скачать книгу бесплатно
– Как-то по-простецки совсем уж, нет? – спрашиваю.
Мой друг с показным удивлением качает головой.
– Ми абуэло[20 - Mi abuelo – мой дедушка (исп.).] в Майами оценил бы. Жаль, что его с нами нет. – Лицо Орландо на секунду темнеет и вытягивается, но в следующий момент он уже замечает своих родных, спешащих ему навстречу со стороны главного входа. – Сейчас вернусь! – надсадно кричит он и, в свою очередь, бросается скорее к ним.
Я машу рукой его маме, папе, бабушке и двоим братьям. Завидую Орландо. Такая большая, радушная, дружная семья. А у меня – вся расколотая, изломанная. Понимаю, конечно, это несправедливо: Орландо тоже несладко, он очень тоскует о своих близких в Майами, и его клан – если считать в расширенном составе – тоже расколот: кто-то остался на Кубе, остальных разбросало по Флориде.
– А ты папу своего пригласила? – спрашиваю у Сары.
– Боже, нет, конечно. У меня и без того нервов не хватает.
– Это да. – Отворачиваюсь обратно к пустой пока сцене.
Ну вот. Уже и в висках застучало, и ладони вспотели. Даже не верится, что у нас такое событие – впервые выступаем перед такой толпой. Срочно надо выбраться туда, где посвободнее. Воздуха в легкие набрать.
– Поищи пока места, а я схожу за напитками. – Я сую Саре свою скрипку.
Она молча кивает – ее тоже слегка пришибло наплывом публики.
У барной стойки потише, поспокойней, чем у подиума. Становлюсь в очередь. Паника слегка унимается.
– Богом клянусь, Седар, хоть одну песню бро-кантри[21 - Новейший поджанр музыки кантри, появился уже в XXI веке под влиянием хип-хопа и тяжелого рока. В основном посвящен девушкам, алкоголю и вечеринкам.] услышу – сразу за порог, – уверяет кого-то девичий голос за моей спиной. – Вообще не понимаю, как тебе удалось меня сюда затащить. О чем я только думала?
Смотрю назад и вижу позади себя Седара и Роуз Смит, низко склонивших головы друг к другу. Впрочем, Роуз меня сразу замечает, узнает и прищуривается – я тут же отворачиваюсь.
Эти брат и сестра – близнецы, ходят в одну школу со мной. Они тоже из наших, детей фермеров, только из тех, что побогаче. Причем Роуз – наверное, самая красивая девчонка из всех, кого я когда-нибудь видела вживую. Ну то есть, по-моему, большинство девчонок красивы – каждая по-своему, однако эта – просто обалденно красивая. Волосы длинные, темные, вьются, глаза почти угольно-черные. Маленький носик безупречной формы. Осиная талия, которую не скроешь даже под свободной «крестьянской» блузой. Ходили сплетни, что ее очень даже интересуют представительницы нашего пола, но она так широко известна своей безжалостной резкостью, что мне и в голову не пришло бы подкатывать.
– Нам никогда не сколотить настоящую группу, если не посещать такие места, не знакомиться тут со всеми, – наставляет Седар. – Все наши знакомые музыканты – от семидесяти и старше.
Длинные ресницы и огромные зеленые глаза делают его почти таким же неотразимым, как его сестра; а тут еще эти фирменные замашки «крутого ковбоя». За таким сочетанием девицы ходят табунами. Даже в школе Седар вечно держится так, словно только что вышел из эфира «Гранд Ол Опри»[22 - Одна из старейших американских (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%A8%D0%90)радиопередач (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BE) в формате концерта звезд кантри, ведется с 1925 года.], ну а уж сегодня сам господь велел. На затылке – черная ковбойская шляпа. Одет в модную рубашку – тоже, естественно, черную и тоже, естественно, ковбойскую: на плечах вышиты красные цветы, пуговицы – перламутровые.
– Мне старики нравятся, – ворчит Роуз.
Продолжения беседы я уже не слышу, поскольку подходит моя очередь. Однако, пока жду заказ, я продолжаю наблюдать за этой парочкой. Внимательно разглядывая наряд Седара, непроизвольно покачиваю головой с укоризной, но и от улыбки в ответ на его улыбку удержаться не могу. У него от нее такие классные морщинки в уголках глаз появляются. В общении парень, пожалуй, поприятней своей сестры, хоть и зависает вечно с весьма противным сыном Джима – моим сводным братцем Кеннетом. Вместе они обожают тусоваться буквально со всеми в городе, у кого только есть в распоряжении гигантский грузовик и кто круглый год носит ковбойские сапоги.
Седар оборачивается так резко, что, увы, успевает заметить, как я на него пялюсь, причем безо всякого сомнения, с мечтательной полуулыбкой, приклеенной к лицу, и подмигивает мне, когда они с Роуз проходят мимо. Щеки, мои, естественно, сразу заливает густой румянец.
– Шейди! – Орландо вырастает за спиной так внезапно, что я подскакиваю. – Скоро начнется. Мы идем третьими. – Он покачивается на каблуках. – О, гляди, нам уже несут. Ну, пошли.
Глаза моего друга светятся счастьем, лицо слегка покраснело. Возбуждение его заразительно, и я ловлю себя на мысли, что ухмыляюсь до ушей, несмотря на волнение. Может, все и неплохо пройдет.
Мы проталкиваемся сквозь толпу обратно и застаем Сару за тем, что она взглядами мечет кинжалы в какую-то пару, покушающуюся на стулья, припасенные ею для нас троих. Инструменты наши свалены на столе поблизости. Боже, на каком же она взводе. Надо было взять ей кофе без кофеина.
– Мы должны оказаться на высоте. Просто обязаны. – Она твердой рукой берет у меня чашку.
– Так и будет. Расслабься уже, Сара, – предлагает Орландо.
– Шейди, ради всего святого, соберись. Я тебя знаю: ты можешь зависнуть на сцене, впасть в оцепенение, в столбняк или во что ты там последнее время впадаешь. Сейчас так нельзя. Просто нельзя. Умоляю.
Странно, но меня почему-то вдруг жутко задевает это «умоляю». Просто как кипяток в уши.
– Если хочешь, играй без меня. Может, так будет лучше. Я – не твой уровень. – Скрещиваю руки на груди.
– Да я не то имела в виду, и ты это прекрасно знаешь. – В глазах Сары настоящая паника. – Просто, понимаешь…
На сцену запрыгивает бородатый мужчина, еще две минуты назад раздававший в баре кофе.
– Хей-хей, всем привет, добро пожаловать на вечер «Открытых микрофонов» в «Кафе на Главной улице»!
Сара встряхивает головой и отворачивается, чуть ли не заламывая руки. Орландо бросает на меня сочувственный взгляд и приобнимает за плечи. Ведущий болтает в том же духе еще минут пять, потом представляет жюри и напоминает всем о призе – записи в студии. Куча таких же, как мы, исполнителей-любителей вокруг инстинктивно подаются вперед, ближе к сцене.
Гнев на Сару нахлынул на меня внезапно и остро, но теперь он просто как нож без чехла – искалывает мне самой бока и внутренности, пронзает насквозь. Сара в меня не верит, не надеется на меня, не считает перспективной – все сводится к этому. Что ж, если я сегодня не «поплыву», то докажу, как она ошибается.
Первые два выступления проходят для меня как в тумане – и вот уже Орландо изо всех сил тянет меня за рукав на подмостки. Ну все, хватит ворон считать и в себя углубляться. Поднимаю к груди скрипку, смотрю поверх голов аудитории и молюсь только об одном – чтобы руки не вспотели до самого конца этой чертовой песни. Родные Орландо скандируют его имя и гикают на разные лады откуда-то с правой от сцены стороны, а он в ответ ухмыляется до ушей.
Начинает Сара. Я жду своей очереди вступать – и чуть не пропускаю ее, на долю секунды поймав взгляд Седара из зрительного зала, – но все-таки успеваю «вплыть» в мелодию вовремя и с облегчением прикрываю глаза. Звучим неплохо. Нормально.
Я целиком отдаюсь волнам композиции, позволяя нашим инструментам и голосам наполнять меня до краев. Может, мне самой и не такое хотелось бы играть, по крайней мере не совсем такое, но видеть, как Сарина головка ритмично раскачивается высоко над банджо, видеть, как прекрасно подражает она, казалось бы, неповторимой «марионеточной» манере Гиллиан Уэлч, дорогого стоит. Ради такого можно что угодно исполнить. Все раздражение и злость как рукой снимает. Сару, когда она играет, будто бы волшебным образом отпускает все земное – она сосредоточена, она напориста, но притом свободна; она уже не девушка, а сама музыка.
Когда мы берем последний аккорд, публика аплодирует весьма громко, некоторые даже от восхищения прицокивают языками. Ну и слава богу – Сара так боялась этих сдержанных и жалких «хлопков вежливости», достающихся на «Открытых микрофонах» многим неудачникам. Она считает – лучше уж быть освистанным, чем такое…
Спрыгнув со сцены, моя подруга, моя любовь еще не выходит из образа Воплощенной Музыки – даже улыбается настолько широко, что показывается щель между передними зубами, которой она обычно так стесняется. Даже снисходит до того, чтобы обнять нас с Орландо, – для нее это крайне нехарактерно. В ноздрях моих надолго оседает приятный аромат ванили.
– Здорово! – говорит. – Молодцы оба. Похоже, у нас есть шанс.
В зале снова воцаряется тишина, когда на подмостки поднимаются Седар и Роуз. Мое внимание привлекает банджо Роуз – небольшое, винтажное на вид, без резонатора. Бьюсь об заклад, ему лет сто, не меньше. Кошусь на Сару – какова будет ее реакция? Принимая во внимание, сколько десятков часов она таскала по музыкальным магазинам только одну меня, перебирая разнообразные банджо, ей наверняка по плечу с ходу назвать и мастера, и год изготовления. Но не инструмент, а саму Роуз почему-то пожирает глазами Сара, и на лице ее то ли любовь, то ли ненависть, то ли причудливое сочетание того и другого – не разобрать. Я ощущаю острый укол ревности, но вот близнецы начинают, и на какое-то время я забываю даже о Саре.
Их такты стремительны, остры и ярки, мелодия светла и радужна, как весна. Однако по мере того как пальцы Роуз ведут свой зажигательный танец по струнам, у меня на руках вдруг волоски начинают шевелиться, а по спине пробегает холодок.
То, что они исполняют, знакомо мне так же хорошо, как собственное дыхание, как собственный пульс. Мне кажется, эта песня никогда не покидает меня, она вечно циркулирует в моей кровеносной системе по всем артериям и венам.
«Шейди Гроув»[23 - Можно перевести как «Тенистая роща» – американская народная (автор текста и музыки неизвестен) песня, сложена в Аппалачских горах. Известна с начала ХХ века.] – песня, давшая мне имя.
Они играют ее быстро, быстрее, чем когда-то играл папа, но суть не выхолащивается, живое сердце музыки бьется. Потом начинается вокальная партия, и по всему залу разносится чистый тенор Седара:
Шейди Гроув, моя любовь,
Шейди Гроув, я говорю,
Шейди Гроув, моя любовь
Я обязан уйти [24 - В переводе М. Иванова.].
Да-да, папа назвал меня именно в честь этой анонимной аппалачской баллады, сложенной около ста лет назад и существующей теперь в тысячах вариаций, хотя лично он, давая мне имя, держал в уме одну конкретную – ту, что сочинил Док Уотсон[25 - Американский гитарист и бард, исполнитель блюграсса (1923–2012).]. Отец всегда повторял: «Как только эта крошечная девочка открыла свои хорошенькие карие глазки и огласила мир таким истошным воплем, словно у нее сердце разрывается, сразу стало понятно, кто она». Теперь уже, конечно, все зовут меня просто Шейди, и никто не знает, что? это значит.
Папа всегда пел мне эту балладу на ночь – а иногда и по утрам будил меня ею. Однако, как говорится в тексте, он «должен был покинуть» меня. Но вот же… это снова папа? Зовет меня, пытается достучаться, докричаться как может, даже из могилы. Что, что он хочет мне сказать?
Голос Седара манит, притягивает меня, а пальцы Роуз, пляшущие по струнам банджо, и вовсе оплетают меня паутиной с головы до ног. Таким образом, окутанная песенным коконом, я стою без движения и не могу ни вздрогнуть, ни чихнуть, ни сдвинуться с места, а могу только слушать, дышать в такт и стараться не выпускать слезы из глаз.
Но не выходит – они уже струятся по щекам.
Может быть, папа хочет сообщить, что скрипка его не погибла, что она ждет меня где-то, тоскует без смычка? Может, в какой-то из дней на последних неделях он услышал, как я играю в роще, и понял, что его дочь готова? От этих невысказанных вопросов – холодок по коже.
Тут кто-то мягко сжимает мне локоть. Удивительно – откуда здесь взялся вдруг Джесс со своим встревоженным взглядом? Наверное, нашел меня по звукам песни, поняв, что в такую минуту нужен мне? Где-то на дне груди уже клокочут рыдания, и я спешу склониться к брату и зарыться лицом ему в плечо. Как я ему благодарна, что он приехал, какой молодец, не оставил, не бросил меня одну. Джесс обвивает меня одной рукой и не отпускает до конца песни. Интересно, в его памяти папин голос тоже до сих пор звучит так же отчетливо и резко, как в моей?
Но еще интереснее мне – что это значило, откуда, почему именно эта баллада, чего хочет от меня папа? Напоминает о том, кто я в глубине души есть, или предупреждает о чем-то, что еще только должно произойти?
Глава 5
Седар расплывается в своей ковбойской улыбке, приподнимает шляпу и спускается с подмостков как ни в чем не бывало – словно это не он только что разодрал мне душу в клочья и вообще тут ни при чем. Роуз следует за ним по пятам, даже не поднимая глаз на беснующуюся от восторга публику.
Я с благодарностью обнимаю Джесса и устремляюсь в уборную, по дороге расталкивая шумную плотную толпу. На сцене кто-то тем временем затягивает «Вэгон-Вил», что, по идее, должно наполнить меня приятными и гордыми воспоминаниями, но все, о чем я могу думать сейчас, – это как бы поскорее отгородиться от остального мира стеной укромной туалетной кабинки.
Нахожу единственную свободную, ныряю в нее, запираюсь и прислоняюсь к двери с внутренней стороны ладонями и лбом. Голова идет кругом. «Да что ты, перестань, это всего лишь песня!» – уговариваю себя. Даже довольно распространенная, исполняется часто. Она найдется в репертуаре любого исполнителя блюграсса. Удивительно скорее то, что я раньше ее со сцены никогда не слышала, а не наоборот.
Но холодок все бежит и бежит по коже и не желает исчезать. Мурашки скачут и скачут по телу, как кузнечики.
Нет, звуки скрипки в лесу рождало не эхо. И выбор Седара с Роуз был не случаен. Из моей сосновой рощи музыка проложила себе путь до самого Келливилла.
– Шейди! – окликает кто-то снаружи кабинки. – Ты там в порядке?
Считаю до десяти, открываю дверь и упираюсь глазами в ее глаза – нежные, карие. Мы смотрим друг на друга до тех пор, пока мои снова не наполняются слезами. Сара отворачивается. Ее мама умерла, когда она едва ходить научилась. Открыто это никогда не признавалось, но, кажется, покончила с собой. Тем не менее мою лучшую подругу, хоть она и потеряла, как я, одного из родителей, любые проявления горя с моей стороны почему-то смущают.
– Пошли, возьму тебе еще кофе, – предлагает Сара голосом неожиданно хриплым и резким. – Так ты весь концерт пропустишь.
Она как-то неуверенно, неловко берет меня за руку и выводит из кабинки. Вверх до самого предплечья сразу струится тепло, и я инстинктивно переплетаю с Сарой пальцы. Она не сопротивляется.
Вместе мы покидаем уборную и сразу натыкаемся на моего отчима. Джим разглядывает нас с высоты своего роста. Удивление придает его смуглому угловатому лицу слегка комическое выражение. Сара отдергивает руку. С отцом и близкими друзьями она вполне откровенна, остальным предпочитает свои вкусы не демонстрировать. Ну а я, уж будьте уверены, ни гу-гу о том, что меня интересуют оба пола, ни маме, ни Джиму.
– Не знала, что ты тоже сюда собираешься, – говорю. – И мама здесь?
Я их не приглашала.
Джим кивком указывает в сторону сцены. Там стоит с гитарой наперевес его сын Кеннет и поет «Парня по имени Сью» Джонни Кэша[26 - A Boy Named Sue – песня американского детского писателя Шела Силверстина. Впервые исполнена в 1969 г. крупнейшим певцом кантри Джонни Кэшем (1932–2003).]. Ну как поет – надрывается. Переигрывает. От света софитов над головой он весь в мыле. Белая пергаментная шея вся порозовела от напряжения.
– А я даже не знала, что Кеннет занимается музыкой, – замечаю, – у него неплохо получается.
Джим сдержанно кивает – мол, не ему же хвалить собственного отпрыска. Кеннет живет со своей матерью и – опять-таки – отчимом. У родного отца он почти не появляется, что, по-моему, к лучшему. Если бы еще и этот парень ошивался у нас по выходным, я бы на стенку полезла. И вообще, я в шоке, что Джим решил сюда явиться, честно говоря… Тут я краем глаза замечаю, как к нам медленно, но неуклонно приближается его брат Фрэнк. Мне он улыбается, отчиму кивает, отчего последний краснеет. Фрэнк похож на Джима – если тому добавить килограммов пятьдесят веса и бороду с проседью, вообще не отличишь. Притом еще у старшего нос такой, словно его ломали как минимум в двух местах. Но при всех этих грозных внешних признаках именно Фрэнк – брат добрый и путевый. Он унаследовал отцовское дело и укрепил, расширил его, он удачно женился и сохранил свой брак, он всегда давал младшенькому работу, хоть тот и не сильно того заслуживал. В будущем году собирается избираться в городской совет, отчего Джим, конечно, бесится только сильнее.
– Ладно, увидимся дома, – бросает он мне и быстро, сжав руки в кулаки по швам, шагает навстречу Фрэнку.
– Какой обходительный и красноречивый собеседник, – бурчит Сара и спешит к барной стойке, засунув руки глубоко в карманы.
– Ну уж получше Кеннета, того, ко всему прочему, еще и не заткнешь. – Я стараюсь вести себя нормально, естественно, так, словно не сгораю от желания опять поскорее схватить Сару за руку и никогда уже не отпускать. Словно все в порядке. Словно мой отчим не жмет в это самое мгновение руку собственному брату с ненавистью в сердце и во взоре. Словно отцовская музыка не преследует меня по пятам.
Очередь движется медленно, но в конце концов мы с чашками в руках возвращаемся к Орландо и Джессу, которые с нескрываемым отвращением обмениваются впечатлениями о действительно кошмарном фолк-исполнителе, только что начавшем номер. Оба с облегчением отвлекаются. Орландо уже три года как мой лучший друг, но с моим братом поддерживать разговор толком пока не научился. Общего между ними – ничего, кроме меня.
– Ладно, ребятишки, у вас все отлично получилось, а теперь мне, пожалуй, пора. Если вы не против, конечно. – Голос Джесса звучит мягче, добрее обычного, а в глазах по-прежнему – беспокойство и какое-то… ожидание. Вопрос.
– Спасибо на добром слове. Кстати, ты с Джимом приехал? Может, тебя подвезти? – спрашиваю я.
– Черт, а что, Джим здесь? – Он нервно оглядывается.
– Ага. Ну так как?
– Фрэнку сегодня вдруг показалось, что я под кайфом, и он минут двадцать ездил мне по ушам, а потом отправил меня домой на машине с одним из работяг. – Джесс падает обратно на стул.
У отчимова брата он подрабатывает с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать. Папа тоже трудился в его компании – с довольно давних пор, с момента, когда подружился с Джимом. Тогда еще здравствовал их с Фрэнком отец, и бизнесом управлял он.
– А ты был под кайфом?
Джесс передергивает плечами.
Сквозь плотную стену толпы к нам внезапно прорывается Кеннет, и с первого же взгляда легко определить: этот-то уж точно пыхнул как следует.
– Дже-е-е-е-с-с-с! – ревет он так мощно, что даже на фоне музыки люди оглядываются.
– Ч-черт, – шипит Джесс.
Кеннет поднимается на носочки ботинок и балансирует на них, как шпиль башни в бурную погоду.
– Короче, старик, ну спасибо еще раз и все такое… за то самое. Сам знаешь. Без тебя я бы вряд ли выкрутился.
Орландо, Сара и я втроем, как по команде, поворачиваемся и буравим глазами моего брата.
– Только не это. Сделай милость, скажи, что это шутка. Что ты ему такое дал? Джим тебя убьет.
– А чего, предок тоже тут? – вмешивается опять Кеннет. Боже, как орет.
– Заткнись, чувак, – огрызается Джесс. – Не ори.
– Это точно дядя Фрэнк его завиноватил. Укорами сюда пригнал, – продолжает наш непрошеный собеседник. – Он тоже где-то тут.
Вот оно, значит, в чем дело. Фрэнк вечно капает моему отчиму на мозги – какой, мол, тот дрянной папаша для Кеннета. Что ж, на сей раз вышло хорошо – я рада, что он затащил сюда Джима. Не важно, насколько мне не нравится сводный брат, родительского тепла он заслуживает, как любой другой.
– Да не. Ничего подобного. Джим мне только что говорил, как давно мечтал увидеть тебя на сцене, – лгу и не краснею. – И ему реально понравилось. Вот, говорит, молодец сын.
Но затуманенные мысли Кеннета уже устремились по другому руслу.
– Шейди, потанцевать не хочешь? – Он буквально стаскивает меня со стула.
Дергаюсь назад, рука моя выскальзывает из его потной ладони, я спотыкаюсь и падаю на колени Орландо.
– Ага, вот оно как, значит? – Кеннет сверлит глазами моего друга, потом замечает уничижающий взгляд Сары и добавляет: – Или, может, ты с ней?
Глаза у него стеклянные и… странные какие-то. А когда я украдкой кошусь на Сару, они расширяются, как кофейные блюдца. Сводный мерзко хихикает:
– Го-о-осподи, Шейди, ты что, лесба?..
Закончить он не успевает, получив от Джесса предупредительный, но убедительный толчок под дых. Собственно, брат до него едва дотронулся, но тот так обкурен, что, перевернув стул, хлопается задницей на пол.
– Извини, чувак. – Джесс протягивает Кеннету руку, чтобы помочь подняться. – Но когда с сестрой моей говоришь, следи за базаром.
