скачать книгу бесплатно
Эльф в кармане
Юрий Черкасов
Стоя под дверями реанимации, где истекает кровью его подруга Варя, студент-химик Игорь Кравец клянется отомстить. Однако сначала он должен вспомнить события предыдущих дней, чтобы вычислить загадочного убийцу. У него есть три друга – Роман, Николай и Максим, – с которыми он внедряет в жизнь изобретение, связанное с тушением торфяников. Кроме того, есть еще «вечный студент» несколькими годами старше Наседкин, навязчивая журналистка и следователь Авангард Иванович, вбивший себе в голову, что в случае с Варей виноват только Игорь и никто иной. Постепенно вспоминая, Игорь приходит к выводу, что виновник – сосед Вари, некто Саша – Шшасса, и он отнюдь не человек, а эльф, специально охотящийся за девушками, с целью отнятия живительной крови и жизненной силы. Девушка умирает, друзья делают ему алиби, а Игорь готовит месть. Обратившись за помощью к журналистке, обнаруживает, что она гоблин и тоже охотится на эльфов. Та решает убить Игоря, заминировав помещение, в которое его заманила. Тот выбирается и спешит расквитаться с эльфом первым. Шшасса, как оказалось, не переносит музыку в стиле «дарквэйв», впадая от звуков в ступор. Этим Игорь и воспользовался. В это время следователь пытается проникнуть в квартиру. Игорь, понимая, что обречен, узнает мотивы эльфа, совершает казнь и впадает в апатию. Но тут ему на помощь приходят друзья, предлагая колесить по стране, уничтожая эльфов, коих оказывается, в «карманах» реальности очень много. : прочее
Юрий Черкасов
Эльф в кармане
Часть первая. Жизнь около реанимации
Глава первая. Одно измученное тело
Дверь отделения мокро чмокнула. В узкую щель просочилась медсестра, по ушам резанул крик. Сердце Игоря замерло, рухнуло, мгновенно взвилось и забухало с удвоенной силой, эхом отдаваясь в голове. Он дернулся и напрягся – кричала Варька.
– Ну?! – прохрипел.
Девушка в халате покачала головой и убежала вниз.
«Живи, живи!» – мысленно взмолился.
Варя кричала с тех пор, как попала в больницу. Ничего не помогало. Те крохи и крупицы информации, что удалось выудить из персонала, давали странную и страшную картину. Все тело Вари было испещрено порезами, но не это главное. Порезы имелись и на внутренних органах. Мелкие и множественные, точно повторяющие внешние, будто сделанные тончайшим скальпелем.
Один из врачей, прижатый Игорем к стенке, недоуменно поделился сомнениями:
– Нет у нас хирургических инструментов такой длины и толщины. Порезы сделаны так хитро, что тело может функционировать. Какой-то садист… – тут доктор подозрительно глянул на него, но смягчился: – мерзавец сделал все, чтобы она мучилась. Бедная девочка!
– Ее можно спасти? – Игорь нервно мял его халат в районе глотки, не замечая, что душит ни в чем неповинного врача.
– Мы делаем все возможное, – доктор вырвался, потер шею и поспешил уйти.
Слова словами, а вот выражение его глаз утвердило Игоря в самом худшем. И все же он старался не думать о том, что сейчас происходит в операционной, иначе боялся не выдержать и наломать дров. Его присутствие в больнице не было обязательным, потому что к Варе все равно никого не пускали. Поначалу Игорь пытался прорваться в отделение хирургии – его выгоняли, и тогда он сыпал угрозами, молил о снисхождении. Тщетно. Еще и пригрозили: «Не буянь, а не то вызовем охрану и вышвырнем вон».
Игорь сомневался в действенности предупреждения, но дипломатично поутих и принялся допекать вопросами медперсонал, потому что иначе не мог. Уйти тоже не мог. Он должен был находиться здесь ради памяти о любви, ради похорон потерпевшего крах будущего, ради поддержания злого тонуса и, самое главное, ради информации. По крохам, урывками, обмолвками он собирал и копил все, что касалось любимой. Ну и попутно сатанел от убогости пейзажа, унылости помещения, острого отчаяния и непрерывного курения на лестнице.
Круглые механические часы над входом в отделение показывали половину десятого. Навсегда. Время встало. Как остановилось оно и для Игоря. Было много и ярко – до, но будет мало и мрачно – теперь.
Не будучи верующим, он все же пытался неумело, но истово молиться. Ничего не обещал, просто просил помочь. Создавал в уме образы любимой и слал наверх. Кто их примет – Аллах, Иисус или Один – ему было все равно. Из скромных познаний о вере он вынес немного, но и этого хватило, чтобы не уповать на милость богов. Милость – не их добродетель. Он цеплялся за надежду, что боги умеют ценить красоту и жизненную силу. А оценив, не дадут пропасть Варьке.
Пытаясь взбодрить себя музыкой, порылся в памяти, выудил, почти целиком, альбом одной шведской рок-группы и ужаснулся. Название и группы, и альбома как нельзя точно характеризовали нынешнее положение дел. Боль Варьки и ее танцы со смертью. И все-таки пролаял любимую, вторую композицию. Стало еще тоскливей. Потом, добивая себя, исполнил близко к оригиналу и третью. А затем и следующие. Они с Варькой любили хороший рок! Держись, девочка!
Игорь одернул себя и едва сдержался, чтобы не ударить рукой по губам: «Почему любили? Любим! Любим, черт подери!»
Пока он пел, желающих подымить поубавилось, а один интерн вообще в ужасе выронил пачку сигарет. Игорь поднял ее, повертел в руках, пробормотал: «Жаль, не моя марка», – и закурил одну.
Сегодня утром позвонил следователь, вежливо и скучно назначил встречу. Игорь идти в полицию отказался. Сошлись на том, что тот придет в больницу. Тем более что ему все равно нужны показания медиков о состоянии потерпевшей.
Игорь подозревал, что встреча – просто формальность для заполнения необходимых протоколов. Записать и закрыть дело, что в просторечии означает – висяк или глухарь. Безнадега. Пустота. Без вариантов для потерпевшей.
Потерпевшей… Какое странное слово. Варя… и потерпевшая. В голове просто не укладывалось. Впрочем, там в последнее время много чего не укладывалось. Он не был готов к такому удару. Еще днем Игорь с надеждой провел взглядом толпу врачей, проследовавшую в отделение, а потом узнал, что это были местные светила от медицины. Медсестра проболталась, что их заинтересовал уникальный случай.
– Поглазеть пришли! – с яростью прошипел он в лицо девушки. – Статеек натискают, может, и на диссертацию кто наскребет материальчика, да?
Впрочем, до дебоша не дошло. Одно из светил, покинув отделение, участливо посмотрело на него и уронило:
– Потрясающе! В ее крови обнаружен неизвестное вещество, не дающее сворачиваться крови. Представьте себе! Мы ищем способы спасения. Не отчаивайтесь… пока.
«Что ты знаешь об отчаянии! – хотелось закричать Игорю. – Каково жить без почвы под ногами и смысла? Держаться за тоненькую, грозящую оборваться ниточку надежды и поддерживать себя лишь грезами о грядущей мести?»
Не закричал.
Слегка подвыпивший врач-анестезиолог, закурив, признался:
– Она постоянно вопит. Безостановочно. Мы уже накачали ее всем, чем можно и нельзя из сильнодействующих препаратов, да почти без толку. Прикинь, не действуют, а только чуточку понижают децибелы. Я послал в аптеку за берушами, – извиняющимся тоном добавил он. – Ну невозможно сосредоточиться, понимаешь? Это пытка! М-да…
Едва не потеряв сознание от жгучей жалости, Игорь отрешенно подумал: «Интересно только – пытка для кого?»
Больных в операционную не пускали, и как источник информации они были бесполезны.
Ординатор, стрельнув и неумело закурив сигарету, откашлявшись, промямлил:
– Ослепительные по мощи вопли!.. Это кошмар какой-то!..
Интерн в измазанном кровью халате сказал то же самое, только жестами и матами.
Медсестра, скользнув заинтересованным взглядом по фигуре и лицу Игоря, отклика не увидела, вздохнула и милостиво снизошла:
– Не ней места живого нет. Это ужас! Как она еще держится, ума не приложу…
«Почему я еще не сошел с ума?»
Игорь знал более-менее вразумительную картину произошедшего: мужчина, выгуливая собаку на пустыре за городом, обнаружил на снегу тело истекающей кровью девушки. Обнаженной и живой. Прежде чем потерять сознание, она назвалась. Мужчина вызвал полицию и «Скорую помощь».
Далее начинались странности: в окружности полусотни шагов не было ни единого следа обуви или автомобиля, а девушка в ложбине лежала явно недолго. Снег под телом подтаял, но не успел замерзнуть вновь, хотя температура в тот день была крепко минусовая. Парашют и катапульта поблизости отсутствовали. Запросив соответствующие службы, полиция выяснила, что ни вертолеты, ни частные самолеты ни в тот день, ни накануне в том районе не летали.
Дуболомы-участковые прессовали окрестных бомжей, оперативники опрашивали жителей близлежащих домов. Но уже к вечеру стало понятно, что дело, скорее всего, перекочует в архив с пометкой «Нераскрытое». Зацепиться оказалось не за что. То есть абсолютный, неимоверный, фантастический висяк.
Сегодня следователь поставит точку. «А я – запятую», – Игорь горько усмехнулся.
Дверь в отделение снова приоткрылась и тут же закрылась. Он смог уловить лишь леденящий, перевернувший душу стон и обрывок разговора:
– …безнадежно…
Старенький врач с бородкой и усталыми глазами близоруко прищурился и, мелко затянувшись сигаретой без фильтра, окончательно прояснил ситуацию:
– Она утыкана трубками повсюду. Мы, мням-мням, лишь впустую гоняем физраствор, глюкозу и прочее. Все проходит транзитом. Боюсь, мням-мням, об излечении не может быть и речи. Мы никогда не сталкивались с таким и сейчас решительно беспомощны. Все закончится, мням-мням, в течение нескольких часов. Крепись, мальчик!
Игорь, не помня себя, бросился с кулаками на стену. Отдышавшись и пососав саднившие костяшки пальцев, задумался.
«И ведь казнить себя вроде не за что! Отчего так погано на душе? Мы ж с ней договаривались, что пока я буду в командировке, никаких действий не предпринимать, сидеть мышью и не высовываться. Не лезть на рожон, не умничать, не искать приключений, не провоцировать наконец! Зачем она решила ускорить события? Одна, без помощника, без советчика. Э-эх, Варька… Торопыга любимая… Ну не мог я разорваться! Черт, я просто не готов… Я не хочу тебя потерять!»
На глаза навернулись слезы. Ничего не видя, он прижался лбом к оконному стеклу: «Неужели все кончено?»
Холод. Ветер. Снег. Дура-зима, плюя на март, добирала свое, устроив метель, мстя себе и людям за декабрьскую слякоть, январскую скромную морось и февральскую оттепель.
В широкое окно коридора третьего этажа больницы постоянно стучали широкие лапы елей. Бросая горстями в окно снежную крупу, приглашали угрюмо повеселиться, словно парочка крепко поддатых кумушек решила неуклюже сплясать в тяжелых зимних зипунах, бестолково взмахивая руками, приседая и кренясь в разные стороны.
Л-ляп, шух, пс-сс, тах.
Разболтанная металлическая рама дребезжала и постанывала толстым стеклом, ведя с ветром долгий и до тошноты однообразный разговор.
Ту-та, та-та, ту-ту.
Сумеречное небо, плотно забитое тучами. Гадко, мерзко и погано.
Игорь отвел взгляд и уставился перед собой, где тоже не было ничего выдающегося – две лифтовые кабинки со сжатыми, словно губы недовольной старушки, створками. Он в который раз прочитал, что «Лифт не работает», и то же самое, только в перевернутом виде, и скосил глаза на лестничную площадку – пусто и заплевано.
Люминесцентные лампы исправно помигивали, освещая неприглядное убранство предбанника – преддверия, аппендикса для страждущих посетить отделение хирургии. От лифтов, свернув налево, можно было попасть в различные службы и специализированные кабинеты, но там была дверь, закрытая по случаю праздника на огромный амбарный замок. Впрочем, Игорь уже сделал к нему дюжину лихорадочных подходов, пока не сломал. И если бы спросили: «Зачем?», то наверняка затруднился бы с ответом. Чего только не сделаешь от вынужденного безделья, если ты натура энергичная…
Две колченогие кушетки, на одной из которых он расположился, грозили умереть на посту, раскинув ножки.
«Атмосферное давление во столько-то там ртутных столбиков действует на все сущее!» – подумал Игорь и, поздравив себя с тупой шуткой, снова вышел покурить на лестницу. На первую затяжку горло, саднившее от бесчисленных выкуренных сегодня сигарет, отозвалось хриплым кашлем. Растоптав окурок, вздохнул и вернулся к кушеткам, ставшими родными. Чтоб рухлядь не обижалась, уселся на другую, и повел головой по сторонам. Смотреть было решительно не на что. Все опостылело.
Серый кафель на полу был уже скрупулезно посчитан, помножен на ноль, поделен на черта лысого и отправлен на двадцать третью, двадцать первую и одиннадцатую букву алфавита. Треснувшие и дефективные плитки получили свою долю внимания и были живо откомандированы в ад вместе с завхозом больницы. Помещение было измерено шагами, шажками, шажочками, прыжками на одной ноге и ходами шахматных фигур. Кроме того, Игорь изобрел еще одну игру «Безмозглый ишак», где ходить можно как в голову взбредет. Корявая надпись на стене «Все врачи – суки!» поддерживала его до обеда, а слово из пяти букв с мягким знаком в конце, старательно написанное на боковушке кушетки помадой с блестками, надоело только недавно. Фантики от конфет, мятые влажные салфетки и вызывающие нездоровые ассоциации в храме здоровья голубые комочки использованных бахил подверглись обструкции и похоронам в углу. Из разводов краски на стенах показались образы всех мыслимых и немыслимых чудовищ. Надпись «Добро пожаловаться!», сделанную фанатом готического шрифта над дверьми отделения, он бессчетное количество раз предал анафеме за глупость. Сложная гамма сплошь мерзких запахов напрочь вытеснила лекарственный дух помещения из ноздрей. Три плаката о туберкулезе, язве двенадцатиперстной кишки и предлежанию плаценты у беременных были прочитаны вдоль, поперек, наискосок, через слово и через маты. Причем он нашел в себе симптомы всех описанных заболеваний.
Днем хоть посетители были, с которыми Игорь перекидывался словами, слушал, отстраненно кивая, их жалобы – сплошь непризнанных светил медицины! – на врачей-неучей. Но чаще всего он сидел, обхватив себя руками, и унимал нервную дрожь, регулярно накатывавшую после ступора. Одна посетительница из жалости угостила его пирожком с чем-то сладким. Тот встал поперек горла и частенько просился на волю.
С верхних этажей, цокая каблучками и жизнерадостно смеясь, сбежала стайка ярко одетых девчат с букетами цветов.
«А я ведь тоже Варьке к празднику подарок приготовил заранее. Оригинальный и со смыслом. Большое полотно с рисунком и ровно сто катушек разноцветных ниток – швейные пазлы. Продавщица предложила использовать лишь одну катушку в год. Мы собирались жить и любить друг друга вечно!» – опустошенно подумал Игорь, отходя от окна.
Пока он предавался невеселым размышлениям, появился еще один посетитель.
«Ух, ты!» – удивился Игорь, глядя на невзрачного мужичка, который скромно примостился на кушетке и теперь рылся в древнего вида дерматиновом портфельчике с ученической защелкой. С виду в пожеванный и выплюнутый жизнью портфельчик можно было засунуть лишь банку шпрот, пару тощих бутербродов и газету.
Он ошибся все три раза. Из портфеля была извлечена только обычного вида папка с завязками и надписью «Дело №».
«Машина времени забросила проверяющего из советских времен. Даже кушетка признала своего!» – нехорошо развеселился Игорь и кашлянул.
– Ну-с, приступим! – посетитель, словно дождавшись сигнала, поднял на него бесцветные глаза и хлопнул ладонью по папке.
– Э-э… к чему приступим?
– Вы же Кравец, Игорь Леонидович?
– Да-а…
– Не беспокойтесь, допроса не будет – просто беседа для протокола. У вас же алиби! – веско произнес мужчина.
«Ч-черт! Это ж следователь! – Игорь бросил взгляд на часы на стене, ругнулся, вспомнив, что они стоят, и удивился, отчего на них посмотрел. – А какая мне разница который час? Время – это отрезок бытия, в котором Варька борется за жизнь. И все».
Усевшись на соседнюю кушетку, Игорь сцепил руки и принялся разглядывать следователя. Его, как ни странно, устраивало быстрое закрытие дела, ведь при более глубоком копании наверняка всплывет, что алиби у него нет. Удовлетворил и облик следователя – обычный клерк, циник и неудачник, подвизающийся на бумажной работе. Не орел, не голодный гончий опер.
«Хотя физиономист из меня никакой, – с опаской подумал он, – поэтому надо бы проследить за словами, чтобы лишнего не наболтать! Про то, что я из командировки вернулся не сегодня, например».
– А вас как звать-величать? – поинтересовался Игорь.
– Авангард Иванович… мы, – запнувшись, поморгал белесыми ресницами следователь.
«Да-а, – подумал Игорь, – у твоего батяни амбиции были ого-го! Я тебя сделаю…»
Последние слова он мысленно повторил сначала с вопросительной, а потом восклицательной интонацией и, подумав, остановился на последней.
Авангард Иванович переплел тощие ноги, пристроил папку на коленке, выудил из кармана куртки ручку с обгрызенным колпачком и принялся что-то писать. Игорь заглянул: «Ну да, протокол».
– Год рождения?
Он назвал. Следователь черканул несколько каракулей.
– Место рождения?
Игорь старательно продиктовал и зачем-то добавил:
– Местный я.
Авангард Иванович поморщился и нудно пробубнил, что подобная отсебятина в протокол не вносится, почесал кончик носа и рассказал, как однажды пришлось переписывать целых семь страниц из-за того, что подследственный назвал неправильное отчество бабушки.
«Блин, ты надеешься, что я утону в слезах жалости?» – возмущенно подумал Игорь.
Впрочем, он быстро, с ноткой злорадства, утешился, обратив внимание на ножки кушетки, на которой восседал следователь. Они медленно и неуклонно разъезжались.
Как Игорь не старался, но полностью сосредоточиться на ответах не получалось. Отделение хирургии жило своей жизнью – двери поминутно распахивались, впуская и выпуская людей. Игорь сжимался, вскидывал голову, ловил взглядом выражения лиц, ушами – обрывки разговоров, мурашками по телу и секундными головокружениями – звуки, доносящиеся из отделения. По телу, постоянно меняя географию, волнами проносилась непроизвольная нервная дрожь.
– Где учитесь?
Он продиктовал аббревиатуру и факультет института.
– Химиком будете, – удовлетворенно произнес Авангард Иванович, благосклонно покивав. – Это хорошо.
Игорь безразлично пожал плечами.
– Курс?
– Четвертый.
– Не выпускной, – глубокомысленно отметил следователь.
«Это точно. Закончить его не получится», – отрешенно подумал Игорь, проводив безнадежным взглядом напряженную спину одного из врачей.
– Когда и как познакомились с… – следователь запнулся, почесал нос и виновато закончил: – потерпевшей?
