скачать книгу бесплатно
– Сегодня недосуг ему.
– Это почему же? – спросил Каторжный.
– Наверно, с княжной тешится, – с недовольной ноткой в голосе сказал Фрол Минаев.
– Может, тешится, а может, и нет. Погодить ему надо. Мало ли что воеводы задумали. Надо быть настороже. Правильно атаман решил пока не ходить в город. Мы сходим – посмотрим, а там видно будет, – ответил всем Леско Черкашин.
Все смолкли, не говоря больше об атамане, хотя каждый думал о нем, проклиная басурманку, которая словно околдовала Разина в последнее время, – да так, что не отлучался он от нее, а если и шел выпить чарку с есаулами, то спешил опять к ней, словно чего-то боялся.
По улицам Астрахани шел торг. Праздничные толпы людей окружали казаков, разглядывали их, словно неведомых заморских гостей. Городской люд с ними торговался или пил чарку задарма. Казаков расспрашивали о походе, о неведомых странах, о житье в войске, а самое главное, об их атамане – необыкновенном и славном человеке, защитнике народном.
На угощение разинцы не скупились, товары сбывали за бесценок, приглашали к себе в войско – в казаки.
Войдя в город, Федор Сукнин, несмотря на уговоры своих товарищей, направился к острогу. Ефим не захотел оставлять его одного в горе, пошел с ним, а за ними увязался их новый знакомый Данило.
Подойдя к высоким воротам острога, казаки огляделись. Федор Сукнин подошел к воротам и затарабанил рукоятью сабли в кованные железом ворота. Бил долго и неистово. Вдруг в воротах открылась небольшая дверь, из нее вышло трое стрельцов, один из них грубо спросил:
– Что вам, казаки, надобно, чего бахаетесь в ворота? Не в острог ли захотели?
– Ребята! – взмолился Ефим. – Не сидит ли у вас в остроге женщина с детишками? Ее Марией Сукниной кличут.
Все тот же стрелец ответил:
– Не слыхали про такую, да и мало ли тут их, сердешных, мается, про них нам неведомо, об этом один дьяк Игнатий знает.
– Где же мне ее теперь искать? – с дрожью в голосе сказал Сукнин и сник, ссутулившись.
Стрельцы с сочувствием посмотрели на него, один из них спросил:
– Жена, что ли?
– Жена, жена, ребята! – ответил за Федора Ефим.
Вдруг один из стрельцов, который был помоложе, сказал:
– Кажись, я припоминаю, была такая в остроге. Ее еще дьяк пытал, а потом мы свели ее на воеводский двор, но деток при ней не было. Может, не она, – засомневался стрелец, – только говорили все, будто эта казачка – жена есаула.
Сукнин встрепенулся, почти закричал:
– Говорите, где воеводский двор? Сказывайте побыстрее!
– Эх, казачки, туда вас не пустят. Сегодня воеводский двор сотня стрельцов охраняет, так что лучше туда не ходите, – посоветовал один из стрельцов.
– Сказывайте где? – настаивал Сукнин.
– Зря, ребята, идти собираетесь. Нет ее теперь в живых, – сказал все тот же молодой стрелец.
– Как это нет! – закричал Сукнин, хватаясь за саблю.
– Разговаривал я дня три назад с конюхом воеводским, он и сказывал, что довели будто бабу до того, что она повесилась.
Федор Сукнин потемнел лицом, прислонился спиной к стене острога, медленно опустился, содрогаясь в рыданиях, сел на камень, лежащий тут же, у стены, уронил голову на руки и затих.
Стрельцы в замешательстве затоптались на месте, Ефим и Данило подошли к есаулу, взяли его под руки, пытаясь поднять на ноги.
– Да идите вы к…! – закричал Федор, снова сев на камни, беззвучно плача.
– Ладно, не трожь его, – посоветовал Данило Ефиму, – пусть поплачет – легче будет.
– А дети-то ее где? – снова подступил с вопросом к стрельцам Ефим.
– Сказывал конюх, что будто продал деток персидским гостям дьяк Игнатий, – ответил молодой стрелец.
Заслышав это, Федор соскочил с камня, выхватил из дорогих ножен саблю, закричал:
– Где этот дьяк живет, сказывайте! – и пошел с обнаженной саблей на стрельцов. Те быстро юркнули в небольшую дверь и задвинули засов.
Федор стал ломиться в ворота, крича: «Скажите, где он живет!».
Вокруг стала собираться толпа горожан, стрельцов. Ефим схватил в охапку есаула и, как только тот ни отбивался, поволок его на другую улицу, уговаривая: «Погодь, Федор! Погодь! Мы еще вернемся сюда, отомстим им за все, и за твою женку, и за деток твоих!».
4
Степан Разин не спешил появляться в городе. Только лишь разговаривал кое с кем из казаков, интересовался, как приветили их там, как идет торг, не обижают ли их служилые и городское начальство.
Казалось, что Астрахань атамана не очень-то интересует, что занят он, в основном, с молодой княжной. И, действительно, атаман с ней возился, как с ребенком. То уложив персиянку на пуховую постель, забавлял ее драгоценными узорочьями, то носил по шатру на руках, целуя в губы, то она, обвив его руками за шею, серебряным гребешком расчесывала ему бороду и звонко хохотала.
Казаки недоумевали, говоря меж собой:
– И что это батько в город даже не кажется, не погуляет с нами по Астрахани?
– И что он нашел в этой бабенке? Ни тебе груди, ни заду, тонкая и гибкая, как змея?! – с сожалением как-то заметил Иван Красулин.
– Погодите, ребята, дайте срок. Появится еще атаман в городе, нагонит страху на воевод, – успокоил всех Фрол Минаев.
– Даже не верится, что так будет, – засомневался Иван Чемкиз и ревниво добавил: – Правду, говорит Иван Красулин, нашел он что-то в этой басурманке, ни на шаг от нее не отходит, – и, плюнув на землю, добавил в досаде: – Будь она неладна!
– Глядите, ребята, однако, батько пожаловал на берег! – крикнул кто-то из казаков. Все обернулись туда, куда показывал казак.
Степан Разин в сопровождении ближних есаулов шел к своему стругу. Казаки мигом устлали лодку дорогими коврами. Атаман, поддерживаемый с боков казаками, вошел по шаткому мостку на свой струг, уселся на носу лодки и крикнул:
– Отчаливай, казаки! Поплывем в гости к воеводам в Астрахань!
Ударили весла, помчался атаманов струг к астраханской пристани. Ефим, хватив чарку вина, подмигнул казакам, взъерошил русые кудри и запел:
А и теща, ты теща моя,
А ты чертова перечница!
Ты поди, погости у меня!
А и ей въехать не на чем!
Пешком она к зятю пришла…
Астраханцы у пристани, увидев атаманов струг, собрались в толпу и с нетерпением ждали, когда причалит эта лодка. По городу прошел неведомо кем переданный слушок: «Разин плывет!». Отовсюду спешил на пристань народ, чтобы воочию увидеть необыкновенного атамана. Неизвестно откуда выползли на свет нищие, голые и работные люди. Также пришли взглянуть на Разина богатые купцы, приказчики, стрелецкое начальство, иноземцы.
Анна Герлингер тоже явилась на пристань, чтобы поглядеть на атамана и убедиться – у казаков ли ее брат Данило, жив ли он, или сгинул куда.
Наконец, к пристани причалил первым атаманов струг, а за ним еще несколько лодок. Разин степенно сошел на берег, поклонился в пояс народу, молвив:
– Здравствуйте, астраханские люди!
– Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, радетель наш и защитник! – кричал в ответ народ.
В окружении ближних казаков пошел Разин сквозь расступившуюся толпу, разбрасывая горстями золотые и серебряные монеты.
Люди тянули руки к атаману, старались коснуться рукой его одежды, плакали в умилении, кричали:
– Слава Степану Тимофеевичу! Слава нашему защитнику и благодетелю!
Анна Герлингер старалась тоже протиснуться сквозь толпу, разглядеть атамана поближе. Приложив большие усилия, женщина все-таки пробралась к Разину, а когда толпа расступилась, пропуская его и есаулов к городу, Анна оказалась в первых рядах, и сразу же ее глаза встретились с глазами Степана Разина. Взгляд атамана был пронзителен, в нем играли искорки, но он не пугал ее, а притягивал. У женщины от этого взгляда как будто что-то дрогнуло в душе. Анне вдруг захотелось быть рядом с этим сильным человеком и еще глубже заглянуть в его темные, необыкновенные глаза.
Разин на секунду задержал взгляд на Анне, немного задел женщину, проходя через узкий проход расступившейся толпы. Анна Герлингер стала разглядывать сопровождающих Степана есаулов и среди них увидела Ивана Красулина. От удивления женщина даже приоткрыла рот, прошептала: «Так вот куда пропал мой миленок! А люди говорили черт знает что!». Вспомнив свою давнюю любовь с этим могутным стрельцом, Анна затрепетала, и сердце гулко и учащенно забилось в груди. Женщина с дрожью в голосе крикнула: «Иван!».
Красулин, идя рядом с ее братом Данилой, оживленно о чем-то говорил, не обращая внимания на крик Анны. По-видимому, не расслышал он зова своей давней зазнобы.
Анна опять крикнула: «Иван! Иван Красулин!».
Казак встрепенулся, заслышав давно забытый голос, огляделся по сторонам. Наконец, встретившись взглядом с кричащей женщиной, Красулин узнал Анну, подошел к ней, ласково обнял, прошептал ей жарко на ухо: «Жди меня вечером! Приду погостить!» – и улыбнувшись, заспешил за атаманом.
Горячей волной пробежала по телу Анны истома от будущей встречи с молодым есаулом Разина. Вспомнив, что сегодня же вечером к ней должен прийти Прозоровский, Анна Герлингер поспешила в город, чтобы послать свою работницу по дому к воеводе и передать, что она занемогла и просит князя к ней не приходить. Идя домой, думала, что сделать такое, чтобы Красулину было у нее хорошо: «Перво-наперво, нужно баньку жарко истопить; приготовить разных закусок, солонины побольше, любит Иван особенно грибы и рыбку; достать надобно из погребов холодных медов, винца заморского».
Степан Тимофеевич шел по Астрахани не торопясь, часто останавливался, разговаривал с простым народом, одаривал нищих и убогих, а богатых, словно не замечал, хоть и лезли они на глаза атаману, пытались заговорить, оказать любезность. Остановился Степан для беседы с простыми горожанами:
– Как поживаете, честной народ? Хороша ли жизнь у вас под воеводами?
Хитровато прищурившись, на то ответил ему рыжий мужик:
– Наказал бог народ да послал воевод! Тяжело, атаман, нам живется под ними. Забижают они нас, простых людишек. Без меры поборы берут, а если не выплатишь, палками по пяткам нещадно бьют!
– Не вольны мы сами себе! – включился в разговор еще один мастеровой, по виду кузнец.
– Пора бы, братцы, за топоры браться, – возбужденно молвил еще один горожанин.
– Это вы добре мыслите, ребята! – похвалил астраханцев Степан. – Только за такое великое дело надобно браться с умом!
– Правильно говоришь, Степан Тимофеевич, – поддержал Разина рыжеволосый мужик. – Вон какая сила у воеводы Прозоровского. Стрелецкие полки аж с самой Москвы, говорят, пришли!
– А вы готовьтесь, перетягивайте на свою сторону людишек поболее. А когда придет пора, ударит час, выступите все, как один: большою силою! Знайте, ребята, мы еще придем к вам и затеем такое дело… – закончил беседу атаман и подмигнул мастеровым.
– Когда ждать-то? – спросил один из астраханцев.
– Скоро, – ответил на то атаман и пошел дальше по городу в сопровождении казаков.
О пребывании Разина в городе Прозоровскому постоянно сообщали истцы. Знал князь-воевода, что говорил Разин со многими людьми в городе, и даже знал, о чем говорил атаман, но ничего поделать против казаков не мог. Царская грамота о прощении их грехов связывала ему руки. Иногда, правда, была у воеводы мыслишка окружить казаков на острове да побить всех до единого, но разумом понимал опасность этой затеи: а как не побьет казаков, да астраханский простой народ, да шатающиеся стрельцы Разина поддержат? Тогда что?.. Нет, Разина трогать не надо. Опасно это! Надобно хитростью выманить у него поболее привезенных из похода богатств, прибрать его пушки, вернуть пленных, тогда пусть идет к себе на Дон.
Князь воевода поджидал сегодня Разина. Приоделся. Велел накрыть стол в приказной палате, поставить побольше водки да медов. Мечтал все дела решить одним махом.
Но атаман так и не явился к воеводе, обошел весь город, одарил простой народ деньгами, дорогими тканями, узорочьем, а ему, воеводе, и подарка не принес, не поклонился в пояс. Ходил в волнении и злобе по приказной палате Прозоровский, разговаривая сам с собой: «Ах, ты, атаманишка паршивый, не захотел ко мне, к воеводе, на поклон прийти! Ну, погоди! Ну, погоди! – все больше распалял сам себя воевода. – Прикажу своим людям чинить тебе в делах всякую волокиту, тогда посмотрим, как ты запляшешь, как приползешь ко мне на пузе, паршивец этакий!».
Скрипнула дубовая дверь, в палату проскользнул дьяк Игнатий. Раздраженный воевода побагровел лицом, крикнул:
– Чего тебе надо?!
– Я…, я…, я…, – заякал перепуганный дьяк и замолчал.
– Вон! Сволочь! – взревел князь и, схватив со стола серебряный поднос, запустил им в дьяка. Поднос ударился в дверь, со звоном упал, а дьяка Игнатия как ветром сдуло. На шум прибежал князь Львов.
– Чего шумишь, Иван Семенович? Дьяка Игнатия до полусмерти напугал. Я уж думал, ты тут Разина громишь, – сказал князь, улыбаясь, и догадавшись, в чем причина гнева Прозоровского, успокоил:
– Придет еще к тебе казацкий атаман. Не минует он нашей приказной палаты. Куражится Разин.
– Всыпать бы этому атаману! – с раздражением сказал Прозоровский. – Да нельзя: царь не велит.
– Не горячись, Иван Семенович, успокойся. Лучше вели усилить охрану города. И стрельцам надобно запретить с казаками разговоры вести. Хоть это и трудно, но надо заставить сотников зело следить за стрельцами.
Прозоровский тяжело вздохнул, сказал:
– Черт их, этих стрельцов, охранит от вора. Так и норовят к казакам уйти, так и заглядывают в рот атаману. За каждым не уследишь. – Помолчал, потом попросил Львова: – Кликни-ка мне Игнатия.
Вскоре дьяк стоял перед воеводой и низко, до самого пола, кланялся.
– Узнал ли, Игнатий, про Данилу? У Разина ли он?
– Все узнал, батюшка. Сказывают истцы, что сегодня видели его в городе: вместе с казаками ходил и одет в казацкое платье.
Прозоровский с радостью воскликнул:
– Услышал господь мои молитвы! Будет теперь у Разина наш человек, – затем спросил у дьяка: – Что там казаки делают?
– Гуляют, в баньку ходят, но людишек не трогают, ведут себя смирно, по дешевке спускают свой товар, не скупятся на угощенье и подарки. Атаман ихний уплыл на остров, но народу сказывал, что скоро опять приплывет.
5
Весть о том, что Разин в Астрахани, быстро облетела Черкасск, и что встретили астраханские воеводы атамана не как вора и государева изменника, а как радетеля за государево дело – с почетом, и что царь простил все прежние грехи атамана, выдав на то ему грамоту. Неизвестно, какими путями долетали в войско Донское вести о делах Степана Разина, но голытьба доподлинно знала обо всем. Подняла голову казацкая беднота, гордо поглядывала на домовитых казаков, а иногда стращала: «Придет Степан Тимофеевич – посчитается с вами». Присмирела казацкая верхушка, даже заискивать стала перед голутвенными.
Афанасий Козлов, вернувшись в Черкасск, нового о Разине почти не мог уже ничего сказать, так как в городке знали уже все, даже в мельчайших подробностях – и даже больше того, что было. Фантазия русского человека многогранна и удивительна.
В войсковую Афанасий не пошел, чтобы избежать лишних разговоров и вопросов от казаков. Он решил идти к Корниле домой, да и бывший атаман в войсковой появлялся редко, и все дела вел у себя в курене..
В курень бывшего атамана Козлов явился под вечер следующего дня, как вернулся в Черкасск. Казаки, знавшие Афанасия, завидев его, засыпали вопросами, а также интересовались, почему он до срока вернулся. На то им Козлов отвечал: «Послан я в войско Донское самим атаманом Степаном Разиным».
