Оглянитесь сотник Черкашин

Вернувшись от войскового старшины, Савелий застал Саньку, игравшего с Дуняшей в салочки. Брат здорово повзрослел, загрубел лицом и налился упругой силой: словом, как и положено казаку Приготовительного разряда, усердно вникавшему в тонкости военного дела. Они сдержанно обнялись, Сашка изо всех сил старался держаться по-взрослому: басил, играл мускулами… Савелий удивлялся – куда подевался шустрый отрок, готовый бежать за ним на край станицы, с завистью глядевший на ружьё и саблю, на бурку, папаху, газыри.. Теперь перед ним стоял казак, готовый хоть завтра на Линию, красивый и уверенный в себе воин. Появились первые гости. Пришёл Данила Капустин, вернувшийся из Кизляра и двоюродный брат Семён, здоровый, как буйвол. Он встал посреди комнаты почти касаясь потолка и Савелию показалось, что в доме стало тесновато. Горница совсем уменьшилась, когда пришли все Ефремовы: отец Григорий Игнатьевич, Григорий с женой и братья двойняшки: Аркадий и Егор. Григорий обнялся с Савелием, и кивнув в сторону жены, которая кинулась помогать Насте, сказал:

– Моя суженная, Катерина Сёмина, та самая..

– Ты как в воду глядел.. – согласился Савелий. – Что дети есть?

Свояк сконфуженно пожал плечами.

– Пока нет… – видимо вопрос заданный Савелием был для него неприятен, и сменив тему, он спросил. – Ты, я вижу геройских дел натворил. Расскажешь в подробностях?

– Да какие там геройства – повезло.. – пояснил Савелий, – мы оказались шустрее персов.

Последними пришли отец и мать. Евдокия перекрестилась у порога, поклонилась присутствующим, и подойдя к сыну, уткнулась в складки его черкесски, глухо и тихо произнесла:

– Соскучилась, давно тебя не было. – Она отстранилась, внимательно оглядев сына, сказала: – Ты там бережись. Всех врагов не переведёшь, а голова одна.

– Поберегусь, поберегусь.. – успокоил, обнимая мать, Савелий.

К ним подошла Настя, встала рядом с мужем и пригласила гостей за стол. Казаки, до сих пор стоявшие в центре горницы, искоса бросавшие делано равнодушные взгляды на бутыли с чихирем и самогонкой, на чаши с закусками и хлебом, дождавшись повторных приглашений, не спеша расселись по местам. Разлили вино. Слово взял старший Черкашин.

– Спасибо всем, что уважили, пришли к нам на праздник. У нас действительно большой праздник: вернулся мой старший сын Савелий. Генерал-лейтенант Цицианов за геройство наградил его отпуском и новым французским карабином. Давайте выпьем за нашего героя и за других наших станичников, которые честно несут службу на Линии. Пусть им будет хорошо и вольготно в дальних краях.

Гости гаркнули троекратное «ура» и выпили. Застолье вошло в своё обычное устойчивое русло: после предложенного тоста за здоровье императора Александра, последовали тосты за здоровье князя Цицианова, за есаулов Егорова и Суркова и ещё многих геройских командиров. Потом пели про жизнь казацкую, про то, как злой чечен ползёт на гору, точит свой кинжал. Разошлись поздно, пили стременную потом на ход ноги, на посошок, наконец, уже на крыльце, расцеловавшись, клялись друг другу в вечной дружбе.

Наутро Савелий проснулся в жутком похмелье, открыл глаза и увидел перед собой ангела. Белокурое создание внимательно рассматривало его опухшее лицо и растрёпанные свалявшиеся волосы. Никакого осуждения в глазах ангела, Савелий не увидел, наоборот Дуняша протянула свою маленькую ручку и погладила его по голове.

– Как ты устал вчера. – сказала она заботливым голосом. – Это мамка тебя сюда определила.

Савелий поднял голову и огляделся. Теперь он увидел что лежит в чулане. «Вот сучка!» – подумал он. – «Ефремовская порода.»

Он приподнялся, поглядел в пространство двери на коридор, где бродили бесхозные куры. «Щас я ей устрою.» – решился Савелий. Он рывком поднялся с овчины, взял за руку дочку и отправился на поиски жены. На дворе при ярком солнце решимость Савелия поутихла, а когда подошёл к открытой двери хлева и навстречу ему вышла Настя с вилами, желание разобраться с женой пропало совсем. Вместо претензий он встал у стены в неопределенную позу и сказал:

– Представляешь, проснулся сегодня в чулане..

Настя бросила на него уничтожающий взгляд, обманутой в своих ожиданиях женщины и мстительно сказала:

– Так тебе и надо. Ты что думал, я тебя в таком состоянии к себе в постель пущу?

Савелий понял: надо срочно мириться.

– Ну ладно, прости. Сам не понимаю, как это всё получилось. Чихирь с самогонкой опасно мешать. Никак нельзя. Ну прости, я больше не буду пить. Ни грамма.

– Ладно, прощу. Вон и заступница у тебя есть. – Настя вздохнула. – Там на столе в кувшине рассол, а в чашке вчерашние остатки. Молоко тебе, пожалуй, нельзя.. Идите уже. Мне хлев чистить надо.

Скинув с себя груз вины, Савелий поднял дочь на руки и с лёгким сердцем направился в хату – в семье вновь воцарились мир и согласие.

К обеду, когда внутренности перестали бунтовать и в душе наступило равновесие, Савелий запряг Черныша в телегу и отправился в урочище Шар кошкар на севере станицы, к одноимённому озеру, где собрался нарезать камыша. Три года назад он затеял обновить крышу сарая, но призыв на службу нарушил планы. Теперь кровля почернела и местами совсем сгнила. Не привыкший к упряжи Черныш, недовольно мотал головой, безуспешно пытаясь избавиться от хомута, брыкался и резко дёргал телегу в стороны. Савелий пару раз перетянул паршивца плёткой и на какое-то время это подействовало.

Черныш убрал свой гонор, и приняв реальность, пошёл спокойно. На повороте к озеру, у протоки, в кущах сидел старый казак Тимофей, с которым Савелий, ещё будучи пацаном ловил рыбу. Старый Тимофей привстал с коряги и прикрыв ладошкой глаза, воззрился на Савелия. Он какое-то время рассматривал Савелия, затем произнёс шершавым голосом:

– Не признаю тебя, ты из Самохиных, что ли?

– Нет, дедушка, я Черкашин, сын Ивана Филипповича. Савелий я.

– А рыбачёк, – узнал его старик, – Эка ты вымахал, настоящий казак!

– А вы дедушка, вроде уменьшились. – рассмеялся Савелий.

– Так ведь всё по закону: где-то прибудет, а где-то убудет, – философски заметил старик, и давая понять, что разговор окончен, отвернувшись, сел на корягу.

Савелий обогнул озеро и подъехал к дальнему берегу, где камыш стоял высокой сплошной стеной. Остановившись у кромки берега, он положил кинжал и карабин в телегу и пустил Черныша пастись, а сам, снял сапоги, закатал штаны, и подоткнув полы черкесски, полез в воду. Осторожно чтобы не напороться на торчащие обрезки камыша, Савелий прошёл вдоль берега, достал из-за пояса серп и стал срезать высокие стебли под самый корень. Скоро на берегу выросла большая куча очерета, которую разделив на части и связав с двух концов, Савелий погрузил на телегу. Получилось достаточно, чтобы с запасом починить кровлю. Савелий не спеша омыл мелкие ранки от порезов, обмотал ноги портянками и надел сапоги. Затем, отряхнув черкеску, взгромоздился на большой воз из вязанок камыша. Не доезжая к протоке, где встретил старика Тимофея, Савелий услышал выстрел. Он остановил Черныша, и скатившись вниз, сунул руку под связку камыша, где лежал карабин. Знаком показав Чернышу стоять на месте, Савелий осторожно и скрытно двинулся к кущам. Первое, что он увидел были всадники, которых, поначалу, он принял за ногайцев, но приглядевшись, он понял, что это чеченцы. Их было двое: один на коне, а второй, спешившись, колдовал над стариком, прилаживая к его шее камень. «Шакалы проклятые, что вам старик сделал?» – возмутился Савелий. – «Зачем его надо было убивать». Несколько мгновений спустя он увидел ответ на свой вопрос: из кустов верхом на кауром коне появился третий абрек ведя за собой четвёрку связанных между собой коров. «Вот сволочи!» Савелий прицелился и выстрелил в пешего чеченца. Тот, сделав кувырок, упал в воду у самого берега. Остальные бандиты, достали ружья и дали беспорядочный залп по кущам, откуда был произведён выстрел. Савелий, между тем успел перезарядиться, вышел на дорогу, и прицелившись, выстрелил во второго абрека. Чеченец зашатался и склонился к шее коня. «Двое». – со злорадством отметил Савелий. Он поглядел на оставшегося чеченца: – «Этот не пойдёт один на один». Действительно, третий, самый молодой, как и предположил Савелий, разразился потоком ругательств, и подхватив под уздцы коня раненого подельника, ускакал по дороге ведущей на северо-восток, в сторону Сулейманова кургана. Савелий подошёл к Тимофею. Старик был мёртв. Рядом в воде валялся зарезавший его чеченец, видимо за то, что старик стал невольным свидетелем кражи четырёх коров. Савелий раскидал часть связок камыша и сложил тела в телегу. Подумав, вернул связки обратно, и привязав коров сзади телеги, отправился в станицу. У дома атамана, на скамье, Савелий увидел двоих стариков. Они ещё издали приметили диковинный обоз и один из них, старший Герасимов, спросил подъехавшего казака:

– И где же ты, милок, столько коров наимал?

– На Шаре дедушка, а что, Алексей Михайлович дома?

– Дома, ты заходи.. Черкашин что ли?

– Он самый, – бросил на ходу Савелий взбегая по ступенькам на крыльцо.

Атаман, выслушав Савелия, поднял своё грузное тело из-за стола.

– Пойдём поглядим, – сказал он, вздохнув от навалившейся проблемы.

Когда Савелий снял вязанки камыша, Атаман посмотрел на тела и увидев труп чеченца, покачал головой:

– Этого нам только не хватало. Знаешь кого ты приземлил?

– Кого?

– Кого-кого, – передразнил атаман, – родственника своего,.. Беноева Юсуфа, чёрт тебя подери!

Теперь только Савелий припомнил, что прапрабабка Хава была из Беноевых, очень серьёзного и воинственного клана.

– На нём не было написано: чей он, – пытаясь оправдаться поднял голос Савелий, – было ясно, что он вор.

Атаман снова вздохнул и покачал головой.

– Дай бог, чтобы родственники не узнали кто виноват в смерти Юсуфа. Не то откроют на тебя охоту, а это, сам знаешь, не с врагом на поле боя… в общем пора тебе обратно на Линию. Тебе сколько осталось отпуска?

– Две недели.

Атаман поскрёб за ухом, подумал и сообщил:

– Даю тебе три дня. Со двора никуда. О случае этом никому ни слова. Чеченца ночью подкинем на тот берег, пусть голову ломают: что да как.. Потом дошлю к тебе человечка – он расскажет, как дела обстоят.

После этих слов атаман, видя, как сник Савелий, похлопал его по спине и попробовал утешить:

– Не унывай, всё как-нибудь устроится, может ещё обойдётся…

Глава 9

«Кровная месть среди горцев – закон.» – раздавив пальцами клопа найденного в складках рубахи, пояснил старый Савелий. – «Кровник брался за оружие, чтобы кровью убийцы смыть кровь убиенного родственника. С этого момента главным в его жизни становилась месть». Прадед прищурившись поглядел здоровым глазом на испачканные кровью пальцы, затем на Филю и сказал: – «Я расскажу тебе одну историю.. Она началась из-за такого же, как ты, мальца». – И Савелий поведал правнуку о том, что случилось с казаком, Михаилом Караваевым из Старогладовской лет тридцать назад. В тот день, когда началась эта история, Михаил с сынком Алёшей возвращался с рыбалки. Они шли от Терека по лесу к Южному посту и тут пацан, вспомнив, что забыл на берегу одну из своих удочек, рванул обратно, только пятки засверкали. Удочки были особенные, наборные. Михаил присел на бревно и стал ждать. Время шло, а сына всё не было. Наконец, терпение казака лопнуло и он вернулся на берег, где застал следующую картину: вцепившись в черкески, словно два щенка, его сын и непонятно откуда взявшийся здесь чеченский подросток, валтузили друг друга совсем не по-детски. Рядом стоял довольного вида вайнах и заинтересованно наблюдал за поединком. Увидев, что Михаил хочет разнять драчунов, он остановил его:

– Подожди, я хочу посмотреть, как мой Алимхан побьёт твоего щенка.

Наглость и снобизм чеченца задели Михаила.

– А ты что за нохчи? Похож на волка, а тявкаешь, как шакал. Может докажешь обратное?

Насмешка достигла цели. Чеченец оскалился и стал действительно похож на волка.

– Держись русский, я тебя резать буду. – прорычал он, и выхватив кинжал, бросился на Михаила.

Михаил увернулся от клинка, но по касательной, кинжал распорол широкий рукав черкески. «Жаль» – мелькнуло в голове. – «Жена заругает»

Достав свой кинжал, он с легкостью ушёл от следующего выпада и с удовлетворением увидел, как потемнел от крови бок соперника. Чеченец, почувствовав рану, словно взбесился. Он прыгал вокруг Михаила стараясь нанести ему рубленную рану, но пропускал лишь новые удары. Виновники поединка стояли открыв рты и глядели как сражаются отцы, ещё не понимая, что конец будет один. Отчаянно атаковав, чеченец, всё таки достал Михаила, и полоснув от ключицы до газырей, сделал глубокий надрез на груди казака. Черкесска мгновенно набухла кровью, но в горячке, Михаил не почувствовал боли. Он произвёл ответный выпад и нанёс чеченцу колющий удар в живот, отчего тот сломался пополам и упал на колени. Папаха слетела с его головы, обнажив бритый череп. Михаил подошёл, внимательно следя за поверженным врагом. Чеченец рычал, глядя на него налитыми кровью и ненавистью глазами, он пытался подняться на ноги. Тогда Михаил зашёл ему за спину, рывком запрокинув голову, полоснул клинком по горлу. Бросив тело на землю, он посмотрел на волчонка, готового броситься в бой, затем на сына и сказал:

– Он сам так хотел.

Уже в лесу, когда отец, нарвав листьев подорожника, засунул их под черкеску, Алёша отмер и перевёл дыхание.

– Он удочку мою забрал. – попытался оправдаться он перед отцом.

У Южного поста Михаил остановился, наклонился к сыну и серьёзно сказал:

– Что видел помалкивай, не было ничего, запомнил?

– А твоя рана? Мать увидит.

Они вернулись домой, как ни в чём не бывало. Жена Мария, посмотрев на улов, проворчала: – «Стоило бить ноги за парой замученных шамаек», и позвала завтракать. Михаил облегченно вздохнул, но за обедом срыть рану не удалось. Увидев кровь на черкеске, жена всплеснула руками.

– Это что такое? Ты где это лазил? А ну снимай одёжу.

Разглядывая рану, Мария качала головой и приговаривала:

– Это с кем же ты сцепился, с волком что ли? Ох ты господи, как полоснул.. Говори с кем дрался, с Егоркой? Он тебе тот случай, на меже простить не может. – Жена сморщилась. – Давай я тебе зашью. Сиди спокойно, я щас…

Она убежала и вскоре вернулась с иголкой и суровой ниткой. Обработав рану самогоном, она ловко и быстро сделала несколько стежков.

– Вот и ладно. В следующий раз думай прежде чем лезть в драку.

Михаил согласно кивнул, в душе благодаря недалекость Марии.

– Чтоб я ещё с Егоркой.. да ни в жизнь.

Михаил вздохнул свободно. Вечером он отправился прогуляться по станице и посетить самые компетентные сборища, где можно было услышать последние новости. Там он узнал следующее: сразу после обеда в станицу прискакали четверо чеченцев, крича что у Терека зарезан Ахмад Даурбеков, и что они, четверо его братьев объявляют себя, один за другим, «кровниками» убийцы. Услышав это Михаил почувствовал, как по телу пробежал холодок, и когда Иннокентий Замятин, спросил, не его ли видел с утра на дороге к Тереку, он поспешил отказаться, и отправившись домой, объявил Марии, что ему надо срочно съездить во Владикавказ на ярмарку. Всю ночь он не спал, ему казалось, что братья уже взяли след и сжимают кольцо поисков. К утру, так и не заснув, Михаил поднялся с постели, посмотрел на зарождавшийся день и начал собирать вещички. Настроение было поганым: осознание, что ему приходится бежать, как зайцу, угнетало его, он не знал как реагировать на создавшуюся угрозу. Пока седлал лошадь, встала жена. Остановившись возле конюшни Мария без предисловий продолжила вчерашнюю тему:

– Не пойму, что за блажь: ехать вот так, с бухты-барахты, не предупредив заранее, не собравшись по-человечески.. – выговорившись, Мария сделала паузу, ожидая ответных слов, но Михаил молчал, делая вид, что сильно занят сбруей.

– Что так и будешь молчать? – не выдержала жена. – Скажи хоть что-нибудь!

Михаил понял, что жена не отстанет.

– Седло мне новое надо, порох, пули на исходе.. черкеску видела? Новую надо. Тебе что-нибудь куплю, детям..

– Ладно. – Мария поняла, что переубедить мужа не удастся. – Пойду еды в дорогу соберу..

«И Михаил уехал», – завершил первую часть своего рассказа прадед. Он прикрыл глаза и, толи ушёл в свои воспоминания, толи снова заснул. Филя толкнул прадеда в коленку.

– Так что там было дальше?

Прадед вздрогнул.

– Что, что такое..

– Я говорю, что дальше… – повторил Филя.

– Ну да, во Владикавказе Михаил, купил всё что было нужно и через три дня вернулся домой. Только он заехал во двор, как, по лицу жены понял, что произошло самое плохое.

– К тебе были гости. – сдавленным от обиды голосом сообщила она. – Просили передать чтобы ты в пятницу один приехал к Тереку биться со старшим Дорчи Даурбековым. Он тоже будет один. Если не придёшь они вырежут всю семью.

– Что-то быстро они нашли меня. – сказал задумчиво Михаил. Он слез с коня и отвёл его в конюшню. Здесь его осенило: – «Это удочка! Все знают, что такая только у Алёшки: наборная, резная..» Он обернулся к Марии.

– После завтра я встречусь с ними. Поговорим.

Мария заплакала.

– Ты уже поговорил. Чёрт проклятый! Что же теперь? – запричитала она переходя на рёв. Он обнял жену.

– Прости, так получилось: там, или он, или я. По другому – никак.

Как сказал, таки сделал. В пятницу на рассвете спустился он к Тереку, где его уже поджидал закутанный в башлык Дорчи Даурбеков. Михаил остановил коня и оглядевшись, заметил на другом берегу троих всадников. Это явное нарушение договоренности не понравилось Михаилу и он крикнул стоящему напротив чеченцу:

– Это так ты держишь договор? – Он указал на берег и добавил. – Вас четверо против одного.

Дорчи усмехнулся:

– Мне не нужны братья, чтобы справиться с тобой, гяур. Я один стою десятка таких как ты. Я убью тебя быстро и брат будет отомщён.

Михаил улыбнулся, вспомнив бахвальство Ахмада. Он поправил саблю и сказал:

– Я уже слышал это. Давай уже к делу.

– Держись гяур! – крикнул Дорчи, и выхватив кривую саблю, поднял коня на дыбы. Михаил, приподнявшись на стременах, бросился ему навстречу. Сойдясь, они рубились неистово. Два раза Михаил был на волосок от смерти: сабля чеченца в одном случае, соскользнув с клинка Михаила, ударила его по голове и только папаха, разрубленная до подкладки, спасла ему жизнь. Второй раз, уже лишившись папахи, ему чудом удалось пригнуться и сабля, отхватив половину чуба, пролетела мимо. Как говорится, судьба даёт шансы всем одинаково, и свой шанс Михаил использовал верно. Когда, не достав Михаила, Дорчи провалился, оказавшись к нему спиной, тот, не веря своей удаче, одним махом, отрубил ему голову. Она свалилась вместе с папахой, покатилась по траве, и сделав несколько оборотов, остановилась у края берега. На той стороне раздались крики проклятий, братья, направив своих коней в воду, стали медленно пресекать Терек. Михаил понял, что пора отступить. Он повернул коня, и под вой дважды оскорблённых Даурбековых, поскакал в станицу.

– Деда, они его не догнали? – спросил Филя.

– Нет, внучок. Он был настоящий герой, а настоящего воина в бою не одолеть. Его можно только со спины взять. Даурбековым чести хватило не надолго. Однажды вечером, когда он возвращался после сенокоса, они подкараулили его в лесу к северу от станицы.

Зелимхан, старший из оставшихся братьев, спрятавшись за кустами, выстрелил в казака и пуля угодила Михаилу в спину. Он упал навзничь, и чувствуя онемение в груди, попытался дотянуться до карабина, но конь, испугавшись выстрела, дёрнулся и понёсся вперёд, отчего оружие отбросило к задней стенке телеги. Братья догнали взбесившуюся повозку на краю леса и тот же Зелимхан, схватив под уздцы, осадил коня. Михаил был ещё жив, он всё видел, но не чувствовал: Зелимхан склонился над ним, достал свой кинжал, схватил его за волосы, и глядя в глаза, сказал: – «Сдохни, гяур. Теперь мои братья отомщены». Вот такая история внучок. Кровная месть – закон Кавказа.

– Он убил его? – спросил потрясённый Филя.

– Да, отрезал голову.

Патриарх вдруг засуетился, схватил свою клюку, попытался приподняться, но, внезапно стих умиротворённый и сел обратно, на лице его отразилось благостное выражение, и Филя почувствовал запах мочи.

– Всё равно не добежал бы… – словно оправдываясь, пояснил, произошедший казус прадед. – Пойду сменю портки.

Глава 10

Как и было приказано, через три дня, Савелий уехал из Червлёной. Его прикомандировали к роте драгун, которые, после короткой остановки в станице, продолжили свой путь на Линию. Савелий пристроился в конце колонны, среди пушек и полевой кухни и всю дорогу размышлял о создавшейся ситуации. Он вспоминал напутственные слова атамана: – «Поезжай, служи спокойно, а здесь мы тебя прикроем». Атаман рассказал, что чеченцы прислали своих дознавателей и среди них был оставшийся в живых молодой чеченец. Савелий с сожалением подумал о жене: только-только всё наладилось и чувства между ними стали такие же, как в первые месяцы, так нет же… Чувство досады переполняло душу. Временами ему хотелось развернуться и поехать домой, но каждый раз, перед глазами всплывало строгое лицо атамана и это обстоятельство удерживало от необдуманного поступка. Не торопясь, походной рысцой, всадники двигались вперёд, поднимая пыльную завесу, которая медленно плыла за колонной и оседала на придорожный бурьян. К обеду за плечами остались левобережные Калиновская, Микенская, Наурская . У Ищёрской сделали небольшой привал и следующим переходом прибыли на место. В Моздоке, Савелий, первым делом, посетил казармы Терского полка, где передал вахмистру Жарову письма для станичников. Тот определил его на ночёвку в артиллерийскую роту, а на завтра посоветовал, не мешкая, примкнуть к хозяйственной команде, которая отправлялась во Владикавказ. В роте приняли его с интересом, освободили место возле костра, дали котелок каши и стопку чачи: здесь любили новые истории и видимо ждали от него откровений. Горячая каша и чача, развязали язык и Савелий, во всех подробностях, поведал обществу эпизод геройского наскока на отступавшие войска персов, за который был награждён карабином и отпуском в родные места. Артиллеристы одобрительно закивали, один из них, серьёзного вида ветеран, откашлялся, вытер усы и произнёс: – «А вот что я вам расскажу про геройские подвиги. Дело было в последнюю турецкую. В начале компании 1791 года русским войскам было приказано развернуть боевые действия за Дунаем. Наша рота под командованием капитана Левтова, в составе лейб гвардии Гренадёрского полка, с семью фальконетами и пятью «единорогами», двигалась по левому берегу Дуная. Как сейчас помню колеса нашего «единорога», окрашенные в зелёный цвет, они оставляли глубокий след в бессарабской грязи, вынуждая нас, идущих следом, то и дело спотыкаться и проваливаться в колею. После проливных дождей, земля, превратившись в месиво, серьёзно мешала продвижению войск, но не смотря на это, угроза обхода Турецких войск становилась всё очевиднее. Стремясь помешать этому турки выдвинули в район Манчина и Бабадага огромное 80-ти тысячное войско, которым командовал великий визирь Юсуф-паша. С нашей же стороны ему противостоял любимец солдат генерал Репнин. Видя намерение Юсуф-паши помешать продвижению войск, Репнин решил упредить турок и нанести удар по 30-тысячной манчинской группировке. Наши войска в составе трёх корпусов переправились через Дунай у Галаца. Задача правого фланга заключалась в демонстрации активности перед фронтом противника. Левый фланг Кутузова должен был нанести главный удар по правому флангу противника». – Глаза ветерана горели, когда он в свете костра чертил обугленной палкой расположение войск. – «Корпус в центре должен был прикрывать фланги российской армии. Наша батарея стала на холме между уланским полком подполковника Гурвича и нашим гренадерским. Лошадей и повозку с ядрами, как и положено, отвели чуть поодаль, а сами разобрались по номерам. Ждали. Ночью, совершив тридцати двух вёрстный марш-бросок с левого фланга, несколько корпусов Кутузова, на рассвете, развернулись, и объединившись с войсками Репнина, начали масштабное наступление на турок. Пытаясь удержать русских, Турецкие войска ударили по флангам. Нас атаковала турецкая конница Керим-бея и сразу попала в зону поражения наших «единорогов». Уланы ударили туркам во фланг, и те, получив небольшой урон, отступили. Стало ясно, что манёвр с конницей был разведкой. На смену ей появились янычары, которые с трёх сторон, как тараканы поползли на нашу батарею. Начался обстрел и на нас обрушился огонь турецких пушек. Надо признать, что турецкие артиллеристы-гумбарачи били весьма точно. За полчаса налёта наши батарейцы недосчитались трети своего состава. Досталось и уланам: подполковник Гурвич был смертельно ранен, а десятая часть полка полегла от шрапнели. Янычары, воспользовались замешательством, атаковали холм, где находилась батарея. Гренадёры некоторое время сражались, в надежде на помощь улан, но увы, тоже вынуждены были отступить. Следом за ними, бросив двенадцать пушек, отступили и мы. В это время смертельно раненый Гурвич, чувствуя, что умирает, призвал подчинённых идти вперёд и отбить батарею. Тогда штабс-капитан Арнаутов, принял командование над уланами, которые, горя священной местью, пробили неприятельские ряды и ворвались на батарею. Турки, не ожидавшие такого наскока, пытались ожесточенно сопротивляться, но были безжалостно уничтожены. Вернувшись в расположение батареи, мы нашли изрубленные тела, валяющиеся в лужах крови головы турок, разорванные в клочья трупы лошадей, разбитые повозки и разбросанные взрывом ящики с зарядами и ядрами. Я уже многое повидал к тому времени, но этот ужасный итог бомбардировок поразил меня весьма сильно. Запах крови, смешанный с запахом пороха на фоне картины похожей на сюжет страшного суда, вывернул всё моё естество наружу и, как я понял, не меня одного. Только хладнокровный капитан Левтов, как ни в чём не бывало, дождавшись пока мы прийдем в себя, приказал разобраться по номерам и ждать. Сам же встал на краю холма и, не обращая внимания на свистевшие осколки и пули, осмотрев поле боя, подозвал командиров орудий и указал на цели бомбардировок. Батарея заработала. Точными выстрелами нам удалось разметать орудия врага и помешать быстрому рейду сипахов, элитных конников охраны Осуф-паши. Конница сипахов замешкалась, элемент внезапности был утерян, что позволило егерям, которых атаковала конница, вовремя перегруппироваться. Несколько раз за время боя батарея подверглась атакам турок, что лишний раз доказывало значимость нашего холма в сценарии сражения. Мы выстояли. Бой продолжался 6 часов, после чего стало ясно, что 80-ти тысячная армия турок потерпела сокрушительное поражение. Эта победа, вместе с разгромом турецкой флотилии адмиралом Ушаковым, в августе 1791 года, ускорила завершение войны и подписания Ясского мирного договора». – ветеран закончил своё повествование и оглядел слушавших его солдат. Савелий встретился с глазами артиллериста и поразился: в глазах его, он увидел неизбывную гордость за русские пушки, за славу русского оружия и твёрдую решимость сокрушить любого врага.