скачать книгу бесплатно
Подойдя к воротам дома Яковлева, Афанасий решительно постучал в дощатую калитку. Два огромных цепных пса кинулись к воротам, громко, с визгом лая. Он от неожиданности отпрянул и попятился, боясь, что псы сорвутся с цепи. Но испугался напрасно: на крыльцо вышел сам Корнило, свистнул и что-то крикнул; собаки, поджав хвосты, спрятались под крыльцо. Увидев Козлова, бывший атаман с удивлением воскликнул:
– Неужто, Афанасий, вернулся?! – и тут же с тревогой спросил: – А Разин где? – Яковлев выглядел испуганным.
Афанасий про себя отметил: «Видно, боятся Стеньку домовитые казаки», – но Корниле сказал:
– Стенька Разин еще в Астрахани.
– Почему же ты здесь, а не там? – задал вопрос Яковлев, в тревоге вглядываясь в лицо пришедшего.
Оглядевшись по сторонам, Козлов вошел в ворота. Атаман усадил Афанасия в саду на лавку, принес в яндовах сыто и опять спросил:
– Что же случилось? Почему ты до времени тут?
– А то, Корнило Яковлевич, что раскусил меня там Фролка Минаев. И то, что мы задумали их стравить со Стенькой, не получилось. Еле ноги унес из Стенькиного войска. Хорошо, что астраханский воевода помог мне, а то загубили бы меня казаки, как изменника.
– С Прозоровским мы сносились и насчет тебя говорили. Он что-нибудь велел мне передать? – спросил Яковлев.
– Велел, Корнило Яковлевич, – Афанасий проворно достал из-за пазухи грамоту и подал ее бывшему атаману.
Яковлев развернул грамоту, стал читать. И чем больше он читал, тем серьезнее становилось его лицо:
– Да, ловко их обвел вокруг пальца Стенька. Сметлив и хитер вор – всем нос утер. Только все его богатства, добытые в походе, как пришли ему махом, так и уйдут прахом. Знаю я его, раздаст все нищим.
– Это так, Корнило Яковлевич, – поддакнул Козлов.
– А много ли богатства везет Разин? – поинтересовался Яковлев.
– Много! И если приволокут казаки все это на Дон, то заживут безбедной жизнью.
– Что говорит Стенька? Куда после Астрахани намерен идти?
– Корнило Яковлевич, все он держит в тайне. Куда он думает, никому неведомо, а твердит всем, что на Дон. У Разина не узнаешь, зело хитер. Надо ждать его прежде в Черкасске и быть наготове.
Корнило нахмурился, задумался, по всему было видно, что приход Разина в Черкасск ему не по душе. Бывший атаман с минуту сидел, погрузившись в мысли, затем поднял глаза на Афанасия и заговорил:
– Большие виды я на тебя имел. Надеялся, что внесешь ты раздор в войске Разина. А оно не вышло. Убег ты раньше времени. Если был бы там, может, еще что и придумали… А сейчас…
Афанасий заерзал на лавке, чувствуя свою вину в том, что не довел дело до конца. Поглядев преданно на Яковлева, сказал:
– Виноват я, Корнило Яковлевич, видно, не так дело повел, а может, Фрол Минаев не поверил. Только скажу тебе, что сперва все у меня ладилось, я даже радовался. Ввел я тогда Фролку в большое смятение, стал он на Стеньку смотреть как на вражину. А вот как пришел Серега Кривой со своими казаками, а с ним были и из Черкасска ребята, вот он, наверно, все вызнал у них, что женка его в порядке, и тогда пошло у меня все дело наперекосяк.
– Это про какую ты женку говоришь? – спросил Корнило.
– Наговорил я Фролу Минаеву, будто Фролка Разин к его женке захаживает, тот поначалу поверил.
Корнило улыбнулся в усы, затем сказал:
– Нашел кого оговорить! Что-нибудь придумал бы поумней. Фролка-то, как красна девица, не в пример Стеньке, до сих пор баб боится, а ты на него такое наговорил. Не знаю, как он тебе поверил?
– Кому надо собаку ударить, тот сыщет палку, – ответил Афанасий.
– Маленько не ту палку ты взял. Ну да ладно: иди в свой курень, когда надо, позову.
Козлов поднялся, хотел было уходить, но Корнило остановил его, сказав:
– Погоди-ка, Афанасий, пока посиди, сейчас я приду, – и заспешил к себе в дом. Через некоторое время Яковлев вышел, неся в руке кожаный мешочек. Подойдя к казаку, Корнило вложил в руки Афанасия мешочек: – Возьми, Афанасий, этот кошель с серебром за службу.
Дрожащей рукой Козлов развязал кошель, запустил в него руку, перебирая звонкую монету, затем осторожно вновь завязал кожаные тесемки, с улыбкой положил мешочек за пазуху. Поклонился до самой земли бывшему атаману, промолвив:
– Спасибо, атаман, что ценишь службу людей своих. А я уж и не чаял!..
– Будя, будя, Афанасий, ступай, да по дороге кликни ко мне домовитых: Самаринина, Подкорытова да Мельникова с Сидельниковым. Мне с ними поговорить надобно.
Афанасий от Корнилы вышел на улицу в приподнятом настроении, думая о том, что все-таки оценил Яковлев его службу, серебро дал, и пощупал рукой за пазухой кошель, который приятно холодил тело. «Деньги-то он дал, – размышлял дальше казак, – а вот чарки вина не подал, выпить со мной не захотел. А это уж не по казацкому обычаю». Подумав об этом, Афанасий опять впал в апатию. Козлов стал ненавидеть себя за то, что согласился на предательство своих же товарищей. «А если Стенька придет в Черкасск, что тогда?..». От этих мыслей он затосковал еще больше, даже серебро за пазухой стало тяжелым. Но, пересилив себя, казак продолжал думать: «Да и что я такого наделал, не убил же никого? Да ну их к черту, всех этих атаманов! Пойду-ка я лучше в кабак и напьюсь», – решил Афанасий. Не заметил, как вышел на майдан около войсковой избы. Кабак был недалеко, и Афанасий решительно направился к нему. Но в это время кто-то дернул его за рукав. Козлов обернулся и побледнел: перед ним стояла Алена, жена Разина.
– Еле тебя разыскала. Казаки сказали, что ты от Степана вернулся по делам в войско Донское. Я даже сперва не поверила, а они говорят, что правда. Почти полгородка обегала, тебя разыскивая, даже в курене у тебя была, но твоя женка сказывала, мол, не знает, где ты.
Алена сильной рукой ухватила казака за кафтан, увлекая его за собой. Афанасий попытался высвободиться, но не тут – то было: женщина не отпускала его, засыпая вопросами, спрашивая о Степане Разине, о его войске.
Козлов стоял, будто проглотил кол, не зная, что ответить и как уйти от женщины.
Присмотревшись к казаку, Разина заметила, что с ним что-то неладное, и спросила испуганно:
– Не заболел ли ты, Афанасий? Или пьян?
Казак молчал. И что мог он ответить казачке? Рассказать о том, что предал своих товарищей за кошелек серебра, и о том, как бежал из разинского войска? И вдруг его охватила такая злоба на себя, на Разина, на эту женщину. Ему захотелось сделать плохо Алене и не видеть этих счастливых глаз, полных ожидания и радости за мужа, атамана, освободителя и радетеля за народ. Бешеная злоба переполнила Козлова и выплеснулась жестокой подлостью, как у всех трусливых людей.
– Наверно, муженька своего дожидаешься? Ждешь, поди – не дождешься? Жди! Жди! Только забыл он тебя давно, казачка! Завел он в любовницы ханскую дочку – княжну. Любится, целуется с ней, сам видел – и не шибко-то домой торопится. Привезет ее к тебе в курень второй женкой. Будете жить, как басурмане. У них-то по несколько женок, – и, совсем разойдясь, плюнул на землю и сказал: – Тьфу ты, какой грех, господи!
Алена сперва с удивлением слушала казака. Затем побледнела, лицо ее как бы одеревенело, в глазах заходили злые искорки. Казачка схватила Афанасия за грудки, притянула к себе, затем вдруг резко, по-мужски, ударила его кулаком в подбородок, и он, как подкошенный, покатился в придорожную пыль.
Развернулась и пошла, не оглядываясь, к себе домой.
Размазывая пыль по лицу, Козлов медленно встал на корячки, затем кое-как сел на задницу, хлопая от удивления глазами. А вокруг собрались казаки. Посмеиваясь, спрашивали:
– Это за что она тебя так?
– Наверно, за дело, – сказал кто-то. – Алена за так не угостит.
– Ловко она его уважила! – опять кто-то крикнул.
– Плохого человека ничем не уважишь, – ответил ему другой казак.
Стоявшие вокруг Афанасия казаки опять захохотали. Один из них поднял его, поставил на ноги, спросил:
– Сказывай, за что она тебя так?
– А черт ее знает за что! Не казачка, а сатана, – плаксиво загнусавил Афанасий, еле шевеля челюстью.
– Не может быть такого! Сказывай, за что! – наступали казаки.
– Она стала спрашивать про Степана, а я возьми да и скажи ей, что, мол, везет твой казак, окромя больших богатств, ясырку-княжну. Вот она мне и влепила, – стал оправдываться Козлов.
– Ну, это за дело. Болтать не будешь, чего не надо.
Афанасий вытащил из-за пазухи мешочек с серебром, подбросил его в руке и позвал окруживших его людей:
– Айда, ребята, в кабак. Я угощаю.
– Коли так, то мы не против, – ответил один из казаков, и они всей гурьбой поспешили за Афанасием.
Этот вечер для Козлова и Корнилы был неудачным, можно сказать, пустым.
Афанасий пропил заработанное предательством серебро, а затем был избит развеселившимися на его деньги казаками и выброшен на улицу. Явился он в свой курень без кафтана, рубашки, почти нагой – в одних разодранных шароварах.
Корнило же Яковлев, собрав своих ближних домовитых казаков у себя дома, за полночь засиделся с ними. Судили-рядили, что же им делать, когда на Дон явится Степан Разин. Так ничего не придумав, недовольные друг другом, разошлись, проклиная удачливого атамана.
6
На 25-й день августа Степан надумал появиться в приказной палате и решить все дела с астраханскими воеводами.
В город атаман прибыл в сопровождении большой толпы горожан. Люди с любопытством разглядывали Разина, его ближних есаулов и сопровождающих казаков, дивились на их богатую одежду.
Степан Тимофеевич милостиво одаривал горожан золотыми и серебряными монетами, убогим и нищим давали казаки товар и одежду. К приказной палате подошли в определенном порядке. Впереди шел Разин с ближними есаулами, неся в руке атаманский бунчук. За ними Ефим под уздцы вел двух белых аргамаков, подаренных персидским шахом русскому царю. Кони были необыкновенной красоты, выгибали шеи, всхрапывали, пытались встать на дыбы, но, чувствуя сильную руку Ефима, покорно шли за казаком. За Ефимом двигались пленные – ханский сын Шабалда и купеческий сын Сехам-бет – в сопровождении казаков, которые несли два сундука с посулами.
Подойдя к приказной палате, казаки остановились. На крыльце их уже встречали князь-воевода Львов, дьяк Игнатий и приказные люди.
Сделав навстречу Разину с крыльца несколько шагов, Семен Иванович сказал:
– Давно поджидаем тебя, Степан Тимофеевич! Что-то ты не торопишься нас навестить и решить неотложные дела.
Разин ничего не ответил воеводе, только улыбнулся чуть заметно, его так и подмывало отпустить какую-нибудь шутку по этому поводу князю Львову, но сдержал себя атаман, дабы не испортить дело.
– Прошу, казаки, заходите в палату, – пригласил Львов и первым взошел на крыльцо, а затем и в дверь.
Атаман, не спеша, поднялся на крыльцо, повернулся в сторону казаков, заломил баранью шапку набекрень, весело подмигнул, затем попросил:
– Иван Черноярец, Григорий, Фрол Минаев, айда со мной, а остальным всем пока ждать, – и вошел в приказную палату.
Здесь было много людей, они куда-то сновали, что-то писали, разговаривали, но как только появились казаки, все притихли, подняли головы, неотрывно уставились на атамана, зашушукались.
Разин первым подошел к столу, за которым сидели князь Львов и дьяк Игнатий, положил бунчук, знак атаманской власти. Черноярец и Минаев положили на стол войсковые знамена.
Степан и его есаулы не стали кланяться перед воеводой и приказными людьми, хотя поклона от них ждали. Разин сразу начал говорить:
– Наше войско бьет вам челом и поручило нам сложить перед вами бунчук и знамена, а также передать вам пленных и аргамаков. Отпускаем служилых людей, которые в нашем войске поневоле и пожелали уйти от нас.
Львов внимательно выслушал Разина, улыбнулся, затем пригласил атамана и его есаулов за стол, где уже были наполнены кубки с вином. Пока казаки рассаживались за столом, князь-воевода как бы между прочим спросил:
– А что же ты, Степан Тимофеевич, молчишь насчет морских лодок и пушек? Ведь ты возвращаешься на Дон, они тебе ни к чему.
– Это ты правильно говоришь, Семен Иванович. Мол, они вроде нам бы и не нужны, но если посмотреть с другой стороны, то необходимы.
– А зачем? – живо заинтересовался князь.
– Перво-наперво, для защиты от татар, когда по степи пойдем от Царицына до Паншина, а также для обороны от крымских и азовских людей. Все же идти с добычей будем, и охотников до чужого добра немало найдется, – пояснил Разин.
– А вдруг, ты новый поход затеешь? – хитро прищурившись, спросил воевода.
– Устали мои ребята для нового похода: домой хотят.
– Тогда почему лодки и пушки не отдаешь?
Степан побагровел лицом, желваки заходили на скулах, в глазах заиграли злые огоньки, но сдержал себя и ответил:
– Нашто, нашто! Я ж тебе сказал, князь, нашто!
– Коли нужны пушки для защиты от татар, – нажимал воевода, – тогда возьми четыре медных, шестнадцать железных затинных, а все лишнее отдай, а также сдай нам тринадцать стругов морских. А взамен возьми мелкие речные суда.
– Добре, – согласился Степан после раздумья, радуясь в душе, что князь не упоминает о товарах, отобранных у персидского купчины под Астраханью, а также о пленных, захваченных в Персии и Туркмении.
Князь Львов взял в руки кубок с вином, подмигнул Степану Разину:
– За здоровье персидской княжны!
Степан сменился в лице и промолчал.
– Что же ты, атаман, не похвалишься своей ясыркой?
«Пронюхал все-таки и про княжну» – подумал про себя Разин, а Львову ответил:
– Об этом буду говорить с самим воеводой, – и тут же спросил с любопытством: – А где же сегодня воевода Прозоровский?
Князь Львов переглянулся с дьяком Игнатием, затем ответил:
– Иван Семенович сегодня приболел и сам прийти не смог, поэтому все дела с вами поручил вести мне.
Казаки и астраханское начальство, увлекшись делами, забыли про накрытый стол, к вину никто не притрагивался.
Наконец, Львов, опять подняв кубок, произнес: – Давайте, все-таки, выпьем по чарке, тогда и легче дело решить, – и первый выпил крепкого вина. Его примеру последовали остальные.
Иван Черноярец, перекусив после первой чарки и вытерев усы рукавом, заговорил:
– Наше войско бьет челом перед воеводой Иваном Семеновичем Прозоровским и просит позволить нам послать станицу в Москву, чтобы принести вины казацкие своему великому государю.
Услышав о станице в Москву, князь Львов поморщился так, будто съел что-то кислое, затарабанил пальцами по столу, заерзал на лавке: по всему было видно, что затея атамана со станицей воеводе не нравится.
Подумал про себя князь: «Еще воров там, у государя, не хватало». Но делать было нечего, в споры вступать с казаками из-за станицы у воеводы в планы не входило. Он ответил:
