
Полная версия:
Проза жизни
– Я приехала, потому что мне больше негде жить, мам. И я беременна.
Мама дернулась так, что Рената чуть не ударилась виском об стол. Но, вопреки опасениям, не всплеснула руками, не закричала «да что ж ты творишь со своей жизнью, бестолочь!» (как тогда, когда из родительской квартиры в респектабельном районе столицы и от новорожденной младшей сестры Рената сбежала в неопределенную и не гарантирующую успеха питерскую взрослую жизнь, сбежала и больше не возвращалась). Погладила Ренату по волосам:
– Ох, доченька…
Притирались трудно; не могли поделить то кухню, то ванную, неловко сталкивались плечами в коридоре, то расшаркиваясь, как посторонние («иди первая в душ! – ну что ты, ты же гостья…»), то взрывались криком. Улька после уроков допоздна сидела у подруг: старшую сестру она почти не знала и узнавать не спешила, а напряженная атмосфера дома угнетала ее пубертатно-чувствительную натуру.
Сентябрь пережили не без валокордина, но сносно. В последний погожий выходной мама с утра поехала на рынок. Рената еще спала, Улька отпросилась к подружке на дачу. Вернувшись, мама обнаружила Ренату на кухне; она сидела с очень прямой спиной перед двумя кружками кофе и что-то читала в телефоне.
– А, мам! Вернулась? Ты видела свой гороскоп на сегодня?
Мама втаскивала в кухню пакеты с фруктами и овощами.
– Я купила тебе яблок и персики, ты в детстве любила. Но, похоже, импортные, наши-то уже отошли… Не сидеть же всю беременность на жареной картошке. Какой гороскоп?
– Тельцы: у вас сегодня счастливый день!
Мама выглянула из-за дверцы холодильника:
– Что, всего один?
– Да, так точно! Один счастливый день! Сядь, выпей кофе.
Мама сполоснула руки, придвинула себе стул. Рената помолчала. Вдох, выдох. Сейчас, еще секунду… всего один счастливый день…
– Я не беременна, мам. Я умираю. До Нового года, может, еще дотяну, а потом – извините. Я оставлю вам с Улькой «трешку» свою в «Охте»… Да какой еще Вадим, его там по документам и по деньгам рядом не стояло. Мам, подожди, слушай: издательство оставлю вам тоже, но Ульку к нему не подпускай лет десять еще, она бестолочь! Или продай, если в тягость. Какой спектакль, мам? Что устроила? А, это… Видишь ли, мам, у меня же нет никого. Ну то есть либо государству квартиру отписать, либо матери. Вот я и решила проверить, есть ли у меня еще мать-то. А то ведь столько лет прошло… да что ты плачешь, мам? Смотри, какой день счастливый – оказалось, что у тебя есть старшая дочь, а у меня – мать. Ну что уж тут поделать – всего один счастливый день…
Зефирные облака
Мальчик замер на шаткой походной табуретке, склонив к плечу, как задумчивый птенец, вихрастую голову. Внимательно, без улыбки разглядывал наколотый на сухую веточку цилиндрик розового зефира. Как всегда быстрая, суетливая, порывистая мама, проходя мимо мальчишки с пледом и пакетом продуктов в руках, быстрым движением взъерошила ему волосы.
– Ну что же ты? Поднеси зефирку к костру и поджарь. Только смотри, чтобы совсем в уголек не превратилась. И чтобы не загорелась палка.
Мальчик поднял на нее черешневые серьезные глаза.
– Жалко.
– Что жалко? – приподняла левую бровь мама.
– Зефир жалко. Посмотри, он похож на облако.
По обе стороны горизонта зеркально двоились бело-розовые шапки облаков, припудренные гаснущим предзакатным золотом солнца, оттеняемые сапфировым то ли небом, то ли гладью воды – в призрачной зеркальности они сливались, менялись местами, словно нарочно стремились запутать непривычного к этой божественной красоте туриста. Мама замерла, завороженно вглядываясь в закат над рекой. Плед стекал из ее рук в траву.
– Верно… – и тут же спохватилась, подобралась, наклонилась к самому уху вихрастого мальчишки: – Ешь, ешь уже давай, ну что ж такое, одно и то же каждый раз…
Продолжая причитать себе под нос о том, что вечно этот ребенок витает в облаках, она нырнула в палатку, зашуршала деловито, обустраивая место для ночлега.
Мальчик смотрел, как в жарких объятиях костра кусочек зефира становится сначала медно-рыжим, затем угольным, вздрагивает пузырьками, как маленький вулкан. Наконец голод взял верх на любопытством.
Умывались в речке. Кислотно-мятная пена от зубной пасты неуместными кляксами падала в темную воду с песчаным подкладом. Перед сном долго возились в тесной палатке; мама все пыталась уместить поудобнее ноющие от купания в холодной реке ноги и поясницу, постанывала.
– Мам, ты что?
– Все нормально, улечься никак не могу. Не привыкла в палатке ночевать. Спи, малыш.
– Не могу спать, пока не почитаешь мне! – длинные крепкие ноги с твердыми пяточками завозились рядом, заерзали, наконец, придавили мамины ноги тяжелыми полешками.
– Да как я читать-то буду в темноте?! С фонариком разве что… да сними же ты с меня ноги, сколько раз просила – они тяжелые у тебя…
Бело-ледяной свет карманного фонарика осветил угол палатки; задремавший было мотылек испуганно метнулся в сторону, затрепетал в складках пледа. Мама выудила из рюкзака книгу.
– Что ж… Владислав Крапивин. «Летчик для особых поручений». Немножко только, сын, ладно? А то не поднять тебя утром будет… Глава первая…
Зачиталась любимой с детства книгой, увлеклась, не сразу заметила, что длинноногий вихрастый мальчуган притих и засопел. В наступившей тишине комариный писк сливался в тонкий гул натянутой струны; казалось, что само пространство и время натягивается, натягивается и вот-вот лопнет, разорвавшись первыми лучами солнца…
Пока рассвет подкрадывался откуда-то сбоку, можно было отвернуться, ощупью натянуть куртку на глаза и удержать сон, в котором не существовало ни времени, ни возраста, ни расстояний, ни неумолимо бурного потока жизни, затопляющего и проглатывающего целые деревни, семьи, миры, расчищающего пространство для чего-то нового, но стирающего старое с лица земли. Но солнце поднялось выше, настойчивые лучи просачивались в палатку и щекотали веки. Он перевернулся на спину, потер глаза, лоб, щеки. Двухдневная щетина чесалась нещадно, но бриться у реки, глядясь в зеркало заднего вида собственной машины, – такую походную акробатику он еще не освоил.
Рядом, свернувшись капризным калачиком, лежала Валя. Светлые волосы спутались в небрежное гнездо, собранное неопытными птицами. Михаил посмотрел на нее с некоторой жалостью: «Зря, конечно, потащил ее сюда… в речке купаться заставлял… Бедная, она сосиски-то на костре, наверное, только в кино про скаутов видела».
Валя весь день держалась почти молодцом, но к десяти часам вечера ее прорвало:
– Какого черта ты притащил меня в эти джунгли? С чего ты взял, что я могу ночевать в палатке? Ты что, на помойке меня нашел?
Михаил шурудил угли в костре, пытаясь аккуратно выудить из-под них печеную картофелину.
– Я сюда с мамой ездил. Мне хотелось в палатке переночевать. Она терпеть не могла палатки, туалет под кустиком, комаров… но мне очень хотелось. Мы жарили на костре зефир и сосиски. Посмотри, какой здесь закат красивый!
– Закат красивый, когда сидишь на «Террасе» и пьешь «апероль»! – Валя звонко шлепнула себя по упругому, очень «инстаграмному» бедру, пытаясь извести хоть одного комара. – Домой меня вези немедленно! И забудь мой номер телефона!
– Утром отвезу, Валя. Я уже пива выпил, – приврал он. – Иди спать.
До Питера ехали молча. Валя, не прощаясь и не оборачиваясь, демонстративно хлопнула дверью его машины. Он достал телефон, нашел «Валя блондинка Терраса», помедлил немного и нажал «удалить контакт».
– Ничего, мам… – прошептал он себе под нос, – где-то же есть на свете девушка, которая любит зефирные закаты и Крапивина. И меня будет любить тоже. Как ты. Я еще поищу, мам…
Дорога домой
Современность закончилась спустя час после того, как отъехали от Пулково. Дорога, еще недавно осеняемая отблесками хищных глазниц вездесущих камер видеонаблюдения, разудалыми хороводами светофоров и фонарями, напоминающими настольные лампы в кабинетах чекистов, провалилась вдруг в бескрайнюю зелень никем не охраняемых, не освещаемых и не оцениваемых полей, над которыми размазывались, теряя упругость щек, белесые облака. Еще через час закончились и признаки цивилизации: за поворотом скрылся последний филиал «Сбербанка» и «Почты России» в пестрой от бедности муниципалитета, то ли плохо прокрашенной, то ли местами выцветшей деревянной водонапорной башни. Скрылся и последний филиал «Красного и белого»; с крыльца вслед внедорожнику глядел неопределенного возраста, срока немытости и состояния алкогольного опьянения мужичок, глядел, вероятно, в древнерусской тоске, хотя и не определял для себя эту зыбь между дневным похмельем и вечерним запоем таким поэтическим образом. Скрылась последняя «Пятерочка», оставив смутное предчувствие близящегося продовольственного кризиса. Водитель внедорожника с надписью «каршеринг» через весь бок ругнулся про себя за то, что поехал в такую глушь без двухнедельного запаса сигарет, покрутил ребристое, как крышка от дешевого пива, колесико радиоприемника, в надежде разрядить сгущавшуюся тишину. Но и радиоволны тоже скрылись за поворотом – из динамиков заскрежетало неприветливо, зашуршало, всхрапнуло – и настал белый шум. Водитель выключил радио.
За окном в бутылочно-зеленых сумерках за густой стыдливой ширмой низкорослых деревьев мелькали огоньки домов, хоть водитель и не заметил никаких указателей деревень или сел по дороге. Ему подумалось на старинный манер – «хутор»; или лучше даже – «мыза», уж больно далеки от больших городов казались эти дома, сбившиеся в кучку на краю Ничего.
Наконец закончилась и дорога. Возле крошащейся, как песочное печенье, церквушки, подпираемой бодрым магазином «Продукты», он свернул на грунтовку и приготовился бороться с дремотой, которая часто подстерегает уставшего водителя на медленной, качающейся, как исполненная на волынке колыбельная, дороге. Минут двадцать по обе стороны от внедорожника текло темное Ничто – не лес и не поля, курганы отрубленных голов борщевика, канавы да редкие и неуместно-сочные трубы газопровода. Но вскоре фары выхватили из полумрака голубоватый реечный заборчик, угол дома из шлакоблоков («шлак, он и есть, до чего все-таки точное название подобрали!» – подумалось вскользь водителю) и почему-то пластиково-синюю телефонную будку. Чуть дальше сутулый, но еще крепкий, довольно грузный мужчина в трениках и рубашке в синюю клетку загонял в ворота тощую корову. Корова упиралась, но, по-видимому, больше для проформы.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
Всего 10 форматов