скачать книгу бесплатно
Я никак не мог взять в толк, зачем я тут болтаюсь, равно как и к чему здесь Бернард, который не внес в работу совещания ни малейшего вклада. По дороге обратно я спросил:
– Слушай, а с какого боку ты здесь припека?
– Ну, почему же? У меня тут интерес профессиональный.
– Грейндж? – осведомился я.
– Да. Грейндж входит в мою компетенцию, и, естественно, нас занимает все, что происходит вокруг лаборатории А это происшествие нельзя назвать ординарным, не так ли?
«Нас», как я понял, еще когда он представлялся перед совещанием, означало либо военную разведку вообще, либо какой-то ее отдел.
– Я думал, – сказал я, – что такими делами занимается Специальная служба.
– Ну, тут многое зависит от обстоятельств, – туманно ответил он и перевел разговор на другое.
В «Орле» Бернарду удалось получить номер, и мы поужинали втроем. Я надеялся, что после ужина он выполнит свое обещание «пояснить все попозже», но, хотя мы переговорили о многом, включая Мидвич, Бернард явно избегал даже упоминания о своих профессиональных интересах. Тем не менее вечер получился приятный, и, когда ужин кончился, у меня осталось чувство недоумения, как можно столь легкомысленно позволять некоторым людям исчезать из твоей жизни?
В течение вечера я дважды звонил в полицию Трайна, чтобы узнать, не произошло ли изменений в мидвичской ситуации, но оба раза получил ответ, что все по-прежнему. После второго звонка мы решили больше не ждать и, выпив на посошок, разошлись по своим комнатам.
– Приятный человек, – подвела итог вечеру Джанет, закрывая дверь. – Я опасалась, не получится ли встреча ветеранов, как всегда, унылой для жен, но он не дал этому произойти. А зачем он брал тебя с собой днем?
– Это меня и интересует, – признался я. – Видимо, у него были какие-то свои соображения, но, когда дело дошло до них, он стал особенно сдержан.
– Как странно, – сказала Джанет так, будто эта мысль только сейчас пришла ей в голову, – неужели ему нечего было сказать нам об этом деле?
– Ни ему, ни остальным, – заверил я ее. – Собственно говоря, они узнали только то, что мы и сами могли бы им сказать: когда «защита» ударяет по тебе, ты ничего не ощущаешь, зато потом никаких последствий не остается.
– Только это и утешает. Будем надеяться, что и в деревне никому не придется хуже, чем нам.
Утром, когда мы еще спали, офицер метеослужбы дал прогноз, что туман в Мидвиче развеется очень рано, и два летчика сели в вертолет. Им вручили проволочную клетку с двумя прыткими, но крайне недовольными хорьками.
Машина с ревом взмыла в воздух.
– Они считают, что на шести тысячах футов безопасно. Поэтому начнем с семи… так, на всякий случай. И если все о’кей, будем постепенно снижаться.
Наблюдатель уже кончил возиться со своим оборудованием и развлекался, дразня хорьков, пока пилот не скомандовал:
– Готов. Можешь спускать клетку. Сделаем попытку пересечения на семи тысячах.
Клетку просунули в дверь. Наблюдатель вытравил около трехсот футов троса. Машина развернулась, и пилот уведомил Землю, что к первому полету над Мидвичем готов. Наблюдатель лег на пол и стал наблюдать за хорьками в бинокль.
С теми все обстояло благополучно, они носились по клетке и прыгали друг через друга. Наблюдатель отвел бинокль от глаз и повернулся к пилоту:
– Эй, шкипер!
– Да?
– Эта штуковина, которую нам надо было снять возле аббатства…
– Ну?! Что с ней?
– Она либо мираж, либо куда-то смылась.
Глава 5
Мидвич воскресает
Почти в то же время, когда на вертолете сделали свое открытие, пикет на дороге из Стауча в Мидвич осуществил приблизительное тестирование зоны.
Командовавший здесь сержант швырнул кусок сахара через белую линию на земле и внимательно наблюдал, как псина, к ошейнику которой был пристегнут длинный поводок, кинулась за ним, схватила сахар и с хрустом сожрала.
Сержант с минуту глядел на пса, потом подошел к линии поближе. Здесь он в нерешительности задержался, а потом шагнул вперед и уже более уверенно сделал еще несколько шагов. Стайка грачей с громкими криками пролетела над его головой. Он проследил взглядом, как они исчезали в направлении Мидвича.
– Эй, связист! – крикнул сержант. – Доложи на командный пункт в Оппли. Пораженная зона сократилась, а может, и вовсе исчезла. Подтвердим, когда проведем дополнительную проверку.
За несколько минут до этого Гордон Зиллейби с трудом пошевелился и издал что-то похожее на стон. Он понимал, что лежит на полу, а комната, которая только что была ярко освещена и хорошо протоплена (может быть, даже излишне хорошо), погружена во тьму и холод. В темноте слышалось какое-то шевеление. Потом раздался дрожащий голос Феррилин:
– Что случилось?.. Папа?.. Анжела?.. Где вы все?
Зиллейби попытался привести в движение закоченевшую челюсть. Говорить было больно.
– Я здесь… прямо умираю от холода… Анжела, родная…
– И я здесь, Гордон, – раздался другой дрожащий голос где-то совсем рядом.
Он протянул руку и нащупал что-то, однако пальцы, онемевшие от холода, так и не смогли определить, что это такое. В другом конце комнаты кто-то шуршал.
– Господи, да я же совсем окоченела! О-о-ох! Боже! – жаловалась Феррилин. – О-о-ой! Даже ноги не мои! Эй! Это что еще за стук?!
– Это, кажется, мои з-з-зубы, – с усилием выговорил Зиллейби.
Еще шум, кто-то споткнулся. Потом звякнули портьерные кольца на окне, и комнату осветил серый рассвет.
Взор Зиллейби обратился к камину. В глазах его читалось изумление.
Всего минуту назад он сунул туда целое полено, а теперь там не было ничего, кроме стылого пепла. Анжела, сидевшая на ковре рядом с ним, и Феррилин у окна тоже уставились на камин.
– Какого… – начала было Феррилин.
– Может, шампанское виновато? – предположил Зиллейби.
– Ну, ты уж скажешь, папочка.
Хотя протестовал каждый сустав, Зиллейби попытался встать. Было больно, и на время он отказался от дальнейших попыток. Феррилин на негнущихся ногах наконец добралась до камина. Прикоснулась к нему ладонью и постояла, дрожа.
– Давно остыл, – сказала она.
Теперь Феррилин потащилась к стулу с лежащим на нем «Таймсом», но замерзшие пальцы никак не могли ухватить бумагу. Она с негодованием посмотрела на газету и все же умудрилась зажать ее между ладоней и сунуть в камин. Потом, действуя обеими руками, ей удалось подобрать из ведра несколько лучинок и бросить их поверх газеты. Попытка зажечь спичку довела ее почти до слез.
– Пальцы не слушаются, – хныкала Феррилин в полном расстройстве.
Пытаясь зажечь хоть одну спичку, она просыпала их на поддон. Наконец, когда она стала тереть об разбросанные спички весь коробок, какая-то спичка вспыхнула. От нее загорелась и другая. Феррилин подтолкнула их к торчащей из камина газете. Та тут же занялась, и пламя расцвело, как восхитительный цветок.
Анжела встала и, волоча ноги, добралась до камина. Зиллейби проделал тот же путь на четвереньках. Затрещали лучинки. Все склонились над огнем, ловя руками живительный жар. Окоченевшие пальцы стало слегка покалывать.
Зиллейби возрождался к жизни.
– Странно, – процедил он сквозь зубы, которые все еще срывались на стук. – Странно, что мне потребовалось дожить до такого возраста, чтобы понять причину незыблемости религии огнепоклонников.
На дорогах в Оппли и Стауч громко ревели моторы – их прогревали.
Двумя потоками в Мидвич вливались машины «Скорой», пожарные машины, джипы и военные грузовики. Гражданские транспортные средства останавливались, из них выскакивали пассажиры. Военные машины следовали к Хикхэм-лейн, направляясь к аббатству. Исключением из обеих категорий был маленький красный автомобильчик, который свернул и, подпрыгивая, помчался по подъездной дорожке Кайл-Мэнора, где и замер у крыльца, подняв в воздух фонтаны гравия.
Алан Хьюэс ворвался в кабинет Зиллейби, выхватил Феррилин из группы сгрудившихся у огня людей и прижал к себе.
– Дорогая! – воскликнул он, все еще задыхаясь. – Дорогая! Ты жива?
– Дорогой! – отозвалась Феррилин, как будто это был ответ на вопрос.
После нескольких минут тишины Гордон Зиллейби ответил:
– С нами тоже все в порядке, хотя, надо сказать, мы поражены. И еще окоченели. Вам не кажется…
Алан обернулся и впервые осознал, что тут вся семья.
– Что… – начал он и замолчал, так как в это мгновение зажглось электричество. – Чудесно! – обрадовался он. – Сейчас попьем чего-нибудь горяченького! – И исчез, увлекая за собой Феррилин.
– Попьем горяченького! – пробормотал Зиллейби. – Сколько музыки в одной этой простенькой фразе.
Итак, когда мы спустились к завтраку в восьми милях от Мидвича, нас ожидали новости, что полковник Уэсткотт отбыл два часа назад и что Мидвич проснулся, как то и положено делать утром.
Глава 6
Мидвич приходит в себя
На дороге из Стауча все еще стоял полицейский пост, но как жителей Мидвича нас пропустили без задержки, и мы, миновав местность, которая выглядела вполне обыденно, без всяких приключений добрались наконец до своего коттеджа.
Мы уже гадали насчет того, в каком виде застанем дом, но оказалось, причин для тревоги не было. Коттедж стоял целехонький и выглядел точно таким же, каким мы его оставили. Мы вошли и принялись хозяйничать, как делали бы это накануне, не находя никаких изъянов, ну, разве что молоко в холодильнике скисло, так как электричество отключалось. Уже через полчаса вчерашние тревоги стали казаться приснившейся нелепицей, а когда мы вышли пройтись и переговорили с соседями, то обнаружили, что у тех, кто провел эти ночи в Мидвиче, ощущение нереальности происшедшего было еще более глубоким.
И ничего удивительного – как нам указал мистер Зиллейби, представления мидвичцев о происшедшем сводились к тому, что они почему-то вечером не легли в постель, а утром проснулись от холода. Все остальное – досужие вымыслы. Трудно было поверить, что из-за провала в памяти они пропустили целый день, но ведь не мог же весь мир ошибаться! Однако, что касается самих мидвичцев, они в этом не видели ничего интересного, поскольку обязательная предпосылка интереса – наличие интересующегося сознания.
Поэтому Мидвич решил просто не учитывать случившегося и как бы забыл об отнятом у него дне, который стал теперь рассматриваться как день, пролетевший с непривычной быстротой.
Впоследствии такая позиция оказалась исключительно удобной, поскольку происшествие – даже если оно и не находилось под прицелом закона о секретности – на данном отрезке времени вряд ли могло стать газетной сенсацией. В общем, ароматец-то от него исходил сенсационный, но начинки явно недоставало. Конечно, имели место одиннадцать смертельных исходов, а из этого кое-что можно было бы состряпать, но даже в них не хватало пикантных деталей; что же касается рассказов потерпевших, то они отличались прискорбным однообразием, ибо рассказывать, по сути дела, было нечего, кроме как о пробуждении в полузамерзшем виде.
Поэтому мы получили возможность подсчитать свои потери, зализать раны и, вообще без всякого вмешательства со стороны, приспособиться к последствиям того, что позже получило название Потерянного дня.
Вот наша убыль: мистер Уильям Транк – батрак, его жена и ребенок, сгоревшие вместе со своим домом; пожилая чета Стигфилдов, также погибшая в результате пожара; еще один батрак – Герберт Флэгг – найден умершим от переохлаждения в странной и подозрительной близости от коттеджа миссис Гарриман, чей муж в это время работал в пекарне; Гарри Кранкхарт – один из двух мужчин, замеченных наблюдателем с колокольни в Оппли у входа в «Косу и камень», – также погиб от холода, остальные четверо – старики, у которых ни сульфамиды, ни пенициллин не смогли предотвратить развития пневмонии.
Мистер Либоди на следующее воскресенье в переполненной церкви отслужил молебен во здравие всех остальных, и это, плюс последние по счету похороны, утвердило за всем, что произошло, ауру чего-то в действительности не имевшего места.
Правда, неделю или около того в Мидвиче околачивались военные, часто приезжали и уезжали служебные машины, но военные интересовались не самой деревней, а потому особого беспокойства не причиняли. Их внимание было сфокусировано на местности вблизи аббатства, где поставили пост, охранявший глубокую выемку в земле, выглядевшую так, будто недавно тут покоилось нечто очень тяжелое. Инженеры производили замеры, делали кроки, фотографировали. Техники разных специальностей ползали по выемке взад и вперед, таская миноискатели, счетчики Гейгера и другую сложную аппаратуру.
Затем, совершенно неожиданно, военные потеряли к этой яме интерес и уехали.
Расследования в Грейндже продолжались немного дольше, и среди тех, кто их вел, был и Бернард Уэсткотт. Он несколько раз заглядывал к нам, но о том, что происходит, молчал, а мы никаких вопросов не задавали. Мы знали не больше других мидвичцев. Безопасность наложила лапу на всю информацию.
Вплоть до того дня, когда работы были свернуты, а Бернард объявил о своем намерении утром отбыть в Лондон, он так и не обмолвился о Потерянном дне и его последствиях. Но вечером, после минутной паузы в разговоре, он вдруг произнес:
– У меня есть предложение для вас обоих. Если, конечно, вы согласитесь меня выслушать до конца.
– Послушаем – поглядим, – ответил я.
– В общем, речь идет вот о чем: мы считаем нужным какое-то время присматривать за деревушкой, чтобы знать, что тут происходит. Мы могли бы внедрить сюда своего человека, который информировал бы нас, но против этого есть возражения. Во-первых, ему бы пришлось начинать с нуля, во-вторых, для того, чтобы чужаку войти в курс жизни деревни, требуется время; в-третьих, сомнительно, чтобы на данном этапе нам удалось доказать начальству необходимость посылки сюда опытного работника на полную ставку, а если он тут будет находиться не все время, то опять же сомнительно, сможет ли он собрать нужные данные. Если же, с другой стороны, нам удалось бы найти кого-то надежного и уже знакомого с местной жизнью и людьми, чтобы он сообщал нам о всех событиях, это было бы лучше во всех отношениях.
Я с минуту думал.
– Во всяком случае, на слух – звучит не очень, – ответил я. – Хотя многое зависит от важности прогнозируемых событий. – Я взглянул на Джанет, и она отозвалась с холодком в голосе:
– Звучит это так, будто нам предлагают шпионить за своими друзьями и соседями. Думаю, профессиональный шпионаж вам подойдет больше.
– Здесь, – поддержал я ее, – наш дом.
Бернард кивнул, будто ничего другого и не ждал.
– Вы считаете себя частью этой общины? – спросил он.
– Мы стараемся быть ею, и, кажется, нам это удается.
– Это хорошо, – он снова кивнул, – то есть хорошо в том случае, если вы чувствуете, что у вас есть перед общиной определенные обязательства. Последнее абсолютно необходимо. С такой работой может справиться лишь тот, кто хочет деревне добра и готов активно добиваться этой цели.
– Не вижу связи. Деревня прожила вполне благополучно много столетий без подобного надзора. Я хочу сказать, что ей вполне хватало стараний самих жителей.
– Да, – признал Бернард, – это было верно, но лишь до нынешнего дня. Теперь Мидвич нуждается в защите со стороны, и он ее получит. И мне кажется, шансы сделать эту защиту оптимальной полностью зависят от того, получим ли мы необходимую информацию.
– Какая еще защита? И от кого?
– Пока главным образом от любопытствующих, – ответил Бернард. – Ты же, надо думать, не считаешь случайностью, что мидвичский Потерянный день не был размазан на газетных страницах в тот же самый час, когда он потерялся? Или что набег журналистов всех мастей, которые бы принялись совать носы во все дыры Мидвича сразу после снятия «стены», не состоялся сам по себе?
– Нет, конечно, – отозвался я. – Разумеется, я понимаю, что тут действовала Служба безопасности. Да ты и сам мне об этом говорил, так что я нисколько не удивился. Я ведь не знаю, чем занимаются в Грейндже, но полагаю, что это секрет.
– Но ведь не один Грейндж уснул, – уточнил Бернард, – заснуло все, что было в радиусе мили вокруг.
– Но включая Грейндж! Лаборатория-то, вероятно, была главной целью! Должно быть, штуковина, которая устроила все это, не могла действовать на меньшую дистанцию, или эти люди – кто бы они там ни были – считали необходимым подстраховаться и заблокировать площадь побольше.
– Так считают в деревне? – спросил Бернард.
– Большинство – да, но есть варианты.
