Недотёпа. Книга о девочке, которую воспитывали, но не любили

Че-го?

Я и сейчас-то, невзирая на многочисленные тренировки и некоторый опыт концертных выступлений, по заказу улыбаться не умею. А тогда… Ничего весёлого в дяде фотографе не было. И в ситуации тоже. Пришли фотографироваться – так давайте, чего тут улыбаться-то? Чему?

Стереотипы. Дядя фотограф считал, что ребёнок на фотографии должен улыбаться. Ребёнок так не считал. Ну и оставьте вы девочку в покое. Сфотографируйте, как есть.

Но нет.

Фотограф смотрит на папу. Папа начинает уговаривать меня: «Юленька, надо улыбнуться».

«Кому – надо?» – думаю, наверное, я. И смотрю исподлобья и на папу, и на фотографа.

Фотограф нервничает: время идёт. Процесс стоит. «Ну папаша, сделайте что-нибудь, чтобы она улыбнулась!»

И тут папа делает абсолютно немыслимую вещь. Он начинает передо мной плясать вприсядку. Ничего более унизительного я в жизни не видела. Мой папа, большой начальник, которого все мужики на заводе боятся, вдруг делает какие-то странные движения. Мне стыдно, что папу заставили это делать. Ему такое действие совершенно не подходит. Мне обидно за папу. Неприятно. И страшно. А когда мне страшно – я реву.

Вот тут фотограф молодец. Он точно понял, что сейчас будет рёв. У меня только ещё слёзы собираться начали, а он уже остановил танцующего папу и сделал несколько кадров. Успел. Потому что вспышка меня удивила, и рёв встал на паузу. К тому же и папа снова стал прямостоящим папой, а не каким-то неизвестным «подпрыгунчиком» (да-да, именно с буквой «д»).

На фотографии почти не видно, что я собралась реветь. Почти. К слову, именно это фото брат забрал с собой в армию. Он называл меня «детёныш» и, может быть, даже по-своему любил. Только я этого не чувствовала. И с большим удивлением обнаружила на фотографии брата, которую он прислал из армии, своё фото над его рабочим столом.

У меня вообще есть странное качество: помню всё, что когда-либо меня удивило. И помню долго, порой всю жизнь. Причём, не просто помню, а яркими картинками, как кино смотрю. И приседающего папу в чёрном пальто с каракулевым воротником и в красном мохеровом шарфе я отчётливо вижу до сих пор.

Но кое-что помнится и так, без удивлений. Например, ночная Красная площадь, очередь в Мавзолей, и я сплю у кого-то на руках. Просыпаюсь, вижу людей вокруг, тёмно-синее небо над головой, и снова засыпаю. Почему я это помню? Ничего там меня не удивило. Не знаю, было ли это на самом деле, или приснилось. Спросить уже не у кого.

А ещё вспоминаю чёрно-белый телевизор и хоккей. Наш вратарь носил проволочную, почти открытую маску – по крайней мере, лицо Владислава Третьяка я отчётливо помню. А вратарь соперника – белую, целиком закрывающую лицо, с круглыми прорезями для глаз и рта. Я такого никогда не видела. Страшноватая маска, если честно. И я её боялась. Удирала с криком «Вратарь, вратарь!» Когда стала постарше, это уже превратилось в игру. Сначала убегала с криком, а потом выглядывала и хитро спрашивала: «Где вратарь?»

Боялась я и страшных звуков или голосов. Например, на пластинке «Ухти-Тухти» в дверь стучали какие-то «заказчики». Голоса у них были хриплые, и ежиха очень пугалась. А вместе с ней и я. Только она пугалась, потому что у неё «ещё ничего не готово». А мне казалось, что это какие-то разбойники.

На пластинке «Царевна-лягушка» в одном месте звучала внезапная страшная музыка, и я затыкала уши, чтобы её не слышать. А в сказке «Музыкальный магазинчик» муха и её дети разговаривали мерзкими, скрипучими голосами. Эту пластинку я не слушала совсем.

Были ещё «тревожные песни», как я их называла. На пластинках обычно по две песни на каждой стороне. Первая хорошая, а вторую нужно успеть выключить, иначе случится что-то страшное. У меня таких «вторых» песен было две.

«Скорый поезд, скорый поезд, опустевший вокзал» (ВИА «Весёлые ребята») – там можно хотя бы дослушать до припева.

Но самая жуткая, с первого аккорда – даже до сих пор замирает сердце, когда она начинается: «Прощай, мама» (ВИА «Поющие сердца»). Просто мороз по коже. Самое интересное, что дальше идёт вполне весёлая песенка. (Сегодня я впервые в жизни её послушала целиком.) Но припев… Как похоронный марш. Мне в детстве казалось, что так и есть: у кого-то умерла мама и с ней прощаются. Понятное дело, пластинка не для детей. Но всё равно.

Два случая «о страшном» вспомнила ещё. Один – у мамы на работе. Она работала на заводе и выходила через автоматическую проходную. Если пропуск не вставишь и кнопочку не нажмёшь – сработает датчик, и турникет захлопнется со страшным грохотом. Я совсем мелкая была, года три-четыре, наверное. Но это было ещё тогда, когда я при виде мамы кидалась её обнимать. С кем пришла маму встречать – не помню, но явно не одна. И вот идёт мама, я её увидела – и побежала навстречу. Тут-то меня турникетом и прихлопнуло. Не больно. Но обидно. И внезапно – а вот это уже страшно.

Второй случай, тоже с «прихлопыванием», случился на трамвайной остановке. Двери у трамваев тогда были гармошкой и открывались в разные стороны. Закрывались, соответственно, схлопыванием. И вот стоим мы с бабулей на остановке. Осень. Я в чёрных резиновых сапожках. Приезжает трамвай, бабуля поднимает меня под мышки. И ножками вперёд, перед собой, пытается занести в трамвай. В этот момент двери закрываются. И моя ножка в чёрном сапожке оказывается зажата между створками. Эту картинку тоже отчётливо вижу до сих пор: сапог, двери. Не больно совсем. Но страшно. Потому что моё воображение – уже тогда богатое! – нарисовало картину, как трамвай начинает движение, бабушка бежит за ним, но она старенькая, быстро бежать не сможет, вот она отпускает меня – и я вишу, болтаясь, вниз головой, а трамвай набирает скорость… Вот честное слово, не вру, всё это за секунду у меня в мыслях пронеслось. Но тут люди закричали, водителю постучали, двери открылись… Что дальше было – не помню, потому что там меня уже ничего не удивило и не напугало. Но, наверное, сели мы в этот трамвай и поехали в поликлинику. Потому что «надо».

Тут, видимо, стоит добавить про моё богатое воображение.

Почему-то очень часто в голове появляются такие отрицательные «картинки». Если кто-то дорогу перебегает – мне видится, что его сейчас машиной собьёт. Машина резко тормозит – жду звук удара. Всё время кажется, что сейчас что-то случится плохое. Ожидание страшного. Связано ли это с «пуганием» в детстве – не знаю. Но эта «опция» тоже со мной до сих пор. Ещё ничего не случилось, а у меня в голове уже целое кино прокрутилось. Происходит это автоматически и от меня совершенно не зависит. Я могу в тот момент быть в прекрасном настроении и вообще ни о чём плохом до этого не думать. Как убрать этот «баг» – понятия не имею. А хотелось бы. Очень мешает.

Глава третья. Обиды

Взрослые, которые забыли своё детство, удивляются. Они искренне считают, что ребёнок ничего не понимает и помнить не может. Например, моя сестра. Ей странно, что я столько всего помню. Потому что она из своего детства не помнит практически ничего. Вероятно, это какая-то особенность моего характера. Или психики. Но я помню, как надо мной смеялись. Как подшучивали. Как я сутулилась, чтобы стать незаметнее, и как сжимался мой желудок. Может быть, все детские запоры были не от любимого маминого слова «сухомятка», а от «нервов»?

Помнится, лет в двадцать пять я проходила проф. осмотр у невропатолога, которая на моё робкое «у меня нервы» грубо отрезала: «В таком возрасте это не нервы, а недостаток воспитания!» Что ж… Специалисту виднее. Только я не согласна. Детские страхи и обиды никуда не деваются. Кто-то загоняет их внутрь и понять не может, что происходит с его взрослой жизнью. Кто-то и по сей день, как я сейчас, смотрит из взрослой жизни в прошлое «детскими» глазами. Скажете, инфантилизм? Возможно. Но я хотя бы понимаю, «откуда ноги растут». А мудрая, любящая мама, заметив, как неприятны младшему ребёнку подтрунивания старших, не позволит это продолжать. И сама не подхватит. Пусть, по её мнению, это самые что ни на есть добродушные шутки. Если ребёнку неприятно – не надо.

Вот к этому ещё одна показательная история.

В конце семидесятых многие женщины носили парики. Мама не была исключением. Она даже на паспорт в 1977-м году фотографировалась в парике. (Какая-то в том году случилась массовая замена паспортов.) И очень мне этот парик нравился. Мои тонкие тёмные косички явно проигрывали в сравнении с объёмной кудрявой блондинистой шевелюрой. Мама меня баловала редко, но на Новый год, в порядке исключения, разрешила. «Только сфотографироваться!» У меня сохранилась эта фотография. Девочка стоит около ёлки и улыбается. Фото чёрно-белое, но я помню, что на мне было то самое, любимое тёмно-синее платье. И отчётливо помню, что потом пришёл брат.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.