скачать книгу бесплатно
– Я же сказал тебе, у меня нет имени. А теперь я должен идти.
Когда он выпустил поднос и начал поворачиваться, Эолейр предпринял еще одну попытку.
– Тогда скажи мне, как тебя называют другие.
Лишенные волос брови выглядели противоестественно.
– Они называют меня Лысоголовый. – На мгновение на его губах появилась печальная улыбка. – Это можно считать моим именем, как видите. Когда вы будете беседовать со своими богами, скажите им, что они создали очень плохой мир.
Когда слуга повернулся, два вооруженных охранника повели его прочь, и Эолейр понял, что он не единственный пленник в лагере шана.
Второй посетитель пришел к Эолейру позднее, в тот же день, когда уже стемнело. Он не услышал, как она подходит, и понял, что рядом с фургоном стоит женщина, пока не услышал ее голос в окно в двери.
– Граф Эолейр, вы меня слышите? – К нему обратились на вестерлинге, что было немного неожиданно, хотя и с варварским акцентом.
Он встал с узкой кровати и подошел к двери.
– Я тебя слышу, – сказал он. – Я говорю на твоем языке, во всяком случае немного. Может быть, нам лучше перейти на него?
Стоявшая снаружи женщина была темноволосой и красивой, но в широко раскрытых глазах Эолейр видел волнение. В тусклом свете, падавшем от фургона, ему показалось, что она совсем недавно вышла из возраста деторождения. Эолейр подумал, что уже где-то видел ее лицо, но за последние месяцы его окружало столько тритингов, что он не мог вспомнить где.
– Нет! – Она огляделась по сторонам и заговорила тише. – Лучше использовать эти слова, пусть я не слишком хорошо их знаю, на случай, если нас кто-то услышит.
Он был заинтригован, и не только ее восхитительным лицом.
– Очень хорошо, миледи. – Он не мог удержаться и использовал уважительное обращение – она отличалась от других женщин, которых ему довелось здесь видеть, не говоря уже о том, что разговаривала с ним на чужом для себя языке. – Кто вы, если мне будет позволено спросить, и чего вы от меня хотите?
– Я Хьяра, – ответила она. – Шан, как я должна сейчас его называть, – мой племянник.
Эолейр был удивлен, и ему пришлось призвать на помощь весь свой опыт, чтобы это скрыть.
– Я рад с вами познакомиться, леди Хьяра, но я все равно не понимаю, почему вы здесь.
– Унвер планирует вас освободить – во всяком случае, так мне сказали, – продолжала Хьяра.
– Да, он и мне это говорил, хотя я уверен, что за мою свободу будет назначена цена и король с королевой, возможно, не захотят ее уплатить.
– Унвер совсем неглуп. Он хочет, чтобы вы вернулись и ваши правители были довольны. Война с вашим Эркинландом ему не нужна.
– Это не мой Эркинланд, если уж быть честным, но их интересы совпадают с моими. – Эолейр окинул девушку внимательным взглядом. Она выглядела встревоженной, но не испуганной, и он решил, что это хороший знак. И все же он не мог не опасаться, что она вовлечена в какой-то семейный конфликт или что-то еще более опасное. – Я снова вас спрошу – чего вы от меня хотите, миледи?
– Чтобы вы сказали своему королю и королеве, что тритинги не хотят с вами воевать. Рудур мертв, но Унвер умен. Его гнев направлен против Наббана. Расскажите об этом своим господам.
– Но Наббан является частью нашего королевства, – заметил Эолейр. – Они король и королева не только Эркинланда или моей родины Эрнистира. Верховный Престол включает в себя также и Наббан.
– Тогда народ Наббана должен оставаться под властью престола! – сердито сказала она, и вспышка гнева показала Эолейру, что в ней есть сила, о которой он не подозревал. – Они крадут наши земли, убивают людей, а потом винят нас. Унвер пришел с юга, где тритинги вынуждены постоянно сражаться с обитателями каменных городов. И его ненависть к ним, не может быть… – Она искала подходящее слово, но так и не нашла. – Он их ненавидит, – наконец сказала Хьяра. – И отбросит обратно к прежним границам. На траву прольется кровь, и нет способа это остановить. Но он не хочет воевать еще и с севером.
– Зачем ему война с севером? – спросил Эолейр. – Только глупец воюет с врагами, занимающими две разные стороны. Я расскажу своим правителям, что Унвер не хочет войны с ними, но они должны приглядывать за Наббаном как за собственным народом. Вот что значит Верховный Престол.
– Тогда они ввергнут мир в отчаяние, – решительно сказала она. – Вдовы и сироты, больше никого не останется. Вам известно, сколько воинов придет из лугов, чтобы сражаться за свои земли? Многие ненавидели Рудура, который утверждал, что является таном танов, однако ничего не делал, чтобы остановить атаки из Наббана. Тритинги созрели для войны, как плоды, висящие на ветвях осенью.
– Где вы научились так хорошо говорить на нашем языке? – спросил он, неожиданно даже для себя отвлекаясь в сторону. – Или вы жили в землях обитателей каменных городов, как вы их называете?
– Нет, хотя там жили другие члены моей семьи, – нетерпеливо ответила она. – Мой отец был таном. К нам приходили люди из других земель. Я научилась говорить, потому что внимательно слушала и хотела побывать в тех, других землях. – Она снова огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что рядом все еще никого нет. – Почему вы задаете столько вопросов?
– Потому что такова моя природа, моя добрая леди, – и работа. А Унвер так же хорошо знает вестерлинг? Какой он? Как мне с ним говорить, чтобы понять, чего именно он хочет от моих правителей? Я просил о встрече с ним, но никто не соглашается меня к нему отвести.
– Он ужасно пострадал от рук бешеного пса Рыжебородого, – ответила Хьяра. – Унвер едва выжил после пыток, и только воля духов помогла ему уцелеть. Он настоящий мужчина, поэтому станет говорить с вами, только когда не будет выглядеть слабым и страдающим от боли. Но снова став сильным, он возьмет в свои руки все кланы, как мужчина упряжку лошадей, и заставит их действовать заодно, направляя туда, куда захочет он. Твои правители понятия не имеют, что Унвер обладает несгибаемой волей, как он умен и каким яростным бывает его гнев, но я знаю хорошо и видела, что духи сражаются на его стороне, они послали воронов, чтобы уничтожить его врага, который был моим мужем Гардигом, – но я не скорблю о нем. Вашим хозяевам не следует провоцировать Унвера.
Эолейр почувствовал себя уязвленным.
– Король и королева – сильные и отважные правители, а не трусы, чтобы им кто-то диктовал условия, даже шан Унвер.
– Тогда мы увидим конец всему. Я знаю, что ваш народ многочислен и владеет сильными замками. Тритинги также будут умирать. – Ее лицо, пылавшее гневом всего несколько мгновений назад, побледнело и наполнилось ужасом, словно она увидела страшные события, которые только что предсказала.
– Леди Хьяра, я вас услышал, – сказал Эолейр, рассерженный на себя за то, что не сумел скрыть свои чувства. – Я не хочу войны между нашими народами и знаю, что ее не хотят наши король и королева. Поговорите с Унвером. Скажите ему, чтобы встретился со мной до того, как он отправит им сообщение, и мы вместе найдем способ сохранить мир.
Она решительно тряхнула головой.
– Я не могу говорить с ним – во всяком случае о таких вещах. Я не обладаю правом, и он не станет слушать.
– Если Унвер так умен, как вы говорите, – продолжал Эолейр, – и если он действительно любит свой народ, он вас послушает. Если же не готов принимать советы от женщины, быть может, согласится воспользоваться опытом старого эрнистирца, который видел многое и участвовал не в одной войне. – Эолейр похлопал ее по руке, которая лежала на раме окна. – У короля и королевы Верховного Престола есть враги куда более страшные и опасные, чем луговые кланы, – поверьте мне. Они хотят войны с тритингами не больше, чем вы. Скажите Унверу, что я буду посредником. До сих пор он обращался со мной достойно, и я позабочусь о том, чтобы мои хозяева, как вы их называете, поступили так же. Не отчаивайтесь, миледи. Пока на свете есть хорошие люди, всегда остается надежда.
– Но если войны хотят духи и сердца людей, ничто не сможет ее остановить. – Она повернулась и исчезла так же быстро, как появилась.
Когда Эолейр выглянул из фургона, он увидел лишь темную стройную тень, стремительно скользившую по траве.
Вернувшись в большой шатер, Хьяра обнаружила, что ее сестра стоит на коленях перед бывшей постелью Рудура, от которой воняло потом и засохшей кровью, и кормит бульоном сына. Раны Унвера частично зажили, но лицо оставалось изуродованным из-за порезов и воспалившейся плоти вокруг них. По его позе Хьяра видела, что спина все еще доставляет ему сильную боль, но, как и всегда, его лицо походило на застывшую маску. Она не раз видела такое мужество в мужчинах своего клана, восхищалась им и ненавидела. В результате любая боль, в том числе та, что испытывали другие люди, превращалась в нечто незначительное, и ее можно было игнорировать.
«Через месяц на коже Унвера появятся жесткие белые шрамы, – подумала Хьяра. – Но не все его раны исцелятся, как плоть».
Фремур также находился здесь.
– Тебе не следует разгуливать так поздно, Хьяра, – сурово сказал он. – Теперь ты родственница шана. Кто-то может захотеть причинить тебе вред.
«Интересно, какая часть его тревоги связана со мной, а какая с достоинством Унвера?» – подумала она.
Тритинги не любили, когда их женщины, даже старшие родственницы, гуляли свободно, без сопровождения или разрешения. Но Хьяра так долго прожила по этим правилам, что теперь не собиралась позволять снова лишить себя свободы, в особенности мужчине на десять лет младше ее.
«И он не запрашивал размеры моего выкупа невесты, – напомнила она себе. – Значит, кто он мне, если не считать того, что он является слугой сына моей сестры? Пусть говорит за себя, если хочет иметь право давать мне советы».
– Я лишь немного прогулялась, – сказала она. – Ничего больше. Как Унвер?
– С шаном все хорошо, – ответил Фремур.
– К нему вернулся аппетит, – добавила ее сестра Воршева.
– Клянусь Пронзающим небо, – прорычал Унвер, отталкивая в сторону костяную ложку, – разве я умер и мне нужен шаман, чтобы говорил за меня, точно духи предков?
Фремур выглядел довольным: быть может, его порадовало, что Унвер снова клянется тотемом Клана Журавля.
– Конечно нет, великий шан.
Унвер посмотрел на Хьяру.
– И что ты видела, когда гуляла?
Она колебалась.
– Много всего и ничего, как всегда. – Если бы он спросил, что она делала, следовало ли ей ответить?
Никто не приказывал ей держаться подальше от обитателя каменных городов, графа Эолейра, но она чувствовала, что Унверу не понравилось бы, если бы он узнал, что она просила чужеземца найти способ избежать войны, – скорее всего, он пришел бы в ярость. Ни один мужчина из луговых кланов не захочет, чтобы за него говорила женщина, тем более если речь шла о заключении мира.
К счастью для Хьяры, Унвера занимали другие вещи.
– Танемут практически закончен. – Он вытер суп с губ небрежным движением пальцев.
Воршева и Хьяра сбрили ему усы, чтобы промыть глубокие порезы, шедшие вдоль щек до верхней губы, и Хьяра не привыкла видеть мужчин такого возраста без усов. Он выглядел не так странно, как раб Фремура, мужчина, которого прежде называли Гездан Лысоголовый, – сейчас он сидел в углу шатра на корточках, уставившись в землю, – но вид Унвера все равно казался ей непривычным, точно он стал совершенно новым человеком.
«Он шан, – напомнила она себе. – Значит, действительно стал совсем другим человеком». Даже Эдизель из далекого прошлого не имел такой необычной истории, как ее племянник.
Хьяра впервые подумала об отце Унвера, принце Джошуа. Когда он впервые попал к тритингам, Хьяра была ребенком и практически не видела и не слышала его, ведь он являлся одним из послов своего отца, короля Джона, и встречался только с отцом Воршевы и Хьяры Фиколмием, таном Клана Жеребца. Когда через несколько лет Джошуа и Воршева вернулись, Хьяра стала достаточно взрослой, чтобы смотреть и понимать. Джошуа едва не умер от рук одного из любимцев ее отца, но, в конце концов, одержал победу, и пережитое унижение навсегда оставило злобную обиду в сердце Фиколмия. За следующие годы, пока Хьяра постепенно взрослела, лицо принца Джошуа исчезло из ее памяти, хотя она до сих пор помнила все, что он умел хорошо делать. Казалось, ее сестра вышла замуж за призрака, сверхъестественное существо, которое никогда не удается увидеть полностью.
Теперь, когда она смотрела в сильно израненное лицо Унвера, Хьяре казалось, что она видит черты давно забытого принца – высокий лоб, длинная челюсть и спокойные серые глаза.
«А что еще дал отец Унверу, человеку, который теперь будет править тритингами?» – подумала Хьяра.
Она не могла задать этот вопрос вслух – Хьяра даже сомневалась, что остальные ее поймут.
– Ты вырос среди обитателей каменных городов, шан Унвер, – вместо этого заговорила она. – Какие они?
Во взгляде его глаз иногда появлялось что-то невероятно далекое и холодное, но сейчас Хьяра почувствовала легкое недоверие, больше подходившее осторожному ребенку, чем правителю всех кланов тритингов.
– Что ты имеешь в виду, Хьяра?
– Не напоминай ему о плохих временах. – Воршева так резко поставила пустую суповую миску на пол, что ложка в ней задребезжала и закрутилась. – Нас бросили. Его отец нас оставил. Мы жили среди презиравших нас людей. Как ты можешь напоминать ему о таких вещах?
Легкая тень улыбки искривила губы Унвера, кое-где еще покрытые запекшейся кровью.
– Твои воспоминания не совпадают с моими, мать. Город возле болот не являлся для меня ненавистным местом, если не считать момента, когда меня оттуда насильно увезли. Вот тогда я их возненавидел, иначе мне бы пришлось ненавидеть себя.
Хьяру такой ответ обрадовал. Никогда прежде он не говорил о прошлом.
– Мне всегда было интересно, какой он, Кванитупул, – сказала она. – Один раз я видела торговца, который говорил о нем как о волшебном месте, полном разных людей и всевозможных вещей.
– Город был грязным и тесным, – быстро ответила Воршева. – Я часто стояла на крыше проклятой гостиницы и молилась, чтобы ветер изменил направление и я могла почувствовать чистый воздух лугов, а не отвратительное зловоние болот.
Унвер даже не глянул в сторону матери – он продолжал смотреть в глаза Хьяры, и по его губам бродила тень улыбки, хотя теперь на лице появилось нечто новое – гнев, причин которого Хьяра не понимала.
– Я думаю, ребенок может найти себе дом в любом месте, – сказал он. – Если там есть нечто твердое, на чем можно стоять.
Фремур неожиданно встал и подошел к тому месту, где сидел на корточках безволосый раб.
– Эй, ты! – сердито сказал Фремур. – Что ты тут делаешь, пес? Наши разговоры не для твоих ушей. Здесь шан, которого ты предал, однако ты сидишь в его шатре, как шпион, и все слушаешь. И только благодаря тому, что Хьяра просила сохранить тебе жизнь, иначе ты бы гнил на шесте. Убирайся отсюда, жалкое существо, или я сам вышвырну тебя вон.
Тот, кого звали Лысоголовым, молча встал и поспешно вышел, высоко подняв плечи и опустив голову, словно ждал, что в него бросят что-то тяжелое. Хьяра действительно просила Фремура сохранить ему жизнь, но не из-за сочувствия или мягкости. Отец безжалостно управлял ее жизнью, и она знала, что жестокие уроки порождают не послушание, а лишь предательское молчание.
– Мне бы следовало покончить с этим куском дерьма, как я и собирался, – сказал Фремур, глядя на Хьяру почти с упреком. – Если ты сохранишь жизнь псу, он тебя никогда не укусит, но людям доверять нельзя.
– Эй, Фремур, должно быть, ты знавал больше верных собак, чем я, – с коротким смехом сказал Унвер, хотя было видно, что ему больно смеяться из-за не совсем зажившего лица. – Я не знаю ни одного животного – собаки, человека или лошади, – которое, однажды получив оскорбление, не хотело бы отомстить.
– Нам больше не нужно бояться оскорблений и предательства, – сказала Воршева с твердой уверенностью человека, который не полностью во что-то верит, но очень хочет. – Теперь мы будем помогать тем, кто этого заслуживает, и наказывать всех, кто захочет причинить нам вред.
– А здесь, мать, – сказал Унвер, и улыбка исчезла с его лица, – мы с тобой находимся в полном согласии.
Глава 33
Тени на стенах
– Идемте, Верховный магистр Вийеки, – сказал принц Пратики. – Встаньте рядом со мной и смотрите, как наши воины делают свою отважную работу.
Принц-храмовник выглядел великолепно в древних доспехах из ведьминого дерева, которые стоили больше, чем все, чем владел Вийеки. Пратики заплел волосы в две нарочито небрежные боевые косы, на поясе у него висел знаменитый меч Лунный Свет. Однако Пратики не был обычным офицером Жертвой: принц-храмовник являлся родственником самой королевы, обладая чином, более высоким, чем те, о которых мог мечтать Верховный военачальник всех армий Наккиги. Пратики не достиг величия, оно было его частью, уверенностью, которой наполнялись каждый его вздох и мысль.
– Пожалуйста, милорд, – снова попросил он Вийеки, поворачиваясь, чтобы на этот раз посмотреть назад. – Присоединяйтесь ко мне.
Пратики, как узнал Вийеки, был чрезвычайно щедрым для аристократа Хамака и любезно держался со всеми, кто ему служил, даже с рабами. Но, как и все, кто с рождения обладал огромной властью, не понимал обязательств, которые его щедрость накладывала на тех, кто находился с ним рядом.
Вийеки присоединился к принцу с его отрядом личной стражи на вершине холма, хотя предпочел бы стоять в стороне, где ему не пришлось бы скрывать свои не всегда лояльные мысли. Луна исчезла за горами, но даже свет звезд позволял разглядеть армию генерала Кикити, безмолвно приближавшуюся к крепости смертных Наглимунд. Вийеки постоянно задавал себе вопрос: каково быть смертным внутри каменных стен, ведь они так плохо видят после захода солнца, а потому не смогут заметить, как из ночи появляется огромная армия врага.
«Смертные считают нас демонами и чудовищами. Как писал военный поэт Зинузо: «Силы тьмы и смерти перед нами, и они ненавидят все, чем мы являемся. Они ненавидят наше дыхание, ненавидят нашу теплую кровь». Однако он говорил о врагах, которым мы противостояли, когда первые тени сгустились над Садом. Мог ли он представить, что другие станут так же относиться к его собственному народу?»
– О, – сказал Пратики с живым интересом, как если бы наблюдал за особенно любопытной партией в «шейнат». – Смотрите! Вперед выходят Молотобойцы. Все говорят об их гордости. Как и ваши Строители, Вийеки, они, по словам многих, больше любят свои инструменты, чем собственные семьи. Но в наши дни их осталось так мало!
Дюжина Молотобойцев бежала вверх по склону под градом стрел, которые летели в них со стен. Несмотря на тяжелые инструменты, которые они держали в руках, Молотобойцы мчались вперед, словно птицы. Их действительно было немного, и один уже упал, пронзенный в грудь стрелой оборонявшихся смертных.
– Несомненно, их слишком мало, чтобы уничтожить стены, – сказал Вийеки. – Почему мы не привели с собой гораздо больше?
– Потому что в наше время армии полны полукровок, – ответил Пратики. – И большинство очень молоды, совсем дети, у них было слишком мало времени, чтобы овладеть древними искусствами. Но не беспокойтесь, магистр, – Кикити и остальные генералы все тщательно спланировали.
Защитники крепости появились на стенах, но обладавшие слабым зрением смертные лучники плохо видели хикеда’я и не могли как следует прицелиться, так что небольшой отряд Молотобойцев быстро добрался до внешней стены. По другим сражениям Вийеки знал, что они будут бить огромными каменными молотами с точностью ювелиров – каждый в определенную точку, пока стена не задрожит, точно звенящий кристалл. Если нанести достаточное количество таких ударов, даже самый толстый каменный барьер обрушится. Но отряд Молотобойцев был слишком маленьким!
Вийеки невероятно удивился, когда увидел, что первые удары Молотобойцы нанесли не по огромной стене, а по земле перед ней. Он смотрел, как они распределились вдоль стены и принялись долбить землю огромными молотами. Издалека удары казались беззвучными и совершенно бесполезными.
– Что они делают? – только и сумел спросить Вийеки, изо всех сил стараясь сохранить холодное спокойствие аристократа Наккиги. – Вы понимаете, принц-храмовник?
Пратики отвечал так, словно происходящее его развлекало.
– Я же сказал, чтобы вы не беспокоились, магистр. Стена рухнет довольно скоро – все стены падают. Но пройдет некоторое время, прежде чем остальная наша армия пойдет в атаку. Им предстоит пройти долгий путь от форта Дипинг, где они дожидались момента, чтобы выступить.
