скачать книгу бесплатно
Я сбрасываю туфли и ставлю их в шкаф в прихожей. Гостиная пуста, а это значит, что папа либо спит, либо ушел с Сарой, а Кэтрин и Коннор, вероятно, находятся в своих комнатах. Надеюсь, мне удастся незаметно проскользнуть наверх. Кэтрин была довольно раздражена тем, что я ушла, несмотря на все наши дела, и я подозреваю, что я все еще в ее списке за те слова, что я сказала ей при Трее этим утром.
Не повезло. Пройдя уже полпути к своей комнате, я заметила, как Кэтрин высунулась из библиотеки на втором этаже.
– Кейт, я так рада, что ты дома, дорогая. Ты хорошо провела время с Деборой?
– Да. Она просила передать тебе привет, – это не было правдой, но я сделаю вид, что мама просто забыла это сказать. – Я просто… я ложусь спать.
– Ладно. Мне всего лишь интересно, узнала ли ты что-нибудь из этого дневника?
Я отрицательно качаю головой.
– Не совсем. Я только подошла к самому интересному, когда позвонила мама. Но я точно знаю, что была в Чикаго с тобой и Коннором – не уверена насчет папы. А мама уехала в какую-то исследовательскую поездку.
Я наблюдаю за выражением лица Кэтрин, чтобы отметить, изменится ли оно, когда я упомяну, что мама собирается в путешествие, но она только улыбается.
– Чикаго. Я не удивлена. Это замечательный город, если знать, каких дат следует избегать. Ну, тогда поспи немного, чтобы вернуться к просмотру как можно раньше, хорошо?
Пожелав Кэтрин спокойной ночи, я вешаю новое платье и прячу легинсы в ящик стола. Затем переодеваюсь в ночную рубашку и сворачиваюсь калачиком на диване, собираясь позвонить Трею.
Нет ответа. Я начинаю печатать ему, но замечаю, что он уже прислал мне голосовое сообщение, и решаю, что сначала нужно прослушать его.
«Привет, Кейт. Просто решил сообщить, что мы прибыли… и я… эм… ты собираешься на тот пикник в субботу, перед началом занятий? Думаю, что нет, потому что он, кажется, для новеньких студентов Браяр Хилл и Кэррингтон Дэй. В любом случае в приглашении нужно указать количество гостей, и это, вероятно, означает, что они ожидают родителей, но мои не смогут прийти, а мне вроде как обязательно нужно быть. А еще это прощальная вечеринка для одного человека, который учил и моего папу, и дедушку, и я пообещал им, что зайду поздороваться или попрощаться, наверное. Я уверен, что там будет ужасно скучно, но было бы намного веселее, если бы ты была там. Поэтому… эм… просто дай мне знать, ладно?»
Я подозреваю, что он прав насчет ужасной скучности этого пикника, но он мог бы пригласить меня помочь чистить его холодильник (рутинная работа, которую я ненавижу всей душой) и я бы все равно согласилась, не раздумывая и секунды.
Поэтому я снова звоню. И когда он снова не отвечает, я решаю оставить сообщение со словами: «Да, с удовольствием».
Когда я встаю, чтобы подключить телефон к зарядному устройству, мне бросается в глаза отблеск света за окном. Сначала мне кажется, что это ключ ХРОНОСа, потому что свет имеет голубоватый оттенок, но это не тот оттенок. Это просто уличные фонари, свет которых изменился, отражаясь от крыши того синего фургона, который припаркован на том же самом месте, что и вчера.
Из моего окна открывается вид только на верхушки деревьев – широкое зеленое пространство. Это то, что мне больше всего нравится в этой комнате. Мне нравится видеть деревья, когда я просыпаюсь, а луна и звезды по ночам напоминают мне окно в крыше моей комнаты в таунхаусе, поэтому я всегда оставляю шторы открытыми.
Но теперь, когда я смотрю на фургон, у меня возникает то же самое жуткое чувство, будто за мной наблюдают… что на самом деле глупо. Фургон припаркован на том же самом месте и, скорее всего, принадлежит соседям. Это не значит, что за нами следят.
Но я все равно задергиваю шторы.
5
Дым обжигает мне нос и горло, когда я в панике бегу по коридору, пальцами одной руки прощупывая стену, пытаясь не заблудиться в непроглядном лабиринте. Я оглядываюсь назад, и человек с фонарем все приближается, и он движется гораздо быстрее меня. Я чувствую, будто бегу сквозь что-то вязкое.
В другой руке у меня активирован ключ ХРОНОСа, но десятки стабильных точек проносятся передо мною так быстро, что я не могу ни за что зацепиться. Когда Холмс подходит ближе, я замечаю пистолет в его руке, а затем этот взрыв пламени, алого и золотого, несущегося прямо на меня. Как только огни достигают меня, все превращаются в каскад осенних листьев, медленно опускающихся вокруг меня.
Я резко выпрямляюсь и с минуту оглядываюсь вокруг, сбитая с толку, затем снова падаю на подушку, протирая глаза. За последние несколько недель сны стали приходить чуть реже, и хотя мое сердце все еще колотится, по крайней мере, это уже не та слепая паника, которую я чувствовала в первые несколько раз, когда сон возвращал меня обратно в отель «Всемирная ярмарка». И вся эта история с превращением пламени в листья – странное, новое дополнение.
Тем не менее это первый раз, когда мне снятся два кошмара за одну ночь. Первый разбудил меня около двух пятнадцати. Я была так взвинченна после этого, что поднялась наверх и била боксерскую грушу, пока не устала и не убедилась, что оставшуюся ночь проведу без сновидений. Но, видимо, я ошиблась.
Снаружи идет легкий дождь, и я наблюдаю, как капли стекают по стеклу, пытаясь сосредоточиться и успокоить дыхание, пока пульс не приходит в норму. У меня есть в запасе почти полчаса до того, как сработает будильник, и я испытываю искушение снова натянуть одеяло на голову, но знаю, что не смогу заснуть. Отчасти это из-за моего кошмара, но еще и потому, что я чувствую запах бекона. И, если я не ошибаюсь, блинчиков с черникой.
Спустившись, я замечаю, что папа уже на кухне. На нем наушники, и он поначалу меня не слышит. Если бы мы были в нашем коттедже в Браяр Хилл, он бы готовил под громкую музыку, доносящуюся изо всех колонок – меня много-много раз будила «I wanna be sedated» «Рамоунз», но сейчас он, должно быть, беспокоится, что его музыкальные вкусы не понравятся Кэтрин и Коннору. Я не знаю, что они слушают и слушают ли вообще. Мне приходит в голову, что Кэтрин могла бы быть поклонницей «Питера, Пола и Мэри» или чего-то в этом роде, но она, вероятно, предпочитает музыку, похожую на то, что слушала в 2300-х годах, и я не имею ни малейшего понятия, что бы это было. Панк-музыка 1980-х годов наверняка кажется ей чем-то из эпохи барокко.
Я пытаюсь обойти папу, чтобы дотянуться до кусочка бекона, лежащего в тарелке на дальней стороне плиты, но тут же получаю лопаточкой по руке.
– Ты что-то медлишь, старина, – говорю я, запихивая бекон в рот. – По какому случаю пир? Блины у нас обычно на праздники.
Он стягивает наушники на шею.
– Без случая. Черника чуть было не испортилась, поэтому я решил, что мы должны покончить с ней. А поскольку до начала занятий в школе осталось всего несколько дней, по крайней мере для нас, бедных, забитых учителей, я отношусь к каждому из них как к празднику.
Мы едим в тишине пару минут, а потом он говорит:
– Как они выглядели? Я имею в виду, я смотрел видео, спасибо за это, кстати, но как они выглядели?
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что он говорит об Эвелин и Тимоти. Я доедаю свой кусок и затем отвечаю:
– Твой отец так похож на тебя. У него даже выражение лица такое же, когда сердится. Правда, он чуть полнее тебя, – в этом отношении он немного напоминает мне его отца из прошлой временной линии, который тоже был немного полноват, и я отгоняю от себя мысль, что мой отец может быть одним из тех людей, которые полнеют от счастливой жизни.
– Твой отец любит вредную еду, – продолжаю я, – хотя он говорил, что обычно придерживается вегетарианства. Из них двоих твоя мама – самая серьезная.
Следующие десять минут я провожу, отвечая на его вопросы.
– Прости, папа, – говорю я, исчерпав все подробности, которые могу вспомнить. – Мне нужно было рассказать тебе все это на следующий день после возвращения. Я знаю, что тебе интересно знать о них.
Он улыбается.
– Ничего страшного. Если бы ты сделала это тогда, я бы опоздал и заставил Сару ждать. И сегодня мы с тобой впервые смогли остаться вдвоем после всех этих событий. Это единственное, чего мне не хватает с тех пор, как мы переехали из коттеджа.
– Мне тоже. Но теперь у тебя есть эта огромная кухня. И я не знаю, как насчет твоей кровати, но моя сильно отличается от раскладушки. – Я кладу последний кусочек блинчика на тарелку, чтобы собрать оставшийся сироп. Этого кусочка слишком мало, так как я обычно выливаю достаточно много сиропа на свои блины, и я поддаюсь желанию провести пальцем по тарелке, чтобы собрать остальное.
Папа смотрит на меня с минуту, и я думаю, что он собирается напомнить мне, что то, что я делаю, довольно невежливо, но он просто говорит:
– Даже с такой кроватью ты не выглядишь так, как будто хорошо спала…
– Я спала хорошо, мне кажется.
Он приподнимает бровь.
– Ты опять расхаживала ночью, не так ли? Моя комната находится прямо под чердаком. Я собирался подойти и проверить, как ты там, но стук прекратился.
– Вот дерьмо. Я не подумала об этом. Прости, что разбудила тебя.
Одна половина чердака была переоборудована в мини-додзе и тренажерный зал. Большая часть пола скрылась под толстыми циновками. Весовой тренажер и гребец занимают небольшой угол, но все остальное пространство уставлено мешком для ног, мешком-бананом муай-тай, несколькими гирями и другим разнообразным оборудованием, которое посоветовала сэнсэй Барби.
– Ты ненадолго меня разбудила, – говорит он. Никак не могла заснуть?
– Никак не могла вернуться ко сну. Дурацкие кошмары.
– Они не прекращаются?
– Не совсем, но обычно я вижу не два за одну ночь. В последнем из них я убегала от Холмса. Только на этот раз огонь из пушки превратился в листья, как те, что я видела в Далласе на днях. Это было довольно странно.
– Эй, листья ведь безопаснее огня, верно? Может быть, ты начинаешь контролировать сны, а не они тебя? Другие сны тоже изменились?
– Нет. Почти то же самое, – в этих снах тоже появляется пламя, но вместо того, чтобы пытаться спасти себя, я спасаю других людей – иногда тех, кого я знаю и люблю, иногда тех, кого я никогда раньше не встречала. В некоторых снах я слышу, как кто-то плачет, и роюсь в обломках, но как только я подхожу ближе, человек исчезает. В других случаях я выталкиваю людей из большого окна, чтобы спасти их, но мы находимся слишком высоко над землей, поэтому они просто падают на тротуар, распадаясь на части, будто сделаны из блоков Lego (очевидно, мой внутренний комитет по цензуре сновидений не одобряет вида крови и плоти, за что я бесконечно благодарна). Во сне я знаю, что люди упадут на землю, и я знаю, что они умрут, но у меня как будто нет выбора. Они вылетят в окно, нравится им это или нет.
– Эти сны никак не прекратятся, Кэти. Как ты думаешь, может, тебе лучше поговорить с кем-то об этом? Я имею в виду с профессионалом?
– И что мне рассказать? Если я скажу правду, меня отправят в психушку.
– Не отрицаю, но, может быть, ты могла бы получить что-то, что поможет тебе уснуть? Или расслабиться? Мы могли бы сказать, что у тебя тревога на фоне экзаменов или что-то в этом роде.
– Можно попробовать, если станет хуже.
Похоже, он собирался сказать что-то еще, но все же меняет тему.
– Ты пропустила полный веселья день знакомства с искусством, – говорит он.
– Вы опять ходили в Национальную галерею?
– Нет. Мы посетили несколько небольших галерей на Р-стрит. Я собирался заглянуть к тебе и пожелать спокойной ночи, когда вернусь домой, но ты с кем-то разговаривала, и я не стал тебя беспокоить. Это был Трей или твоя мама?
– Должно быть, это было в тот момент, когда я оставляла сообщение для Трея. Он пригласил меня на какое-то мероприятие для знакомства со школой в следующие выходные. Ты пойдешь?
– Нет. Я слышал об этом, но это частная вечеринка, а не официальное мероприятие. Она будет проходить в доме одного из поступающих студентов. Я думаю, что на ней будут только управление школы и несколько старших преподавателей Браяр Хилл. Вероятно, чтобы сгладить последствия слияния. Хочешь еще кофе?
– Нет, спасибо. Какого слияния?
Папа смотрит на меня удивленно.
– Ты не помнишь всех тех встреч, на которые я жаловался?
Я качаю головой, и он озадаченно смотрит на меня, прежде чем продолжить:
– Кэррингтон Дэй, частная школа неподалеку от Силвер-Спринг, которая купила Браяр Хилл. Не помнишь?
– Что? Нет. Но, кажется, Трей говорил что-то о Кэррингтон Дэй в своем сообщении. Когда проходили эти встречи?
– Худшие из них прошли в январе, сразу после того, как я начал работать, но они затянулись на несколько месяцев. Это было настолько безумно, что я уже был готов уйти. Родители учеников Браяр Хилл подняли шум из-за того, что их детям из средней школы теперь придется ехать в Кэррингтон, – он делает паузу. – О, подожди. Изменения временной линии?
– Должно быть. Я ничего подобного не помню.
Каждые несколько дней я натыкаюсь на некоторые другие, не сильно значительные изменения в хронологии событий. Иногда довольно просто узнать влияние киристов и всплеск их численности – появились десятки городов, разбросанных по всему миру, которые называются Кир-Сити или как-то еще. Южная Флорида почти полностью в руках киристов, и я почти уверена, что раньше все было не так. Остальные различия кажутся просто необычными последствиями. Например, как в серии фильмов «Железный человек». Я могла бы поклясться жизнью, что роль Пеппер Поттс в этих фильмах сыграла Гвинет Пэлтроу. Я смотрела их и знаю это совершенно точно. Но на днях я видела трейлер в Интернете, и теперь кто-то по имени Кэсси Мортимер играет Пеппер. По данным IMDb, Пеппер всегда играла она. Гвинет все еще актриса, и она довольно знаменита, но именно эта роль досталась той Кэсси. И она далеко не так хороша.
Каждый раз, когда я замечаю какие-то новые несостыковки, я не могу не задаться вопросом, какие еще изменения я вскоре обнаружу, особенно когда в школе начнутся занятия.
– Кейт. Земля вызывает Кейт.
– О. Прости. Я просто начинаю беспокоиться из-за школы. Дело в том, что последние несколько недель в школе в прошлом году прошли довольно гладко для меня, но что, если история, которую помню я, будет отличаться от реальной? Или литература, если уж на то пошло? Шекспир вообще написал «Ромео и Джульетту»? А Пикассо…
– Кто написал что?
Я просто уставилась на него, а он уставился на меня широко раскрытыми невинными глазами, но он не выдержал и секунды, прежде чем расплыться в улыбке.
– Это было совсем не смешно, папа.
– Эй, ты ведь у меня в долгу за шутку про Альфонса.
– Прекрасно, но я говорю совершенно серьезно, – я хватаю тарелки и несу их к посудомоечной машине.
– Я вижу, – говорит он, убирая со стола. – Но, Кейт, это не значит, что различия так огромны. Ты будешь в порядке. Возможно, тебе просто придется приложить к учебе чуть больше усилий, чем обычно.
Я закатываю глаза и ставлю одну из тарелок на нижнюю полку.
– Да. Ведь мне больше нечем заняться в этом году, верно?
Папа забирает у меня последнюю тарелку и кладет ее в посудомоечную машину, а потом подходит и крепко обнимает меня. Я опускаю голову ему на грудь.
– Кейт, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе. И со школьными делами, и со всем остальным, что тебе потребуется. Ты ведь знаешь это, правда?
Я киваю и чувствую, что немного расслабляюсь.
– Но, – добавляет он, – я знаю, что ты не хочешь этого слышать, и мне, как учителю, больно даже намекать на это, но, может быть, Кэтрин права? Может быть, тебе вообще не стоит сейчас беспокоиться о школе? Или о чем-то еще. Может быть, это поможет тебе справиться с тревогой?
И я снова напрягаюсь. Я еще раз обнимаю его и отстраняюсь, шагая к окнам. Мы уже говорили об этом раньше.
– Может быть, – говорю я, стиснув руки по бокам. – А может быть, это только усилит мою тревогу. Никто не задумывался об этом? У меня такое чувство, будто она ждет, что я стану какой-то машиной, которая просто носится вокруг и собирает эти проклятые медальоны. И я знаю, что все это необходимо делать – особенно если на кону действительно стоят миллиарды жизней. Я имею в виду, что я не монстр.
Папа ничего не говорит, просто смотрит, как я расхаживаю.
– Ты знал… – я делаю глубокий вдох. – Ты знал, что на этой неделе я потратила пару часов на изучение законов Мэриленда о ношении пистолетов? Я собиралась записаться на обучение стрельбе из огнестрельного оружия. Но тебе придется купить пистолет, поскольку мне еще нет восемнадцати.
– Ты же ненавидишь оружие.
– Да. Я правда ненавижу оружие. Особенно пистолеты. Сама мысль о том, что мне придется прикоснуться к одному из них, приводит меня в ужас. Но то, что меня преследовал человек с пистолетом, в тот момент, когда я была безоружна, напугало меня не меньше.
Я вытираю слезу, но за ней тут же бежит вторая, поэтому я сдаюсь и даю им волю.
– И кто знает, что будет дальше, папа? Неужели я отправлюсь в Россию безоружной? А что, если у меня будет пистолет и мне придется кого-то застрелить, если я вообще смогу кого-то застрелить, и, когда я вернусь, обнаружу, что я запустила цепь событий, спровоцировав Третью мировую войну, произошедшую в 1960 году, и никто из вас никогда не родится? И что насчет всех тех людей, которые никогда не появятся на свет из-за действий, которые я уже совершила?
Я вспоминаю ролик со словами Гомера, который Трей показывал мне прошлой ночью: «Видит бог, я не хотел убивать рыбку», – и начинаю смеяться. Но этот истеричный смех пугает меня, и, видимо, папу тоже, потому что он подходит и обнимает меня. Он подводит меня к окну и раскачивает взад-вперед, пока я плачу и смеюсь одновременно.
Примерно минуту спустя он отвечает кому-то резким голосом: «Нет, не сейчас». Я не знаю, кто это был: Кэтрин или Коннор. Кто-то из них пришел с Дафной, и она игнорирует просьбу папы или, возможно, просто понимает, что это не касалось ее. Дафна никогда не оставляет в одиночестве расстроенного человека. Наверное, это хорошая привычка, потому что трудно оставаться в плохом настроении, когда она обнюхивает твою руку, пытаясь понять, как сделать лучше.
В конце концов мне удается взять себя в руки и сдержать слезы.
– Прости, пап. Что-то я расклеилась.
– Нет, это ты меня прости, – говорит он, снова притягивая меня к себе. – Мне очень жаль, что я не могу это исправить. Ни один семнадцатилетний подросток не заслуживает такого давления. Я не представляю, как ты с этим справляешься. И мне очень жаль, что меня не было рядом, когда ты проходила через все это впервые.
– Па, ты ни в чем не виноват. У тебя были и другие обязательства, и, несмотря на это, ты все равно хотел помочь. – Он знает всю историю о том, как я встретила его второе «Я», счастливо женатое и преподающее в делавэрской школе. Я не стала упоминать о пяти лишних килограммах, которые он набрал в счастливом браке, но я рассказала ему все, что помнила о двух маленьких мальчиках – Джоне и Робби. Я не знаю, помогло это ему или нет, но это была самая малость, которую я могла сделать, чтобы вернуть этих детей из небытия.
