Фанаты. Счастья хватит на всех

Если становилось совсем тошно, Сашка не выключала его записи всю ночь. Всю ночь Туманов пел, когда отец впервые подрался с матерью. Всю ночь пел после того, как Сашка первый раз осталась у Лёшки. И когда его выгнала, тоже пел. И когда её не позвали на выпускной, конечно.

***

Нет, в общем-то, закономерно. Она давно перестала быть частью класса, и к выпускному отношения поддерживала только с Аделькой. Мама потом говорила, что Сашка сама виновата, точнее, виноват Туманов, задуривший ей голову.

– Кто с тобой дружить будет, если у тебя только он на уме?

Но мама ошибалась. Отношения с одноклассниками у Сашки не разладились с появлением Туманова. Они у неё никогда и не налаживались. С того первого дня, когда она переступила порог школы, с пятнадцатого апреля.

Просто мама забыла подать документы в первый класс. Как-то мимо её сознания прошло, что дочке исполнилось шесть. А может быть, сработал советский стереотип, когда в школу отдавали с семи. В марте отпраздновали семилетие, а случайно встреченная на улице подруга сообщила Ниночке, что в следующем году пятая школа первоклашек набирать не станет, всех отправят в восьмую.

– В восьмую? – возмутилась Ниночка. – Там же одни обормоты учатся! Ни за что!

Всеми правдами и неправдами, больше, конечно, неправдами, и не без помощи привезённой из Турции шубки, Сашку впихнули в первый класс к концу учебного года.

Она пришла, когда не только парты, но и друзья-подруги давно были разобраны. Новенькую моментально окружили, рассматривали её тетрадки, расспрашивали, откуда она взялась. А дикая Сашка, никогда прежде не попадавшая в детский коллектив, только молчала.

Учительница занималась с ней отдельно, и Сашка как-то привыкла, что она сама по себе. Все читают про маму и раму, а она заполняет пропись, все репетируют песню для утренника, а она решает примеры по математике. Участвовать в утреннике ей никто не предложил, посчитали, что новенькая просто не успеет выучить за оставшиеся несколько дней песенку про родину. Ерунда, Сашка запомнила её, как только услышала. Но никому об этом не сказала. Постеснялась.

Она потом часто вспоминала свой неудачный первый класс, те полтора месяца, жалкий огрызок школьной счастливой поры. Иногда ей казалось, во всём виновата мама. Почему её не отдали в восьмую школу? Какая разница, где учиться? Зато там она бы не была чужой. Пошла бы первого сентября, с бантиками и цветами, на линейку, познакомилась бы с такими же взволнованно-растерянными первоклашками, нашла бы друзей. С самого начала была «своя». Но, откровенно говоря, Сашка и сама понимала, мама ни при чём. Виновата она, Сашка. Ведь приходили к ним и потом новички, и сразу становились центром притяжения. Катька вон в пятом классе пришла, так в неё все мальчишки влюбились, хором. А Олег в седьмом перевёлся к ним, так его старостой выбрали уже через неделю! Нет, это она виновата, что так и не стала частью класса. Надо было играть с девочками в куклы, а не с мальчиками в черепашек Ниндзя. Читать по слогам на уроке, а не «Педагогическую поэму» на перемене. Носить платьица, которые привозила мама, а не пятнистые майки и кепки козырьком назад. И улыбаться, чаще, всем.

А с появлением Туманова пропасть, и без того глубокая, превратилась в непреодолимую. Только с Аделькой у них оставались общие интересы. Та тоже бредила Москвой, концертами и артистами. Правда, всеми подряд, лишь бы популярные были. Мечтала стать певицей, а на выпускном, говорят, даже пела перед всей школой.

Окончательно отношения с классом у Сашки испортились в последний учебный год. Все ходили злые – свалившийся единый экзамен основательно трепал нервы и учителям, и выпускникам. Сашка готовилась к поступлению в медицинский и откровенно забила на все предметы, которые не требовалось сдавать в мединститут. Даже любимую прежде историю пропускала. Некогда. И незачем. В освободившееся время зубрила биологию и химию. Вот и получилось, что о сборе денег на выпускной она узнала в последний момент. Собирали по тысяче: на украшение класса, на ленты, шары, на подарки учителям и на кафе. Говорили, там даже шампанское будет, всё по-взрослому. Тысячу рублей стоил праздник окончания детства. Ровно тысяча рублей лежала у Сашки в копилке. И ровно месяц оставался до того, как она должна была превратиться в билет на концерт Туманова. Первый в её жизни «настоящий» концерт в Москве, куда она поедет поступать в институт. Так удачно, что он объявил бенефис именно в дни вступительных экзаменов. Оставалось ещё накопить на цветы.

Вопрос, что выбрать, для Сашки даже не стоял. Она попробовала заговорить с родителями о выпускном, но реакция оказалась предсказуемой.

– Тысяча рублей? Они с ума посходили? В доме копейки лишней нет! – визжала мама.

– Вымогательство! – вторил ей отец. – Да я в прокуратуру напишу! Права не имеют!

Права не имели. Но и обязанности приглашать Сашку в кафе, за которое она не платила, не имели тоже. Обидно было, что не позвали даже на последний звонок. А аттестат Сашка получила у классной руководительницы. И Всеволод Алексеевич на записи пел для неё три ночи подряд. Дольше расстраиваться Сашка себе не позволила: самое главное – институт, Москва и концерт Туманова – было у неё впереди.

***

На всё время экзаменов Сашка поселилась у тёти Маруси, дальней родственницы отца, которую она и в глаза никогда раньше не видела. Но тётя Маруся жила на Воздвиженке, и отец рассудил, что нечего тратить деньги на дорогу, мотаться туда-сюда. Передал с Сашкой подарок, он же плата за постой: бутылку самогона. Тётя Маруся окинула скептическим взглядом сначала бутылку, потом Сашку, хмыкнула и указала на прислонённую к стене раскладушку:

– На балконе разложишь. Мужиков не водить. Комендантский час в десять. Придёшь позже – не пущу. Ишь ты, племяшка!

Сашка её даже не слушала. Подумать только, она в Москве! Одна!

– А Коля всё пьёт? – продолжала тётя Маруся. – Эх, говорила я Зинке-покойнице, не выйдет из него толку.

– Зинке? – рассеянно переспросила Сашка, поглядывая на часы – половина одиннадцатого.

Сейчас быстро в деканат, сдать документы, узнать расписание консультаций, и на Театральную, к кассам. Концерт только через три дня, но вдруг билетов уже не осталось? Да и надёжнее, когда заветный кусок картона лежит у тебя в кармане.

– Бабке твоей, Зинаиде Петровне. Ты что же, совсем родни своей не знаешь? Вот молодёжь пошла!

Сашка, конечно, догадывалась, что где-то абстрактно должны были существовать бабушки и дедушки. Но про своих не знала решительно ничего, кроме того, что отцовские родители давно умерли, а мамины остались где-то под Ейском. Где этот Ейск находится, Сашка даже не подозревала. Да и не сильно хотела. Если они никогда не интересовались внучкой, почему она должна была интересоваться ими?

Тётя Маша тем временем ушла на кухню и гремела оттуда чашками. Только бы за стол не усадила, с тоской подумала Сашка. Начнётся задушевная беседа с перечислением всех родственников, полдня потеряешь. А у неё дни и так наперечёт. Сашка подхватила свой рюкзак, надвинула кепку на лоб и решительно направилась в прихожую, где остались её кеды. В крайнем случае скажет, что документы принимают только до обеда и надо спешить. Но тётя Маша её не окликнула, пить чай не позвала. И прекрасно!

До института имени Сеченова добралась быстро. И напрасно мама пугала дикими расстояниями Москвы и запутанными улицами. Сашка сразу поняла, главное – спуститься в метро. А уж там всё просто и понятно, читай да езжай. Метро ей невероятно нравилось! И такие разные станции, которые она норовила рассмотреть на каждой остановке, и неторопливые эскалаторы, и даже грязноватые вагоны нравились. И люди, уткнувшиеся в книги и газеты, нравились. Мама говорила остерегаться москвичей. «Ничего хорошего от них не жди! – поучала она Сашку перед отъездом. – У них в глазах только доллары!» Какая глупость! Никогда она в это не поверит, потому что знает одного самого настоящего москвича. Который сейчас (от одной мысли дух захватывает!), может быть, идёт где-нибудь по соседней улице. И так же, как Сашка, ёжится от неприятного холодного ветерка и озабоченно поглядывает на небо – не начнётся ли дождь? Надо было зонтик взять. Они в одном городе с Всеволодом Алексеевичем! Это потрясающе!

А уж когда на горизонте показалось песочного цвета здание с белыми колоннами, у Сашки и вовсе закружилась голова. Альма матер! И сейчас она в первый раз поднимется по ступенькам, откроет тяжёлую деревянную дверь, пройдёт по коридору. А потом будет ходить по ним шесть счастливых лет. Шесть лет в Москве! И профессия её мечты.

Вопрос, в какой медицинский поступать, для Сашки даже не стоял. Только Сеченова. Тот самый, который заканчивал Алексей Алексеевич. Отец Туманова, военный врач. Всеволод Алексеевич всегда с трепетом о нём рассказывал. О матери – ни слова, как будто её и не существовало, а об отце – много и с удовольствием. По словам Всеволода Алексеевича, врач был от бога. Так что Сашке и решать ничего не пришлось. Только Первый медицинский.

Прежде чем нашла приёмную комиссию, поплутала по коридорам, несколько раз сворачивая не туда. Но спросить дорогу не решалась – если мимо и пробегали студенты, то вид имели такой деловой, не подступишься. И все в белых халатах, некоторые даже в шапочках! Она тоже будет носить белый халат, с самого первого курса! Как настоящий врач!

Сашка поняла, что снова свернула не туда, когда упёрлась в тупик, заканчивающийся мужским туалетом. Дверь туалета резко открылась, и из неё вынырнул дядька лет пятидесяти. Низкий, с животиком, и тоже в белом халате. Сашка озадаченно на него посмотрела. Разве в туалет ходят в халате?

– Заблудились, барышня? – улыбнулся дядька и протянул ей руку.

И руки женщинам не пожимают. Разве что целуют иногда. И рука у него сухая. А должна быть влажной, если он не забыл её помыть.

– Приёмную комиссию ищете?

Сашка кивнула. Легко догадаться по бумажкам, которые она держала, и по растерянному виду тоже.

– Первый поворот направо. Пойдёмте, я вас провожу, нам как раз по пути. Так вы точно не заблудитесь, а я ещё несколько минут полюбуюсь вашими горящими глазами. О, как мне знаком этот взгляд! Все абитуриенты мечтают спасать жизни людей, излечивая их от самых страшных болезней. Первокурсники хотят открыть лекарство от рака. На третьем курсе они уже думают только о том, как бы сдать фармакологию с первого раза. На пятом анализируют, в какой больнице больше платят. А потом идут в интернатуру и устраиваются на полставки фельдшером самой захудалой подстанции. Так что, милая барышня, постарайтесь сохранять энтузиазм подольше! Помните, мы не деньги зарабатываем, мы спасаем жизни и здоровье людей!

Сашка молча смотрела на странного дяденьку, не забывая шагать за ним по коридору. Деньги её совершенно не интересовали. Жизни и здоровье людей вообще – тоже. Её волновала одна конкретная жизнь. И здоровье одного конкретного человека. И ради их сохранения она готова учить фармакологию и анатомию, вскрывать трупы и резать лягушек. Чем там ещё пугают первокурсников? Готова даже терпеть прикосновения не вымытых после туалета рук к её плечу.

Дядька довёл её до нужной двери. Сашка ожидала, что члены приёмной комиссии начнут задавать ей вопросы – кто, откуда, почему хочет стать врачом. Но у неё просто молча забрали документы и сунули маленькую бумажку с отпечатанным текстом, когда, во сколько и в какой аудитории консультации и экзамены. Сашка только плечами пожала. Отлично, она тоже не любила лишних разговоров.

Из института уходить не хотелось. Она бы с большим удовольствием погуляла по его коридорам ещё, представляя себя студенткой. Но в кармане лежала заветная тысяча, которой давно следовало превратиться в билет. А вдруг все места уже распроданы? Всё-таки Туманов, не какая-нибудь группа поющих трусов. Правда, и концерт в «России», там две с половиной тысячи мест.

– На Туманова? Только балкон остался, девушка, – равнодушно бросила ей кассирша. – Семьсот рублей.

Сашка протянула тысячу. Балкон – это плохо. Ни черта не увидишь. Конечно, она не мечтала о первом ряде, дураку понятно, что первый ряд продаётся сразу. А может быть, и вообще не продаётся, заранее бронируется под приглашённых. Но она надеялась хотя бы на пятый или седьмой. Что увидишь с балкона? Его силуэт?

И тут же себя одёрнула. Какая разница? Настоящий «живой» концерт! В Москве! А сколько ещё таких концертов будет впереди! У неё шесть лет в запасе! А потом интернатура, ординатура, и вообще, кто сказал, что она вернётся в Мытищи? Успеет ещё и на первом ряду посидеть. Начинать надо с малого.

Да и трёхсот рублей сдачи хватит на шикарный букет. Вот только непонятно, как с балкона передать ему цветы? Не швырять же под ноги. Ладно, разберёмся.

За спиной у тётки висели афиши тех концертов, на которые она продавала билеты. В том числе портрет Туманова. Всеволод Алексеевич стоял, заложив руки за спину, без пиджака, в малиновом жилете с золотыми разводами. Гораздо моложе себя настоящего, фотографию явно делали давно. Попросить бы, вдруг отдаст? Такого плаката в Сашкиной коллекции не было. Впрочем, и коллекция осталась дома. Куда она сейчас принесёт такого красавца? На балкон тёти Маруси? Сашка ещё помялась возле окошка и ушла, ругая себя за дикость. Вот почему у одних язык без костей, а для неё попросить что-нибудь, да ещё и у незнакомого человека – трагедия?

***

– Девушка, а штрудель у вас тут подают? Нет, а с вишней? В яблочный ваш повар положит варенье или, того хуже, цукаты и всё испортит. Вишнёвый испортить сложнее. Только, умоляю вас, без фундука. Передайте повару, если нет грецких орехов, то пусть никакие не кладёт. И шарик мороженого сверху, ванильного. Благодарю вас.

Что вы так смотрите? Считаете, я перегибаю палку? Поверьте, меньше всего мне хотелось загонять официантку. Но она сама предложила выбрать десерт. А я просто знаю, что хочу получить, и не собираюсь платить за то, что мне не понравится. О, вы бы хоть раз посидели за одним столом со Всеволодом Алексеевичем, вы бы узнали, что значит третировать обслуживающий персонал. Не верите? Вы не видели, как он по три раза заставлял официанта менять салфетки, потому что они недостаточно белые. А если стейк пережаривали больше, чем он любит, мог швырнуть тарелку на пол. Не увязывается с образом обаятельного ловеласа, правда? И не должно, потому что такой Туманов – не для посторонних глаз, только для своих.

Вот это настоящие капризы. А у меня так, целеустремлённость, ставшая привычкой, которая проявляется даже в мелочах. Мы все были такими. Нам пришлось научиться ловить удачу за хвост. Зубами, как стаффорд. Вы любите собак? Я обожаю, всех без исключения. Видели когда-нибудь, как стаффордширский терьер хватает добычу, будь то брошенная хозяином палка, зазевавшаяся курица или чья-то рука? Он ни за что не расцепит челюсти, пока сам не захочет. Вот такими же нам пришлось стать. Меня часто спрашивают, в чём секрет. Тренинги? Американские книжки по личностному росту? Самодисциплина? Бред! Мы просто знали, что наше время ограничено изначально. Когда тебе пятнадцать, двадцать, даже тридцать, кажется, что вся жизнь впереди. Что можно валять дурака, делать ошибки, времени-то впереди полно. Не поступила в институт, завалила сессию, осталась на второй год – ерунда, со всеми случается. Родила по залёту, вышла замуж по нему же, поссорились и разбежались – подумаешь, другой найдётся, ещё лучше. Выгнали с работы – плевать, можно устроиться на следующую. Так ведь рассуждает молодёжь. А мы так не могли, потому что изначально понимали, второго шанса не будет, переписать набело мы не успеем. Нам было не по пятнадцать и не по двадцать, нам сразу было по пятьдесят шесть. И нетрудно подсчитать, что впереди в лучшем случае – два-три десятка лет. Всего-навсего. А вменяемых из них и того меньше.

Вы уже догадались, да, что Сашка поступила в свой медицинский? На бюджет, разумеется, её родители бы не стали платить за учёбу, и она это прекрасно понимала. Готовилась чуть не круглые сутки, сдала все экзамены, как ей казалось, на отлично, а когда в фойе института вывесили списки, чуть не схватила удар, пока нашла свою фамилию – та оказалась в самом конце. Для Сашки так и осталось тайной, какие ошибки она могла наделать в задачах по физике, да и на устном экзамене, на биологии, ей не задали ни одного уточняющего вопроса, только радостно кивали бойко отвечающей девушке. Но времена-то какие были, вспомните? Всё за деньги делалось, везде. В общем, Сашка сама потом удивлялась, как проскочила «на шару», но факт остаётся фактом – её зачислили на лечебный факультет. Дали комнату в общежитии шириной ровно в одну кровать, тумбочка уже стояла боком.

***

Цветы Сашка покупать не стала, поняла, что с балкона никак их не передаст. А если быть до конца честной, она бы их не купила, даже если бы сидела в партере. Цветы обязывают подниматься на сцену. Вместо того чтобы наслаждаться выступлением любимого артиста, придётся всё время сидеть как на иголках, ожидая подходящего момента. Зато Сашка купила себе новую рубашку, в которой и планировала пойти на концерт. И потом, когда начнётся учёба, пригодится. Старую можно было надевать только под пиджак – рукава протёрлись на локтях. Дома, в Мытищах, Сашкин шкаф не закрывался от набитых на полки вещей, но носить она могла всего несколько маек и пару кофт. Всё остальное было либо не её размера, либо совершенно диких расцветок. Мама никогда не ходила с ней по магазинам, всегда покупала одежду сама. Сначала привозила из турецких вояжей, потом выбирала на рынке, где у неё осталось множество знакомых. Единственный раз она угадала и с цветом, и с размером, когда принесла эту рубашку. Что привлекло маму в серо-стальной, классического покроя, почти мужской вещи, так и осталось для Сашки тайной, но факт в том, что почти такая же была у Всеволода Алексеевича. Нет, наверняка не такая, гораздо дороже, лучше, у неё не протирались рукава на локтях. Но Сашке хотелось верить, что такая же, и из рубашки она не вылезала.

Теперь же вот купила замену. Тоже строгий фасон, отложной воротник, сошла бы за мужскую, если бы не выточка для груди. Белая, чтобы и на учёбу носить. Тётя Маруся помогла наутюжить. Как только стало известно, что Сашка поступила в институт и получит комнату в общежитии, тётка резко подобрела, даже перестала считать куски в холодильнике.

– Врач – хорошая профессия, денежная, – приговаривала она, колдуя с утюгом. – Молодец, дочка. Ты ко мне забегай, забегай после учёбы. Чайку попьём, поговорим. Одной-то в Москве несладко.

Сашка только улыбалась мечтательно, прихлёбывая горячий чай. В Москве она точно не одна. Наверное, ни в одном городе мира ей не могло быть так уютно, как здесь. Осталось как-нибудь пережить два летних месяца в Мытищах.

– Так на чей концерт ты собралась?

– Туманова. – Сашка на радостях даже бдительность потеряла, решила, что теперь, когда она поступила, можно не таиться.

– На чей? Он что, ещё жив?

Сашка аж подавилась:

– Кто?! Всеволод Алексеевич? Конечно, жив! Афиши по всей Москве висят!

– Ой, ну да, прости, я его всё время со вторым путаю, высоким таким, тёмненьким. Тоже про партию раньше пел.

– И Рубинский жив вообще-то, – пробормотала Сашка, поняв, о ком идёт речь. – По стране сейчас гастролирует, со сценой прощается.

– Так и что ты нашла в этом Туманове? Что, сходить больше не на кого? В твоём возрасте по дискотекам надо скакать. Под этих, как их? «Белок»?

– «Стрелок». Я другую музыку люблю, тёть Марусь. Чтобы с вокалом нормальным!

– Да какой вокал! Туманов давно уже козлетоном поёт, дыхалка ни к чёрту. Вот в моей молодости у него голосище был! Я помню, как он в Колонном зале пел без микрофона. Люстры дрожали! А сейчас что? Слушать же невозможно. И песни все на два аккорда, тьфу! На вот свою рубашку, готова.

Сашка чуть не выхватила наутюженную рубашку и побыстрее ушла на свой балкон. Сама виновата, нечего рот открывать. И не будешь же доказывать тёте Марусе, что глупо сравнивать Туманова, да просто любого вокалиста с ним же самим двадцать лет назад. Естественное старение голоса никто не отменял. А Сашке было не так уж важно, берёт он верхнее «ля» или нет, хорошим музыкальным слухом она похвастаться не могла. Ей важно было просто слышать его голос. Знакомые интонации, привычный тембр, от которого по коже бегут мурашки, а в душе что-то переворачивается, и делается тепло-тепло. Вот что самое главное.

К «России» она шла, как иные идут к храму, замирая от предвкушения, рассматривая прохожих, вглядываясь в лица. Ей казалось, что все – вся Москва как минимум – должны готовиться к торжественному событию, разделять её трепет. Но на деле оказалось иначе. Моросил дождик, и возле концертного зала никто не задерживался, люди старались как можно скорее оказаться внутри. Многие пришли на концерт сразу после работы и, предъявив билет контролёру, тут же разбредались, кто в буфет, кто в туалетную комнату. Концерт был даже не юбилейным, просто рядовое выступление артиста в городе, где сотни площадок, и на каждой кто-нибудь то поёт, то пляшет. Но для Сашки всё происходящее казалось особенным и удивительным.

Подумать только, две с половиной тысячи человек пришли послушать Всеволода Алексеевича! Две с половиной тысячи таких же, как она! У Сашки, уже привыкшей быть белой вороной среди поклонников «Белок», «Стрелок» и прочих поп-идолов, это просто в голове не укладывалось. Но чем больше она смотрела по сторонам, тем больше понимала, что среди собравшихся в фойе, спешащих из буфета в зал со стаканчиком кофе в руках, дожёвывающих на ходу бутерброд, шумно рассаживающихся по местам людей таких, как она, нет. Прежде всего, по возрасту – Сашка тщетно пыталась найти своих ровесников. Пару раз замечала в толпе молодые лица, но потом неизменно оказывалось, что девушка или даже молодой человек всего лишь сопровождают бабушку, которая, судя по трясущейся голове и шаркающей походке, одна на концерт сходить уже не может. В основном же зал наполняли сорока-, пятидесятилетние, и ни у кого в глазах Сашка не находила отражение того, что так хотела увидеть. Никто не пришёл сюда из-за Всеволода Алексеевича. Все пришли просто на концерт.

Рядом с Сашкой уселась пожилая семейная пара. Женщина тут же приложила к глазам миниатюрный бинокль, хотя рассматривать пока ещё было нечего – сцену закрывал занавес. Минутой позже Сашка поняла, что она рассматривает зал.

– А свободных мест-то многовато, – обратилась женщина к мужу. – Я же говорила, не соберёт он «Россию». Вот если бы юбилей был, то да. А просто сольный концерт – кому это надо?

– Не просто сольный, ты же смотрела афишу, – поправил мужчина. – Русским языком написано «Туманов и его друзья». Девушка, вы не знаете, а Примадонна будет?

Сашка вздрогнула, поняв, что обращаются к ней. Откуда ей знать? Она вообще приписку про «друзей» на афише не заметила.

– Вряд ли. – Сашка нервно одёрнула рукава рубашки. – Они с Примадонной не дружат.

– Жаль. – Дядька искренне расстроился. – Вот что за манера не указывать всех участников концерта? Ну хоть Киркоров-то должен быть!

От этого имени Сашку начинало трясти ещё со времён первой встречи в Мытищах. Сразу вспомнились напирающая со всех сторон толпа и голос Туманова над ней, спокойный, уверенный.

– Рубинский точно будет, – сообщила она любопытному соседу, надеясь, что он наконец замолчит.

– Ну… Этого я сто раз видел! Он у нас на заводе выступал недавно, бесплатно!

– А вы что, увиденных артистов коллекционируете?

Прозвучало резче, чем хотелось бы. Вечная её проблема, всё общение Сашки с чужими строится на крайностях – она либо молчит, боясь слово вставить, либо, поборов смущение, сразу скатывается в хамство. Зато дядька отстал, повернулся к жене, принялся что-то выяснять у неё, Сашка уже не слушала. Какая разница, кто ещё выступит на концерте? Чем меньше «друзей», тем лучше – больше времени достанется Всеволоду Алексеевичу.

Как он там сейчас, интересно? Что делает? Нервничает, наверное. Ходит взад-вперёд за кулисами, посматривает в зал, много ли свободных мест осталось. Для него это важно. А может быть, распевается? Или он ещё в своей гримуборной, облачается в костюм? Завязывает бабочку, поправляет пиджак, смотрит на отражение в зеркале, улыбается ему, чтобы настроиться. Вот бы хоть раз, хоть на секунду попасть туда, в волшебное закулисье! Увидеть всё, что предшествует появлению артиста на сцене!

Пока Сашка мечтала, дали третий звонок, а ещё через несколько минут занавес пополз в стороны, заиграла музыка, неожиданно громкая и неожиданно сочная. На площади в Мытищах звук рассеивался и был совсем другим. Ну а с наушниками её плеера даже сравнивать глупо. Здесь же казалось, что бессмертная «Встречай друзей, Москва», которой Всеволод Алексеевич всегда начинает концерты, звучит со всех сторон сразу. А потом к мелодии добавился голос, Туманов вышел, нет, выплыл на сцену. Ослепительная улыбка, горящие глаза, руки распахнуты в приветственном жесте, словно он хочет обнять весь зал. И Сашка забыла, в какой реальности она находится. Началась сказка.