Я тебя заколебаю!

Иван Сергеевич Барсаев был пятнадцати лет отроду, доблестно скакал с тройки на двойку, имел четверку по пению и пять по физкультуре и трудам. Но при всем при этом не вылезал с советов профилактики и с заседаний комиссии по делам несовершеннолетних, числился в паре сводок в отделении полиции и был безмерно талантлив.

Хотя не там, где надо бы. Впрочем, в одном Ванька был просто потрясающе гениален: в умении заболтать всех и вся. А ещё он обладал убойным обаянием и злиться на него не получалось у всего педколлектива, включая сурового директора и завхоза.

– Я это… Я, правда, случайно, – Барсаев тяжело вздохнул, скрестив руки на груди. Ещё и ногой шаркнул, в потрепанных кедах на босу ногу.

– Барсаев, совок и веник сами себя не возьмут, – я вздохнула, тепло улыбнувшись этому воробью. Такой же нахохлившийся и ждущий подвоха ото всех. – И помни, попытка сачковать с твоей стороны…

– Будет караться вашим боевым степлером, ага, – хохотнул этот шкет. И, бурча что-то себе под нос, принялся собирать остатки бедной вазы. – Ксения Игоревна, а вы это… Откуда у вас такая меткость-то?

– Тяжелое детство, деревянные игрушки, Барсаев, – хмыкнув, я снова принялась листать ежедневник, намереваясь заняться тяжелой, но любимой работой. Вот только кто б мне дал?

Дверь в класс с грохотом распахнулась, явив мне запыхавшуюся, раскрасневшуюся Ленку. Та протараторила, прижимая руку к груди:

– Ксю, ты чего расселась?! Вперёд, спектакль через пять минут начнётся!

– Твою ж…

Похватав со стола всё, что было необходимо, я вылетела следом за подругой. Махнув рукой и на удивленно хлопающего глазами Барсаева, и на настырные мысли о собственном соседе. Поверьте, куда больше меня сейчас занимал вопрос, просохли ли те самые злополучные кустики, которые я рисовала два дня подряд…

И куда делся нос Буратино, чёрт возьми?! Эх, тяжела учительская доля…

Глава 2

Ксения Шолохова

Лето – это тайная фантазия любого уважающего себя педагога.

Даже если он только-только закончил пединститут и ещё ни разу не участвовал в ГИА. Страшный зверь расшифровывался как «государственная итоговая аттестация», и голова от неё начинала болеть с сентября по июнь включительно.

И то не факт, что к июлю отпустит, ага.

Впрочем, у лета было ещё два исключительно положительных момента. Во-первых, отпуск в количестве целых пятидесяти шести календарных дней. А во-вторых – тишина. Да-да, вы не ослышались. Та самая, блаженная и непередаваемая тишина. В голове, электронной почте и телефоне. Никаких тебе звонков под вечер или с самого утра, в будни и выходной, срочных вызовов в суд или полицию. Никаких родительских собраний, производственных совещаний, «оперативок», семинаров и повышений квалификации или, упаси боже, конкурсов профмастерства.

Про открытые мероприятия и многочисленные олимпиады школьников я вообще молчу. И если кто-то думает, что вся работа педагога в современной российской школе сводится к выдаче учебного материала и заполнению электронного журнала, то я искренне завидую такой святой наивности.

Так что да, лето – это тайная фантазия любого уважающего себя педагога. И чёрт с ним, с пришкольным лагерем и разношерстной бандой собственных подопечных. За одну только шикарную возможность никуда не идти в субботу я была согласна не только спектакль поставить, но и целое турне школьного театра организовать! Дайте только выспаться во всех позах за эти два дня, и я та-а-кое покажу-у-у…

Именно так я и размышляла в пятницу вечером, готовясь к предстоящим выходным. Загрузила холодильник, разложила грязное белье на две стопки, вытерла пыль и полила цветы. Пусть даже этим трём кактусам на кухне было откровенно фиолетово на мои попытки возомнить себя владельцем оранжереи, ну да чёрт с ними. Главное, что к одиннадцати часам вечера я устроилась в кресле, в обнимку с ноутбуком и чашкой горячего шоколада. И, воткнув в уши наушники от плеера, я совершила свою самую большую ошибку.

Тихо фыркнула, щёлкая клавишами. Ладно, не самую. Но точно вторую по значимости, после неудачного студенческого романа с классической влюблённостью в аспиранта с физико-математической кафедры. Так что да, натянув на голову каску, моя бесстрашная натура вновь шагнула на любимые грабли.

Этим тихим, одиноким вечером я открыла один из популярных литературных порталов, где зарегистрировалась как читатель больше трёх месяцев назад. И то, потому что меня взяли «на слабо», заявив, что современные учителя застряли в рассвете классической русской литературы и, окромя темы «Страдания» по романам Достоевского, ничего знать не знают.

Признаю, это было верхом идиотизма, вестись на такую детскую провокацию. И мне об этом очень хорошо известно. Вот только это знание ни капли не помешало пойти просвещаться «вот прям щас», даже не представляя, какой там ящик Пандоры и чем мне это грозит. Последствия оказались…

Интересными. Хотя бы тем, что они просто были. Назывались просто и звучно «Читательский запой», могли затянуться на месяц, если не дольше и заканчивались шикарным «книжным похмельем». Тем самым, когда не то, что на книги, на учебники смотреть без отвращения не получалось. Особенно если случайный поиск по сайту выводил меня на что-то такое, что описать одним словом не получалось. И кто бы сомневался, что этот вечер начнется именно с такой книги?

Как итог ничем не примечательный (кроме, разве что рейтинга) любовный роман в четырех томах оказался настоящей находкой. Многогранной, многословной, вещью в себе. Он затянул меня и не отпускал, пока я не закрыла вторую по счёту книгу, отстранённо отмечая, что на больших настенных часах упрямые стрелки замерли на отметке семь утра. За окном рассвет, щебетание птиц и ворчание дворника, в голове блаженная пустота, на языке приятное послевкусие, а в душе….

Я сладко потянулась, с сожалением закрывая ноут и допивая напрочь остывший шоколад. Вырубила третий будильник на телефоне и бухнулась лицом в подушку, остранённо подумав о том, что нафиг. Нафиг все запланированные дела, нафиг отложенные фильмы-книги-клипы, альбомы и договорённости с друзьями.

Эта книга стоила того. Даже если я прочла всего два тома из четырёх. Зато засыпала я в невероятно благостном настроении, уже предвкушая новый этап читательского запоя и заранее отмахиваясь от всех доводов и аргументов, что мне обязательно приведёт подруга. Даже не подозревая, что все мои мечты и планы пошли коту под…

В общем, просто пошли. И совсем не туда, куда надо бы!

Противная трель звонка ввинтилась в уши, выдёргивая меня из сладкой утренней дрёмы и с размаху окуная в реальность. Условный рефлекс, появившийся за время практики и работы в школе, проявил себя во всей красе. Я сначала вскочила, пытаясь понять, где я, кто я и что происходит, потом запуталась в пледе и грохнулась на пол, приложившись локтем об ножку стола. И только после того, как я помянула всуе поэтов серебряного века, я смогла продрать глаза.

Ровно в тот самый миг, когда чёртов звонок не оборвался на положенной ему второй минута, а продолжил давить на мозг и действовать на нервы.

– Какого… – я недоумённо моргнула, подавив зевок. Сонный мозг долго отказывался обрабатывать информацию, но мне всё же удалось сообразить, что разбудил меня банальный звонок в дверь. – Ну и какого лешего там принесло-то, а?

Вот честно, вопрос был почти риторический. Парня у меня не было, родители жили за городом, и единственный человек, который мог прийти ко мне с утра пораньше не делал это без предварительного звонка. Воспитание не позволяло. Оставался, конечно, противный, вредный и слишком живучий сосед снизу. Но мы с ним не виделись с того самого злополучного дня под кодовым названием «Труп хомяка». И я даже не могу сказать, что меня этот факт хоть сколько-то расстроил.

Удивил, озадачил и приятно поразил, учитывая настырную натуру Араньева. Ну ещё раздосадовал, самую малость, себе-то можно не врать. Но вот не расстроил точно!

– Нет, не расстроил, – повторила я вслух, приподнявшись на локтях и нащупав телефон, свалившийся с дивана вместе со мной. Провела пальцем, снимая блокировку, радуясь внезапно наступившей тишине.

Правда, ненадолго. Стоило мне увидеть, сколько сейчас времени, как я резко выпрямилась, зло выпалив:

– Полдевятого? Серьёзно?! Да какого… Да кто там такой бессмертный и бесстрашный, как Ленский на дуэли?! Я ж не Онегин, я сразу пристрелю! Да чтоб…

От вновь раздавшегося звонка у меня дёрнулся глаз. Потом рука в поисках томика Лермонтова, так удачно лежащего на полу. И я честно (правда-правда!) попыталась подавить в себе кровожадные порывы, накрывшись пледом и вообще, притворившись мёртвой. Попутно пожелав незваному и нелюбимому заочно гостю провалиться в Тартарары или пройти все круги Ада у Данте. Втайне надеясь, что у визитёра взыграет чувство совести и любви к ближнему своему.

Зря. Этот упёртый и очень нехороший человек явно вознамерился познакомиться со мной в любом виде, даже в полумёртвом или свежеподнятом состоянии. И у меня просто не осталось никакого другого выбора, кроме как отбросить в сторону плед, убрать подальше тяжёлые предметы и…

Встать, попутно пригладив стоящие дыбом волосы. Досчитав до десяти и обратно, я шумно выдохнула и меньше, чем за минуту оказалась в коридоре. Как раз в тот самый момент, когда кто-то «умный» начал ещё и ногой стучать, повышая градус моей «любви» к ближнему своему просто до заоблачных высот.

Если не сказать больше. Я в таком убийственном настроении даже на защите родного диплома не была, когда мой руководитель с умным видом заваливал меня тупыми вопросами!

Скрипнув зубами, я ухватилась за ручку и, щёлкнув замком, распахнула дверь, интеллигентно рявкнув с порога:

– Если вы искали личного Монте-Кристо, поздравляю, вы его нашли! В каком виде предпочитаю сладкую месть, и как быстро хотите помереть?!

Вот вроде и не ругалась, даже цензурно всё произнесла. А от веселого смешка со стороны визитёра (Араньев, ну кто бы сомневался!) и укоризненного вздоха бабушки-соседки, так не вовремя отправившейся на законный рейд по поликлиникам и магазинам, захотелось смутиться и шаркнуть ножкой. Особенно, когда следом за ним раздалось внезапное и невинное:

– Тётя зая?

Детский чистый голос, раздавшийся откуда-то снизу, подействовал на меня как ушат ледяной воды за шиворот. А уж сам вопрос не только заставил подавиться всей тирадой, но и окончательно проснуться. Удивлённо моргнув, я опустила голову, старательно игнорируя счастливую лыбу соседа и…

Утонула. В той бездне обаяния и тонне очарования, что шла от милого малыша, лет трёх, не больше. Он крепко держался за потёртые, местами дырявые джинсы гостя и с любопытством на меня поглядывал из-за завесы пушистых, светлых волос. Чуть хмуря брови и широко улыбаясь, до милых ямочек на пухлом, подвижном лице. И у меня аж дух захватывало от адского коктейля из ангельской внешности и дьявольских бесенят, лихо отплясывающих тумба-юмба в его огромных, зелёных глазищах.

Шевельнувшийся в душе инстинкт самосохранения непрозрачно намекнул, что это мелкое чудо способно на всё. В том числе и на захват мира посредством одной своей застенчивой улыбки и искренней любви ко всему живому, что не успеет сбежать из поля его зрения. И я не знаю, порадоваться мне за его родителей или посочувствовать им.

Потому что у этой мелкой милоты, упакованной в джинсовый комбинезон, футболку с ярким принтом и с настоящей рокерской банданой на шее, есть все задатки матерого искателя приключения. Пусть даже сейчас он смотрит на меня с осторожностью, крепко вцепившись в чужую ногу, обутую в видавшие виды кеды.

Очень знакомые такие кеды, к слову.

– Тётя, может, и зая, малыш, но зая злая. Вон, смотри, даже волосы и те, дыбом стоят. И глаза обещают бедному мне все кары небесные, а я ведь лучше… Ай!

Звучный подзатыльник оборвал этот монолог на полуслове, но не заставил его автора заткнуться. И уж точно не испортил настроение Араньеву, что обиженно протянул, потирая пострадавшую часть головы:

– Ксю, за что?!

– И ты ещё спрашиваешь? – искренне удивилась я, скрестив руки на груди и, зло сощурившись, глядя прямо на свою личную «головную боль». – Тебе как, по пунктам, питекантроп несчастный? Или обойдемся тем, что сегодня выходной и последний, кого я хотела бы видеть в девять утра – это ты?

Араньев моё возмущение, недовольство и нежелание с ним общаться «тактично» не заметил. Более того, он даже не смутился и расплылся в широкой, откровенно счастливой лыбе, уставившись прямо на меня. И выглядел до того противно-довольным, что от откровенного членовредительства меня останавливало присутствие рядом с нами маленького ребёнка. И то, что учитель обязан быть примером во всем и для всех.

Даже если сам мысленно уже успел убить, расчленить и закопать своего оппонента. Раз пять, минимум. Попутно устроив отличный прощальный пир за упокой души несчастного. Да такой шикарный, что, поймав себя на составление очередного очень уже скарбезного тоста, я невольно задумалась…

А не пора ли разбавить список вечерних сериалов чем-то более оптимистичным, чем поиск и поимка очередного киношного безумного маньяка?

– Хм, всегда подозревал, что ты моя тайная фанатка, – Вениамин насмешливо фыркнул, ловко подхватив на руки тихо хихикающего малыша. И, получив от него слюнявый поцелуй в щёку, добавил заговорщицким шёпотом. – А ещё я точно знаю, что за этой жутко недовольной миной ужасной Бабы-Яги кроется большое и доброе сердце… И оно не даст тебе бросить на произвол судьбы твоего любимого, несчастного соседа. С ребёнком на руках.

Сказать, что я удивилась – это, знаете ли, скромно переоценить значение мхатовской паузы. Я челюсть-то не потеряла только потому, классический «покер фейс» прилипает к лицу после двух недель работы с начальной школой, где разлет вопросов начинается от «Почему Земля круглая?» и «А как это у Колобка глаза не пачкаются?». А вот с языком было сложнее, потому как удержаться и не поинтересоваться этим оказалось выше моих сил!

– Араньев, ты идиот? – я ещё и костяшками пальцев ему по лбу постучала. И чёрт с тем, что пришлось встать на цыпочки, дабы дотянуться до головы этой дылды!

– Ксюшушонок, лапочка моя…

– А, так ты ещё и эстет в выборе способа самоубиться, – терпеливо вздохнув, я отступила назад, намереваясь закрыть дверь. И рот открыла, собираясь выдать категоричное и ёмкое «Нет», но…

Блин, искушение было велико. У меня аж руки чесались показать этому гаду язык и громко хлопнуть дверью. И пара отличных, исключительно вежливых формулировок на ум пришло, так сказать – в лучших педагогических традициях. Но…

– Очу на учки! – выдало мелкое чудо, дёрнув соседа за штанину. И, не дождавшись хоть какой-то реакции, малыш недовольно засопел и качнулся вперёд, протягивая свои ручки в мою сторону.

Попутно упрямо заявив:

– Тётя касивая! Очу на учки к тёте!

И заглянув в эти огромные, зелёные глазищи, на эту счастливую, невинную улыбку, беззастенчиво демонстрирующую первые молочные зубки, я как-то разом растеряла весь свой боевой настрой. Да что там!

Услышав громкое бурчание чьего-то живота, моё чёртово сердце предательски дрогнуло, а совесть вцепилась когтями в душу, напоминая, что дети нуждаются в любви, заботе и внимании. Даже если к ним в комплекте полагается мой горячо «любимый» сосед, усиленно изображавший Кота из мультфильма «Шрек».

Особенно если к ним в комплекте шёл мой сосед! Уж в чём, в чём, а в кулинарных способностях господина Араньева я сомневалась вполне обосновано, вместе со всем подъездом. Запах его шедевральной сгоревшей яичницы ещё долго мерещился мне в кошмарах и наяву. Так что…

Я вздохнула, отбирая счастливо улыбающегося мелкого у мужчины. И мрачно заявила, шагая в сторону кухни, точно зная, что Вениамин последует за мной:

– Я совершаю ошибку. Определённо.

Звук разбитого стекла из коридора только укрепил мои подозрения в этом. Правда, я даже не представляла насколько окажусь права…

Глава 3

Ксения Шолохова

Дети – цветы жизни.

Нет, серьёзно. Дети очаровательны, непосредственны и видят мир таким, какой он есть, без всяких там взрослых домыслов и придумок. И я искренне люблю детей. Но именно что детей, а не великовозрастную дылду, в совершенстве освоившую тонкую науку «Выбеси ближнего своего»! И уж точно не тогда, когда эта самая дылда каким-то магическим образом проникла на мою маленькую, чистую кухню и превратила её…

В филиал продуктового Ада, где смели всё, что не приколочено. А что приколочено было – оторвали и смели!

Я упёрла свободную руку в бок, вперив в довольного жизнью Араньева выразительный учительский взгляд. Завидев его даже доморощенные криминальные авторитеты из девятого «б» чинно и мирно садились за парты, старательно гипнотизируя учебник, одиннадцатый «а» послушно возился с мелкотой, а коллеги предпочитали не спорить о ценности произведений Достоевского. Но…

– Фо? – заинтересованно вскинул бровь Вениамин, активно дожевывая второй по счёту бутерброд с сырокопченой колбасой. – Я есть фофу!

– Араньев, ты…

Вертевшиеся на языке эпитеты могли бы оказать честь любому сантехнику или прорабу на стройке. Но милейшее создание, оккупировавшее мои руки, резко ограничивало набор ругательств в адрес его родственника. Впрочем, я могла считать себя отомщённой. Ведь, чуть поёрзав, мелкий и глазом не моргнул, выдав:

– Веня дулак! – после чего уставился на меня своими зелёными глазищами и солнечно улыбнулся. – Я плав?

– Предатель, – ткнул пальцем в него мужчина. – Я с тобой, Саня, в разведку больше не пойду!

На пару минут мелкий искренне задумался, хмуря светлые брови и громко сопя. Потом прикусил большой палец на руке, склонив голову набок. И на полном серьёзе протянул, глядя на моего соседа:

– Аже за папиным иски?

Араньев, так «удачно» вытащивший из моего холодильника творожный сырок и успевший его надкусить, подавился и закашлялся. А когда смог, наконец, проглотить злосчастный кусок, выдохнул, укоризненно уставившись на малыша:

– Мужик, мы же договаривались. Про эту операцию – никому! И это… Шолохова, а с чем у тебя сырок был?

– С истёкшим сроком годности, – невинно улыбнулась я, поудобнее перехватив радостно взвизгнувшего ребёнка. – Собственно, таким же мифическим, как и твоя совесть, Араньев.

– Так и знал, что это не топпинг, а пенициллин… – вздохнув, этот монстр аккуратно завернул сырок в разорванную упаковку и…

Убрал его обратно в холодильник, задвинув за банку с консервированной сладкой кукурузой. Чтобы, ни капли не смущаясь, оглянуться на меня через плечо, поинтересовавшись как бы промежду прочим:

– А что у нас на завтрак?

– Мама говолит, что Веню площе плибить, – глубокомысленно изрёк ребёнок, обнимая меня за шею.

– Мудрая женщина, – я глубоко вздохнула и медленно выдохнула, пытаясь отыскать тот самый внутренний дзен, что не раз и не два спасал головы школьных хулиганов. Попутно бедром закрыв дверцу шкафа, откуда так соблазнительно торчала ручка чугунной сковороды. – Кстати, где она? И как ей хватило смелости оставить тебя на попечение этого… Араньев, руки прочь от холодильника!

– Ась?

Пока я вела важные разговоры с малышом, этот таракан в человечьем обличии умудрился найти овощи, вареную колбасу, майонез и сыр. И прицеливался к половине свежего батона, явно намереваясь смастерить из всего этого добра огромный бутерброд для себя любимого.

То, что это, вообще-то, не его кухня и не его холодильник моего соседа по-прежнему не смущало, совершенно.

– Веня, ты са-лан-ча! – поддакнул мелкий и тут же заглянул мне в лицо, сверкая всё теми же милыми ямочками на щеках. – Дя?

– Каланча он, а не саранча, – пока я отвлеклась на малыша, упомянутый Веня продолжил своё черное дело. Пришлось посадить Саню на стул и сделать то, что так давно хотелось.

А именно – огреть чёртового расхитителя холодильника полотенцем по заднице! Ещё и узел завязала на конце, вспомнив счастливое сопливое детство и войну с мальчишками во дворе.

– Ай, женщина! У тебя нет ни капли сострадания к ближнему своему! – Веня аж подскочил от неожиданности, чудом не выронив наполовину сооружённый бутерброд. И попытался ретироваться в сторону, но полотенце в умелых руках превращалось в оружие массового поражения.

И этот гад получил не только по заднице, но и по спине, по бедру и…

– Злая зая, – поймав свободный конец полотенца, Араньев дёрнул его на себя. Застав меня врасплох, да так, что я, не ожидавшая такого коварства, с размаху влетела в его раскрытые объятия. И даже возмутиться не успела толком, когда меня взяли и поцеловали.

Легко так, невесомо. Под громкое и показательное «Фу-у-у-у, взлослы-ы-ые!» от мелкого. Я даже сообразить не успела, что происходит, не то, что почувствовать и проникнуться ситуацией, а меня уже того. Дезориентировали, разоружили и отодвинули в сторону, технично увеличив разделяющее нас расстояние.

Чтобы уже из коридора громогласно заявить:

– Шолохова, ты же присмотришь за этим партизаном, а? Его клятвенно обещали забрать через полтора часа, а мне надо того… Срочно по делам смотаться.

– Араньев, ты…

– Так мы договорились? – эта наглая морда высунулась из-за угла, ослепительно улыбнулась и послала мне воздушный поцелуй.

После чего оперативно скрылась, успев уйти от столкновения с пресловутым полотенцем. Только дверь и хлопнула, оставив меня один на один с запоздалым смущением и мелким сорванцом, заинтересованно ковыряющимся в сахарнице. И я честно радовалась наступившей тишине, попутно прикидывая, какой ущерб нанесен моему холодильнику и моему же психическому состоянию.

Угу, первые минуты две. Максимум три, пока сметала крошки с кухонного стола. А вот потом, услышав урчание голодного мамонта и увидев, как зеленоглазое чудо облизывает липкие от сахара пальцы, до меня дошло.

– Вот же су… – Саня заинтересованно на меня уставился, и я прикусила язык. И тихо буркнула, отбирая сахарницу у мелкого. – Сухарик ванильный! Урюк сушённый! Виноград сморщенный! Ну погоди, саланча… Я тебе устрою, битву при Бородино!

– Веня холоший, – мелкий солнечно улыбнулся, сидя на табуретке и болтая ногами. Но, заметив мой скептический взгляд, добавил, вздохнув. – Но дула-а-ак… А мы кушать будем?

И я снова залипла на этих ямочках, глазах, широкой улыбке и лукавых бесенятах во взгляде. Про себя искренне понадеявшись, что учить эту милоту мне не придётся. Это он сейчас уже своим очарованием завоёвывает чёрствое сердце сурового педагога, а что будет потом, лет через десять-тринадцать? Девчонки ж драться за него насмерть будут!

– Уф, – я вздрогнула, представив эти потенциальные кошачьи бои, и помотала головой. И вздохнула, взъерошив светлые волосы на макушке мелкого. – Будем, солнце. Сейчас тётя Ксюша проверит, что выжило в холодильнике после налёта этой с… Саранчи, и решим, что у нас будет на завтрак. Идёт?

– Идёт, – протянутую ему руку, Саша пожал с самым серьёзным видом. И тут же снова широко улыбнулся, вызывая у меня очередной приступ умиления.

Ну и как такому чуду отказать-то, а?

Спустя полтора часа, я по-прежнему была полна умиления, лучилась позитивом и смело несла в массы добро и свет, как и положено всякому приличному педагогу. Приготовив панкейки, я умыла ребёнка, накормила его, вновь умыла. Затем прибралась на кухне при посильной помощи мелкого. И снова умыла, потому что это маленькое чудовище умудрилось найти в одном из шкафов открытую пачку какао-порошка и сначала попробовало его на вкус, а потом ещё и опрокинуло на себя любимого.

Так что да, спустя полтора часа и пять забегов до ванной и обратно, я всё ещё любила детей, попутно вытряхнув мелкого из комбинезона и футболки и засунув всё это в стиральную машинку. Потому что вывести с ткани пятна от ежевичного джема и черничного конфитюра бумажными полотенцами больше не представлялось возможным.

Уж точно не после одной трети банки, совершенно случайно опрокинутой одним хитрым, но слишком обаятельным террористом. Тем самым, что теперь сидел на корзинке для белья, в своей бандане и моей старой футболке, с любопытством разглядывая потёртый принт с эмблемой Звёздного флота из эпичной саги «Звёздный путь». Ещё и поинтересовался, ткнув пальцем в абстрактное изображение корабля, с выбитой по центру звездой с удлинённым лучом:

– Колаблик?

– Кораблик, – запустив стирку, я озадаченно почесала затылок, гадая, что делать дальше. И не должны ли были мелкого уже забрать?

– А он летает? – склонил голову набок малыш, продолжая разглядывать принт.

– Ещё как летает, – подхватив его на руки, я потащила своего подопечного в комнату. Где, устроившись на диване вместе с ним в обнимку, открыла ноутбук.

В конце концов, в «Star Trek» даже особо жестоких сцен нет, зато хватает стрелялок, машинок, корабликов и прочей, так любимой мальчишками ерунды. Ладно, я её тоже нежно любила, но сейчас не обо мне речь.