серёга подумал, подумал, да и уволился на гражданку, плюнув на пенсию, до которой ему оставалось ещё лет шесть. Родители помогли с деньгами и открыл Шляпа свой маленький бизнес – тату студию. Это дело у него пошло. От безголовых клиенток и клиентов, полагающих, что им всегда будет не больше тридцати, отбоя не было. Вот Серёга и разукрашивал им задницы, бюсты и торсы по самым новейшим технологиям и разными цветами, зарабатывая очень даже неплохие деньги. А в 18-м году у Шляпы в бизнесе начался настоящий прорыв. Какие-то испанцы изобрели удивительные красители для татушек. Нанесённые этими красителями наколки выглядели совершенно настоящими. И так продолжалось недели две. Потом красители начинали бледнеть и через месяц совершенно пропадали. Стоили такие татушки гораздо поболее, чем обычные. Но какой открывался простор для богатых бездельниц и бездельников! Сегодня у тебя на сиськах розочки, завтра зайчики, а послезавтра пантеры. А у парней на бицепсах сегодня Че Гевара, завтра Джим Моррисон, а послезавтра тот, кто почти Бог. Вот это мне было и нужно.