скачать книгу бесплатно
Фарфоровый зверек. Повести и рассказы
Юрий Олегович Ломовцев
В книгу петербургского писателя Юрия Ломовцева вошли повести и рассказы, написанные в разные годы. Автор следует традициям русского реализма. Его произведения отличает точность бытовых деталей, сострадательное, чуть ироничное отношение к героям, чувство юмора.
Юрий Ломовцев
Фарфоровый зверек. Повести и рассказы
ПОВЕСТИ
РЫБЬЕ ЦАРСТВО
1.
«Моя жизнь напоминает какой-то странный сон», – думает иногда Семен Семенович. Да, так он думает иногда. И все. А что он мог бы к этому добавить? Что?
Когда после работы Семен Семенович приходит к своему другу Альберту в обычном для себя неряшливом виде, тот морщится, демонстративно прикрывает нос рукой и говорит: «Совсем ты, Семен, опростился в своем рыбьем царстве». И это правда.
Альберт Иванович холён и курит ароматные сигареты. На дорогой парфюм он тоже денег не жалеет. А вот Семен Семенович и летом и зимой ходит в одной и той же рубахе из фланели в клетку, пропахшей потом и рыбой. Его штаны помяты и лоснятся, даром что от финского костюма (впрочем, и костюм-то был куплен лет семь назад). Кожаный ремень на толстом животе от времени облез и разлохматился, словно тряпичный. Ботинки стоптаны и только что каши не просят. Не то чтобы Семен Семеновичу совсем на это наплевать, просто он склонен рассуждать философски: «Зачем ?»
И, тем не менее, он негодует на слова Альберта: «Плевал я, что ты будешь обо мне говорить», – думает он, – «Только тебе одному и кажется, что между нами существует разница. А вот поменяй нас местами – и не изменится ничего!» Но вслух он этого не рискует произнести, а только глупо ухмыляется.
Лицо Семен Семеновича под стать его одежде, одутловатое, покрытое сеткой пунцовых вен. Поредевшие волосы он расчесывает пятерней. Кожа на руках загрубела и потрескалась от талой воды и рыбьих помоев. Заусенцы на пальцах кровоточат. Согласитесь, не слишком привлекательный вид. Мне известно, что Семен Семенович может выглядеть по-другому, только случается это нечасто.
«Ты бы уж приоделся, что ли», – просит иногда его Альберт Иванович, и Семен Семенович надевает свой пушистый английский свитер. В нем он смотрится почти пристойно на светских раутах у Альберта.
«Вам с килечкой или с колбаской, мадам?» – суетится Семен Семенович возле какой-нибудь театральной дамы, – «Под водочку рекомендую с килечкой. Ух, как вы ловко пропустили! Сразу видно, хороший человек. Что, генерал по сердцу проехал? И вот еще маслинку», – Семен Семенович подносит зубочистку с наколотой маслинкой прямо даме ко рту, и та покорно ее проглатывает, – «Ну расскажите же скорее, что новенького в театральном мире, я весь горю от нетерпения! Или хотите анекдот?» Дама предпочитает анекдот, но в это время подлетает встревоженный Альберт, встревает в светский их разговор, уводит даму.
Бедный Альберт Иванович боится, что Семен загубит важный для него фуршет. Но он не прав. Семен Семенович знает свое место и в меру отпускает грубоватые шуточки, которые притворно шокируют дам, на самом же деле только оттеняют его светскость – так сладкий фруктовый соус подчеркивает плотские достоинства мяса. И все же на свои фуршеты Альберт Иванович старается его не допускать – статус не тот. Семен Семеныч больше годится для камерных семейных чаепитий.
Зато в рыбном магазине, где Семен Семенович работает, никто не придирается ни к его облику, ни к манерам. Здесь он на своем месте. В магазине встречают не по одежке, да и провожают не по уму, а ценят в Семен Семеновиче нечто совсем иное. Ну кто бы мог так непринужденно нахамить, при этом не обидев? Кто бы сумел в полминуты, шутя, уладить любой конфликт? Только известный шутник и балагур Семен Семенович.
«Ну что, бабуля, опять проголодалась?» – спрашивает он старуху в плюшевой кацавейке, которая пятый раз за день зашла в магазин и тупо рассматривает ценники, – «Может, это кот Васька тебя прислал? Так ты кланяйся от меня своему Васеньке!»
«Тьфу на тебя, зубоскал!» – незлобиво сердится старуха.
«А рыбка твоя сегодня уплыла», – продолжает насмехаться Семен Семенович, – «да и ты бы плыла подальше. Давай-давай!» И старуха, ничуть не обидевшись, выплывает из магазина.
Вся округа знает, что Семен Семенович никогда не обижает старух. Просто он давно изучил их повадки и пользуется этим. Иногда они, правда, смертельно надоедают ему. Это назойливое племя требует к себе повышенного внимания. И у всех-то у них кошечки да собачки, и большие заслуги в прошлом, и одинокие вечера, и куча болячек, и маленькие пенсии в аккуратных кошелечках с защелкой из двух шариков – «трик-трак». Семен Семенович брезгливо морщится. Но вдруг какая-нибудь уж совсем жалкая и безответная старушка – божий одуванчик – вызовет в нем приступ нежных чувств, да такой, что у него слезы навернутся на глаза. Тогда он весь преобразится, движения его станут такими же беспомощными и замедленными, как у старушки, и он дрожащей рукой отвесит ей вместо «пробитых» полкило грамм шестьсот – или даже семьсот, – бережно завернет рыбешку и сам запихнет ее в облезлую старушкину кошелку. Что удивительно, в этот момент нечто странное происходит и со старушкой: глаза ее начинают испускать какой-то нездешний свет, уголки губ подрагивают, и она еле слышно шепчет ему: «Храни тебя Бог…»
Но это случается нечасто. В основном же Семен Семенович за прилавком скучает. А чтобы развлечь себя, он просто прикрывает глаза и смотрит на мир сквозь опущенные ресницы. Быть может, так большая рыбина взирает на природу красными шарами своих стеклянных глаз. Что же видит она?
Снуют по каменному дну бассейна покупатели – рыбья мелюзга. Помахивают цветными авоськами, словно плавниками, недоуменно пялят на Семен Семеныча рыбьи свои глаза и через массивную дубовую дверь выплескиваются обратно – в город.
Семен Семенович зевает.
И все-таки он знает – здесь его любят и ценят. Он очень гордится этим. А часто видели вы, чтобы продавцу рыбного магазина дарили цветы? Вот то-то и оно! А Семен Семенычу цветы дарят. Бывает, в Троицу идут старухи на кладбище и обязательно заглянут к нему в магазин, поздравят с праздником, дадут несколько кустиков анютиных глазок, чтобы он посадил на могилке у матери. А у Семен Семеныча на могилке уже давно все посажено и расцвело, вот он и возьмет цветы домой, поставит в стеклянной банке на тумбочку у кровати.
Принято считать, что анютины глазки – кладбищенские цветы. Их и вправду часто сажают на могилах. Но разве в этих больших разноцветных фиалках есть тот особый запах смерти?
Нет, Семен Семенович не чувствует его!
Как и большинство смертных, он влюблен в гладиолусы и розы, вот только на тумбочке предпочитает держать скромные полевые цветы.
2.
Семен Семенович помнит то время, когда полки в рыбном магазине стояли пустыми – нечем было торговать. Тогда в рыбьем царстве наступило затишье. Без толку шатались продавцы от прилавка к прилавку, маялись от скуки, травили анекдоты. В те серые дни Семен Семенович с тоской оглядывал грязные стены магазина, крашенные в грязно-зеленый цвет, выбоины в полу, покрытом узорчатой плиткой, запыленные витрины. И надо сказать, запустение и развал, которые он видел во всем, удручали его. Где хрустальные люстры, которые раньше висели под потолком? Одна на даче у начальника Райпищеторга, вторую купил по договоренности с директрисой известный артист. Теперь вместо них казенные люминесцентные лампы мертвенно освещают прилавок. Что стало с вентиляторами? Залитые в несколько слоев побелкой, они без дела висят под потолком, словно чучела доисторических птиц. Их огромные крылья густо обсижены мухами. А ведь когда-то жужжали они себе, разгоняя воздух, и казалось, что это два летних облачка приютились в вышине. Было время!.. Память – дама на редкость бережливая, хранит в своих загашниках множество на первый взгляд несущественных мелочей.
Но вот в рыбном магазине сделали ремонт, прилавок снова наполнился товаром, а Семен Семенович не то чтобы этому не радуется – нет, – просто пластик и мрамор даже сравнивать глупо. У возрожденного изобилия не тот масштаб. Он снова прикрывает глаза и грезит…
На широких мраморных столешницах стоят стеклянные этажерки, доверху набитые снедью. С витрин покупателей сверлят глазами огромные осетры, украшенные бумажными кружевами. (Кстати, Семен Семенович эти кружева сам умел изготовлять, пользуясь пионерским пособием «Учись вырезывать».) В фарфоровых чашах горками лежит икра, на блюдах – маринованные миноги. Банки с крабами чуть ли не подпирают потолок, из них выстраивают пирамиды и башни наподобие Вавилонской. Какой-нибудь там рулет из трески или копченую селедку просто никто не замечает, а про минтай и путассу слыхали только университетские ихтиологи. Зато все прекрасно знают, что такое анчоусы и сардины. А вот имя костлявой сардинеллы с первого раза никто и выговорить не может – бабульки только посмеиваются и шепотом величают ее «срадинелли». Одним словом, рыбный магазин выглядел в ту пору так, как и должен был выглядеть в соответствии с духом и буквой уходящей эпохи. Возьмите в руки сталинскую книгу «О вкусной и здоровой пище», и вы найдете там лучшие ее образцы.
Но самая яркая, самая памятная для Семен Семеновича примета прошлого – это, конечно, мраморный бассейн, который – о чудо – до сих пор возвышается слева у окна. Передняя его стенка, забитая теперь листом фанеры, была застеклена, а внутри нее не пустые картонные коробки валялись, а плескалась вода. За толстым стеклом лениво барахтались карпы, или же шевелили усами страшные плоскомордые чудища – сомы. В те дни, когда привозили живую рыбу, в магазин сбегались дети со всей округи.
«Ой, какие страшные!» – визжали девочки, тыкая пальцами в сомов, а мальчишки их еще больше пугали: «Сейчас как выскочат! как укусят!!»
«Не укусят», – робко возражал кто-нибудь, – «они же дохлые…» Но Семен Семенович убежденно заявлял: «Они не дохлые. Они – живые».
Маленький Семен Семенович стоял в толпе детей возле бассейна и наблюдал за продавцом. А тот заученным движением цеплял огромного сома и прямо на лету оглушал его ударом деревянной колотушки. В это время возбужденные дети поднимали крик. Продавец хмурил брови: «Давайте, давайте отсюда, кыш!» Но дети никуда не уходили, с открытыми ртами смотрели они на продавца. Бывало, уже взвешенный и запихнутый в сумку, сом начинал трепыхаться и бить хвостом. Кто-нибудь из малышей обязательно начинал реветь со страху, и тогда женщины успокаивали: «Да он же не страшный совсем, вот сейчас подергается напоследок, а потом уснет».
Предсмертную агонию почему-то называли сном.
Семен Семенович мог полдня простоять в магазине, наблюдая за жестокой работой продавца, иногда вечером матери с трудом удавалось увести его из магазина – он упирался и плакал.
Однажды мать купила живых карпов. Она принесла их домой и бросила на кухонный стол. А жили они тогда в Р-ском переулке, в большой коммунальной квартире со множеством соседей, где в коридоре всегда пахло горелым, а в огромной кухне никогда не смолкали голоса. Увидев карпов, Семен Семенович упросил мать пустить их поплавать в ванной.
«Они же спят», – с сомнением сказала мать, но как раз в это время в квартире никого не было, и она рискнула, набрала полную ванну воды и бросила карпов в нее. Вопреки предсказаниям матери, карпы в воде оклемались, они заплескались и заплавали как ни в чем не бывало. Семен Семенович глядел на них и наслаждался. Но вот пришла домой одна из соседок и подняла крик: «Безобразие, запускают в общественное место всякую пакость!» Потом с работы стали возвращаться другие соседи, и тут Семен Семенович понял, что его карпам угрожает опасность. Когда ему велели слить воду, он не послушался, зарыдал, сел на пол в дверях ванны. На все уговоры он только дрыгал ногами и выл, а потом заперся изнутри на защелку.
Соседи встали в тупик: что делать? Как уговорить Семен Семеновича? Мать, опустившись на колени, заглядывала в щелочку под дверью и умоляли его открыть, но Семен Семенович не сдавался. Как раз в это время он опустил руки в воду и пытался своих карпов погладить. Соседи уже было собрались выломать дверь, но потом поразмыслили и решили обождать: должна же была эта история уладиться как-то сама собой. Кто-то предположил, что у ребенка возрастной кризис, или он вовсе сошел с ума. Собравшись всей квартирой у запертой двери, соседи долго вели с Семен Семенычем переговоры, убеждая его, что не тронут карпов и даже разрешат им вечно жить в ванной. Хитрость подействовала, он поверил и открыл, но на всякий случай загородил проход руками. Никто не решился тронуть ребенка, настолько все были ошарашены его странным поведением. Постояв вокруг и покачав головами, соседи поступили мудро – разошлись по комнатам.
Бедная мать не знала, что ей делать. Наказать Семен Семеновича она боялась, а вдруг он и вправду заболел? К тому же ей было его жалко. И она тоже ушла. Разрешилась ситуация, как и предполагали, сама собой. Ближе к ночи Семен Семенович пришел в комнату, сел на свою кроватку, повздыхал и поплакал еще маленько, а потом блаженно уснул, не раздеваясь.
Наутро карпов в ванной, естественно, уже не было, и мать с тревогой ожидала, какая последует реакция. Реакции не последовало никакой, Семен Семенович как обычно позавтракал, собрал портфельчик и пошел в школу в свой первый «Б» класс. А вечером мать робко поставила тарелку с жареными карпами на стол.
«Ах», – вздохнул Семен Семенович, – «теперь они уже точно уснули», – и он отковырнул вилкой кусочек нежного рыбьего мяса.
Этот эпизод Семен Семенович часто вспоминал, находя в своем детском поведении непростительную двойственность: «С одной стороны, понятно, карпов было жаль, но с другой… Ведь все-таки я съел этих несчастных рыбешек!» Впервые он столкнулся с двойственностью бытия, неразрешимым противоречием, заложенном в самой жизни. Однако с годами это противоречие тревожило его все меньше и меньше, пока он окончательно не успокоился, осознав: нет ничего надежнее всепримиряющего компромисса!
Мать запретила Семен Семеновичу ходить в рыбный магазин.
«Вы бы купили ему аквариум», – посоветовали соседи, – «может, он у вас будет юный натуралист». И Семен Семенович тут же представил, как рядом с его кроваткой плещутся в воде маленькие золотые рыбки, притом без всякого ущерба для своей жизни и спокойствия окружающих. Их никогда никто не съест! Он загорелся этой идеей, стал уговаривать мать, но денег на настоящий большой аквариум у нее не было, поэтому ограничились тем, что купили на блошином рынке парочку маленьких серых рыбок, посадили их в банку и поставили на окно. Никто толком не мог объяснить, чем нужно кормить этих рыбок. На второй день Семен Семенович покрошил им в банку черного хлеба, а еще через неделю вода в банке помутнела, а рыбки сдохли. Семен Семенович не слишком расстроился, эти рыбки с самого начала не приглянулись ему и размером, и окраской. Он выплеснул дохлых рыб в туалет, а банку убрал в кухонный стол: с глаз долой – из сердца вот. Этим все и закончилось.
Мог ли Семен Семенович предположить, что со временем он сам попадет в «рыбье царство», что это будет его призванием, что станет он главным украшением большущего аквариума под названием «рыбный магазин»? Мог ли он догадываться, что придет время, и он собственноручно подкинет тупорылого сома, оглушит его молотком на лету и швырнет на весы?
Он весь напрягся тогда, подойдя к бассейну, в который свалили живую рыбу. Даже руки его тряслись от волнения. Семен Семенович ничего не услышал из того, что объяснял ему опытный в этом деле напарник, не усвоил ни одного его совета. Он что-то ему машинально отвечал, а голос его сделался звонким, каким никогда раньше не бывал. Он даже забыл надеть резиновые перчатки, так ему скорее хотелось пройти через это. И вот он голыми руками выхватил из воды неуклюжего сома и со всего размаху ударил его головой о мраморную столешницу. Несчастный сом оглох и затих. Семен Семенович думал, что потеряет сознание, но нет, этого не произошло! уже в следующую минуту он испытал небывалое облегчение.
«Убил!» – Словно камень упал с души, и только руки еще чуть-чуть дрожали. Он огляделся. Возле прилавка уже выстроилась очередь, люди нетерпеливо и жадно смотрели на него. И тогда Семен Семенович возбужденно загоготал: «Э-ге-гей! Пошла работа!! Налетай!!!»
Уже потом он надел перчатки, приготовил колотушку и взял в руки специальный сачок.
3.
На Р-ской улице все знают Семен Семеновича. Его можно встретить утром, когда он, пыхтя и задыхаясь, бежит на работу. И поздним вечером, когда, измочаленный и уставший от праведных трудов, он возвращается домой. Но вот увидит Семен Семенович бездомную кошечку – и остановится, чтобы погладить ее. Кошка, конечно же, отскочит в сторону, и тогда Семен Семенович достанет из своего холщового мешка рыбешку, швырнет ее подальше в кусты, где не ходит народ. Долго потом он будет стоять и чему-то загадочно улыбаться. А пугливая кошка проглотит свою добычу – и след простыл.
А вот домашние коты Семен Семеновича совсем не боятся, сами подходят к нему, трутся об ноги и принюхиваются, недоумевая, почему от этой огромной туши так пахнет рыбой. Однако при всей своей любви к этим тварям Семен Семенович кошки дома не держит и никогда не держал.
В воскресный день можно встретить Семен Семеновича возле местной церкви. Там он степенно расхаживает в своей облезлой шубе из кролика с непокрытой головой даже в сильный мороз. Каждому нищему он обязательно даст по копеечке, еще и остановится, спросит о чем-нибудь. Старухи с ним почтительно раскланиваются, да и не только старухи, – кто из нас не бывал в его магазине? Уже не первый год он стоит за прилавком, кто помоложе, скажут, что он был там вечно, и лишь старожилы припомнят, когда он встал за прилавок впервые. В тот год ему было лет двадцать, не больше, а значит можно примерно установить дату его рождения. Вот так порасспросишь одного, другого – и все узнаешь про Семен Семеновича. Но ой ли? Не так он прост, этот Семен Семенович, не так легко подобрать к нему ключик, толком никто не расскажет вам о нем. А ведь вырос он на Р-ской улице, закончил ту же школу, что и большинство из нас – она единственная поблизости, во дворе за сквером. Что если разыскать его первую учительницу и расспросить ее?
Учительница уже глухая старуха и мало что помнит. И руки у нее трясутся, и глаза слезятся от яркого света. Сидит она в своей тесной комнатке с двумя гераньками на подоконнике, держит Мурку на руках и дремлет, тихонько посапывая. Рискнем ее разбудить?
«Он очень, очень хороший», – станет бормотать она, – «такой вежливый, всегда о здоровье расспросит. Я Мурке у него салаку беру».
«А отца у него не было. Нет, не было отца. Еще его мать у меня училась, как сейчас помню поехала в эвакуацию с животом…»
«Мальчик он был тихий, читал по слогам, писал в косую линейку карандашом. Где он тут у меня на фотографии? Вот этот… Нет, вон тот. Да они тогда все были хорошие, тихие, не то что теперь!»
Не много же мы узнали.
Что отца не было – это точно. Тогда у каждого третьего не было отца. Вернее, так не бывает, чтобы у ребенка совсем не было отца, у всех сирот были отцы. Герои.
«А твой отец – приблудный татарин!» – прокричала когда-то кривая бабка во дворе. Семен Семенович кинулся к матери, но мать ничем не сумела утешить его, только заплакала и прижала к груди.
«Ты злая мегера!» – крикнул Семен Семенович, выбежав во двор, – «Врешь, врешь! И тебя будут черти жарить на сковородке!»
Но бабка вряд ли соврала, ведь именно она, «злая мегера» помогла его матери собраться в дорогу, а потом, уже после войны, из сострадания возилась с маленьким Семен Семеновичем, когда мать на весь день уходила на швейную фабрику. Она выводила его в сквер поиграть и подышать свежим воздухом. Но и бабки давно уже нет в живых, и матери Семен Семеновича, так что отцом его навсегда останется «приблудный татарин».
«Ты себя со мной не ровняй», – говорит иногда Семен Семенович Альберту Ивановичу, – «ты в полноценной семье жил. У тебя и вещи дорогие были, и книги. А нам с мамой иногда денег на еду не хватало. Сирота я, Альберт, даже не знаю какого роду-племени». В такие моменты Семен Семеновичу становится так жаль себя, что он готов заплакать.
«Как это грустно не знать своего отца», – думает он, – «словно самая сокровенная тайна природы сокрыта от тебя, и нет надежды дознаться до сути земных вещей».
«Ой, ну хватит тебе нюни распускать», – бесцеремонно выводит его из сентиментального состояния Альберт, – «Помню я, в каком шикарном костюмчике ты ходил. И деньги у тебя водились!
«Так это когда было», – возмущается Семен Семенович, – « Это же после школы!»
«И что, что после школы?»
«Нашел, чем попрекнуть! Мне тогда Клара помогала, царство ей небесное. Любишь ты, Альберт, старое ворошить…»
Обычно в этот момент Семен Семенович залпом выпивает рюмку коньяка, которую до того долго мусолил в ладони, и задумывается.
Клара – воспоминание особое.
4.
Когда-то на углу Р-ской улицы работала столовая. Черное крыльцо ее выходило в узкий проходной двор, в котором стояли баки с отходами, и потому всегда пахло гнилью и плесенью. На крыльце целыми днями сидел грузчик Паша, к нему время от времени выбегала подружка – посудомойка Галя, и они переругивались и гоготали. Раз в день к черному ходу столовой подъезжал продуктовый фургон, и тогда на крыльце появлялась плотная баба лет за тридцать с густыми черными волосами. Глядя на нее, любой бы сказал, что она лютая стерва, такое у нее всегда было злое и недовольное лицо, а глаза, казалось, прожигали насквозь. Она принимала товар, материла почем свет водителя и грузчика Пашку, сама помогала затаскивать внутрь тяжелые поддоны с мясом.
Звали эту бабу Кларой, она числилась завпроизводством, вкалывала с утра до позднего вечера, иногда оставалась ночевать в столовой, и тогда до самого утра в ее кабинете с узким зарешеченным окном светился тусклый огонек. Летом в жару дверь черного хода стояла распахнутой настежь, и можно было видеть, как черноволосая Клара устало расхаживает по подсобке, что-то перекладывает с места на место, считает в уме и делает пометки в блокноте химическим карандашом.
Семен Семенович каждый день возвращался из школы проходным двором, и каждый день он с опаской поглядывал на злую Клару. Что-то в ее облике притягивало его, не давало отвести глаз. Семен Семенович даже невольно замедлял шаг.
«Эй, парень! Поди-ка сюда, помоги», – как-то раз окликнула его Клара, когда он проходил по двору, погруженный в свои мечтания. Семен Семенович вздрогнул и не сразу понял, чего от него хотят. Он изумленно огляделся вокруг, даже в небо посмотрел – уж не оттуда ли был ему голос – споткнулся о булыжник и очень смутился.
«Да ты не бойся, подойди ближе», – усмехнулась Клара и поманила Семен Семеновича пальцем, отчего он смутился еще больше, даже лицо его порозовело. Клара развеселилась:
«Да ты, оказывается, скромник! Такой большой – и такой застенчивый. Подойди же, не бойся. я тебя не обижу. Не кусаюсь я, ха-ха-ха!..»
Семен Семенович подошел, Клара со смехом указала ему на гору деревянных ящиков в углу подсобки, которые нужно было переставить в другое место. Семен Семенович не посмел отказаться, перетащил тяжелые ящики, и хоть бы что ему – даже не запыхался.
«О, да ты здоровяк!» – стала подшучивать над ним Клара, а потом ни с того ни с сего разоткровенничалась, – «Ты думаешь, я просто так здесь все перетаскиваю? Нет, у меня свой расчет. Надо знать, что прикрыть, а что на виду оставить. Хоть сейчас ревизия – у меня полный порядок, все по накладным!»
Семен Семенович не понял, о чем она говорит, но это было не главное. Ему понравилось, что Клара обращается с ним серьезно, как со взрослым, и что она ему улыбается, и что она оказалась такой веселой и добродушной, а вовсе не злой. Перетаскав все ящики, куда она ему велела, Семен Семенович направился к двери, но Клара задержала его:
«Куда же ты? У меня за просто так не работают. Я тебе денежку заплачу», – она достала из кармана рабочей куртки десятку[1 - После денежной реформы Хрущева она превратилась в рубль] и протянула ему. Семен Семенович снова растерялся, по его представлениям это были большие деньги . Но Клара подбодрила его: «Бери. Ты не украл, а заработал», – и тогда Семен Семенович скомкал бумажку в руке.
«Приходи еще помогать. Еще денежку заработаешь», – предложила Клара, – Придешь?»
«Приду», – промямлил Семен Семенович.
«Чего ж так робко? Ты приходи, не стесняйся. Меня Кларой зовут. А тебя как звать?»
«Сеня».
«Сеня», – повторила Клара, – «Я знаю, ты здесь поблизости живешь, Сеня. Да? А с кем живешь?»
«С мамой…»
«С мамой», – повторила за ним Клара, и лицо ее сделалось такое жалостное-жалостное, что Семен Семеновичу захотелось плакать», –С мамой… И без папы, небось? Господи! Что за жизнь такая Сколько на свете сирот», – запричитала она, а потом понесла что-то совсем несвязное: «Сеня… здоровяк такой, а тоже сиротка… с мамой… Как мне вас всех жаль! Как мне себя жаль… Что же это делается, господи?» – И только теперь Семен Семенович заметил, что Клара навеселе. Пока он грузил ящики, она успела хлебнуть винца в своем кабинете.
«Ты приходи обязательно, Сеня», – повторила Клара, – «Я тебя тут всегда и напою, и накормлю».
С тех пор Семен Семенович стал заходить в подсобку столовой на Р-ской улице как свой. Приходил он обычно к закрытию, когда оставалась одна Клара, и хотя работа не всегда для него находилась, какой-нибудь гостинчик он обязательно с собой уносил: то мешочек крупы, то сахарную косточку.
«Бери, бери», – приговаривала Клара»,– «мама тебе супчик сварит, а мне этого добра не жаль».
Семен Семенович приносил домой скромные Кларины дары и заработанные деньги. А жили они действительно бедно, так что мать нарадоваться не могла его новому знакомству, благословляла Клару и обязательно хотела с ней лично познакомиться, но как-то все стеснялась и откладывала. Да и Семен Семенович всеми силами противился этому.
Во время работы Клара открыла ему много профессиональных секретов. Теперь он хорошо понимал, откуда берутся эти косточки и крупа, а то и куски пожирнее, почему Клара не экономит сахар, а масло намазывает на хлеб толстым слоем.
«Ну, с маслом, положим, много не намудришь», – разъясняла она», – «масла и сразу по весу меньше, чем в накладной. Ты, Сеня, запомни, самое выгодное – это рыба. Ее положат – не поскупятся, потому как она все равно задарма плавает в океане. Рыбы в брикете всегда больше, чем по документам, а сколько в не еще лишней воды? Она ведь тоже не учитывается, вернее, вычитается. Вот ты и соображай, тут чистая выгода без всякого обмана. С мясом сложнее, но зато интереснее работать. Все зависит, как нарубить и рассортировать, куда что положить и по какой цене продать. Ты примечай, я ведь мясо не случайно по несколько раз перекладываю. Как разложишь – так и наваришь. Мясо – это мой конек, моя чистая прибыль.
Семен Семенович слушал с открытым ртом, а Клара точно фокусник знай перебрасывала куски с поддона на поддон. И если раньше ее манипуляции вызывали в нем только недоумение, то теперь он начинал что-то соображать. Где бы еще он мог пройти такую странную и увлекательную школу?
«Ты думаешь, я унижу себя до того, чтобы сметану кефиром разбавлять, тем более что она и так уже разбавленная?» – риторически вопрошала Клара, – «Нет, я работаю значительно тоньше! В нашей работе чудеса можно творить, если подойти с умом, ведь ум-то нам для того и дан от Бога».
Как-то раз после того, как они все переложили и перегрузили, Клара пригласила Семен Семеновича в свой кабинетик. Он был совсем крошечный, в нем помещался только рабочий стол, стул, больничного вида кушетка, обтянутая черным дерматином, и личный Кларин сейф. На стене висели ее почетные грамоты и несколько картинок из журнала «Огонек» – самых ярких.
«Сегодня день особенно удачным выдался, много полезных дел провернула», – сказала Клара, – «сейчас мы это отметим». Она достала из сейфа бутылку хорошего крымского портвейна, два хрустальных стакана, коробку конфет и буженину, уже порезанную на тарелке. Ловким движением большого пальца Клара откупорила бутылку – пробка отлетела в сторону. Она разлила вино «по булькам» как заправский алкаш. Так была положена традиция совместных задушевных вечеров после трудового дня.
Надо сказать, Клара хмелела мгновенно, правда, внешне это почти не бросалось в глаза, но хмель размягчал ее душу и каким-то непостижимым образом сказывался на тембре ее голоса – из резкого и сухого он становился грудным, бархатистым. А еще появлялась подкупающая простота и откровенность в рассказах о себе. Во время вечерних посиделок Клара поведала Семен Семеновичу историю своей жизни. А жизнь ее оказалась многострадальной и трудной, и Клара то и дело подливала себе и ему вина. Поначалу Семен Семенович отнекивался, но потом стал пить наравне с Кларой. Теперь, придя домой, он старался не дышать на мать, которая делала вид, что ничего не замечает, и быстро укладывался в кровать. Но заснуть он еще долго не мог, ворочался, икал и вспоминал жуткие рассказы Клары.
