Солнце идёт за нами

В это время они услышали крик. Толстый дяденька, одетый по-купечески, орал, показывая на миловидную, очень юную девушку в синем платьице, тихонько поднимающуюся вверх по ступенькам лестницы:

– Я же знаю эту, прости Господи, сам к ней хаживал.

Девушка остановилась и заплакала. Но навстречу ей быстро спустился человек в светло-серой холщёвой одежде и приветливо поговорил:

– Иди дальше, тебе препон нет.

– Но почему, почему? – бесновалась купчина и примкнувшая к нему старуха.

Ангел тихо ответил:

– При родах умерла.

И взмахнул рукой. Только не рука это оказалась, а больше белоснежное крыло, и в нем, как в зеркале, все увидели калейдоскоп картинок: на первой – она, девочка, горько плачет над матерью, умершей в сыром подвале, далее – она же лежит, распятая на кровати, и купчина, тот самый, что громче всех орал, глумливо ощупывает ее детское тельце, а вот она же ласкает двух маленьких сестренок, протягивая им красный леденец-петушок.

– А что будет с моей дочкой? – пролепетала испуганная девушка. – Можно узнать?

Здесь же на крыле Ангела увидели пожилую супружескую пару, нежно пестующую крохотного младенца и двух девочек постарше. Через мгновение хорошенький ребенок стал годовалым и заливался смехом верхом на игрушечной лошадке. Две девчушки рядом расчесывали большую белую куклу. Картины сменяли одна другую, и вот счастливая девушка стоит под венцом со смущенным молодым человеком; рядом улыбаются старики супруги и красивые дамы и кавалеры.

– Я все поняла, их удочерят хорошие люди. Жаль, что я не смогу сказать им спасибо.

Ангел улыбнулся:

– Сможешь, но через много-много лет. Они придут к тебе сами…

И успокоенная молодая женщина птицей полетела вверх. Краешек синего легкого платья еще долго могли наблюдать находящиеся внизу судимые. Их видение прервал кашель, будто кто-то прочищал горло. Оглянувшись, несчастные увидели Черта. Он, поправляя длинными красивыми пальцами с прозрачными блестящими ногтями белоснежную манишку, торжествующе протягивал какой-то свиток Ангелу. Прочитав бумагу, тот шепотом переспросил:

– Все? – и его лицо омрачилось.

– Все! – громко подтвердил Черт. – Работы навалом.

Его круглые чувственные, похожие на изогнутый лук, губы скривились в приятную усмешку, глаза, чёрные, как сливы, покрылись влагой, в них промелькнуло явное удовольствие. Ещё раз оглядев людей, он, взмахнув черным рукавом, скомандовал:

– Все за мной, строем, шагом марш!

– Как? – загалдела толпа. – А почему нас на суд не позвали?

– Может, оправдались бы, – завизжала уже знакомая солдату старуха.

Но Черт игриво посмотрел на нее и махнул рукой, из-под которой все увидели картину, как она, еще молодая, плюет в арестанта -каторжника, гремящего цепями, и отталкивает его руку, протянутую за милостыней. Нечистый развеселился:

– Не угадала, дур-ра. Один он и был невиновен из всех; подала бы сухарь какой-никакой, сейчас бы, как молоденькая, поскакала туда, куда мне ход заказан.

Черт вдруг улыбнулся, показав ровные белые зубы, и кивнул в сторону купчины, идущего отдельно: никто не захотел встать ему в пару.

– А младенец, которого Ангел показывал, от тебя. Твой он!

И желая усилить впечатление, язвительно хохотнул:

– Только отчество у нее будет Павловна, хи-хи, а не Петровна.

Купец кинулся назад, к лестнице, завыл по-волчьи, но какая-то сила метнула его назад, в скорбно идущий строй. Люди сетовали, горько стенами, задыхались от жажды и зноя и шли по дороге в Ад.

Черт, в зависимости от своего настроения, ехидно показывал им видения, как сложилась бы их жизнь, если бы они поступали по-божески, или рисовал во всех подробностях их грехи и последствия их жестоких поступков, или… заигрывал со старухой, пытаясь развязать ей платок:

– Слышишь, барыня, – обращался он к ней, – выходи за меня замуж.

Но старуха, заправляя выбившиеся седые пряди в косу, строго его одёргивала:

– Не ты мне платок этот белый с васильками-цветочками повязывал, не тебе снимать.

Не унимаясь, чёрт ей сулил золотые горы, послабления всякие, в общем, зубы заговаривал. Да только без толку. Старуха на все его увещевания, говорила одно: «Отойди, лукавый, мой грех – мне и ответ держать».

Молодая женщина, вставшая рядом с Евсеем, казалось, потеряла рассудок, когда увидела, что вытравленный ей кусочек живой плоти стал бы добрым батюшкой, отмолил бы ее грех, не умерла бы она в тяжких муках, не терзались бы ее родители, лишенные последней надежды на спасение дочери, а теперь, когда придет их время, отец и мать не узнают ее.

У идущего сразу за солдатом были черные лицо и руки.

– Отчего бы? – подумал Евсей.

И Черт, будто прочитав мысли служивого, устроил целое представление. Оказалось, что почерневший был государевым человеком. За щедрую мзду отпустил убивца, казнив при этом невиновного, и все грехи злодея перешли к взяточнику. Он стал теперь перед Богом и людьми убийцей. Черт, пытаясь сохранить спокойствие, показывал скорбящие семьи, сиротку, угасающую от холода и голода, иссохшую от горя старуху мать, вдову, задыхающуюся от непосильной работы. Всех этих несчастий можно было бы избежать, если бы государев человек справедливо исполнял свой долг. Черт, вплотную подойдя к чиновнику, всё рассказывал да показывал:

– И сестра твоя вскоре будет обесчещена тем самым убивцем, от которого ты большой выкуп получил.

Из искусанных в кровь губ черного раздался глубокий стон, и он упал замертво. Но Лукавый одним движением мизинца поднял чиновника и велел идти дальше. А его грехи, как ржавчина, выползали из песка, сухих карагачей и опутывали будто паутиной. Евсей молчал, не пытаясь обелиться, думал: поделом ему, убийце незнакомого мужичка, достается. Попросил он только показать ему будущее, если б он тогда домой вернулся, не заходя в тот грязный кабак. Вмиг перед его взором появилась дородная женщина с короной русых волос вокруг головы, довольно приятным полным лицом и толстым младенцем на руках. Приглянулась бабонька Евсею, ох, как приглянулась, да делать нечего: идти нужно дальше.

Тем временем шагать стало все труднее: песок становился все острее и как стеклом резал стопы, воздух – все суше, в горле пересыхало, и постепенно люди замолкали, лишь кое-где раздавался плач.

Вдруг у большого камня все заметили старика, в лохмотьях, струпьях, но с очень ясными, живыми, голубыми-голубыми глазами. Он жалобно тянул к людям руки и просил помочь ему подняться и подсобить добрести до ворот Ада. Но люди проходили мимо: самим нелегко. Евсей пожалел старика, из последних сил взвалил его на закорки и понес. Идти стало тяжелее во сто крат. Видя, что служивый совсем выбился из сил, старик попросил:

– Оставь меня, изнемог ты со мной.

– Никогда живую душу на поле боя не бросал и тебя донесу.

И в тот же миг исчез старик и появился в небесах в сияющем круге и каплях живительной влаги Николай Чудотворец. Все упали на колени, протягивая к нему руки. Ангел ласково ответил Евсею:

– Тот мужичок из трактира жив, и ты тоже жив. Иди, ступай обратно на землю.

Очнулся Евсей, увидел над собой серые сочувствующие глаза, осенённые длинными ресницами, – женщина протягивала ему кружку с водой и ласково гладила по голове.

– Работать буду, любить буду! – счастливо подумал солдат.

А в то время бывшие его сотоварищи подошли к большой черной пещере. Заглянув внутрь, они закричали от ужаса. Одна лишь бабка в васильковом платке не успела переступить порога. Перед ней возникла горящая свеча.

– Что это значит? – равнодушно поинтересовалась она.

– Отмолили тебя на сороковой день. Еле-еле успели. Молились, милостыню щедро подавали. Среди нищих, что у церкви просили, тот каторжник из твоей молодости оказался. Понравился ему пирог с морковью, он тебя и помянул. Иди назад, Дарья Степановна, супруг твой тебя на полпути встретит.

– Он в Раю? – еще не веря своему счастью, переспросила старуха.

– Да. И ты теперь спасена! Только редко так-то бывает, – печально глядя на свечу повлажневшими фиолетовыми глазами, ответил Черт и, разъярившись неожиданно, кинулся в дыру, похожую на плавильную печь.

– Да, со всех Господь спросит, – завздыхала старая цыганка. – Прости меня, Александр Васильевич, что про вашу любовь с моей сестрицей отцу рассказала. Видимо, большие у вас чувства были, раз ты так и не женился.

– Да уж давно, Наденька, простил, давно.

– Ты-то простил, а я себе простить не могу. Любовь у тебя настоящая оказалась – на всю жизнь.

– Да, Господь со всех спросит, – подтвердила Тася. – И за гордость непомерную перед людьми, когда перед собой никого не видят, и за то, что всех обскакать хотят, гребут к себе незаконно денежки, завидуют друг другу, за сладкую жизнь да за сытную еду взыщет, за то, что делом настоящим не занимаются – развлекаются, легким путем по жизни проскочить норовят, не обременяя себя заботами и трудами… Господи, прости меня, грешную. Не мне судить людей. Бог всех рассудит.

– Страшный-то Суд и на этом свете бывает, – проговорил Санька. – Он происходит в душе нашей. Жизнь-то часто нас перед выбором ставит, думаешь, как поступить: честно, по справедливости или пойти легким путем – подчиниться силе да обстоятельствам. Хорошо, если человек мучается, терзается угрызениями совести, означает это, что жива его душа, не погибла. Страшно тогда, когда он перестает ощущать в себе борьбу эту, поступается в большом и малом, тогда мертвым становится и перестает быть Человеком.

Все замолчали.

– И мыслю я так, – торжественно закончил дедушка, – кто при жизни сделает свой выбор в пользу души и чести, преодолеет соблазны и будет просто тихо жить, работать, растить детей, украшать землю, того и на том свете не обидят.

Часть пятая. Глава 1. Живый в помощи Вышняго

После смерти Александра Семенова для Юленьки наступали худые времена: мать с тетей боялись оставлять ее одну дома и повсюду таскали с собой. Бывало, с восьми утра до восьми вечера томится она в школе. Вечерами возвращаться тоже страшно стало: Шуранка стремительно безлюдела, много стояло пустующих домов с разбитыми окнами, а то и сожженных, с забитыми крест-накрест проемами черных глазниц.

– Слава Богу, последний урок у мамы, сейчас домой пойдем, – тоскливо думала Юля, вслушивалась из лаборантской кабинета в монотонную речь Людмилы Петровны, преподающей химию во всей школе. – По пути в кулинарию зайдем на углу Бабиковой, пирожков купим, а то так есть хочется…

В подвальчике было полно народу, и женщина с дочкой припозднились. Стемнело быстро, весна слякотная и сырая.

– Мамочка, давай по Хохряковой пойдем, так быстрее будет. Тетечка, наверное, уже и печь протопила, чайник вскипятила. Если рано придем, она вслух почитает «Хижину дяди Тома»…

– Нет, Юленька, Мыжевской улицей пойдем, там хоть фонари до самого Баранова моста, – ответила мать, полная, всегда уставшая, женщина, работавшая на две ставки в школе; огород – двадцать соток –летом, хозяйство с русской печкой, баней по воскресеньям, топившейся по-чёрному, – почти все хозяйственные работы были на ней…

Дорога была скользкой, тротуар расположен низко и покрыт раскисшим снегом, смешанным с грязью, – приходилось долго выбирать, куда поставить ногу.

– Женщины, можно я с вами пойду, а то одна боюсь, – вдруг из темноты на них вышла женщина в черной куртке и темной, надвинутой на самые глаза шапочке.

– Пойдемте, – приветливо разрешила Людмила.

Незнакомка засыпала вопросами:

– Откуда идете? Вам далеко? До подстанции? Вас кто-нибудь встречает?

Людмила начала отвечать, но дочь ее перебила:

– С соревнований по бегу идем, я первое место заняла на длинной дистанции. А встречает нас отец, у моста или в лощинке.

Мать онемела от столь беспардонной лжи. Между тем к ним подошли двое мужчин, тоже в сильно натянутых на лоб кепках. Попутчица что-то им сказала, слова были русские, знакомые, но смысл их ни мать, ни дочь не уловили. Подошедшие ответили такой же тарабарщиной и, обняв незнакомку, спокойно зашагали назад, к Бабиковой.

Людмила догадалась что к чему, крепко схватила Юлю за руку, и они побежали к дому.

Испуганная тетя долго расспрашивала:

– Как же ты догадалась, что заодно они? И соврала удачно, ловко. Умница!

– Вспомнилось мне, как дедушка про бабу Шуру рассказывал: она после войны, в 53-м году, шла со станции и испугалась мужика – и до утра простояла, бедная, под мостом, ждала, когда он уйдет, а тот все стоял и стоял… Место нехорошее, пустынное, мне и не понравилось, чего эта незнакомая допрос нам устроила.

В конце 80-х годов было неспокойно, тревожно: стали пропадать люди, особенно девушки, – так осиротела семья напротив их дома.

Валя после такой ужасной новости запретила племяннице выходишь за ворота.

Между тем 8-й класс перевели во вторую смену. Одноклассники, видя, что Юльку всегда сопровождает мать, даже на физкультуру, если урок на улице, стали подсмеиваться, иногда и поколачивать, придумывать обидные прозвища.

– Людмила Петровна, проводите Юлю ко мне, а потом мы будем вместе приходить в школу, все и подумают, что она одна ходит, – с такими словами обратилась к ней Лена О., одноклассница Юли.

Людмила поговорила с Руфиной Павловной, матерью Лены, и девочка каждое утро стала гостить у подруги. У О-ых ей нравилось все: и большая светлая квартира, и ванная с туалетом – не надо на колодец ходить и в продуваемую всеми ветрами уборную. Цветы на окнах, золотые и серебряные рыбки в аквариуме, попугайчики, детский шкафчик для косметики и мелочей и, наконец, своя, отдельная комната.

– Счастливая ты, Ленка!

– Обыкновенная, пойдем чай с конфетами пить!

Благодаря сочувствию одноклассницы, положение Юли улучшилось, но не надолго. Все испортило чаепитие, посвященное Восьмому марта.

– Юля, а ты на вечер придешь? – спросил Женька Р-в накануне праздника.

– Нет, нам же далеко идти.

– Да ладно, вот М-в из параллельного у Баранова моста живет и не боится – на все мероприятия приходит…

– Он парень здоровенный, а мне после моста еще с километр идти, через лощину…

– Если не придешь, узнаешь, что будет.

Мать Юлю на вечер, естественно, не пустила. И на следующий день ученицу ждал «сюрпрайз». У всех девочек, по классному обычаю, на парте лежал подарок – глянцевый журнал. И только на Юлином месте ничего не было – сиротливо зеленела пустая парта. Девочка скорее села на свое место – прикрыть учебниками голое место. Но не тут-то было. Женька Р-в громко сказал:

– А тебе подарка нет, мы не считаем тебя своей одноклассницей.

Юля нашлась ответить:

– А я считаю, я на 23 февраля деньги сдавала и открытки подписывала.

– Ну а мы тебе не подписали, неженка, – захихикал Б-о, красивый, рослый парень.

Насмешки так и посыпались на понурую голову. Ссора переросла в потасовку, но учительница английского решила не вмешиваться – сами разберутся. Эх, случилось бы это на русском: Галинка Львовна защитила бы, объяснила обидчикам, что так нельзя делать. На перемене Юльке ни за что ни про что досталось от старшеклассника А-а, больно пнувшего в живот, – он получил «двойку» по химии.

Вечером этого же дня мать и тетя пилили доски и горбыль на дрова, а Юля потащилась по воду. Старый бревенчатый колодец находился в конце огорода и был очень клубок, раньше из любопытства девочка часто разматывала цепь до конца, но ведро дна не касалось, воду не мутило – «бездонный», – шутил в свое время дед.

На небе уже мерцали первые звезды, отражаясь в иссиня-черном зеве колодца, и нутро его казалось совсем не страшным, манящим… Пальцы потихоньку примерзали к цепи, а девочка-подросток всё стояла и смотрела вниз.

– А если тихонько сползти вниз, не будет ни шума, ни всплеска?

Но в этот горький момент вдруг вспомнились слова деда:

– В книге «Первые радости» на 9-ой странице листок вложен – обращение к Богу. Когда будет трудно, читай – перечитывай, только никому не говори и не показывай – это тайна.

И ведро, расплёскивая воду, поползло назад, в него падали капли крови из ободранной ладони. Но девочка почти не чувствовала боли, одна мысль билась в голове:

– Что за строки? Помогут ли?

Оставив воду в сенях, Юля украдкой взяла книгу, из нее на колени выпал лист бумаги, исписанный печатными буквами синим карандашом: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится. Речет Господеви: Заступник мой если и Прибежице мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Твой избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под крыле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его…»

Тогда девочка не знала, что слова эти являются одним из псалмов, но живительная сила их вливалась в душу и становилось легче…

– Пойду, дрова в избу принесу, посушу на печи, а то мама с тетей совсем запурхались, а им ведь еще тетради проверять.

На следующий день в школе была дискотека. Мать назначили дежурить, и пришлось на вечер идти обязательно. Преподаватель истории организатор мероприятий придумала интересный конкурс: раздала бумажки с именами героев сказок, получившаяся пара должна была пройти тур вальса.

– Юля, а тебе не хватило, – огорчилась учительница.

– А ей всегда не хватает, – хихикнул Г-й, расхлябанный и язвительный парень.

– Юльчик, возьми мой листочек, я все равно танцевать не хочу, – опять выручила Лена.

– Спасибо.

В записке было только одно слова «Герда». Ага, значит, надо искать Кая. Им оказался белокурый голубоглазый Денис М-в, учившийся классом ниже. После медленного танца «Кай» галантно проводил «Герду» на место. С этого момента он занимал мысли девочки целых четыре года. Первая любовь, как и у многих, оказалась безответной, но глубокой и чистой и оставила печальные светлые воспоминания.