Дорога длиною в 80 лет. Башкирский театр оперы и балета. Актеры на сцене и за кулисами. Обзоры, рецензии, интервью

В салоне автобуса оказалась поблизости от буддийского монаха. Женщине, и вдобавок в яркой красной майке, такое не позволяется. Тайка, стоявшая рядом, на английском языке попросила отойти от него подальше.

Удручали жара, одинаковость женских лиц, причесок, одежды, вежливые улыбки и поклоны. Все не так, все не то. И нет работы.

Муж, Рустем, звонил в Бангкок из Уфы: «Не найдешь работу, отдохни и возвращайся». Возвращайся? Нет уж, отступать было не в ее правилах.

Она ходила на репетиции Бангкокского симфонического оркестра, помогала готовиться к концерту японской пианистке. Тогда ее и заприметила филиппинка Кора – хозяйка частной школы «Академия музыки». «У меня есть ученики для вас. Вы не могли бы с ними позаниматься?» – спросила она Гульшат. Та согласилась. Кора отправила в Уфимский институт искусств на имя ректора письмо: «Я имела честь познакомиться с вашим преподавателем во время ее пребывания в Бангкоке. Прошу вас отпустить ее для работы в «Академии музыки». Ректор не возражал. Гульшат уволилась из института. Теперь она твердо знала, что без работы не останется. Эту уверенность поддержал в ней англичанин Джон Георгиадис – дирижер Бангкокского симфонического оркестра.

В ноябре 1995 года Гульшат аккомпанировала в концерте баритону из Португалии Хосе де Оливейра Лопесу. Этот концерт организовал энергичный и предприимчивый владелец музыкального магазина Питер Гольдберг. У Гольдберга Гульшат и Бакулин играли для Георгиадиса. После прослушивания он вызвался незамедлительно написать рекомендательное письмо. В нем Георгиадис отметил высокую технику и утонченность в игре пианистки. По его словам, она уверенно и с одинаковым успехом могла бы выступить как солистка и как участник ансамбля. «Чувствуется, что госпожа Каримова прошла подготовку в учебных заведениях с замечательными традициями, – делал комплимент Георгиадис советской образовательной системе. – Я не сомневаюсь, это даст ей возможность быть прекрасным педагогом».

С таким письмом можно было постучаться в самые престижные музыкальные школы. Каримову взял на работу в свою школу «Амадеус-пиано» богатый китайский таец Сомчаи. Гульшат пришлось подналечь на английский язык (общаться с учениками и их родителями приходилось именно на этом языке), все остальное, как говорится, было делом техники.

Она убеждена и твердо стоит на том, что более совершенной методики обучения, чем в советских музыкальных школах, никто еще не придумал. Вместе с Каримовой работали музыканты из Соединенных Штатов Америки, Канады, Бельгии, Англии. У нее была возможность сравнивать, и это сравнение в нашу пользу.

Среди тайских учеников Гульшат Мунировна выделяет Джиру Чонникарн. Одаренная одиннадцатилетняя девочка из Таиланда выступила в музее имени А. С. Пушкина в Москве в программе «Новые имена планеты».

Если отбросить такой «пустяк», как быт, нравы, климат и язык чужой страны, жизнь Гульшат Каримовой проходила так же, как и на родине: музыкальная школа, репетиции, концерты. Она выступала в ансамбле с американкой кларнетисткой Рондой Смит и английским виолончелистом Эндрю Хилей, аккомпанировала солисту Римской оперы Марио Болонези.

Пожалуй, самым памятным был фортепианный фестиваль, организованный одним из университетов Бангкока. Он проходил несколько дней. Один был отдан целиком Каримовой. Сначала она прочитала лекцию «Фортепианное начальное образование в России», а потом вышла на сцену как пианистка камерного ансамбля. Были аплодисменты, крики «браво!» и «бис!». И хотя Каримовой, случалось, аплодировали послы и особы королевских кровей, этот успех был особенно дорог: ей выражали признательность, одобрение музыканты, коллеги.

И все-таки ей было бы худо без мужа, Рустема.

Он прилетел в Бангкок вслед за Гульшат месяца через три. Не отдыхать, а чтобы быть рядом и работать. Жизненного опыта ему было не занимать. На хлеб он стал зарабатывать рано, играл в разных ансамблях на ударных инструментах.

В отелях Бангкока не любят громкую музыку, ударники там не в чести. Но Рустем, выпускник училища искусств, неплохо играл на фортепиано популярную музыку, пел. С этим он и пришел в один из отелей Бангкока наниматься на работу: белая рубашка, галстук-бабочка – все, как полагается. Менеджер подвел его к ресторанному роялю и исчез. Рустем, готовый уверенно, со вкусом и чувством исполнить 5—10 мелодий, заиграл. В зале было пусто, изредка появлялись официанты – они сервировали столы. Прошло полчаса. Наконец, появился менеджер. Если бы он сказал: «Спасибо. Можете идти. Мы Вам позвоним», – это означало бы отказ. Но менеджер произнес другие слова: «Можете отдохнуть, поесть и через 15 минут приступайте к работе». Рустем был ошеломлен. «Приступайте к работе». Ничего себе: сразу, с места – в карьер.

Он сел за рояль и продержался 4 раунда по 45 минут каждый. Исполнял все, что помнил и знал: композиции из репертуара советских и зарубежных ансамблей, русские, башкирские и татарские народные песни, Фрэнка Синатру, Лайзу Минелли. Однажды обедающий в ресторане господин попросил сыграть ему мелодию, которую Рустем не знал. Попав первый раз в затруднительное положение, Рустем сделал блестящий ход: он записал свою программу в изящную книжку и предлагал каждому, кто хотел услышать что-то «свое», это музыкальное меню. Срабатывало безотказно – обширное меню вызывало уважение к маэстро.

Каримовы завоевали Бангкок. Самостоятельно, без чьей-либо поддержки. Здесь много россиян, джазменов из Уфы, но это особый разговор. Они, увы, не общаются, не собираются за самоваром. Изредка по ночам звонят друг другу. И все. Здесь надо работать и нельзя расслабляться. Суровый мир, где нет места сентиментальности, где за все надо платить. Платишь ты, платят тебе. Для Каримовых Таиланд стал страной, где они поверили в себя, в свои возможности.

В июле 1998-го Каримовы прилетели в Уфу. Думали побыть здесь месяц-другой и потом махнуть обратно в Бангкок. Не получилось: задержали так называемые семейные обстоятельства. Впрочем, Гульшат Каримова не простаивала. Она участвовала в большом концерте (музыкально-литературной композиции), посвященном памяти А. С. Пушкина, бенефисе Флюры Кильдияровой, концерте трех теноров. На третьем конкурсе юных исполнителей имени Леопольда и Мстислава Растроповичей в Оренбурге Гульшат Каримова была отмечена как лучший концертмейстер. В общем, скучать не пришлось, она была нужна как юным исполнителям, так и известным мастерам.

Сегодня мы не встретим имя заслуженной артистки на уфимских афишах. Легкая на подъем Гульшат Мунировна Каримова работает в Академии музыки в Милане. Молва о «русской пианистке», концертмейстере, быстро распространилась среди музыкантов. Ее приглашают на свои мастер-классы солисты оркестра прославленного театра Ла Скала. Однажды, когда выдалась свободная минута, она заглянула в театр. Зашла в зрительный зал, присела на краешек кресла и испытала настоящее потрясение, восторг. Шла репетиция «Травиаты» Дж. Верди. Дирижировал Риккардо Мути.

2002 год

ШАМИЛЬ ТЕРЕГУЛОВ: «НАШ БАЛЕТ ВЫСТУПАЕТ В ДЮРТЮЛЯХ С ТАКОЙ ЖЕ САМООТДАЧЕЙ, КАК И В МИЛАНЕ»

Новый театральный сезон Башкирский театр оперы и балета открыл двумя блистательными премьерами. Уфимцам были показаны опера Моцарта «Волшебная флейта» и балет Прокофьева «Ромео и Джульетта». Постановка «Ромео и Джульетты» и стала поводом для встречи с художественным руководителем балетной труппы театра Шамилем Терегуловым.

– Балетный репертуар весьма обширен. Почему вы, Шамиль Ахмедович, выбрали именно этот балет Сергея Прокофьева?

– Причин несколько. Балетная труппа нашего театра в профессиональном отношении заметно выросла, и сегодня она способна решать самые сложные творческие задачи. «Ромео и Джульетта», будем откровенны, не всякому коллективу по силам. Мы его поставили и подтвердили свою зрелость.

Затем. Я не знаю солистов балета, которые бы не мечтали танцевать шекспировских героев, Прокофьева. На сцене театра с успехом идут балеты Минкуса «Дон Кихот», «Баядерка». Его музыка легко воспринимается, она танцевальна, но и простовата. Прокофьев поначалу может вызвать у артиста даже протест: он сложен, непонятен, неудобен. Но зато потом, когда поймешь, освоишь глубины его музыки, получаешь ни с чем несравнимое удовольствие, если угодно, наслаждение. Танцевать Прокофьева – огромная радость.

Говоря о причинах постановки этого балета, хотел бы сказать вот еще о чем. В 90-х годах наш балет много и плодотворно сотрудничал с выдающимся хореографом современности Юрием Григоровичем. Несколько лет тому назад мы хотели возобновить творческие отношения с Юрием Николаевичем. Григорович согласился продолжить сотрудничество и выбрал для постановки на сцене нашего театра балет «Ромео и Джульетта». Мы сообщили об этом в прессе. Из-за чрезмерной загруженности Григорович в Уфу приехать не смог, а обязательство перед уфимскими балетоманами осталось. И вот мы наконец сдержали данное слово: балет «Ромео и Джульетта» состоялся.

– В этом балете вы выступаете в трех ипостасях: как постановщик, автор либретто и хореограф. Как вам работалось? Шекспир, Прокофьев – такие глыбы…

– «Ромео и Джульетта» – балет, который повлиял на мою судьбу, на выбор профессии. В 50-х годах в кинотеатре «Родина» шел одноименный фильм-балет Арнштама – Лавровского. Он меня потряс, другого слова я не нахожу. Очевидно, под влиянием этого фильма я стал учиться в хореографическом училище.

К постановке «Ромео и Джульетты», к сочинению хореографии я приступал переполненный сомнениями и опасениями. Работал, забыв об отпуске, потеряв счет времени. Было все: и паника, и депрессия. Готов был сушить сухари, чтобы в случае провала бежать из театра с черного хода. Но все обошлось: публика хорошо приняла прокофьевский балет.

В хореографии я не использовал ни одной цитаты, хотя просмотрел множество постановок: Леонида Лавровского, Кеннета МакМиллана, Юрия Григоровича… Это были прекрасные, выдающиеся для своего времени постановки, но прошло много лет, и сегодня они воспринимаются как старые, добрые советские фильмы. В них есть наивность, чрезмерный пафос, некоторые мизансцены затянуты, мужской танец на втором плане. Техническая оснащенность артистов балета выросла, новое время требует нового прочтения балета Прокофьева. Я постарался сделать его более динамичным, энергичным. Объединил второй и третий акты, устранил повторы, затянутость финальных сцен, наконец, сделал кордебалет полноправным действующим лицом. Все темы при этом были, конечно же, сохранены: от Шекспира никуда не уйдешь. Музыкальная ткань балета от сокращений не пострадала. Мы, я и музыкальный руководитель постановки Роберт Лютер, тесно общались и сделали купюры с большой осторожностью и деликатностью, чтобы не нанести ущерба гениальной музыке Прокофьева.

– Мне кажется, в своей постановке вы усилили, выделили роль Тибальда.

– Здесь, наверное, сказалось влияние Григоровича, который в «Лебедином озере» расширил поле действия Злого гения. Он равен, не уступает силам добра, является как бы тенью, вторым «я» принца Зигфрида.

Зло, к сожалению, многолико, вездесуще, вечно, и Тибальд в «Ромео и Джульетте» как воплощение нетерпимости, агрессии еще раз напоминает об этом.

– Некоторые уфимцы – поклонники балетного искусства – хотели бы увидеть на сцене театра современный или, что еще интереснее, авангардный балет.

– Я думаю, таких уфимцев немного. Большинство отдает предпочтение классике: ведь до сих пор наиболее посещаемый балет – «Лебединое озеро». Иметь один-два авангардных балета в репертуаре театра было бы неплохо, но здесь проблема с хореографом-постановщиком. В России балетмейстеры-модернисты в дефиците.

Что же касается современного балета, то он появился в нашем репертуаре. Это «Ромео и Джульетта». Прокофьев написал музыку балета в 1936 году, в 1938 году он был поставлен в Брно (Чехословакия), но «Ромео и Джульетта», произведение гения, воспринимается как балет ХХI века. Сравните его с «Лебединым озером», «Щелкунчиком», «Баядеркой», и вы убедитесь, что так оно и есть. В основе его хореографии – классика, но без сентиментальности, сусальности, романтических ходуль. Что и делает его современным.

– Благодаря хореографическому училищу, в балетной труппе оперного театра нет, очевидно, проблем с кордебалетом?

– И «да», и «нет». С одной стороны, кордебалет вроде бы укомплектован на все сто процентов и проблемы нет. С другой, проблема существует, потому что солисты балета, кордебалет – это живые люди. Кто-то ушел в декрет или послеродовой отпуск. Кого-то преследуют травмы. Многие учатся в гуманитарных вузах. Молодежь теперь дальновидная. В жизни балерины, танцовщика рано или поздно наступает драматический, очень болезненный момент: надо уходить со сцены. Куда?

Я почти сразу же по окончании Пермского хореографического училища стал «танцующим тренером», был солистом и одновременно педагогом-репетитором, у меня была вторая профессия, запасной аэродром. Тем не менее, когда мне пришлось оставить сцену, я целый год чувствовал себя опустошенным. Казалось, жизнь окончена, потеряла всякий смысл. Можно только приветствовать, что молодые балерины и танцовщики уже сейчас думают о своем будущем. Они уезжают на сессию, а у меня появляется головная боль: надо искать замену. Впрочем, все это проза нашего «производства».

– Башкирский балет с успехом гастролирует за рубежом. А по республике случаются гастроли?

– В этом году в самую напряженную пору, во время репетиции «Ромео и Джульетты», мы выкроили время и показали балетные спектакли в Стерлитамаке, Салавате, Дюртюлях. Успех был головокружительный. Здесь я хотел бы сказать, что наш балет выступает в Дюртюлях с такой же полной отдачей, как и в Милане, никакой разницы.

– Что вы, Шамиль Ахмедович, скажете об уфимском зрителе?

– Он очень симпатичный, теплый, хорошо принимает наши спектакли, но… не вписывается, если можно так выразиться, в международные стандарты. Во всем мире принято аплодировать при появлении дирижера перед началом спектакля. У нас тишина, иногда раздается несколько робких, неуверенных хлопков. Реакция молодых зрителей настораживает, они иногда очень бурно, со свистом аплодируют там, где для этого нет никакого повода.

В оперном театре работают режиссеры и дирижеры из зарубежных стран, и они невольно замечают, что уфимский зритель ведет себя вопреки театральным традициям.

…Терегулов собирался в дорогу, его пригласили в Улан-Удэ ставить «Лебединое озеро». Я пожелал ему успеха и скорейшего возвращения в родной театр.

2005 год

ПОТ, СЛЕЗЫ И… АПЛОДИСМЕНТЫ

9 июня 2004 года под занавес театрального сезона оперный театр показывал балет Минкуса «Баядерка». Это был бенефис солистки балета Гузель Сулеймановой. В старину бенефис устраивался для того, чтобы поддержать материальное положение актрисы. Львиная доля сбора от спектакля доставалась именно ей, актрисе – бенефициантке. В наши дни бенефисные спектакли устраивают в честь актрисы, отдавая должное ее таланту, популярности и заслугам перед театральным искусством.

В тот вечер Гузель Сулейманова танцевала Никию – героиню «Баядерки». Эта роль была в репертуаре и очаровательной Матильды Кшесинской (кратковременное увлечение государя Николая II), и нашей современницы Дианы Вишневой, удостоенной звания «Божественная».

Вишнева – любимая балерина Сулеймановой. Красивая, артистичная и, главное, не робот. Можно ведь достичь запредельного совершенства в технике, но техника без души – голая эквилибристика – не способна задеть, тронуть человека за живое. Взять, к примеру, великую Уланову. Специалисты находили в ее танце огрехи, но второй такой Джульетты не было никогда и вряд ли будет. На съемках фильма—балета «Ромео и Джульетта» Галине Сергеевне было сорок четыре года, а она танцевала по существу девочку, непокорную, волевую, познавшую любовь. Когда фильм вышел на экраны, казалось, что именно такой должна быть Джульетта Шекспира и Прокофьева. Одухотворенный танец Улановой – Джульетты поднимал многомиллионную публику над грешной землей, повседневностью…

Уфимская «Баядерка» – роскошный спектакль, но для местной публики он не стал «своим», как «Лебединое озеро» или «Дон Кихот». Да и к Никии зрители относятся с некоторой настороженностью. Однако «Баядерка» уже стояла в афише, и Гузель не стала капризничать, настаивать на другом, более выигрышном для себя спектакле. Никия так Никия, где наша не пропадала.

Героиня Минкуса-Петипа – один из самых интересных драматических образов в мировом балетном репертуаре. Здесь есть что танцевать – любовь и достоинство, преданность и отчаяние, наконец, отказ от жизни. Все это было в танце Гузель Сулеймановой.

Не помню, кому принадлежит замечательное по краткости и полноте определение оперного певца как артиста, умеющего петь, а балерины – как артистки, умеющей танцевать. Здесь ударение делается не на техническую оснащенность (это само собою разумеется), а на актерское мастерство. Уверен, что большинству зрителей, кроме балетоманов, не дано знать, насколько чисто солистка балета исполнила па-де-де, как станцевала вариации и провалила арабеск. Они видят прежде всего актрису – легкую, воздушную, грациозную, которая своим телом способна выразить все что угодно, любые глубины и оттенки человеческого существа. Гузель Сулейманова (Никия) была естественна и свободна в проявлении самых противоречивых чувств своей героини. Не будем при этом забывать, что Никия – баядерка, индийская танцовщица и таким образом актриса, исполняющая эту роль, – дважды танцовщица. Гузель Сулейманова блестяще это подтвердила.

Бенефис Сулеймановой вызывал недоумение. Обычно его проводят в честь актрис, отягощенных грузом званий, наград и прожитых лет. Наград у Гузель хватало, а вот возраст… Перед зрителями была девушка, у которой, казалось, вся артистическая карьера впереди. То было заблуждение: балерины очень рано выходят на сцену, в пятнадцать лет. Через десять лет, если есть данные, – это уже солистка, сложившийся мастер, прима-балерина.

В балетной труппе оперного театра установлены демократические начала. Здесь нет, как в имперских, королевских театрах, балерин первого положения, примы – балерины и этуали. Есть ведущие и кордебалет. Гузель – ведущая.

С той поры, когда она впервые вышла на сцену (это была сцена Дворца культуры нефтяников), прошло шестнадцать лет. На ней она станцевала вечнозеленый матросский танец. Ее наставницей тогда была Наталья Маркидонова, руководитель танцевального ансамбля «Лейсан».

В хореографическом училище педагогом-репетитором была Людмила Шапкина. Сулейманова не устает повторять, что ей с педагогом очень повезло. Занимаясь с детворой в училище, Людмила Шапкина продолжала выступать в главных партиях на сцене оперного театра. Таким образом, ученики имели возможность видеть и наблюдать ее в двух ипостасях – педагога и актрисы. Это были совершенно непохожие, разные люди. На сцене – игривая Китри («Дон Кихот»), сотканная из воздуха и света Одетта и гипнотически обольстительная Одиллия («Лебединое озеро») … В классе строга и неумолима. «Держи ногу под углом в девяносто градусов, вот так. И не вздумай ее опустить», – повелевает Шапкина и протягивает под ногу девочки свою ухоженную руку с отточенными полированными ногтями. Дрогнешь, опустишь ногу – наткнешься на частокол острых ногтей. Жестоко? Сурово? А как иначе?

Двенадцатилетняя девочка приходит домой и мать с ужасом обнаруживает на ее теле синяки и царапины. «В училище ее истязают!» – догадывается она. Увы, здесь ее учат искусству танца. А чтобы выпорхнуть на сцену хотя бы в кордебалете, нужно пролить семь потов. Без преувеличения. Это может подтвердить обязательный для балетного класса и репетиций многострадальный купальник.

В хореографическом училище своя атмосфера, свой дух и некоторая изолированность от общей, повседневной и суетной жизни. Разве не странно, что Гузель, будучи уфимкой, первые семь лет жила не дома, а в общежитии, в комнате на троих? А если подумать?.. К чему разрываться между домашним уютом, некоторой расслабленностью, разбросанностью бытия и аскетизмом училища, которое забирает тебя без остатка, отрывая от семьи, улицы, двора. Здесь все сразу ясно: хочешь стать балериной, о мирских соблазнах забудь.

Мама у Гузель журналистка, папа – врач. Проявив уважение и понимание, они доверились выбору дочери (напомню, что речь идет о семилетнем ребенке) и никогда не давили на ее психику, не докучали нравоучениями, разговорами на артистические темы.

Не все выпускники училища выдерживают испытание балетом: уходят в домохозяйки, таксисты, журналисты. Или в «красотки кабаре».

Ее путь к успеху и признанию не был легким и прямым. Говоря пафосным, романтическим языком, в розах было достаточно много шипов. Но вот что интересно: Гузель рассудительна, мудра не по годам. Когда она достаточно уклончиво, дипломатично ответила на мой прямой и, пожалуй, провокационный вопрос, я заметил: «А ведь вы – готовый министр иностранных дел». Она рассмеялась.

Меня, право же, удивила ее способность оправдывать травмы, болезни, неудачи, извлекать из них пользу, прямо по «Айболиту – 66», который поет: «Это очень хорошо, что пока нам плохо!». В 1996 году башкирский балет под знаменами Юрия Григоровича отправился покорять Соединенные Штаты Америки. Гузель, тогда еще студентка, была зачислена в команду Григоровича – Терегулова, но из-за болезни осталась в Уфе. Другая рвала бы на себе волосы от расстройства и огорчения. Гузель же считает, что ей повезло. «Как хорошо, что я не поехала в Штаты, – рассуждает она, – смогла основательно подготовиться к госэкзаменам. Моим подругам, уехавшим на гастроли, пришлось очень тяжело. На них свалились огромные нагрузки. Они вынуждены были догонять, работали на грани нервного срыва».

Я не ошибусь, если скажу, что профессия балерины – одна из самых рискованных. У артистов балета часты травмы: потянула мышцы, повредила связки. Ветеранам войны не дают спать старые раны, а артистам балета – старые травмы. Утром, к 9—30 они спешат в балетный класс, потом – репетиция, вечером – спектакль. И так почти каждый день. Танцовщица всегда держит при себе, под рукой заветный пакет, в котором фастумгель, никофлекс, феналгон и другие обезболивающие, разогревающие кремы и мази.

Мне довелось бывать за кулисами балетного спектакля. Балерина на сцене в свете прожектора – грация, изящество, само совершенство, гипнотизирует зрителей головокружительными па. Но вот она выскочила из света прожектора, упорхнула за кулисы, и тут же – потная, обессиленная, прерывистое дыхание – рухнула на коврик: морщится от боли, массирует ноги, спину. Через минуту-другую она снова на сцене, в свете прожектора – ее не узнать: неустроенность, семейные неурядицы и личные проблемы, травмы и боль остались за кулисами. Я смотрел на них и думал: «Ради чего такие муки? Неужели это плата за аплодисменты? Да, это сильный наркотик! Но чтобы так себя истязать?..»

«Аплодисменты играют, конечно, не последнюю роль, – согласился со мной Шамиль Терегулов, художественный руководитель балетной труппы Башкирского оперного театра. – Но есть еще и другое: власть над своим телом, когда ты повелеваешь им, как хочешь, можешь заставить его летать, парить в воздухе. Ни с чем несравнимое чувство». Не правда ли, здорово сказано? Космонавт преодолевает земное притяжение с помощью ракеты, балерины – благодаря своему упорству и мастерству.

Гузель была тоненькой, физически слабой ученицей. После перенесенного гриппа она еле передвигала ноги. Они ее совсем не слушались. И вот однажды – она тогда училась в пятом классе – у нее подвернулась нога и из нее выпрыгнула коленная чашечка. Все тело пронзила нестерпимая боль. Оно обмякло, стало беспомощным: Гузель не могла стянуть с себя купальник, помогла подруга. В колене булькала жидкость. Целый месяц пролежала она с опухшей ногой в гипсе. Поправилась, и снова – класс, репетиции…

У нее бойцовский характер, она умеет держать удар, и потому успешнее других выступает на международных конкурсах. Это, очевидно, хорошо понимает Терегулов. Однажды он отвел ее в сторонку и сказал: «В тебе, по-моему, есть доля здорового авантюризма. Не хочешь попробовать свои силы на конкурсе?» И они отправились в Киев, на международный конкурс имени Сержа Лифаря. До столицы самостийной Украины солисты балета и их наставник добирались долго: сначала самолетом, потом поездом. Был октябрь, ядреный, бодрящий. Падал на землю перезревший каштан. Обычно спокойный, уравновешенный Шамиль Ахмедович пошутил: «Вылетим с первого тура, снимут нас с конкурсного довольствия – не пропадем: будем есть каштаны».

В оперном театре имени Т. Г. Шевченко, где проходил конкурс, сцена была огромной и покатой – хоть садись на пятую точку и съезжай прямо в оркестровую яму. Она внушала страх: как на ней удержаться? Танцевать? Просто стоять на ногах в пуантах и то нелегко. «Я не смогу, не стану танцевать на такой убийственной сцене», – думала Гузель. Появилось неодолимое желание все бросить и бежать. Но… она собралась. Волю в кулак. И станцевала со своим партнером вариации из «Дон Кихота» Минкуса, затем – из «Вальпургиевой ночи» Гуно и прошла на второй тур. После «Щелкунчика» Чайковского ей распахнул свои двери третий тур. Домой в Уфу Гузель привезла престижную серебряную медаль.