скачать книгу бесплатно
– Вот такие вещи меня интересуют. Они все относят на счет Грейнджа, не так ли?
– Конечно. А какая же еще может быть причина? Не Мидвич же?
– Ну, а если я скажу вам, что у меня есть основания считать, что Грейндж не имеет к делу ни малейшего отношения? И что наши очень тщательные расследования полностью это подтверждают?
– Тогда вся эта история оказывается полнейшей чепухой! – запротестовал я.
– Конечно, нет, если не считать несчастный случай видом чепухи.
– Несчастный случай? Ты говоришь о вынужденной посадке?
– Этого я не знаю. – Бернард пожал плечами. – Возможно, что случайность заключается в том, что Грейндж оказался там, где произошла посадка. Но я говорю о другом: почти все жители деревни подверглись странному и неизвестному воздействию. А теперь и вы, и все прочие считаете, что все кончилось и кануло в вечность без следа. Почему?
Мы с Джанет с удивлением уставились на Бернарда.
– Ну, – сказала она, – эта штука ведь возникла и исчезла, так почему бы и нет?
– Что ж, по-вашему, она просто прилетела, отдохнула и улетела, не оставив никаких последствий?
– Не знаю. Никакого видимого воздействия, кроме, разумеется, смертельных исходов, а сами погибшие, к счастью, тоже ничего не ощутили, – ответила Джанет.
– Никакого видимого воздействия, – повторил он. – В нашем обиходе это слово подразумевает многое. Вы можете, например, получить большую дозу рентгеновского облучения, или жесткого гамма-облучения, или еще какого-нибудь без всякого видимого внешнего эффекта. Не стоит особенно волноваться, но, похоже, это именно такой случай. Если бы упомянутые виды излучений были применены, мы бы это обязательно обнаружили. Но нет. Однако есть нечто неизвестное нам, способное вызвать то, что я для простоты назову искусственным сном. Пока он кажется странным феноменом, необъяснимым и не вызывающим особого беспокойства. Неужели вы полагаете, что поверхностное мнение, будто столь важное событие произошло себе и не стоит ломать над ним голову, оправданно? Не правильнее ли понаблюдать за тем, что происходит, дабы убедиться, так это на самом деле или нет?
Джанет чуть смягчилась:
– Вы хотите, чтобы мы или кто-то другой именно этим и занялись для вас? Чтоб искали и отмечали какие-то последствия облучения?
– Мне нужны надежные источники информации о Мидвиче в целом. Я хочу знать во всех деталях о том, как тут идут дела, для того, чтобы, если возникнет необходимость предпринять какие-то шаги, я знал все обстоятельства и мог бы в нужный момент действовать со знанием дела.
– Это звучит так, будто речь идет о помощи в случае несчастья, – сказала Джанет.
– В некотором роде это так и есть. Мне нужны регулярные отчеты о состоянии здоровья Мидвича, его разума и морали, чтобы я мог по-отцовски приглядывать за ним. Здесь нет ничего похожего на шпионаж. Мне нужны сведения, чтобы действовать в интересах Мидвича, когда это окажется необходимым.
С минуту Джанет смотрела ему прямо в глаза.
– Но все-таки вы чего-то боитесь, Бернард?
– Разве я стал бы делать вам такое предложение, если бы знал чего? – возразил он. – Я просто предпринимаю меры предосторожности. Мы не знаем, что это за штука и как она тикает. Мы не можем установить здесь карантин, не имея доказательств его необходимости. Но мы должны искать такие доказательства. Вы должны, во всяком случае. Итак, что скажете?
– Не знаю, – признался я. – Дай нам подумать денек-другой, и я тебе сообщу.
– Ладно, – согласился он. И мы заговорили о другом.
В течение нескольких последующих дней мы с Джанет не раз возвращались к этой проблеме. В позиции Джанет произошли заметные изменения.
– Что-то он недоговаривает, я просто уверена в этом, – говорила она.
– Но что именно?
Я не знал.
– Но ведь это совсем не то, что следить за каким-то определенным лицом?
Я соглашался.
– Ведь, по существу, это та же работа, которую делают чиновники социальной службы министерства здравоохранения, не так ли?
Довольно близко, думал я.
– Если мы не согласимся, он начнет искать кого-то другого. В нашей деревне я лично не знаю никого подходящего. А если он внедрит сюда чужака, это будет и плохо, и неэффективно, не правда ли?
Я тоже считал, что так оно и будет.
Поэтому, памятуя о стратегическом положении мисс Огл в почтовом отделении, я вместо телефонного звонка написал Бернарду, сообщив, что мы считаем дорогу к сотрудничеству открытой, если нас удовлетворят результаты обсуждения некоторых деталей. В ответе Бернарда предлагалось встретиться во время нашего очередного визита в Лондон. Письмо никак не свидетельствовало о спешке, оно просто выражало желание, чтобы мы держали ухо востро.
Так мы и сделали. Но материала для ушей и глаз было маловато. Через полмесяца после Потерянного дня на глади мидвичского покоя остались лишь крошечные морщинки.
Ничтожное меньшинство, считавшее, что Безопасность украла у них общенациональную славу и фотографии в газетах, успокоилось. Остальные же только радовались, что вмешательство в их образ жизни извне оказалось не слишком заметным. Чаще всего общественное мнение связывало вторжение с наличием Грейнджа и его обитателей. Они полагали, что Потерянный день так или иначе увязан с лабораторией, что, если бы не ее таинственная деятельность, с Мидвичем такого вообще не произошло бы. Другие же расценивали влияние Грейнджа как нечто благословенное.
Мистер Артур Гримм, кавалер О.Б.И., директор лаборатории, арендовал один из коттеджей, принадлежавших Зиллейби, и последний, встретив как-то директора, выразил мнение большинства, что деревня очень многим обязана ученым.
– Если бы не ваше присутствие и вытекающее из этого отношение Безопасности, – сказал Зиллейби, – мы, безусловно, претерпели бы большие неудобства от прессы, чем от самого Потерянного дня. В нашу личную жизнь вмешались бы, а наша деликатность подверглась бы давлению со стороны трех современных фурий – жуткого союза печатного слова, слова, записанного на пленку, и киношников. Итак, несмотря на испытанные вами неудобства, которые я полагаю весьма значительными, вы можете принять нашу благодарность за то, что стиль жизни Мидвича не только уцелел, но и почти не пострадал.
Мисс Полли Растон – почти единственная «чужестранка», ставшая участницей этих событий, завершив свой отдых у дяди с теткой, вернулась домой в Лондон. Алан Хьюэс, к своему неудовольствию, узнал, что он не только получил неожиданный перевод в Северную Шотландию, но и будет уволен со службы несколькими неделями позже, чем рассчитывал. Поэтому большую часть времени он был занят перепиской со своей полковой канцелярией, а остальные дни, по-видимому, посвящал обмену письмами с мисс Зиллейби.
Миссис Гарриман – супруга пекаря – изобрела целую серию неубедительных версий касательно факта пребывания тела Герберта Флэгга в ее палисаднике, после чего перешла в атаку и взвалила на мужа тяжкий груз как имевших место, так и воображаемых грехов. Почти все шло как обычно.
Таким образом, спустя три недели происшедшее стало достоянием истории. Даже новые могильные памятники на кладбище над телами усопших в результате известного события казались возникшими там в силу естественного хода вещей. Новоявленная вдова миссис Кранкхарт чувствовала себя превосходно и не давала повода считать, что новое положение тяготит или угнетает ее.
Сейчас я столкнулся с определенным техническим затруднением, поскольку, как я уже говорил, это рассказ не обо мне, а об истории Мидвича. Если бы я излагал информацию в том порядке, как она до меня доходила, мне пришлось бы скакать взад и вперед по ходу событий, в результате чего получилась бы недоступная для понимания каша из отдельных отрывочных эпизодов, где следствия предшествуют причинам. Поэтому мне придется переаранжировать свой рассказ, невзирая на время получения тех или иных сведений, и изложить все в хронологическом порядке. Если такой подход натолкнет кого-то на мысль о сверхъестественной проницательности рассказчика, читатель должен помнить, что все изложенное есть продукт умозаключений, сделанных задним числом.
Так, например, вовсе не сразу, а путем позднейшего анализа событий было установлено, что вскоре после возвращения деревушки к якобы нормальной жизни на фоне общего спокойствия возникли некие водовороты локального направления. Какие-то очаги тревоги, пока еще изолированные и никем не признанные. Это произошло где-то в ноябре, может быть, в начале декабря, хотя возможно, что в некоторых семьях и раньше. Появление этих очагов приблизительно совпадает со временем, когда мисс Феррилин Зиллейби в своей почти ежедневной переписке с Аланом Хьюэсом отметила, что ее казавшиеся необоснованными подозрения внезапно подтвердились.
В письме, не отличавшемся логичностью, она объясняла или, вернее сказать, намекала, что никак не поймет, как это может быть, и, согласно тому, что ей известно, этого просто не могло произойти, потому что как ни странно, но, по всей видимости, она каким-то таинственным способом забеременела, хотя слово «по-видимому» тут неуместно, так как сомнений никаких нет. Поэтому не может ли Алан получить отпуск на уик-энд, так как ей кажется, такое развитие событий требует быть оговоренным.
Глава 7
Начало событий
Фактически, как показало дальнейшее расследование, Алан был не первым, кто выслушал исповедь Феррилин. Ее беспокойство и удивление уже имели некоторую давность, и за два-три дня до того, как написать письмо, она решила, что настало время обсудить это дело в семье: во-первых, Феррилин нуждалась в совете и объяснении, которого она не смогла найти ни в одной из прочитанных ею книг, а во-вторых, это показалось ей более достойным, чем молчать до тех пор, пока кто-нибудь не заподозрит правду.
Анжела, решила она, лучше всех подойдет для того, чтобы поделиться…
Мамочка, конечно, тоже, но с ней можно и попозже, когда все утрясется, – события выглядели как раз такими, вокруг которых мамочка могла развить бешеную деятельность.
Решение было, однако, легче принять, чем выполнить. Утром в среду план Феррилин окончательно оформился: днем, выбрав спокойный часок, она тихонько отведет Анжелу в сторону и объяснит ей ситуацию…
К сожалению, в среду, по-видимому, члены семьи были так заняты, что спокойного часа не нашлось. Утро четверга по каким-то причинам тоже оказалось неудобным, а днем у Анжелы было собрание в Женском обществе, из-за которого она вечером выглядела усталой. В пятницу днем выпал было подходящий момент, но и он оказался не очень удобным для разговора, так как папочка водил по саду гостя, приехавшего к завтраку, и нужно было подготовиться к приему. Вот так, одно за другим, – и утром в субботу Феррилин встала с постели, так и не поделившись ни с кем своим секретом.
«Обязательно надо поговорить с Анжелой сегодня, даже если время покажется и не совсем подходящим. А то так может продолжаться неделями», – сказала она твердо, завершая свой утренний туалет.
Гордон Зиллейби уже заканчивал завтрак, когда она вошла в столовую.
Он рассеянно принял ее утренний поцелуй и тут же удалился по своему обычному маршруту – быстрый обход сада, потом – кабинет, где шла работа над очередным «Трудом».
Феррилин съела корнфлекс, выпила кофе и принялась за яичницу с беконом. С трудом проглотив несколько маленьких кусочков, она отодвинула тарелку так резко, что вывела Анжелу из состояния глубокой задумчивости.
– В чем дело? – спросила Анжела со своего конца стола. – Яйца несвежие?
– О, с яйцами полный порядок, – ответила Феррилин. – Но сегодня они у меня как-то не идут.
Анжелу эти соображения, по-видимому, не заинтересовали, хотя Феррилин надеялась, что она спросит, почему. Внутренний голос подсказывал Феррилин: «А почему бы не сейчас? В конце концов, не все ли равно когда, не правда ли?» Она набрала в легкие побольше воздуха. Стараясь смягчить новость, произнесла:
– Знаешь, Анжела, меня сегодня утром стошнило.
– Вот как? – отозвалась мачеха и замолкла, потянувшись к масленке.
Продолжая готовить бутерброд с мармеладом, она добавила:
– Меня тоже. Ужасно, правда?
Теперь, раз дорога была проложена, Феррилин решила идти по ней до конца. Она продолжала, сжигая за собой мосты:
– Мне кажется, это не простая тошнота. У меня такая тошнота, которая бывает у женщин, когда они беременны, понимаешь ли, – добавила она.
Анжела бросила на нее долгий взгляд, осмотрела ее с задумчивым интересом и медленно кивнула.
– Понимаю, – сказала она, очень тщательно намазывая масло на хлеб и накладывая сверху мармелад. Затем снова глянула на Феррилин.
– У меня то же самое, – сказала она.
У Феррилин приоткрылся рот, а глаза полезли на лоб. К собственному удивлению и стыду, она почувствовала себя шокированной. Но… собственно, почему бы и нет… Анжела только на шестнадцать лет старше ее самой… так что все естественно… только… ну, как-то очень уж внезапно… в конце концов, папочка по первому браку уже трижды дед… и казалось бы… Анжела такая милочка и так нравится Феррилин… она ей ведь как старшая сестра, что ли… надо как-то привыкать к ситуации…
Феррилин все еще глядела на Анжелу, будучи не в состоянии придумать, о чем надо говорить дальше, так как события развивались в совершенно неожиданном направлении.
Анжела же Феррилин не видела. Она смотрела поверх ее головы куда-то за окно, разглядывая нечто гораздо более далекое, чем голые качающиеся ветви каштана. Ее темные глаза блестели, можно сказать, сияли. Сияние все усиливалось и вдруг превратилось в две капли, засверкавшие на ресницах.
Капли набухли, перелились через край и побежали по щекам.
Феррилин оцепенела. Еще ни разу ей не приходилось видеть Анжелу плачущей. Не тот тип Анжела, чтобы…
Анжела наклонилась и спрятала лицо в ладонях. Феррилин вскочила, будто с нее сняли заклятье. Она подбежала к Анжеле, обняла ее и почувствовала, что та вся дрожит. Она прижала Анжелу к груди, гладила ее волосы и говорила тихие успокаивающие слова.
Во время последовавшей паузы Феррилин никак не могла освободиться от ощущения, что произошло нечто вроде сбоя в распределении ролей. Не то чтобы они полностью поменялись ролями, ибо у нее не было ни малейшего намерения рыдать на груди Анжелы, но все происходило как будто во сне.
Вскоре, однако, Анжела перестала вздрагивать. Дыхание стало спокойным, и наконец она принялась за поиски носового платка.
– Фу, – сказала она. – Извини, я такая дура, но, понимаешь, я очень счастлива!
– О! – отозвалась Феррилин в полной растерянности.
Анжела высморкалась и вытерла глаза.
– Пойми, – сказала она, – я даже не смела в это поверить. А вот сказала другому человеку – и все приобрело черты реальности. Мне ведь всегда хотелось иметь ребенка, но ничего не получалось ни сначала, ни потом, и я стала думать… ну, в общем, решила, что надо об этом забыть навсегда и постараться примириться с мыслью… А теперь, когда это случилось, я… – и она снова заплакала – тихо и умиротворенно.
Через несколько минут она собралась с силами, в последний раз прижала к глазам скомканный платок и решительно убрала его.
– Ну, – сказала она, – с этим покончено. Вот уж не думала, что мне понадобится хорошенько выплакаться, а ведь помогло, и еще как! – Она взглянула на Феррилин. – Какая же я все-таки эгоистка, ты уж извини меня, дорогая.
– Ох, это не важно. Я так рада за тебя, – сказала Феррилин, как ей казалось, от полноты души, ибо, в конце концов, кто-то должен сохранять спокойствие. После небольшой паузы она продолжала: – Что касается меня, то плакать меня не тянет, но я немного испугана…
Это слово пробудило внимание Анжелы и отвлекло ее от мыслей о себе.
От Феррилин она никак не ожидала подобной реакции. Она внимательно посмотрела на падчерицу так, будто вся сложность положения только теперь дошла до нее.
– Испугана, дорогая? – повторила она. – Ну, я думаю, что для этого никаких оснований нет. Разумеется, то, что произошло, не совсем соответствует прежним нравам, но… не станем же мы разыгрывать из себя пуритан. Первым делом надо убедиться, что ты не ошиблась.
– Я не ошиблась, – мрачно ответила Феррилин. – Но ничего не понимаю. С тобой все иначе – ты замужем, и все такое…
Анжела пропустила это мимо ушей. Она продолжала:
– А затем надо известить Алана…
– Да, я тоже так думаю, – ответила Феррилин без большого энтузиазма.
– Разумеется. И не нужно ничего бояться. Алан тебя не бросит. Он же обожает тебя!
– Ты в этом уверена, Анжела? – В голосе Феррилин звучало сомнение.
– Ну, конечно же, дорогая. Стоит только взглянуть на него. Конечно, все это несколько нетрадиционно, но я не удивлюсь, если он придет в восторг. Да. Так и будет, безусловно… Ох! Феррилин, что с тобой?! – Она замолкла, увидев выражение лица Феррилин.
– Но… Но ты не понимаешь, Анжела! Это не от Алана!
Выражение симпатии исчезло с лица Анжелы, оно стало ледяным. Медленно она стала подниматься со стула.
– Нет! – вскрикнула в отчаянии Феррилин. – Ты не поняла, Анжела! Это не так! Вообще никого не было! Вот почему я так боюсь!..
В течение двух последовавших недель три молодые обитательницы Мидвича попросили мистера Либоди о конфиденциальной встрече. В свое время он крестил этих девушек и хорошо знал их родителей. Это были хорошие, сметливые и вовсе не невежественные девушки. И каждая из них сказала ему: «Никого не было, викарий. Вот почему я боюсь…»
Когда Гарриман – пекарь – случайно узнал, что его жена побывала у доктора, он вспомнил, что тело Герберта Флэгга было найдено в палисадничке его дома, и избил свою жену, хотя она и отрицала со слезами, что Герберт Флэгг входил в ее дом и что она имела предосудительные отношения с ним или с какими-то другими мужчинами.
Молодой Том Дорри вернулся домой в отпуск со своего корабля после восемнадцатимесячного отсутствия. Когда он узнал о состоянии своей жены, то собрал вещи и вернулся в коттедж матери. Но та велела ему возвратиться к жене и поддержать ее, так как она до смерти испугана. А когда это не подействовало, мать объявила ему, что она сама – почтенная вдова уже много лет – не то что испугана, но даже ради спасения собственной жизни не может объяснить, как это с ней самой произошло. Ничего не понимающий Том побежал к жене и нашел ее в кухне на полу, а возле нее пустую бутылочку аспирина.
Том опрометью кинулся за доктором.
Еще одна далеко не юная женщина внезапно купила велосипед и с безумной скоростью носилась теперь на дальние дистанции, проявляя в этом невероятное упорство.
Две молодые женщины потеряли сознание в горячих ваннах.
