скачать книгу бесплатно
И просил первосвященник Пилата, говоря: пусть отправится на гору Кармел малый отряд Римлян. Прикажи им схватить лжепророка и привести его в Иерусалим.
Обличи его строго и если здрав он в уме и крепок в вере, пусть сам ответит, кто он и чьей властью наречен Мессией.
И приказал Пилат четырем четверицам воинов взять под стражу Ионахана.
Придя на гору Кармел, увидели Римляне множество людей и среди них пророка великого, говорившего к народу. И глас его разносился по окрестным долинам: Изреельской и Саронской.
И приступил военачальник отряда к Ионахану и наложил на него руки и отдал его под стражу,
но сделалось возмущение в народе, и все до единого Римляне были побиты камнями и поражены стрелами, а военачальник их, едва простерши руку, дабы извлечь меч свой, растерзан толпой.
(Книга Элии. III,1-20)
«Что такое любимая работа? Это работа, к которой ты не испытываешь непреодолимого отвращения», – думал он, глядя в окно на улицу, где угрюмый трудовой мигрант, похожий в своей оранжевой жилетке на раздавленный грузовиком баскетбольный мяч, вяло, как опахалом, махал метлой, сметая с тротуара возле центра косметологии и пластической хирургии какой-то мусор. Ошметки лиц?
Михайлов вдруг задался вопросом, что там было раньше. В этом самом центре. Косметологии. И пластической хирургии.
Когда-то в нем размещался цветочный магазин, потом канцтовары, затем туристическая компания и что-то еще, всего не упомнишь. Рядышком в подвальном помещении, которое, в случае необходимости, легко можно было переоборудовать в компактное бомбоубежище, ханжески скромно расположился секс-шоп. Гастарбайтер, воровато оглянувшись по сторонам, смел остатки сора и рванья на лестницу, ведущую в это снулое, суррогатное гнездо разврата.
Удобное соседство, подумал Михайлов. Клиент счастлив: в его распоряжении внушительный арсенал для всякого рода сексуальных забав и все виды услуг – от косметического массажа лица до операции по изменению пола. Такая вот занимательная косметология и неожиданная хирургия.
Отчего все не так? Те, кто может ответить нам взаимностью, нам не нужны, а тем, кто нужен нам, не нужны мы. С годами потребность быть любимым и любить постепенно атрофируется. Из-за своей нереализуемости и невостребованности. От того, что устаешь напрасно желать.
Да, не везет так не везет. Ни в любви, ни в блуде. А полюбить и заблудиться так хочется! «Весна идет, весне дорога, кричали грузчики в порту», – фальшиво напел он, безбожно коверкая мотивчик песни «Шаланды полные кефали». У Марка Бернеса это получилось бы лучше.
С тех пор, как сестра Екатерина окончательно похоронила себя в монастырских стенах, а Снежана упилась до состояния Спящей красавицы, индифферентной к поцелуям, его преследовали воспоминания о каких-то давних, отболевших, разрешившихся в пустоту влюбленностях и, наперекор всему, весело журчащие весенними ручейками, благоухающие одуряющими запахами черемухи предчувствия и фантазии.
Вдруг он заметил плавно проезжавшую по улице, словно замечтавшуюся белую вазовскую «десятку» с туфелькой на заднем стекле. За рулем инфузория? Притормозив, она по идеальной траектории вписалась в критически малый промежуток между автомобилями прямо напротив центра косметологии. Сексисты всех мастей были раз и навсегда посрамлены. А еще говорят, что законы физики отдыхают, когда паркуется женщина.
Из «Лады» вышла Юленька, Юлия Николаевна Савраскина. Она была изящна и дюймовочно миниатюрна. И как всегда – очаровательна.
«Пломбирчик!» – осенило Михайлова. Он сразу вспомнил про запись в блоге, в которой наряду с игривыми посланиями под автомобильными дворниками фигурировали «музчины», стук в окно с козырька подъезда и какой-то мрачный Морфеус. Наконец-то инкогнито раскрыто! Ну или почти раскрыто. Осталось только уточнить кое-какие детали.
Чалый предупредил его, что в самое ближайшее время из благотворительного фонда «Радость» привезут социальную рекламу. И вот самое ближайшее время наступило. И хотя наступило оно вполне ожидаемо, внутренне он не был готов к этому. Случилось маленькое и совершенно невозможное чудо – Юленька пожаловала в редакцию лично.
Она вошла, лучезарно улыбнулась, отчего круглое лицо ее стало похоже на блюдце парного молока с качающейся у ободка нежно-розовой лодочкой улыбки, и протянула ему конверт.
– Вот.
– Да, мне сказали, – засуетился Михайлов, извлекая диск и вставляя его в дисковод. На экране высветился знакомый ему логотип благотворительного фонда.
– А можно два раза? В двух номерах?
– Конечно, хоть в трех! Вам я ни в чем не могу отказать. Ради вас, Юленька Николаевна, я даже готов совершить что-нибудь уголовно ненаказуемое, – сказал он, удивляясь той легкости и скорострельности, с какой вылетают из него комплименты.
– Спасибо, мне очень приятно это слышать. Когда выйдет газета?
– Послезавтра.
– Оставьте мне, пожалуйста, несколько экземпляров. Если не трудно.
– Что вы! Для меня м-м-м… истинное удовольствие э-э-э… сделать что-то для вас.
– И еще у меня просьба от отца Георгия. Он хочет еще раз дать объявление о сборе средств на постройку храма.
Все так же улыбчива. И так же мила. Он некоторое молча смотрел ей в глаза, не вникая в смысл сказанного.
– Вы меня слышите? Мне кажется, кто-то витает в облаках.
Неожиданно мелким бисером рассыпался ее серебристый смех. На слух – верхний регистр детского металлофона, что-то колокольчиковое.
– Да, конечно! Я все сделаю. Как, вы уже уходите?
Он резко вскочил со стула. Стул, лягнув его одной из четырех конечностей, громыхнулся на пол.
– Может быть, чаю?
– Нет, не сегодня. Вообще-то я предпочитаю кофе. Без сахара. Со сливками.
– Итак, в следующий раз мы пьем с вами кофе! Без сахара! И непременно со сливками!
– Договорились, – поощрительно улыбнулась Юленька и выскользнула за дверь.
«Это она! Моя маленькая блогерша!» – думал он, еще боясь спугнуть удачу, но уже предвкушая новое свидание с ней, хотя весь предшествующий опыт подсказывал ему: ликование в такой ситуации неуместно и преждевременно, раздаваемые авансы эфемерны, а внезапно накрывшая его влюбленность пройдет так же скоро, как все остальные его влюбленности. Если они, конечно, не станут любовниками, во что даже в самых смелых мечтах и с большими, очень большими допущениями верилось с трудом. А если и станут, то наверняка вскроются какие-то новые обстоятельства, несовместимые с большим всепоглощающим чувством, с возможностью длить и сорадоваться.
С возрастом любовь претерпевает удивительные метаморфозы и самые невероятные деформации. В отношениях с женщинами все меньше магии и органической химии, все больше примитивной архимедовой механики и презренного расчета. Постель занимает все более внушительное пространство жилплощади, при этом сам процесс превращается в скучную обязанность, предполагающую последовательность обязательных физических упражнений или поиск альтернативы на стороне. Все короче прелюдия и стремительнее финал, все весомее быт и фактор материальной обеспеченности.
Но весна будила какие-то новые надежды и, как глинтвейн в промозглую погоду, будоражила кровь, в воздухе носилось что-то пряное, веселящее, и какие-то голоса нашептывали ему – сладкие муки любви так же необходимы и столь же неизбежны, как и мучительная сладость последующих разочарований.
Он проследил из окна, как она садится в машину и загадал: если взглянет наверх, значит, все сложится наилучшим образом, если нет – все закончится, едва начавшись.
Не взглянула. Уехала, «не попрощавшись». Наверное, он слишком нетерпелив и слишком многого хочет. Наверное, он так и не научился ждать.
Включиться в работу ему в этот день так и не удалось. Конечно, он что-то пытался делать, но делал это не вникая глубоко, скользя по поверхности, автоматически. Все его мысли, как рой прекрасных тропических бабочек, порхали вокруг Юленьки. И эти бабочки-проказницы легкомысленно норовили сесть на какое-нибудь провокационно обнажившееся место – коленку, грудь или отдающее приятой мраморной прохладой округлое бедро. При этом он поминутно заглядывал в блог, рассчитывая найти в нем какой-то важный месседж, недвусмысленный намек на нежданно-негаданно случившееся свидание, какой-то знак, понятный им двоим. И запись действительно появилась. Но меньше всего он рассчитывал на такую запись.
«Представляя себя профессиональной стриптизершей или какой-нибудь танцовщицей в баре, я, к своему великому стыду, чувствую себя превосходно, куда комфортнее, чем когда я хорошая девочка, просто Зайка. Иногда чертовски хочется нарядиться, накраситься и пуститься во все тяжкие. Просто так и подмывает. Сразу появляется стимул сгонять в тренажерку или солярий. Ну и купить по пути какое-нибудь новое недорогое колечко. Я немного боюсь этого ощущения. Может, в душе я блудница, испорченная, развратная женщина или просто эксгибиционистка? Но ведь это только в воображении, не наяву, не так ли? Или во снах. Сегодня мне опять приснилось нечто саморазоблачительное.
Богато убранный особняк. Я на какой-то многолюдной вечеринке – дамы в коктейльных нарядах, мужчины в смокингах. На мне сногсшибательное красное платье, как на шпионке в Ватикане из боевика «Миссия невыполнима» с Томом Крузом. Я танцую, словно богиня и ловлю восхищенные взгляды седовласых олигархов и ревнивые – их расплывшихся жен и модельных клячеподобных подруг. Это меня заводит. И вдруг в какой-то момент я понимаю – что-то изменилось. Глаза мужчин наполняются животной, дрожащей, как желе, самой низкопробной похотью. Кажется, они хотят меня. Все и сразу. Здесь и сейчас. Немедленно. И тут я обнаруживаю, что на мне ничего нет! Нет никакого красного платья! Я – голая!!!
Первое чувство – катастрофа. Стыд и позор. Но я как ни в чем не бывало продолжаю танцевать и разбрасываться улыбками. Пока женщина на высоких каблуках – она небезоружна и практически одета. И тут меня срывает с якоря и возносит на девятый вал умопомрачительного оргазма. О, это что-то! Это просто ни с чем не сравнимо! Божественно! И чем наглее меня пожирают глазами, тем острее мои ощущения, тем выше я улетаю.
Что это было? И есть ли какое-то лекарство от моей падшести? Что-нибудь таблеточное, аэрозольное или внутривенное для поправки облико-морале? Ибо не фиг…»
– Что это ты читаешь? – раздался у него за спиной вкрадчивый голос Чалого. Михайлов вздрогнул от неожиданности и ощерился в кривой улыбке.
– А, это ты… Не заметил, как ты вошел…
– Саечка за испуг… Я думал порнушку смотришь. Вместе посмотрели бы…
Михайлов закрыл блог и как можно непринужденнее откинулся на спинку стула. Получилось нарочито, по-барски.
– Какие-то сердечные тайны?
– Да нет. Ничего особенного. А как у тебя дела на энтом фронте?
Чалый самодовольно усмехнулся, всем своим видом давая понять, что с «энтим фронтом» у него все в полном порядке.
– Нормалек. Но как всегда забыл предупредить, что домой приду поздно. То есть рано. Утром, само собой, скандал. Истерить так, как истерит моя жена, не может никто! Может, сводишь ее в театр, музей или на выставку, чтобы успокоилась?
– Я?
– Она тебе почему-то доверяет…
– Мне?
Странный способ помириться с женой, подумал он. Изменил сам – помоги изменить своей второй половине. Создай условия. Чтобы не приставала с ненужными расспросами и не докучала ревностью, глупыня.
– Нет, правда. А я бы в это время с Лариской замутил. Ну как? Никак? Ладно, не хочешь как хочешь.
– У вас наметилось взаимопонимание?
– Не только взаимопонимание! Но и взаимопроникновение! И что самое главное – муж не против!
Очевидно, Чалому не терпелось поведать о своей блистательной победе. О том, как череда досадных неудач завершилась торжеством фортуны. И он во всех подробностях рассказал Михайлову невероятную историю о том, как пала неприступная цитадель по имени Лариска.
Как только ее муж-оператор укатил в очередную командировку – снимать сюжет про племзавод с почти интимным названием «Путь Ильича», в котором после евроремонта открылся новый коровник, в гости к ней вполне ожидаемо нагрянул Чалый. Он не стал сразу тащить ее в койку – некоторое время они гоняли чаи и грызли сушки на кухне. Потом Лариска сказала, что уже поздно и она идет спать, а он – домой. К себе домой.
– Давай спать вместе, – просто, без обиняков предложил он.
– Но если я буду спать с тобой, я не высплюсь! Как я после этого буду выглядеть? – заканючила Лариска. – Не о таких отношениях я мечтала!
– А я – о таких!
– Останемся лучше друзьями. Разве между мужчиной и женщиной не может быть дружбы?
– Может, – кисло согласился он. – Но настоящий друг проверяется в разведке, в бане и в постели…
Там их спор и закончился.
В перерыве, образовавшемся между страстными объятиями, куря и сыто разглагольствуя, Чалый неосторожно брякнул:
– Миссионерскую позу мы уже попробовали. Теперь перейдем к следующей, более продвинутой позиции. А там, глядишь, и до поцелуев дело дойдет…
– Какие гадости ты говоришь! – возмутилась она.
Но Чалый решил проявить настойчивость. Оперевшись на локоть и глядя на нее в упор и в то же время откуда-то издалека, он предложил ей окончательно раскрепоститься, снять все запреты и табу, чтобы от стыдливых девичьих грез перейти к радостям зрелой женственности. Что-то в этом роде.
– Еле-еле уговорил, – признался Чалый. – Но как только мы вошли во вкус, в дверном проеме возник ее муж… Стоит, блин, в режиме радиомолчания и таращится на нас. Я не сразу его заметил – настолько, понимаешь, был увлечен процессом. Сначала увидел в зеркале напротив ее побелевшее лицо. Потом его физиономию цвета хаки. Они смотрели друг на друга, не мигая, глаза в глаза. И ты знаешь, тут я совершил самый героический в своей жизни поступок…
– Взял всю вину на себя?
– Нет. Продолжил начатое. Довел дело до конца, до самого финала. Ну, если честно, до полуфинала. Когда-то у меня была молниеносная реакция и мгновенная эрекция. Теперь все изменилось. Это мы и называем жизненным опытом…
– А он?
– Деревянко? Он куда-то исчез. Заперся в ванной или еще где-то. Испарился.
– А ты?
– Что я? Собрался и ушел. А как бы ты поступил на моем месте?
– Ну… Не знаю даже. Прыгнул бы с балкона.
– У них нет балкона. Но и это еще не все. Через час звонит мне Лариска. Вся в слезах и соплях. И говорит: «Он хочет, чтобы мы делали это в его присутствии…» Представляешь?
– Ты вернулся?
– Я же не извращенец какой-нибудь. Должны же быть какие-то нравственные нормы, правила человеческого общежития. Мы же не животные, в конце-то концов…
– Да… – только и смог вымолвить Михайлов.
– Ладно, – подытожил Чалый, – у тебя-то как дела? Юленька приходила?
– Приходила. Принесла рекламу.
– А ты?
– А я обещал разместить ее в газете. Сейчас вот думаю, где, на какой полосе.
– И все?
– Все.
– Ну ты и чудак. Не обижайся, но лучше бы ты подумал, где, на какой полосе разместить Юленьку…
– Вы как всегда все опошлите, поручик, – натянуто улыбнулся Михайлов. Он не разделял плотского оптимизма Чалого, подогретого успехом у Лариски. И настороженно относился к той неразборчивости, которую тот позволял себе в отношениях с замужними женщинами. Но и не осуждал его. Лишь в одном их взгляды были близки: дружба с женщиной – явление странное и трудноописуемое. Она или заканчивается постелью или начинается с нее.
Следующий день прошел впустую – его загнали на какое-то совещание что-то там освещать, потом поступило распоряжение опубликовать отчет об этом мероприятии в газете.
К вечеру, когда вся срочная работы была переделана, он снова заглянул в блог и дочитал последнюю запись. Она заканчивалась словами «…ибо не фиг. Сны, понятно, – это продолжение нас самих, но смотреть во сне что ни попадя порядочной девушке не пристало».
И вдруг прямо у него на глазах, как поплавок, вынырнувший из воды, появилось новое сообщение:
«Никак не могу улучшить свое материальное положение – кардинально, так чтобы уж раз и навсегда. Видно, мне настоятельно рекомендован скромный достаток, а богатство категорически противопоказано. Если бы я жила в XIII веке, то наверняка принадлежала бы к ордену бедных кларисс (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BB%D0%B0%D1%80%D0%B8%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%BD%D0%BA%D0%B8)и всю свою жизнь провела в скапуляри (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BA%D0%B0%D0%BF%D1%83%D0%BB%D1%8F%D1%80%D0%B8%D0%B9)и…
Кстати, тема нищенствующих монашеских орденов и конгрегаций неожиданно заинтересовала меня. Не знаю почему. Какой-то необъяснимый импульс. Все люди как люди, живут настоящим, куют свое благосостояние, а я опять, как землеройка, копаюсь в свалке истории, обживаю мрачные норы средневековья. Сейчас я озабочена орденом кармелитов в пору его расцвета.
Возник он на библейской горе Кармел. Его учредителем был крестоносец Бертольд Калабрийский, а составителем монашеского устава, отличавшегося особенной строгостью (помимо всего прочего, кармелиты должны были значительное время проводить в полном молчании, на что я уж точно не способна), – патриарх Альберт Иерусалимский (http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%B2%D0%BE%D0%B3%D0%B0%D0%B4%D1%80%D0%BE,_%D0%90%D0%BB%D1%8C%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82).
