Жестокие женские игры

Как он и предполагал, дорога до Варшавы не заняла много времени. Ингрид с удовольствием играла купленными накануне игрушками, смотрела в окно, а он вновь шаг за шагом обдумывал свои дальнейшие действия.

В Варшаву они въехали уже к вечеру и, покормив Ингрид в маленьком ресторанчике на окраине города, Герман повёл машину к центру. Небольшая улица, на которую выходил своим фасадом приют, в ночное время была безлюдной и, потому он надеялся, что их появление останется незамеченным. В сумке, где находились вещи девочки, он оставил письмо, в котором просил оставить малышку именно в этом заведении. К письму он приложил внушительную сумму наличными, и это хоть немного, но позволило надеяться, что к Ингрид здесь будет хорошее отношение, и она не будет отправлена в другое место. Присев рядом с ней на корточки он внимательно всматривался в лицо девочки, стараясь запомнить черты её лица. В душе его всё переворачивалось. Никогда ещё он не был настолько противен себе, как в эти минуты прощания с ребёнком.

–Прости меня, моё сердечко, но я не могу поступить иначе. Скоро тебя заберёт твоя мама. Ты ведь помнишь свою маму Лину? Здесь много детей, они будут играть с тобой, тебе здесь понравится.

Малышка, будто почувствовав, что никогда больше не увидит приёмного отца, крепко вцепилась в его рукав и уже готова была заплакать, но он, предвидя эти слёзы, вытащил из кармана маленький яркий мячик и протянул ей. Заинтересовавшись игрушкой, она выпустила его руку. Он же воспользовавшись этим, быстро, чтобы не передумать, нажал на кнопку звонка, и, сбежав со ступенек, поспешил скрыться в стоящей на противоположной стороне улицы, машине. Стёкла машины были тонированы, и со стороны она казалась необитаемой, но он, находясь внутри, мог наблюдать за происходящим. Далее события разворачивались так, как он и предполагал. Тяжелая, дубовая дверь открылась и на порог вышла высокая, полная, средних лет женщина. Увидев Ингрид и стоящую рядом с ней сумку, она внимательно оглядела улицу, скользнула взглядом по его машине и, наклонившись к девочке, стала о чём-то спрашивать её. Затем взяла малышку за руку и через секунду, тяжёлая дверь захлопнулась за ними, навсегда отгородив от него Ингрид. Какое-то время он продолжал неподвижно сидеть, не в силах заставить себя уехать с этого места. Ему всё казалось, что вот, сейчас, тяжёлая дверь откроется, и он снова увидит свою девочку. Но ничего этого, конечно же, не произошло и он, собравшись, наконец, с силами, тронул машину с места. Покружив немного по городу, он доехал до отеля, где всегда останавливался. Отказавшись от ужина, Герман спустился в бар и сидел там до самого закрытия. Он сильно устал за этот день, но одна только мысль о том, что скоро ему придётся остаться один на один со своими мыслями в пустом гостиничном номере, повергала его в ужас. Выпью снотворное, включу телевизор, и буду смотреть какое-нибудь идиотское шоу, пока не усну, наконец решил он для себя и отправился в свой номер. Утром, едва проснувшись, он наскоро принял душ, побрился и, выпив только одну чашку кофе, поспешил в свой офис. Предупредив секретаря, что до обеда он никого принимать не будет, Герман сел у окна и терпеливо стал ждать появления детей. Ждать ему пришлось около часа, но когда толпа малышей с радостным криком выбежала из дверей, Ингрид среди них не было. Открыв окно, он выглянул наружу, и, увидев возле дверей приюта машину «скорой» помощи, почувствовал, как волосы у него на голове зашевелились от ужаса. Он готов был уже бежать туда и выяснять, что случилось, как вдруг увидел, что дверь снова отворилась, и оттуда вышла молодая девушка с его Ингрид на руках. Эти несколько минут ожидания были самыми долгими в его жизни. Он так крепко сжал спинку стула, что едва не сломал его. Вытерев трясущимися руками испарину со лба, он жадно выпил стакан воды и вернулся к окну. Девушка, сев на скамейку недалеко от ограды парка, продолжала держать Ингрид на руках. Его малышка была самой маленькой среди окруживших воспитательницу детей и, как он гордо отметил про себя, самой красивой. Она явно будет здесь всеобщей любимицей, а я со спокойной совестью смогу уехать и заняться поисками её родителей, подумал он, продолжая наблюдать за Ингрид и остальными воспитанниками. Вскоре, она соскользнула с колен воспитательницы и унеслась вместе с остальными детьми вглубь парка. Как быстро дети находят общий язык, с удивлением отметил он. Ингрид говорит по немецки, они по польски, но всё равно они прекрасно понимают друг друга. Почему же мы, взрослые утрачиваем с годами эту способность, даже если говорим на одном языке? С горечью спросил он сам себя, и не найдя ответа, поспешил заняться делами, чтобы хоть на какое-то время отвлечься от своих грустных мыслей.

Придя с работы, Кристина быстрым шагом прошла в гостиную и, выдвинув верхний ящик стола, взяла небольшую шкатулку. Вот уже несколько дней её мучил один вопрос и сегодня, придя с работы, она решила, наконец, проверить правильность своих подозрений. Как ни странно, шкатулка, обычно всегда открытая, теперь была заперта. Осмотрев её со всех сторон, и убедившись, что без ключа её никак не открыть, Кристина отправилась к деду.

–Ну, пан Юлек, признавайся, – гневно обратилась она к нему, – где ключ от шкатулки, и зачем вообще её заперли?

–Затем, милая пани, чтобы никто не совал туда свой любопытный нос, – в тон внучке ответил пан Вишневецкий. Я положил туда кое-какие документы, и хочу, чтобы они пока полежали там. Так что будь добра, положи шкатулку на место – ласково добавил он.

–А где всё, что лежало там?

–Кристинка, не темни, скажи, что именно тебе нужно, и я скажу, где это искать.

–Дед, там был маленький крестик, ну помнишь, крестик Зденека. Ты ещё ругался, что он, когда купается, снимает и бросает его, где попало. А потом, Бася, подарила ему другой, и он вообще перестал носить его.

–Ну, а тебе то он зачем? Ты что собираешься забрать его у Зденека?

–Нет, я только хочу как следует рассмотреть его.

–Но зачем? Можешь ты мне толком объяснить?

– Помнишь, ты рассказывал мне, что когда-то твой отец заказал ювелиру два совершенно одинаковых крестика, для тебя и твоего брата, который погиб на войне? Свой ты отдал своему сыну, моему отцу, а он в свою очередь передал его Зденеку. Я тогда ещё очень расстроилась, что крестик достался Зденеку, а не мне. Он мне всегда очень нравился, там такие красивые камушки по краям.

–Ты всё очень хорошо помнишь, но что из этого? Ты хочешь, чтобы я отдал его тебе?

–Да нет же. Но тогда ты уверял, что было сделано два крестика, два, а вчера я увидела ещё один.

–Ты что-то путаешь Кристинка. Этого не может быть, тебе показалось. Увидела что-то похожее и всполошила меня.

–Дед, я знаю наизусть каждую чёрточку на нём, могу даже сказать, сколько там камушков, я ведь столько раз пересчитывала их в детстве. Не могла я ошибиться!

Ну, ладно, ладно, успокойся. В каком магазине ты его видела?

–При чём здесь магазин? Тут такая невероятная история недавно произошла, а ты всё смеёшься надо мной и не даёшь мне ничего сказать.

–Я слушаю тебя, моя панночка. Давай, рассказывай. Я хоть и занят, но внимательно выслушаю тебя.

–Чем это таким важным ты занят? – фыркнула внучка.

В ответ её вечно молодой и самый любимый на свете дед захохотал, а когда успокоился смог, наконец, внятно объяснить.

–Я еду в Москву. У Петра родились правнуки, два близнеца, и внучка выходит замуж. Вот он и зовёт меня в гости. Пётр всё хвалится, что польский как выучил в войну, так до сих пор помнит. Письма мне пишет с жуткими ошибками, но по польски. Представь теперь, на минутку его лицо, когда он предложит мне что-нибудь, а я ему по русски отвечу: – Нет, Петя, это мне по барабану. Ну, как, впечатляет? Я тут много чего уже выучил, теперь лишь бы не перепутать, что когда говорить.

–Да, очень важное занятие, хорошо папа не видит, чем ты тут занимаешься. Но ты выслушаешь меня, или будешь заниматься своей ерундой?

–Я давно уже тебя слушаю, это ты всё меня отвлекаешь. Давай, рассказывай.

–Около месяца назад произошла странная история. Вечером, когда дети уже спали, раздался звонок. Пани Мария открыла дверь и увидела маленькую девочку, а рядом с ней сумку с вещами. Она завела малышку в приют, вызвала пани директрису и сообщила в полицию. В сумке было письмо и очень крупная сумма денег. В письме было сказано, что девочку зовут Ингрид, что ей три года и просьба оставить её именно в нашем приюте, до приезда её родителей. Пан полицейский осмотрел вещи, но по ним нельзя установить, где они куплены, так как все этикетки аккуратно срезаны. Одежда, сразу видно, очень дорогая, но совершенно новая, неношеная, а сама девочка, как бы это сказать, немного неухоженная. Ноготки у неё не подстрижены, на теле следы от синяков. С одной стороны она явно домашний ребёнок, а с другой, что-то странное в ней есть. Она не похожа на ребёнка, который расстался с матерью. Но главное не это. Три дня назад мы с пани Марией купали детей. Обычно я не занимаюсь этим, но тогда она попросила меня помочь. В общем, когда я купала Ингрид, то увидела на ней маленький крестик, точную копию того, что ты дарил Зденеку.

Внимательно выслушав внучку, пан Вишневецкий в сомнении покачал головой.

–И всё же ты что-то путаешь, Кристинка. Я никогда не шутил, когда говорил, что таких крестиков только два. Да это и легко проверить. На каждом из них есть надпись с обратной стороны, она почти неразличима, но кто знает, что она там есть, найдёт её.

–Дед, тебе обязательно нужно взглянуть на эту девочку и на крестик, что на ней. Потому что я очень внимательно осмотрела его и могу точно сказать, что за надпись с обратной стороны.

–Ну и что там написано? – спросил он её полным недоверия голосом.

–В нижней части крестика есть надпись: – «Святой Стефан»

–Ты уверенна, Кристинка, что ничего не путаешь?

–Не веришь мне, убедись сам, ответила внучка. Завтра пойдём в приют вместе, и ты увидишь, права я или нет.

На следующий день, рассматривая с помощью прихваченной из дома лупы, крестик загадочно появившейся воспитанницы, пан Юлек испытал такое волнение, какого не испытывал уже долгие годы. Сомнений не было, перед ним был крестик его родного брата Стефана, тот самый, что он передал после войны его жене, когда приезжал к ней в Вильно. Можно конечно было предположить, что это просто точная копия, но по некоторым признакам он мог точно определить, что эта вещь действительно когда-то принадлежала его брату. От одного из камушков, что располагались по краям, был отколот маленький кусочек. С первого взгляда это было почти незаметно, но он Юлек, зная об этом, сразу увидел изъян. Ещё была маленькая вмятина в верхней части и царапина с обратной стороны.

–Святая Дева Мария, – в смятении прошептал пан Вишневецкий, – откуда у этой девочки крестик Стефана?

–Дед, ну теперь ты видишь, что я была права?

Устремив на внучку полные слёз глаза, он ответил: – Не знаю, что и сказать, моя девочка, но одно несомненно, это действительно крестик моего брата, ты не ошиблась. Спроси у этой малышки, как зовут её маму.

–Мы уже спрашивали её, но безрезультатно, да и говорит она только на немецком, ни русского, ни польского малышка явно не знает.

–Ладно, как-нибудь разберёмся со всем этим. Нужно позвонить Казику, чтобы заказал мне билет в Москву. Я сам должен поехать туда и всё выяснить.

–Дед, ты что, всерьёз думаешь, что крестик на этой девочке не случайность? Что она имеет какое-то отношение к той женщине, которую Зденек так и не нашёл в Москве?

–Я ничего точно не знаю, но чувствую, что мне нужно ехать. Только там я смогу всё узнать.

–Дед, но ведь столько лет прошло с тех пор, как ты передал крестик жене своего брата, она могла продать его, потерять. Да всё что угодно могло произойти!

–Стефка никогда бы не продала его. И Янека, я уверен, воспитала так, что ему и в голову не пришло бы продать единственную память об отце. Нет, тут что-то другое.

Взяв на руки Ингрид, он несколько минут пристально вглядывался в её лицо. Девочку привлекли его густые усы, и она принялась сначала потихоньку, а потом всё сильнее тянуть за них.

–Тише, тише панночка. Так ты лишишь меня главного украшения – смеясь, воскликнул пан Юлек и опустил девочку на пол.

–Она не похожа на моего брата, да это и не удивительно. Но у неё такие же глаза, как и у него – задумчиво произнёс он и с этими словами вышел из комнаты.

Дорога домой, и встреча с Ракитиными старшими настолько измотали Полину, что теперь ей хотелось только одного – спать. Она была поражена, как сильно постарели родители мужа за то время, что они не виделись. Весь этот вечер, Елизавета Андреевна, не отпускала её от себя ни на шаг. Поминутно вытирая набегающие на глаза слёзы, она то и дело дотрагивалась до плеча невестки, будто хотела в очередной раз удостовериться, что сидящая рядом Полина не является плодом её воображения.

–Завтра Поленька Владимир Иванович отвезёт тебя в больницу к Максюше. Мы ведь чудом нашли его, тогда. Разве могла я подумать, что с моим сыном может произойти такое?! Володя говорит, что его состояние сейчас это следствие воздействия на организм какого-то синтетического наркотика, который ему подмешали, скорее всего, в еду. И деньги и документы у него забрали, а самого, выбросили прямо на трассе. Хорошо добрые люди нашлись, увидели лежащего на обочине человека и «скорую» вызвали. «Скорая» и отвезла его в наркологический диспансер. Максим находился практически в безнадёжном состоянии, я уж думала, что не выживет, на искусственном дыхании несколько месяцев был, но теперь уже сам дышит, а недавно глаза даже стал открывать, но пока не узнаёт никого. Всё это она уже слышала от свёкра, но, услышав ещё раз, с ужасом подумала, что боится этой встречи и не хочет её. Что-то случилось с ней за то время, что она провела в больнице. Может, привыкнув к мысли, что мужа давно нет в живых, а может оттого, что подсознательно чувствовала, что он уже в её прошлом, Полина чуть было не отказалась идти в больницу, но, представив, как это будет больно для его родителей, промолчала. Владимир Иванович предупредил её, что Максим сильно изменился, но, увидев его на следующий день, Полина была потрясена. Лежащий на больничной койке худой, изможденный человек не мог быть её Максимом. Это был какой-то старик, но никак не он. Во все глаза смотрела она на него, не в силах вымолвить ни слова.

–Линушка, – услышала она голос Владимира Ивановича, – я понимаю, это зрелище не из лёгких, но по сравнению с тем, в каком состоянии я его нашёл, он выглядит очень даже неплохо. Мне нужно очень серьёзно поговорить с тобой. Сейчас мы делаем всё от нас зависящее, чтобы вывести его из этого состояния. Но нет никаких гарантий, что когда-нибудь Макс полностью поправиться. Нам бы конечно очень хотелось, чтобы ты и впредь оставалась его женой, но мы не вправе просить тебя посвятить свою жизнь калеке. Это было бы нечестно по отношению к тебе, на твою долю и так столько всего выпало.

– Давайте не будем сейчас об этом – остановила она его. Я не собираюсь заводить новую семью, мне нужна моя. Максиму я ничем пока помочь не могу, но Дашку буду продолжать искать. У меня сейчас такое чувство, что скоро мы увидим её. Не знаю, как это объяснить, но я это чувствую.

– Дай-то Бог, Линушка, дай-то Бог. Я знаешь, тоже не верю, что Дашенька пропала бесследно, и Лиза не верит, потихоньку от меня игрушки покупает, всё надеется, что Дашенька скоро вернётся.

Уткнувшись в плечо свёкру, Полина потихоньку плакала, но эти слёзы уже не были слезами отчаяния, напротив, сейчас она была твёрдо уверена, что скоро всё должно разрешиться, причём разрешиться в лучшую сторону.

–Владимир Иванович, а может быть Максима нужно отправить куда-нибудь за границу? – спросила она его.

–Я уже думал об этом, но пока в этом нет необходимости. Позже, да, это было бы прекрасно. Тогда его шансы на выздоровление увеличились бы в разы. Правда стоит это очень и очень дорого. Мы с Лизой подсчитали, что даже если продадим квартиру и дачу, назанимаем у всех знакомых, нам едва хватит оплатить только половину, необходимого для лечения срока.

–Ну что же, значит, будем искать деньги – задумчиво ответила она и ещё раз подошла к лежащему на больничной койке, мужу. Чуть дрожащей рукой она дотронулась до впалой, заросшей щетиной, щеки и, стараясь не оглядываться, быстро вышла из палаты.

Сегодня ей вдруг захотелось съездить на ту самую квартиру, которая так и не стала им общим домом и где находились все её и Дашины вещи. Что-то тянуло её туда, и даже себе самой Полина не могла объяснить, что именно ей там было нужно. Поэтому, невзирая на возражения Владимира Ивановича, не хотевшего отпускать её одну, она всё же поехала в Кунцево. Квартира встретила её затхлым, нежилым запахом. На всём была печать запустения и, постояв в нерешительности несколько минут, Полина решительно принялась за уборку. Выметая скопившуюся за эти месяцы грязь, она чувствовала, как избавляется от боли и отчаяния в своей душе. Сейчас её ничего не могло расстроить и даже вид Дашкиных вещей и игрушек не вызвал грусти. Наоборот, она была уверенна, что все они очень скоро понадобятся своей маленькой хозяйке. В тот момент, когда Полина домывала пол в комнате, которую определила как Дашину, раздался звонок в дверь. Недоумевая, кто бы это мог быть, она отворила дверь и увидела перед собой незнакомого пожилого человека. Оглядев её растрепанные волосы, мятый халат и вымазанные по локоть руки, он, посторонившись от грязных струек воды, стекающих с половой тряпки, неуверенно произнёс: -Добрый день пани – услышала она, с сильным польским акцентом речь. Моё имя пан Юлий Вишневецкий. Я ищу пани Полину Вишневецкую. Скажите, вы знаете её?

От волнения ей перехватило горло, и несколько секунд Полина молча смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Потом, опомнившись, посторонилась, дав возможность войти, и побежала в ванную. Переодевшись, вымыв лицо и руки, расчесав волосы, она вернулась в комнату. Не зная куда присесть, её неожиданный гость сначала в растерянности постоял между разбросанных по всей комнате вещей, а затем, увидев висевшую на стене фотографию, медленно подошёл к ней. Не замечая присутствия Полины, он, надев смешные маленькие очки, принялся пристально рассматривать портрет Яна Вишневецкого, её отца. От волнения Полину слегка, как в ознобе потрясывало, но, пересилив себя, она обратилась к нему по-польски.

–Полина Вишневецкая это я. К сожалению, не могу сейчас показать вам свои документы, их здесь нет, но если хотите, можете подождать, пока я съезжу за ними. А это, указала она на портрет, мой отец. Его зовут…

–Не надо, – глухим от волнения голосом прервал её пан Юлек, – я знаю, как его зовут. Это Янек, одно лицо с моим покойным братом, Стефаном.

Внимательно вглядевшись при более ярком освещении в её лицо, и услышав родную речь, пан Вишневецкий уже не сомневался, что перед ним родная внучка Стефана.

– Ты не похожа на него, вот только глаза, да, глаза у тебя такие же, зелёные, как у отца, деда и прадеда. Ну что же, давай ещё раз знакомиться. Значит, ты моя двоюродная внучка, пани Полина Вишневецкая, а я твой двоюродный дед пан Юлек Вишневецкий. Долго я тебя искал, но, Слава Пресвятой Деве Марии, наконец-то нашёл.

Несколько последующих часов, они провели, рассматривая фотографии и только, когда, Полина совсем охрипла, рассказывая ему о бабушке, отце и матери, пан Вишневецкий вспомнил, наконец, о том самом главном, что необходимо было узнать у Полины.

–Скажи мне, Полинка, где тот крестик, что я передал Стефании в память о её муже? Ты знаешь, о чём я?

–Конечно, знаю. Но сейчас не могу показать его вам. Этот крестик после папиной смерти мама отдала мне. Знаете, он ведь всегда носил его, не снимая, а в тот раз, почему-то оставил дома. Мама говорила, он, как чувствовал, что не вернётся. А я в свою очередь передала этот крестик своей дочке…

Несколько минут она молчала, но потом, собравшись с силами, продолжила разговор.

– Дашеньку похитили. Это случилось почти год назад. Я до сих пор не знаю, кто и зачем это сделал. Сначала мы ждали, что потребуют выкуп, но нет. Даша как в воду канула. Я искала её везде, потом попала в больницу. То, что вы застали меня здесь, чистая случайность. Ещё сегодня утром я и сама не знала, что приеду сюда.

–Это не случайность, Полинка, уж поверь мне. Жизнь порой творит с нами такое, что и во сне не может присниться.

Выслушав её, он уже не сомневался, что та маленькая девочка, которую ему показала в приюте Кристинка, дочь Полины. Как она туда попала, одному Богу известно, но теперь он был уверен в том, что именно Дашу он видел там. Пока же, не желая вселять в Полину ложную вдруг надежду, он предпочёл ничего не рассказывать о девочке.

–Я хочу, чтобы ты поехала со мной, Полинка. Я так счастлив, что, наконец, нашёл тебя. Есть две очень веские причины, почему ты должна поехать. Первая, это завещание твоего прадеда, а о второй ты узнаешь, когда приедем в Варшаву.

–Вы хотите, чтобы я поехала с вами? – переспросила она его. – Но это так неожиданно, у меня даже заграничного паспорта нет, и я только вчера выписалась из больницы…

Неожиданно твёрдым тоном пан Вишневецкий прервал все её сомнения и добавил: – Варшава, это то, что больше всего необходимо тебе сейчас, поверь мне. Я не могу пока ничего объяснить, но это очень важно для тебя. А кроме всего прочего, ты познакомишься с Кристинкой и Зденеком, моими внуками и с моим сыном Казимиром, твоим дядей. У тебя теперь большая семья, пани Полинка. Прошу тебя, соглашайся.

–Хорошо, я поеду, – неожиданно для себя согласилась она, – но сначала вы познакомитесь с родителями моего мужа. Я сейчас живу у них, почему, долгая история, но потом я обязательно всё вам расскажу.

–Конечно, я очень хочу познакомиться с ними, и, пожалуйста, Полинка, если сможешь, называй меня дедушкой. Мне было бы так приятно слышать это.

–Хорошо, я попробую, дедушка – сказав это, она вдруг порывисто встала, и крепко обняла пана Юлека. Уловив чуть слышное всхлипывание, он ласково погладил её по волосам и сказал: – Ну, хватит, хватит плакать. Всё будет хорошо. И дочку мы твою найдём, не сомневайся. Чтобы ты знала, старый Юлек чуть-чуть волшебник, это Кристинка так говорила, когда была маленькая. Но, думаю, она была права. И если я говорю, что всё будет хорошо, значит, так оно и будет.

И Елизавета Андреевна и Владимир Иванович были шокированы тем, что у Полины объявился дед, но вскоре, очарованные им, уже сами уговаривали Полину поехать в Варшаву.

–Поезжай Линушка, – вытирая слёзы, сказала Елизавета Андреевна. Это такое счастье, найти своих родных. Прямо как в кино, честное слово. Если бы ещё и Дашенька нашлась, я бы точно в чудеса верить начала.

–А вы верьте, пани Лиза, обязательно верьте. Как же жить, если не верить? Если бы я не верил, то ещё в немецком лагере, как это по русски – копыта отбросил, – смешно коверкая слова, сказал он. А я верил, что выживу, и как видите, до сих пор жив. У меня ещё много дел на этом свете. Зденека нужно женить, Кристинку замуж выдать, теперь вот ещё Дашеньку найти. Если бы не верил, что всё получиться, я бы и жить не смог – смеясь, закончил он.

–А как же с паспортом быть? Это ведь, наверное, очень долгая процедура? – обратилась Полина к свекрови.

–Паспорт за несколько дней будет готов, это я беру на себя. Сейчас же позвоню Игорьку, попрошу помочь – с этими словами Елизавета Андреевна вышла из комнаты, а Полина вместе с Владимиром Ивановичем и паном Юлеком принялись листать альбом с фотографиями.

–Вот, дедушка, это Дашенька, когда ей было два года – пан Юлек долго разглядывал фотографию и, наконец, пробормотав себе под нос – всё сходится, Матка Бозка, всё сходится, положил фотографию на место.

–Что сходится, пан Юлек? – удивлённо спросил его Владимир Иванович.

–Да это я так, пан Вольдемар, сам с собой говорю. Похожа Даша на Полинку, очень похожа.

Чуть позже, листая альбом, Полина наткнулась на незнакомую ей фотографию очень красивой девушки. Минуту она пристально разглядывала незнакомку, а потом вдруг поняла, что где-то уже видела её, но, как ни старалась, не смогла вспомнить ни её имени, ни где они встречались.

–Кто это? – обратилась она к свёкру.

–Это знакомая Максима. Они встречались когда-то. Ты видела её на его дне рождении, как раз перед вашей свадьбой. Она ещё так внезапно убежала тогда.

–А вот, пан Юлек, посмотрите, это мы с Дашенькой в парке – мужчины вновь склонились над альбомом, и никто из них не заметил, как сильно вдруг побледнела Полина. При виде этого лица на фотографии, в голове у неё будто что-то щёлкнуло. Она узнала её, вернее узнала эти глаза, из своих ночных кошмаров. Все части головоломки вдруг встали на своё место и единственное, что Полина не могла понять, почему она не догадалась об этом раньше.

–Пан Юлек, хриплым от волнения голосом обратилась она к деду, я не могу поехать с вами. Простите меня, но не могу.