Будущее уже было

Михаилу ничего не оставалось, как довериться новым знакомым, под прикрытием которых он и выбрался с площади, бросившись бежать во двор ближайшего дома, куда указали солдаты.

Унтер-офицер с солдатами уже возвращаясь в свой строй, заметили, как в этот момент из другого переулка на площадь въехал целый конный отряд полицейских для разгона демонстрантов, двое из которых отделились и сразу рванули за пытающимся скрыться Михаилом. Понимая, что сейчас жандармы настигнут молодого парня, Тимофей вскинул ружьё и, не раздумывая, выстрелил в удаляющихся от них всадников. Одна из лошадей, подкосившись на передние ноги, упала замертво, а полицейский свалился на мостовую. Рядом стоящие солдаты, понимая, что задумал их командир, точно также произвели несколько выстрелов, и вторая лошадь уже в конвульсиях билась в снегу, прижав под собой второго городового. Через минуту стрелки уже слились со строем других солдат.

А здесь на площади молодой, но по внешнему виду и выправке видно, что очень уверенный и опытный офицер, уже выстроил отряды, чтобы утихомирить митингующих и взбунтовавшихся горожан. Он быстрым шагом прохаживался вдоль строя, что-то постоянно выкрикивая, приказывая выстроиться в шеренги и приготовится к стрельбе. По рядам среди солдат прокатился какой-то гул с негодованием. Ещё через несколько минут офицер громко произнёс этот ненавистный для всех солдат приказ: «Огонь!»

Ослушаться было ни в коем случае нельзя, а потому шеренга послушно выпалила свои патроны, но, при этом на площади не упал ни один из демонстрантов. По всему было ясно, что стреляли не в горожан, а поверх их голов. От неожиданности на минуту митингующие затихли. Офицер был в ярости. Размахивая револьвером, он кричал: «Кирпичников!!! Я требую выполнение приказа!», после чего вновь громко отдал приказ: «Огонь!!!», и даже сам лично произвёл несколько выстрелов в сторону митингующих. Осознание того, что солдаты колеблются и не собираются стрелять по мирным гражданам, у демонстрантов пришло очень быстро и началось ликование. Выстрелов уже не боялись, и даже наоборот каждый залп воспринимали с восторгом, словно праздничный салют.

***

Михаил в это время перебежками из двора во двор пытался скрыться от преследования. Только окончательно поняв, что за ним уже никто не гонится он присел от усталости, посадив на колени молодую девчонку, которую всё это время крепко сжимал в своих руках. Пытаясь разглядеть рану, он слегка приоткрыл пальто, но, тут же получил пощёчину ослабленной рукой.

– Ты что, дура, надо же рану осмотреть, – попытался оправдаться парень.

Но, у девчонки уже совсем не было сил отвечать. Миша понимал, что в любой момент она от большой потери крови может потерять сознание.

– Эй-эй, смотри мне, только глаза не закрывай.

Девчонка через силу сделала попытку улыбнуться, и тихо произнесла:

– Как хоть тебя зовут, красавчик?

– Я – Михаил… Ну, или просто Миша. А тебя как, дурёха?

– Ульяна…

– Ну, вот что, Ульяна, нам с тобой надо хоть как, но добраться до больницы.

– В больницу мне нельзя, – совсем тихо произнесла девчонка.

– Тогда домой… тебе срочно нужна помощь, – парень опять взвалил раненую на руки, и кинулся идти, но, тут же остановился. – Только… я совсем не знаю куда.

Чтобы парню было легче нести её, девочка, на этот раз обвила его за шею одной рукой, положив голову на плечо. Неожиданно из-за угла выбежали два пацана, которые совсем не выглядели оборванцами. Один из них, тот, что по всему был вожаком, вдруг крикнул:

– Идём за нами, мы знаем, куда тебе нужно.

– Откуда? – удивился Миша.

– Ты же из дома на Офицерской?

– Точно… Но, откуда вы знаете?

– Поехали, тут рядом бричка дожидается. Времени нет.

Так и не получив ответа на свой вопрос, понимая, что других вариантов у него просто нет, ничего не оставалось, как подчиниться уличным мальчишкам. За углом действительно стоял извозчик. Усевшись поудобней, Миша всю дорогу крепко обеими руками прижимал к себе молодую девушку, пытаясь согреть своим теплом, т.к. раненую уже колотил озноб. Пацаны же пристроились на подножках по обе стороны.

***

Совсем растеряв в толпе своих друзей, Сергей наконец разглядел Олега, который о чём-то разговаривал с каким-то солдатом. Филатов уже кинулся было к другу навстречу, как вдруг мимо просвистела пуля, и рядом тут же замертво с пробитой головой упал какой-то по всему виду обычный рабочий. Сергей лишь успел окликнуть друга, и в тот же момент, словно подкошенный с насквозь пробитым глазом, в сторону отлетает и военный собеседник Олега. Друзья, как по команде тут же враз падают в ближайшую снежную насыпь.

– Солдаты не стреляют в народ. Это обстреливают откуда-то сверху, – оглядываясь вокруг сделал заключение Филатов. – Тебе ничего это не напоминает?

– Ещё как, – подтверждает Васильев. – Кажется, отстреливают откуда-то с крыш. Беспорядочно палят по площади, и по военным, и по мирным.

– Солдаты отказались от кровопролития, поэтому кто-то решил пойти на провокацию. А ещё спрашивали – кто на Майдане придумал создать отстрелы? Да такие манёвры уже сто лет назад используются.

– Вон они, с крыши дома из пулемёта палят, – высматривает снайперов Олег.

– Нужна была первая революционная кровь? Вот вам и кровь. Всё так просто. Теперь уже восстание неизбежно. Злости в людях накопится, хоть отбавляй. Уже не остановить.

– А где наши остальные? – поинтересовался Олег.

В этот момент неподалёку два жандарма усмиряли ударами приклада по голове волосатого рабочего, в котором друзья сразу разглядели своего товарища. Через минуту Тарасу уже заломили руки, завалив лицом в снег. Олег моментально вскочил с места и с силой оттолкнул одного из городовых так, что тот отлетел, пробороздив лицом по мостовой. Второй быстро и ловко вскинул револьвер, нацелившись в сторону нападавшего «военного», но неожиданно получил сзади от кого-то из митингующих булыжником по затылку так, что, обессилев, присел на колени и замертво повалился на дорогу. Груда больших острых льдин незамедлительно повсюду обрушилась на остальных городовых, с криками: «Военные с народом! Солдаты за нас!»

Олег сделал шаг вперёд, чтобы помочь другу, но тут же упал, ухватившись за голову. Из-под ладони ручьём заструилась кровь. Уже пренебрегая всеми предосторожностями, Сергей с криком кинулся к другу, но ещё раньше подоспели рядом стоявшие солдаты и, очень быстро, отточенными движениями, переложив того на шинель, как на носилки, перебежками понесли с площади. Одной рукой подняв за рукав с земли одного товарища, Филатов, среди этого беспорядочного людского хаоса пытался не потерять из виду и другого, а потому он кинулся следом за убегающими.

Когда друзья наконец смогли настигнуть военных, Олега уже уложили рядом с другими ранеными в грузовике, стоявшем тут же неподалёку на площади.

– Куда его? – поинтересовался они.

Удивлённые солдаты ответили:

– Как обычно, в лазарет.

– А можно с ним?

– Господин поручик, Вы же всё сами знаете. Да, не беспокойтесь, рана не серьёзная, пуля вскользь прошла. Вылечат. Быстро на ноги поставят.

Грузовик, уже до отказа забитый ранеными спустя минуту уже двинулся с площади вдоль по Лиговскому проспекту. Сергей с Тарасом остались стоять, не вполне понимая, что делать дальше. Беспорядки на площади только нарастали. Со всех сторон сыпалась ругань, крики, вопли, выстрелы.

– По-моему, тут делать больше нечего, – вдруг заявил Филатов. – Пока ещё сами целы, надо уходить.

После чего повернувшись к Тарасу, похлопал того по плечу, и вскрикнул:

– Ну что, друг, словно опять на Майдане побывал?

Тарас молча отвёл взгляд в сторону. По его сильно испачканному грязью лицу откуда-то со лба текла струя крови. Посмотрев на друга, Сергей невольно улыбнулся, подумав про себя, что, вероятно, полицейские всё же смогли поранить украинского гостя из будущего, укладывая того мордой в пол.

– А где же Михаил? – взволнованно спросил Тарас.

– Я потерял его из виду в этой неразберихе, – с какой-то безнадёжностью в голосе ответил Филатов. – Миша – уже взрослый парень. Думаю, разберётся.

– Он же совершенно не знает города, тем более здесь, сейчас…

– И что ты предлагаешь? Я уже всю площадь обошёл, всё внимательно осмотрел. Только вас нашёл. Уже смеркается, а значит, через полчаса совсем стемнеет, и мы больше никого найти не сможем. Поверь, Миха найдёт дорогу, – утвердительно заявил петербургский историк, словно тем самым пытался убедить даже и самого себя.

– Ну, и куда теперь?

– Пожалуй, домой.

– Звучит, конечно, заманчиво, – усмехнулся украинский товарищ, – осталось понять в какой именно?

С трудом выжав из себя улыбки, друзья побрели искать ближайшего извозчика.

Необычные соседи

произведения? – пытается поддержать поэта и историк.

– О, вы глубоко ошибаетесь, – вдруг вновь с усмешкой разрушает стереотип хозяйка. – Далеко не всегда в произведениях Сашеньки я выгляжу Прекрасной дамой. Бывала, к примеру, и даже в образе глупой картонной куклы Коломбины…

Гости немного в удивлении.

– Да, да. Почитайте как-нибудь пьесу «Балаганчик».

– Любонька, ты ведь знаешь, при каких обстоятельствах это было написано, – попытался оправдываться Блок.

– А циклы стихов «Снежная маска» и «Фаина», вообще написаны не для меня, – продолжала девушка. – А какой они пропитаны нежностью и любовью?..

Обстановка нагнеталась, по всему чувствовалось назревала ссора. Поэт, казалось, уже зная, как разрядить обстановку, встал и нежно обнял жену сзади за плечи:

– Дела минувших дней, Любонька моя. Теперь совсем другие времена. А настоящая любовь остаётся единственной – данной судьбою.

Хозяйка также, не желая напоказ выказывать семейные ссоры, решила перевести разговор на другую тему, первое, что пришло в голову:

– Ужасно и небезопасно стало на улице в последние дни, особенно когда стемнеет.

– Да, преступность с каждым днём растёт, – подтвердил муж. – Теперь уже, провожая вечером гостей, впору спрашивать, «при вас ли револьвер?» Кровавые побоища на улицах уже стали делом привычным. Воры уже даже людей крадут. Так, ушёл из дома на полчаса, и пропал навсегда.

– Тебе во всём теперь так и мерещится твоя несчастная Куличенко, – с упрёков съехидничала жена.

– Что за несчастная? – поинтересовались гости.

– О, это знаменитая Ната Куличенко, петроградская проститутка, убитая и ограбленная на улице. Мой Сашенька сильно скорбил по ней. Её несчастной судьбе вообще газеты уделяли больше внимания, чем войне или даже убийству Распутина. В каждом кафе служащие дневными биржами «живого товара» обсуждали это жестокое ограбление.

– Любонька, ну нашим гостям совсем не интересны эти истории.

– Отчего же? Господам ведь интересно, что обсуждают в столице в последние дни? К примеру, ещё одна подружка моего супруга – тиражная Тамарка, недавно тут чуть было замуж за богатого старичка не вышла. Её история вообще стала легендой. Высокая миловидная жгучая брюнетка в жуткую стужу вышла подвыпившей с вечеринки на Невский. У дома Елисеева из автомобиля вышел пожилой господин в дохе и бобровой шапке. За приличные деньги предложил проехать к нему в дом и нарядиться невестой. Тамарку такое предложение заинтересовало. Отвёз её к себе в дом в Старую деревню. А там, только представьте, в чистой белой комнате по центру стоит белоснежный гроб. Тамарке пришлось в свадебном платье лечь в этот гроб. Замирая от ужаса, она провела в этом гробу несколько часов, пока пожилой господин плакал и целовал её руки.

– Надо отдать должное, что и расплатился с ней щедро, – подтвердил хозяин квартиры.

– Действительно. Говорят, потом ещё не раз встречались. Одаривал подарками и деньгами. Даже замуж позвал.

– И что же? Согласилась? – поинтересовались заинтригованные гости.

– Отказалась Тамарка. Да, и старик куда-то исчез, – историю хозяйка также внезапно закончила, как и начала.

– Вы ведь сегодня были в самой гуще на Знаменской площади у Николаевского вокзала? – неожиданно перевёл разговор и вполне серьёзно поинтересовался Александр Блок. – Говорят, что волнения были уже гораздо серьёзнее, нежели в предыдущие дни. Чем, на ваш взгляд, это может грозить?

– Манифестации уже действительно приобретают угрожающие масштабы, – постарался хоть как-то объяснить Сергей. – Думаю, что такие общегородские волнения могут привести к очень серьёзным, я бы даже сказал, к глобальным последствиям, вплоть до политического переворота и захвата власти.

– Думаете, что это всё настолько серьёзно? – удивился поэт.

– Я не думаю. Я в этом уже окончательно уверен. Судьба самодержавия и монархии в целом висит на волоске, – резюмировал Филатов.

– Неужели вы – военные позволите народным массам совершить такой переворот?

– Военные – это в первую очередь всё те же вчерашние рабочие и крестьяне. В петроградских гарнизонах около двухсот тысяч новобранцев находятся ещё буквально считанные дни. Даже командующие должности стали занимать люди из простого народа. Командование не считает должным проводить разъяснительную работу в армейских рядах, относится к ним, как к безвольной «серой скотине», чем успешно пользуются провокаторы и революционеры. Солдаты охотно впитывают информацию, распространяемую этими «отцами революции». Девиз «За веру, Царя и Отечество» уже не вселяет в солдат той беззаветной преданности монарху. Лозунги и речи ораторов всё больше находят во вчерашних крестьянах живой отклик и сочувствие к горожанам. Выступать с оружием против таких же, как они сами, такие военные не захотят, да и не станут. А без армейских штыков эту разъярённую толпу, подогреваемую революционными лозунгами и мыслями о свободе от «ненавистных самодержавцев», уже не остановить, – вдруг неожиданно для хозяев сделал пессимистичное заключение «офицер». – Я сегодня своими глазами видел, как усердствовали некоторые офицеры, убивая народ без смысла и разбора, унижая своих же солдат, пытаясь превратить их в палачей безоружных горожан, тем самым противопоставляя себя не только демонстрантам, но и собственным подчинённым.

– Вы считаете, что Российская империя уже обречена?

– Увы, в ближайшие дни власть перейдёт в руки либералов, находящихся сейчас в Думе – к главным зачинщикам всех этих беспорядков.

– Вы так спокойно об этом говорите, будто бы сами состоите в этом заговоре. Или настолько в этом уверены? – продолжил сомневаться поэт.

– А вы считаете иначе? Всё ведь уже очевидно.

– Всё-таки странно это слышать от офицера такого ранга. Я сегодня провёл время в ставке градоначальника. Пригласили сделать материал для газеты о работе Штаба командующего войсками, который теперь расположился в кабинете генерала Балка. По заключениям начальника штаба генерала Хабалова всё под контролем армии. Начальники районов докладывают о затихающих беспорядках. Может быть, вы сгущаете краски? – усомнился Блок.

– Я буду счастлив, если всё будет действительно под контролем генерала, и завтра манифестации и беспорядки в городе не повторятся, – успокоил хозяев «офицер». – А вам не нужен помощник в ваших писательских делах у градоначальника? Вы ведь завтра вновь будете там?

– Как я уже и говорил, в городе не безопасно, а посему сочту за честь, если вы сопроводите меня. К тому же, я не ограничен в количестве редакционной группы.

– Думаю, что наш Виталий вам в помощь будет лучшим помощником. Он и сопроводит вас завтра утром.

Бероев был крайне удивлён таким решением, но безоговорочно согласился и поддержал.

– Тогда, позвольте, сегодня вечером украсть вашего друга уже мне? – вдруг что-то опять затеяла хозяйка. – Ах, если бы сейчас было лето, я непременно предложила бы прокатиться в соседнем саду на чёртовом колесе или «Американских горах», которые просто обожает мой Сашенька. А мне более по душе «Мельница любви» и «Пьяная лестница». Но, сейчас можно посмотреть новую пьесу здесь же в театре Комиссаржевской. Виталий, Вы ведь не откажете мне?

Бероев смущённо посмотрел на Блока и, опустив глаза, пробурчал под нос:

– Я даже не знаю…

– Если вам не трудно, я буду крайне признателен, если Вы сопроводите и составите моей Любоньке компанию. Она так любит театр, – вдруг настоятельно попросил уже сам муж хозяйки.

Сама же Любовь Дмитриевна расплылась в лучезарной улыбке:

– Мой супруг и сам обожает театр. «Театр – это сама плоть искусства, та высокая область, в которой «слово становится плотью» – так писал он когда-то.

– Полагаю, вам обязательно должен понравиться фарс, – продолжил поэт. – Такого, кроме как в Петрограде, Вы больше нигде не увидите. Короткая комическая незамысловатая эстрадная пьеса, нередко скабрезная, рассчитанная на думающую публику. Теперь уже нет надобности отправляться до Адмиралтейской набережной или в Пассаж, и уж тем более на Невский в дом купца Елисеева, как раньше. У нас рядом в Офицерском саду теперь обосновался свой «Зимний театр фарсов».

Хозяйка прямо засветилась от такой идеи и продолжила своим радостным заливистым голосом:

– Виталий, вам непременно понравится. Это гигантские дивертисменты, танцовщицы и опереточные певицы с короткими пьесами, модные шансонетки, злободневные куплеты. Всё вперемешку – комедии про мужей-рогоносцев, канкан, шутки про политику.

Виталий чувствовал себя несколько смущённо, но, девушка, соскочив с места, подошла к гостю сзади, положив руки на плечи, тихо и настойчиво продолжала прямо на ухо юноше:

– Главное действо – это обнажающиеся актрисы, выступающие лишь в обтянутых трико или полупрозрачных покрывалах.

Гостям было крайне удивительно видеть, с каким восхищением за этой сценой наблюдает муж хозяйки, буквально пожирая глазами свою супругу, откровенно флиртующую с их другом. Наоборот, он настойчиво старается поддержать и посодействовать планам жены:

– Если бы Вы прибыли к нам в город ранее, я бы непременно посоветовал вам посетить увеселительный сад «Аквариум». Французские каскадные танцы, румынский оркестр, цыганский хор, фокусники, костюмированные балы, романсы в исполнении Анастасии Вяльцевой и Вари Паниной. Недавно модная танцовщица Ольга Десмонд была с гастролями и давала концерты, изображая пластические композиции в прозрачных одеяниях, а в конце и совсем нагишом, загримировавшись под мрамор, демонстрировала живые картины, танцуя среди кинжалов. Крайне завораживающее зрелище.

– Мой супруг вообще любитель и сторонник женской наготы на сцене. Точно так, как и его друг Луначарский, который даже сборник эссе на эту тему Сашеньке подарил, – девушка ловко одним движением пальца вынула из стопки небольшую книжицу, и открыв, зачитала: «Борьба за наготу – есть борьба за красоту, здоровье и свободу».

Виталий уже был на всё согласен, только бы прекратить этот разговор. Сергей также, поняв состояние приятеля и всю абсурдность ситуации, поспешил встать из-за стола, дав понять и остальным, что пора уходить. Но, друзья не торопились поддержать товарища, желая всё же вдоволь подкрепиться, пока представилась такая возможность. Тогда Филатов сделал шаг в сторону и оказался у открытой двери в другую соседнюю комнату, по всему, служившую поэту рабочим кабинетом.

Блок чутко уловил вопросительный взгляд гостя и положительным кивком предложил пройти внутрь, сам проследовав за ним. В углу комнаты, находилась точно такая же, как и в их квартире, печь до самого потолка, обложенная крупным белым кафелем. Она ярким пятном выделялась на общем светло зелёном нежном фоне обоев с белыми аляпистыми цветами. Вдоль стен расположились два шкафа со стеклянными дверцами. Один до отказа наполнен различными книгами, дверцы другого изнутри занавешены драпировочной тканью, а посему рассмотреть содержимое невозможно. Вдоль другой стены обитый зелёной тканью диван с деревянными резными спинками-подлокотниками. Подстать ему и два похожих кресла, одно из которых служило рабочим местом хозяину квартиры. По центру комнаты располагался небольшой круглый столик.

Но, у Сергея больше всего вызвал любопытство именно сам рабочий стол, за которым, по всему, видимо, и создавались все те самые известные произведения. Из собственного опыта, да и вообще из общего представления, у историка уже сложилось стереотипное представление рабочего места творческого человека в обычном беспорядочном состоянии с ворохом книг и бумаг. Но, на этот раз его образу предстало чистейше убранное рабочее пространство деревянного стола, скорее, напоминающее рабочее место какого-то педанта, но никак не творческого гения. На столе лишь медная керосиновая лампа, служившая светильником, да непонятная белая фаянсовая безделушка в форме собачки, скорее служившая пепельницей.

– В нашем семействе издревле любимой породой являются таксы, – заметив любопытство гостя, пояснил хозяин. – В тот самый день, когда я на Васильевском так беспечно сошёл на «6-ой линии», лишь увидав Любочку, которая шла на Бестужевские курсы, я как раз направлялся за покупкой таксы для матушки. Именно такса и стала для меня символом предначертанной женитьбы, вот потому она здесь и поселилась в таком необычном образе.

Филатов, приподняв в руке эту вещицу, обратил внимание на её жгуче-красные глаза, и, не найдя в этом образе ничего особенного и необычного, тут же вернул безделушку на место.

– Вы не находите этот вид из окна впечатляющим? – вдруг переключил своё внимание и внимание гостя, поэт. – При выборе квартиры, меня в первую очередь вдохновило именно это место.

Повидавший самые разные виды Петербурга историк, лишь не покорно и немногословно согласился:

– Неплохой вид.

– Меня же этот вид поражает, – продолжил восхищаться Блок. – Не смотря на то, что само море закрыто домами, я здесь чувствую себя, словно на капитанском мостике. Повсюду видны купола церквей.

Из гостиной послышался гул скучающих гостей. Вернувшись к друзьям, Сергей не нашёл взглядом ни Виталия, ни хозяйки квартиры. Через ещё одну открытую дверь он попал в узкий коридор, откуда в разные стороны вели сразу несколько входов. Открыв одну, Сергей тут же понял, что попал в покои самого поэта, так как за деревянной ширмой заметил небольшую узкую кровать. За другой дверью послышался шёпот и шорох. Филатов постарался, как можно громче создать топающий звук, и хотел было уже постучать, но, дверь покоев хозяйки, как уже любопытствующий гость сам сумел догадаться, тут же отворилась. Любовь уверенно сделала шаг вперёд, молча лишь одним взглядом предлагая Сергею вернуться в гостиную, давая понять, что они вместе с Виталием следуют за ним. Бероев же, опустив голову, смущённо пытался надеть очки.

Сергей, за те недолгие секунды, наблюдая эту сцену, заметил в углу комнаты небольшую в деревянном окладе икону. Любовь уловила этот взгляд и тут же удовлетворила любопытство гостя:

– Это наша венчальная икона Казанской божьей матери. Именно ею нас благословили к венцу.

– А что за цветы в неё вложены? – полюбопытствовал он.

– Это традиционный нежный венок из померанца.

Виталий уже готов был к выходу. Сергей лишь подтвердил:

– Мы от души благодарим вас за приглашение и угощения, но, пожалуй, нам и впрямь пора идти.

Уже в прихожей, ещё раз поблагодарив за вкусный обед и договорившись о встрече, гости собрались у дверей. Любовь же уже успела собрать и горячие щи для раненой, передав тарелку Михаилу, убедив того, что девушке для выздоровления сейчас крайне нужны силы и хорошее питание.

***

Открыв дверь, Михаил первым делом сразу направился к своей подопечной, но, зайдя в комнату, тут же обомлел. Девушки на кровати не оказалось. Лишь откинутое одеяло и на простыни кровавое пятно. Парень, спешно осмотрев квартиру, быстро схватил шинель и кинулся на улицу. Ребята всё поняли и не стали ничего спрашивать.

– А может оно и к лучшему? – словно разговаривая сам с собой, произнёс Тарас.

– Это вряд ли, – не согласился с ним Сергей. – Лучше, если она будет под присмотром, и не наделает глупостей. Надо идти искать.

– Скорее всего, она услышала весь наш разговор и всё поняла, – сделал предположение Виталий.

Друзья тоже накинули одежды и вышли из парадной. На улице уже смеркалось, людей было гораздо меньше, лишь немногочисленные компании и парочки, или подвыпившие гуляющие. Вдалеке солдат подбегал к каждому из них и что-то выспрашивал. Друзья понимали, что это Михаил пытается ухватиться за соломинку, приставая с расспросами. От него шарахались, не понимая, что он хочет, не подтверждая никакой информации о потерянной им девушке.

– Это бессмысленно, – уныло произнёс Виталий. – Так нам её не найти. Разве что, по следам крови, которых уже тоже нет.

Сергей, глядя то в одну сторону, то в другую, готов был согласиться с другом. Не было даже малейшей мысли, откуда начинать поиски. Тут он заметил приближающихся уже знакомых двух пацанов. Филатов свистнул и махнул рукой, подзывая к себе. Два юных «сыскаря» тут же оказались рядом. Быстро объяснив ситуацию, Сергей подтвердил: