Год дракона

Ее выворачивало наизнанку, пока за дверью два мужчины сцепились друг с другом под визг Ниночки:

– Оля! Оля! Он его убьет! – выбежала в одном платье Нина. Оля подняла мутные глаза на хозяйку. – Ой! – только и пискнула Нина. Где-то на улице закричали «С Новым годом!» и запустили мелкую петарду, которая как сигнал «сос» красным огнем взлетела вверх и погасла.

Олю отпустило. Она порядком замерзла, но дрожала она не от холода. От страха. Нина была рядом. Когда они зашли в дом, по телевизору били куранты. Тяжелая вазочка с селедкой под шубой валялась у входа. Расколотая надвое. На полу лежал Олег, Вова в окровавленной рубахе сидел сверху и хлестал его по щекам, стараясь привести собутыльника в сознание. Голова Олега от ударов безвольно подергивалась. Глаза были открыты. Открыты вечности.

Оля отшатнулась к стене и зажмурилась. «Это дурной сон, это дурной сон», – повторяла она про себя. Рядом подвывала Нина.

***

– Оль, ну поешь хоть что-нибудь? Не себя так ребенка заморишь, Оль! – тормошила мать за плечо.

Оле не хотелось ничего. Она до сих пор не могла прийти в себя после произошедшего. Милиция, показания, Вова в рубашке, залитой кровью, селедка под шубой, ее коронная, размазанная по полу. Олег, прикрытый скатертью их праздничного стола. Эти образы преследовали Олю во сне и наяву. Спроси ее, какое сегодня число, она бы не ответила, с потерей Вовы все ориентиры были сбиты. Не было больше с ней большого и сильного, который решит все вопросы, во чтобы то ни стало. Она бы все отдала, чтобы прижаться к нему, но его не было.

Была пружинная кровать в одной из комнат маминого дома, пыльный красный ковер с узорами на стене и мама, которая расталкивала утром, днем и вечером, чтобы Оля поела.

Сейчас было утро? Или уже день?

– Оль, еда на тумбочке, – вздохнула мама и ушла.– В соседней комнате забубнил телевизор.

Оля с трудом перевернулась на другой бок, внезапно не узнавая своего тела. Ткань в мелкий цветочек маминой ночнушки натянулась, несмотря на все потрясения, ребенок, их с Вовой ребенок, продолжал расти.

На тумбочке стыла каша, манная, нелюбимая с детства, уже покрывшаяся тонкой пленкой. Мама уговаривала в детстве: «Ложечку за папу, за маму…» В принципе ничего не поменялось, только ложечку нужно съесть за еще не рожденную дочь. С вареньем дело пошло бы быстрее, Оля вспомнила банку клубничного варенья, которое достал Вова. Казалось с того дня прошла целая вечность. К горлу подступил ком.

К токсикозу Оля привыкла, перестала бороться с ним, перестала сопротивляться, доверяя организму. С эмоциями было сложнее. Внутри будто все заморозилось, а теперь начало оттаивать, как будто анестезия начала отходить и от этой душевной боли было не спрятаться не скрыться. Слезы полились сами собой, Оля плакала в подушку, свернувшись в позу эмбриона. Хотелось плакать громко в голос, ее будущее «ампутировали» прямо в новогоднюю ночь, в год чертового дракона, но она лишь беззвучно давилась рыданиями до ломоты в костях.

Через три часа мама нашла ее в таком же положении. «Наконец-то, очухалась! – пробормотала она и звякнула тарелкой с борщом по тумбочке. Уже в проходе тихо, будто себе под нос, прошептала: «А я говорила, что Вовка непутевый, говорила!»

Услышав это, Оле захотелось швырнуть тарелку прямо вслед матери. Она глубоко вздохнула. Удивительно, но в голове как неоновая вывеска в конце улицы вспыхнул план. И перво-наперво нужно было немедленно бежать из-под «заботливого» матушкиного крыла. Все остальное потом. Она будет сильной ради девочки внутри.

***

Оля вошла в застуженный дом. Дверь тонко скрипнула, будто пожаловавшись на долгое отсутствие хозяев. Оля поежилась, и в первую очередь разожгла печку. Огонь завораживал. Немного посидев у огня, она подошла к книжному стеллажу и нашла тот самый томик Пушкина, с заначкой, на черный день.

Пересчитав купюры, Оля прикинула, что вместе с декретными должна протянуть. В погребе была картошка, закатанные соленья, с голоду не умрет. Она, конечно, мечтала о новой дубленке, старая чуть потерлась и была не такой теплой, впереди должны были долбануть крещенские морозы, но обстоятельства круто поменялись. Эх, Вова, Вова!

Растопив печь, Оля безвольно села на кровать. На глаза попалась их свадебная фотография. Она взяла ее в руки и долго всматривалась в их счастливые лица. Присев на табуретку у огня, она будто в забытьи подпалила край. Фотография начала морщиться, огню не нужно было время на раздумья. Оля пришла в себя и резко задула пламя. Вика внутри недовольно боднулась. «Огненный год, год дракона», – опять всплыла фраза в голове. Оля посмотрела на фото, огонь съел подол платья и Вову до пояса. Вот, дура! Что она делает?

Оля кое-как поставила карточку на место, собрала волосы в хвост, залезла в теплые чуни и жилетку. Ей нужно увидеться с Вовой и как жене, со свиданием не должно было быть проблем. Там все и решат, что делать и как быть. Вика внутри икнула: «Страшно, дочь? И мне тоже».

***

Холод набросился на Олю сразу за порогом. В узорных от мороза окнах градусник было не разобрать, да и собственно, что он менял? Решила ехать, значит надо ехать. В мороз, в метель – без разницы.

Оля быстрым шагом пошла до остановки, чувствуя телом каждую потертость, где тихо обживался сковывающий тело холод. «Хоть бы автобус пришел быстро», – взмолилась про себя Оля. Ей не хотелось ни мерзнуть, ни встречаться со знакомыми. Просто ехать. Народ на остановке толпился какой-то темной массой, в толпе выделялась пышная меховая шапка сменщицы Вали. «Хоть бы не увидела!» Но быстрый взгляд женщины быстро опознал коллегу:

– Оля! Сколько лет сколько зим, – приторно растянула помадный рот Валя. – Не видно – не слышно. Нам конечно нашептали из отдела кадров, но могла бы сама сказать. Когда срок? – осекшись, понимая двусмысленность фразы, Валя попыталась быстро вырулить. – Ребеночка, когда ждешь? – Оле хотелось провалиться. Конечно, все и про Вову знают…

– В марте-апреле… – ответила Оля, тайком поглядывая на дорогу. «Где ж этот автобус!»

– Ну, а… – Валя пыталась подобрать слова, природное любопытство победило ее деликатность и вежливость. – Как муж? – и вздернула брови, выпучив свои глаза.

Оля тянула время. Ей бы самой хотелось разобраться, как муж… Но с главной сплетницей еще и коллегой обсуждать этого она не хотела и вместо ответа, начала считать про себя: «Один, два, три, четыре…»

Валя все стояла в сторожевой стойке, надеясь узнать подробности Олиной драмы. Ей бы работать журналистом папарацци в федеральной прессе, но рожденная в глубинке без особых амбиций, Валя мастерски выведывала информацию от земляков. «Язык как помело», – только сплевывал Вова.

– Не хочешь, не говори…– обиженно ответила Валя, понимая, что Оля не планирует делиться с ней своей личной жизнью. – Я к тебе всегда с душой…

От ее причитаний Олю спас автобус:

– Прости мне пора! – оборвала Оля и чуть ли не первая впрыгнула в автобус.

– А куда? – только и смогла бросить вслед Валя, но с шумом закрывшиеся двери маршрутки, обрезали это натянутое общение.

Оля специально выбрала укромное место в конце салона и забилась в угол. Общаться ей ни с кем не хотелось, она прикрыла глаза и силой воли заставила себя отогнать вертящиеся в голове вопросы: «А как они поговорят с Вовой? Что он скажет? Что она ответит?» Тряска сделала свое дело, и Оля задремала.

***

– Паспорт! – рявкнула дежурная на проходной.

У Оли внутри все оборвалось, взяла или не взяла? Она начала судорожно вытряхивать сумочку вместе с блоками сигарет «Ява» и горьким шоколадом, какими-то платочками, губной помадой, хорошо или плохо, сумка была вместительной. Наконец, заветный корешок показался и закатив глаза, тетка стала записывать что-то в свой журнал. Потом уже Оля быстро чиркала какую -то бумажку, от волнения буквы скакали, Оля не узнавала свой почерк.

Через несколько мрачных дверей Оля оказалась в коридорчике, вместе с другими ожидающими, румяные с мороза женщины и несколько мужчин терпеливо ждали приглашения в комнату. В горле у Оли пересохло, услышав свою фамилию, она невольно вздрогнула и прошла внутрь. Разделенная стеклом напополам с телефонными трубками и стульями друг напротив друга, она наводила тоску. Оля присела на краешек стула, дежурный пристально наблюдал за входящими и от этого его взгляда становилось не по себе. Потом защелкнулся замок двери и с обратной стороны комнаты стали появляться мужчины. Если бы не тюремная роба, вполне себе обычные люди, с которыми Оля ехала в маршрутке. Сердце ухало с каждым новым входящим, где же он? И наконец замерло.

Обросший, небритый, какого-то серого цвета, Вова был сам на себя не похож. Он сел напротив и виновато повесил голову. Оля взяла трубку. Он потянулся тоже, от его былой решительности не осталось и следа.

Оле казалось, что она знает, что скажет, как будто ей столько много нужно было ему сказать, но слова сначала застряли посреди горла, а потом вылетели пулей, став неожиданностью для самой Оли:

– Я тебя не виню! – Пауза. Муж наконец-то поднял глаза. В них стояли слезы. Они смотрели друг на друга, единственное доступное им общение, личное, без участия посторонних. Разговоры в трубке периодически прослушивались надзирателями. Оля вдруг поняла, что сейчас она за главную, что Вове очень нужна ее поддержка. – Я сигарет тебе принесла, шоколад…

– Как Вика? – хриплым сдавленным голосом спросил Вова.

– Хорошо все, – Оля с трудом улыбнулась.

– Я такой дурак… Я..

– Пусть прошлое будет прошлым. Не будем думать о нем.. Я.. – Оля осеклась. – Мы дождемся тебя.

Вове дали восемь лет.

***

Оля сидела дома, ноги гудели. Она устала и физически, и эмоционально. Суд, на котором она была, вымотал ее окончательно. Казалось, что никогда в жизни она так не уставала, но мысли, которые накинулись на нее после не давали провалиться в сон.

«Восемь.. Перевернутая бесконечность… Бесконечность.. Плюс бесконечность, минус бесконечность… Вике будет восемь…»

В голове вспыхнуло воспоминание. Девятый класс, Оля на алгебре. Ничегошеньки не понимает. Рядом Олег. Сидит с ней за одной партой. Самостоятельная работа. У нее первый вариант, Олег что-то активно строчит. Оля кусает губы. Она ни черта не понимает из написанного на доске. Вздрагивает от прикосновения под партой, Олег передает ей лист с ответами. Он решал для нее.

Оля шепчет одними губами: «Спасибо». Олег краснеет. Звенит звонок, Оля успевает тихонько переписать ответы. «0 + бесконечность», – дописывает, с шумом выдыхая воздух, успела. У Олега в тетради два решенных задания из шести. Математичка громовым своим голосом объявляет: «Передаем тетради ко мне на стол» Оля чувствует себя виноватой.

Дискотека в доме культуры. Оле уже нравился Вова, она выглядывает его в темноте, которая прорезывается свечением дискошара. В зале душно, много народа. Вместе с одноклассницами Оля танцует в круге под ритмичные мотивы. Ей весело. Хочется танцевать еще и еще, как внезапно музыка меняется. И ровно настолько, насколько Оле было весело, ей становится тоскливо. Медленный танец. Вовы нет. Кто-то аккуратно трогает ее за плечо – Олег. Надежный, безропотный, верный. Оля улыбается и кивает так, что кудри слегка подпрыгивают.

Они танцуют вместе. Олег аккуратно на расстоянии держит Олю за талию. Она его за плечи. Кажется, что между ними можно поставить палку, и она будет держаться, настолько велико расстояние между ними. Музыка льется. Оля начинает скучать и посматривать по сторонам. У Олега потеют ладошки, сейчас или никогда. Должен же он ей признаться? Она ведь согласилась потанцевать, может и сможет дать шанс на что-то большее. Последние аккорды, Олег тянется к Оле, она ловко высвобождается: «Спасибо за танец!» Олег тушуется и отходит к стене, с досады впечатывая в нее кулак. Боль отрезвляет, но он по-прежнему продолжает следить за Олей. Вдруг и второй танец будет?

Для Оли это дружеский жест, возможность отплатить за контрольную по алгебре. Для нее Олег просто друг, классный парень. Не больше. Для Олега все иначе, но кто разберет? Особенно влюбленная в Вову Оля. Настроение ее немного поднимается, и она возвращается к девчонкам. Лучшая подруга Юлька косится на Олю. Та наклоняется к ней и кричит под ухо, прикрываясь ладонью:

– Это по-дружески!

– Ага-ага, Олегу это скажи или Вове, вон идет, смотри!

Действительно, в олимпийке широким шагом к Оле стремительно приближался Он. С большой буквы. Балагур Вова с 10-ого класса, Оля тайком заглядывалась на него два года. И была быстро замечена парнем:

– Что скучаем? – Вова облокотился на стену и без стеснения заглянул в Олины глаза. Эта прямолинейность и открытость подкупала.

– Да… Ничего, – смутилась немного Оля от такого напора, но глаз не отвела.

– Не особо кто-то скучал, – ехидно заметила Юля. Оля кинула на нее испепеляющий взгляд. По Олегу что ли сохнет? Зачем она так?

– Ну, пойдем? – он галантно взял Олю за руку и не стесняясь, прошел в центр зала. Обнял за талию, закружил и притянул к себе. Оля прижалась к нему и забыла обо всем на свете.

– Давай встречаться? – Оля просияла. Об этом она могла только мечтать.

– Когда? – невпопад ляпнула она.

– С сегодняшнего дня и до бесконечности…

Бесконечность… Оля вынырнула из воспоминаний и застала себя, рисующую на морозном окне перевернутую восьмерку. Раз кольцо, два кольцо… Два полюса, сейчас дочь и мама. Она и Вика.

***

Оля старалась не думать предстоящих родах. Она не хотела себе признаваться, но ей было страшно. Мама как-то сказала, а Оля возьми и запомни, что у нее узкий таз и рожать будет сложно. Это тревожило, но спросить, как это происходит и действительно ли нужно бояться особо было не у кого.

Девчонки рожали в школе, было такое, вон взять тихоню Катю из 9 «В», но родители делали все, чтобы быстро обыграть эту ситуацию, свадьбу сделать, а дочку под замок, чтобы чужие глаза ее не видели. Не хотелось бы Оле повторить ее судьбу, но у каждого свой путь. И не сказать, что у Оли он был радужнее.

Чтобы занять голову, девушка взялась за вязание. Для начала выбрала пинетки, нежно-розовые. Вязать решила крючком, по журналу. Накупила побольше пряжи, должно было хватить еще на костюмчик и шапочку. Денег покупать детские вещи в магазине особо не было. Оля взяла с себя слово научиться.

После недолгих разборов схемы Оля вошла во вкус. Это занятие даже успокаивало: раз ряд, два ряд. Каждая петелька была для дочки, каждая петелька маленькая забота будущей мамы, каждая петелька приближала день встречи и наполняла любовью. Настраивало на нужный лад. В этот момент ничего не могло быть важнее, чем эта маленькая пинетка для крошечной ножки, которая только росла внутри.

В дверь постучались, Оля вздрогнула от неожиданности. Так мощно и требовательно в дверь ее дома могла колотиться только мама:

– Иду! – крикнула Оля. Мать не унималась.

– Стучу-стучу, не слышишь что ли? – отряхая снег в сенках, начала ворчать мать. – Я уж подумала не случилось ли чего.

Оля машинально поставила чайник, не особо надеясь, что горячий чай как-то смягчит заведенную и вечно недовольную маму. Скорее из вежливости, по привычке:

– Пол давно мыла? – зашла и придирчиво осмотрела кухню мама.

– Мам, ну не начинай.

– Ты что ли вязать научилась? – заметила клубки с пряжей мать. – Мда… – ухмыльнулась она. – Дети меняют. В школе на трудах, вспомни, одни трояки были, думала в кого такая криворукая.. Этот ряд можно было бы и поровнее набрать,– повертела и отбросила пинетку мать.

– Мам, ты меня что ли вязать пришла учить? – начала вскипать Оля, но продолжая играть роль примерной дочери, подставляла уже чашку горячего чая с сахарницей.

– Я тебе на будущее.. Что ты сразу в штыки… Ну рассказывай, что с твоим непутевым…

– Маам…

– Ладно-ладно..

– Восемь лет дали, – нехотя призналась Оля. Меньше всего ей хотелось сейчас смотреть на маму, ее торжествующее лицо: «А я говорила! Надо было смотреть за кого выходила!» И как отец ее терпит такую. Мать протянула долгую паузу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.