Нескладуха

– А что ты о нем знаешь? – с вызовом спросила Августа.

Много раз вспоминал потом Кочелабов этот разговор, не переставая удивляться тому, что, сызмала помня Гурова, не знал он правды о нем, а она, девчоночкой, знала. Верила, что никогда не прислуживал он фашистам, хоть и писали о том подметные письма. Было другое: долго выбирался из окружения, за что и осудили его, отбыл в лагере срок. И потом не баловала Гурова судьба. На лесоповале, куда их мобилизовали из рыболовецкого колхоза, придавило комлем жену, так что в сопки шли они рядом, а обратно выносил он ее по сугробам на закукорках.

Про жену Наталью, у которой отнялись ноги, Кочелабов знал, помнил, как жалели ее потом все бабы. А про то, каково приходилось Гурову, не старому еще мужчине, ухаживать до самой смерти за этой мнительной ожесточившейся женщиной, не доводилось задумываться Кеше.

В пересказе Августы знакомая история с Натальей прозвучала так, словно Кеша услышал ее впервые, и сам Гуров предстал вдруг не странным, изломанным жизнью стариком, а человеком, сохранившим долг и верность жене в самое лихолетье. По совету врача каждое утро и вечер натирал он и отжимал для жены по стакану морковного сока. У многих ли мужиков хватило б терпенья на это?

Последний вопрос адресовался напрямую Кочелабову – так откровенно глянула на него Августа. Ему же оставалось лишь рассказать, как лазили они с Лешкой в огород за этой самой морковкой, а Гуров чуть не ухлопал их из берданы.

– Пугнул вас небось холостым, а вы уж…

– Ну да, над ухом просвистело, – соврал Кочелабов.

– Значит, в воздух пальнул. А иначе б, понимаешь, не промазал.

– Чего ж не понять… Учительница б из тебя, наверное, хорошая вышла. Все так складно объясняешь, будто на уроке. Кеша даже зевнул с притворцей, чтобы не было сомнений, как он относится ко всякого рода поучениям. Но Августу зацепило другое:

– Ой, верно сказал. Мне и в классе так говорили – учительницей будешь. А я вот…

Егорка спал, зажмурясь от ярких солнечных пятен, пробившихся сквозь листву смородины. Глядя на бледные скобки бровей младенца, Кочелабов попытался представить, что это его сын, его бутуз, но не забилось сильнее сердце, хоть в детстве мечтал он стать не летчиком, не капитаном, а просто папой.

– Чудно все устроено, ехор-мохор, – блаженно просиял Кочелабов. Вот гляжу, какая ты есть? Да никто была для меня, пигалица и только. А сейчас – навроде родни, все по-свойски.

– Характер у тебя легкий, Кеша, ты ведь со всеми накоротке… Со всеми, со всеми, – убежденно повторила она, – А я вот так не могу. Пока огляжусь, пока приноровлюсь к людям, другие то уж и познакомятся по десять раз и разойдутся. Какая-то несовременная я. Однажды влюбилась с маху, так всю себя иссовестила.

– Ну и не больно то изводись, на других глядя. Поушить бы тут языки кое-кому.

– Я не про то. Как наши уехали, спокойно стало вокруг. В себе только покоя нет. Бывает, конечно, и накатит – захочется представить себя такой… пацанкой, как тогда, когда на речку бегали вместе, помнишь ведь?.. Хочу, а не могу.

Она передернула плечами, не то удивляясь незадачливости своей, не то сомневаясь, надо ли откровенничать с Кешей. Совсем накоротке замешкалась Августа. А Кеша будто только этого и ждал. С бойкой развязностью ухажора – откуда что и взялось – подсунул ладонь под белый округлый локоть.

– Люблю старушек. Такие они обходительные.

Хотелось ему взбодрить Августу дурашливостью своей, сказать, чтоб не расстраивалась – все еще впереди, а вышло совсем скверно. Огорошенная тем, как походя сгинул наладившийся душевный настрой, она едва не ударила по этой грубой ладони:

– Тоже мне, бабник нашелся!

Все тем же придурковатым тоном он осведомился, неужто в самом деле в бабники не годится, и получил свое: «Не годишься!»

Как ни странно, эта явная очевидность напрочь испортила настроение Кочелабову. Уже отходя ко сну и тяжело ворочаясь на сеновале, он больше всего вспоминал и заново удивлялся той злости, с которой припечатали его те слова. Неужели за мужика не считает его Августа?

На следующее утро отправился Кочелабов с отцом чистить колодец. Был он глубок и зарастал зеленкой неспешно, но все же ухода требовал. Когда воду вычерпали и Кеша, обвязавшись веревкой, спустился на дно, илистая взбаламученная жижица доходила ему до щиколоток.

Орудуя совком, Кочелабов нагружал ведра, они уплывали вверх, в темный квадрат неба, проколотый отметинами звезд, и возвращались обратно. С пропахших сыростью выступов сруба часто срывались и чмокали у ног капли. И больше ни звука, ни шороха…

Запрокинув голову, он глядел вверх, ожидая, когда снова заслонит небо неторопливая фигура отца, а в глазах стояла обласканная, пронизанная солнцем Августа. Видение это странным образом двоилось: из худенькой беззаботной девчонки вдруг превращалось в налитую упругостью женщину с усмешливым взглядом. И столь же непонятно, вразбежку шли думы.

Представлял он, как приходит с работы уставший, а дома ждут его жена и сын, пусть не свой пока, – долго ли завести и своего, верно сказал Гуров. А вечером, не таясь, жмется к нему Августа и шепчет на ухо: «Милый.» Жарко, пьяно становилось от этих мыслей. И не было в ту минуту женщины желанней, чем она… Правда, и характер у Августы не прост. Да что характер – Кочелабов тоже при случае не заробеет, способен постоять за себя. В семье годами притираются друг к другу… Вот если б еще росточком была пониже. А то какой же он муж, если жена выше его будет, да и телом поздоровей. Засмеют кореша.

Так и не пришли к согласию сердце и разум ни в душном сумраке сеновала, ни в стылой темноте подземелья,

Когда на дне колодца остался чистый песок и заслезилась на него из расщелины ключевая вода, перевесилась сверху коротко остриженная голова и гаркнула:

– Эй, чертяка, подъем!

– Леха, ты что ли? – обрадовано заорал Кеша. Опупеть!

Едва выкарабкавшись из сруба и спрыгнув на землю, Кочелабов сорвал с себя петлю веревки и по-медвежьи пошел на друга, готовый облапить его. Алексей упредил насквозь промокшего Кешу – протянул для пожатья ладонь. Был он строен и молодцеват: белая капроновая рубаха топорщилась у загорелой шеи упругими сгибами воротника, отглаженные стрелки брюк стояли навытяжку – можно было представить, что приехал на побывку из Находки не грузчик, а, по крайней мере, диспетчер торгового порта.

– Ты уж извини, не при параде.

– Какой там парад! Давай краба, давай свою пятерню.

Они крепко потискали ладони друг друга, но чувство неловкости от первого настороженного жеста осталось в Кочелабове, как жжение. Уже переодевшись и пообвыкнув к новому обличью друга, с которым не виделись со дня проводов в армию, Кеша все покачивал головой и нет-нет да повторял, что если бы встретил в городе такого парня, ни за что не признал бы в нем Лешку Дятлова.

Приятны были другу эти откровения. На ближней отмели, где вдоволь накупавшись, как встарь, грелись они, зарывшись в мелкий песок, рассказал Алексей про красавиц своих – жену и дочурку. А более того нахваливал тещу, за которой жилось ему, как за каменной стеной. Что купить, поменять – только свистни – все достанет.

– Где работает теща – не спрашивай, но что понадобится – скажи, сделаем. – напирал Алексей.

– Да не, – вяло отбивался Кочелабов. Все есть.

Отродясь не замечал Кеша столь заводной деловитости в Алексее, разве что прижимист, помнится, был. И теперь, вглядываясь в скуластое, вдохновенное похвальбой лицо друга, и завидовал Алексею и сожалел, что не стало прежнего Лешки, с которым обо всем можно было поговорить.

– Сингапур, о-о! – привстав на колени и войдя в раж, размахивал руками Дятлов. Сертификаты, кораллы… лучшие в мире транзисторы… банановозы… стивидоры… ченч…

Он говорил о заморских странах взахлеб, будто только что вернулся из того самого Сингапура, и веселая толстозадая макака хитровато подмигивала Кочелабову с желтых плавок.

Кеша не стал расспрашивать друга о загранице – все в поселке знали от Лешиной матери, что собирался он матросить в торговом флоте, но дорогу туда Дятлову перекрыли – попался однажды с товаром на черном рынке. Пусть потреплется, раз получает человек таким образом удовольствие, – снисходительно думал Кочелабов и время от времени, как сухой хворост в костер, подкидывал Алексею удивленное:

– Иди ты!..

Где-то под вечер, после того как посидели они у Дятловых за роскошной на вид бутылкой «Сантори виски», затосковал Кеша. Подумалось, ждет его, наверное, сегодня Августа, зная, что завтра гостит он дома последний день. Зайти к ней еще не поздно. Попить чайку, помолчать, душой отогреться после всего этого многословья.

Хоть и не просто чувствовал себя с Августой Кочелабов, но по-другому, иначе, чем у Дятлова. Здесь он должен был внимать и ахать, за тем и приглашен. А там охотнее прислушивались к нему, да не к любому слову, а с толком сказанному.

Извинившись перед Алексеем, сказал Кочелабов, что пора отчаливать ему к подружке – обещал. Дятлов кивнул понятливо, достал из чемодана какую-то тряпицу с аляповатой кокосовой пальмой.

– Презент. Персонально для подружки.

Когда Кеша, помявшись, сунул подарок в карман и поднял голову, перед ним, понурясь, сидел другой Алексей, грустный и отрешенный, очень похожий на того, прежнего Лешку, у которого часто не получались задачки.

«Обиделся, – решил Кочелабов. В самом деле, столько не виделись. А вроде и посидеть вместе некогда. Хорош друг!» И так совестно стало за свою торопливость, что тотчас и передумал уходить:

– А-а, ладно, подождет.

– Кто, если не секрет?

– Августа.

– Дежнева что ли?.. Подождет. Куда она денется.

Сказано это было мимоходом, как о чем-то несущественном в жизни, так что сразу расхотелось Кочелабову продолжать разговор об Августе, о сомнениях своих. Он даже пожалел, что столь скоропалительно передумал уйти, и только с удивление слушал, как вновь набирает крепость приосевший было басок Алексея.

– А ты молодцом, так и надо. Решил – и точка, по-мужски… Как там на стройке-то?.. А то давай к нам, заработки знаешь какие!..

– У нас тоже неплохие, – покривил душой Кочелабов.

В тот день так и не попал он к Августе. И когда назавтра пришел попрощаться, чувствовал себя так, словно она знала обо всех его метаниях накануне. Про Дятлова сразу все выложил. Наточив топор, подтесал скособоченную в сенцах дверь. По-хозяйски оглядел огород: грядки ухожены, оплетенный проволокой забор не подгнил, лишь спружинил, когда Кеше попробовал его качнуть.

Августа ревностно приглядывала за стараниями гостя, пытаясь угадать, что бы все это значило, но не перечила, даже услышав далеко идущие планы:

– Деревца тоже не мешало бы посадить, а то стоит дом, как неодетый.

Ободренный молчаливым, как казалось ему, согласием, Кочелабов уже порешил, где лучше было бы прикопать рябину, а где черемуху, когда Августа с усмешкой спросила, не собирается ли он купить этот дом.

Вопрос был прям, как ружейный ствол, и Кеша спасовал перед его откровенностью:

– Что ж, выходит, и посоветовать нельзя?

– Почему ж, посоветовать всегда можно. А сердце попусту не береди. Не надо, Кеша, прошу. Тебе уезжать. Мне оставаться.

– Не в армию уезжаю. Вот приеду на октябрьские и принесу из леса рябину. И вообще… Чего языком-то зазря трепать.

Не обманывал Кеша, обещая приехать на Октябрьские праздники, и вот тогда-то… Что именно скажет он в следующий приезд, Кеша не представлял, потому и оттяжку на два месяца взял. Вроде как испытательный срок для себя наметил.

В этот приезд Кочелабова мать вела себя странно – судя по обиженно сжатым губам, по докучливым взглядам знала, к кому ходил Кеша, но молчала, словно дала зарок не вмешиваться больше в судьбу сына. Только когда он уже собрал в рюкзак нехитрые свои пожитки, не утерпела, спросив:

– Подженился что ль?

– Наболтают еще и не это. А ты слушай.

– Сама не слепая. Вижу, как глазами-то засверкал… Женит она тебя, помяни мое слово. У Дежневых порода хваткая.

– А хоть бы и женюсь на ней, так что?

– А то самое. Дите-то чужое. И сама сладкой жизни попробовала. Может ты уж и не второй.

– Вот-вот! – враз ожесточился Кочелабов. Опять начинается. Может быть, а может не быть. Какая там сладкая жизнь, когда училась она, а вечерами уборщицей подрабатывала, чужие плевки подтирала.

– Э-э, дурное дело нехитрое. Время всегда найдется.

– Ох и горазда ты, мать, на всякие такие штучки. А после опять скажешь – бабы нашептали.

– Да живи как знаешь, коль мать тебе не указ! Коли девок для тебя не осталось – живи с брошенкой.

Распаленный перебранкой, не попрощавшись, а лишь махнув матери рукой, Кочелабов вышел из дома с твердым намерением зайти перед отъездом к Августе и сказать ей с порога, что если согласна выйти за него замуж, пусть ждет до Октябрьских, он своему слову верен. Но пока шагал Кочелабов по берегу, увязая в песке, настигла его дедовская, веками нажитая осмотрительность, зашептала на ухо: «Погоди, чего гоношишь-то, куда понужаешь? Оглядись!» Да и пароход уже гукнул за мысом – долго, раскатисто донеслось по тихой воде.

Стоя на скользкой, испятнанной мазутом корме, откуда все дробнее гляделись присевшие за огородами дома Степановки, Кочелабов как бы заново измерял ногами пустынный берег и удивлялся, какая нелегкая понесла его через весь поселок не тротуарами, а по вязкому песку. Как будто нарочно так пошел, чтобы поостыла голова, а вроде б и мысли такой не возникало.

«Была бы шея, хомут найдется, – вспомнилась любимая присказка отца. – И то верно», – утешил сам себя Кочелабов.

В сентябре от той уверенности, с которой Кеша намерен был доказать матери свою самостоятельность, осталось едва-едва. Как-то ночью приснилось ему, будто вышел он спозаранку в свой огород, а там ватага голопузых, мал мала меньше. Морковку таскают, да так увлеклись, что и Кешу не замечают. «Ох, я вас сейчас, шантрапу!», – озлясь, заорал Кочелабов. А ребятишки – ни с места, будто от страха ноги к земле приросли. Стоят, глазами лупают, морковки в руках. А тут и Августа, откуда на возьмись: «Ты чего это, Кеша, морковки сыновьям пожалел?» Пригляделся – одни мальчишки, все, кроме старшего, на него похожи. «Ничего себе наробили, – бросило его в жар. Сколько же их там, шесть или семь?» Сразу от волненья не сосчитать. Крепыши все, розовощекие, едят его глазами. А она к нему клонится, шепчет: «Все мальчишки и мальчишки, к войне что ли? А мне так девочку хочется…» И не знает он, куда деваться от ее взгляда, что отвечать Августе не знает.

Привязчив оказался тот сон, не раз за утро с оторопью вспоминалось: это ж надо – семь сыновей! Попробуй-ка обиходь всех! И, собираясь на работу, подумал он с облегчением, что все же хорошо одному – ни о ком, кроме себя, голова не болит.

Вспоминалась Августа и вовсе иной: то солнцем насквозь пронизанной, то обмершей, притихшей под ладонью его. Но чем дальше пятилась та вольная отпускная пора, тем реже, расплывчатей посещали мысли об Августе. В конце октября Кеша еще собирался поехать домой на праздники, чтоб непременно зайти в знакомый, рубленный из кедрача пятистенок, посадить под окном рябину и все на месте решить.

Благим намерениям этим помешали сверхурочные – аккордный наряд, подваливший бригаде. Так уверял себя Кочелабов, хотя едва ли отказал бы ему Лясота в краткосрочной отлучке за свой счет. Арифметика здесь простая: чем меньше людей на аккорде, чем больше заработок у каждого.

Перед Новым годом Кочелабов еще намеревался съездить на Нижний Амур, если денег будет достаточно. А уж на Майские праздники и вовсе не тешил себя такой надеждой. Время сделало свое дело, притушило, заштриховало мелочными заботами остроту впечатлений тех дней, оставив Кочелабову лишь веру в то, что есть на свете дом, где он всегда будет желанным гостем, где, может быть, и сейчас его ждут.

Глава 5

Вспомнив те августовские дни, Кеша даже копать перестал. Постоял в недоумении: как же он об Августе сразу не подумал после того самого разговора: «Слышь, Кеша, невесту треба». Сколько девчонок в памяти перебрал, а ее будто не было вовсе. Не оттого ли, что искал он подходящую подругу здесь, на стройке, тогда как Августа в его представлении была неотделима от родного поселка, от того добротного дома.

«Да разве согласилась бы она поехать сюда? – подумалось тотчас. Не одна ведь, с Егоркой… А почему бы и нет, если б нашел нужные слова Кочелабов?.. Но что он может сказать сейчас, когда прошли все сроки?.. Молчал, молчал, и бух – вот он я, явился не запылился свататься за Августу. Собирай вещи – ко мне поедем. Что ж, спросит, спохватился так вдруг? Квартиру посулили?.. Да, и язык не повернется выговорить такое, хоть честно мог бы признаться, что в прошлый приезд собирался жениться на ней без всякой квартиры… Более года пролетело. Для молодой, одинокой – год за два считай. Наверное, не оставили ее без внимания парни… Конечно не оставили, может быть, даже замуж вышла, хоть мать и не писала об этом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.