скачать книгу бесплатно
– Я это не обсуждаю. – Он повернулся к Агвальту: – Но Эолейр был важным человеком уже в то время – правая рука короля, а с тех пор прошло двадцать зим.
– Разве это имеет какое-то значение? – с усмешкой потребовал ответа Хурза, который прищурился. – У него нет кошелька, и он совершенно бесполезен. Давай перережем ему глотку и отправимся по своим делам.
Некоторые разбойники были явно с ним согласны, но остальные смотрели на молодого командира.
– Это имеет значение, – сказал Агвальт, – если за него удастся получить выкуп. – Что ты скажешь, эрнистириец, король захочет заплатить за тебя выкуп?
– Конечно. И в любом случае, он будет рад услышать известия… – Эолейр понял, что от усталости и страха едва не сболтнул лишнего, – …о том, чем закончилась моя встреча с ситхи. Да, король Саймон и королева Мириамель заплатят за меня выкуп – но только если я буду жив и здоров и смогу рассказать им, что произошло.
Агвальт рассмеялся.
– Конечно. Но именно так сказал бы любой человек, попавший в отчаянное положение. И, хотя мы собрали неплохой урожай… – Он указал на гору щитов и доспехов на земле, оставшихся, несомненно, от мертвых эркингардов. – …Нам не следует излишне спешить и терять более крупный приз. – На его покрытом шрамами лице появилось хитрое выражение. – Но ведь был еще мальчишка, который сбежал? – Он посмотрел на приближающихся всадников и нахмурился. – Мальчишка, которого мои люди не сумели поймать.
Эолейр махнул рукой.
– Мой оруженосец, безмозглый олух, бросивший меня, как только пришла беда. Мне без него даже лучше.
Он попытался придумать, как заставить разбойников помочь ему разыскать Моргана, но не мог представить, как это сделать, не рассказав им, что речь идет о принце. Эолейр оказался перед трудным решением: что хуже, оставить принца одного в диком лесу или помочь ему стать пленником злобных разбойников? Агвальт может пытать их, а потом убить, если перспективы выкупа станут туманными или слишком опасными.
– А остальные дети? – прервал его размышления Агвальт. – Те, которых мы видели издалека, – они ехали верхом на баранах?
Эолейр удивился и обрадовался. Должно быть, речь шла о семье Бинабика, получалось, что они пережили нападение и сумели сбежать.
– То были не дети, а тролли из высоких северо-восточных гор. Их группа возвращалась домой и часть пути собиралась проехать с нами.
Теперь Агвальт расхохотался громко и с явным удовольствием.
– Тролли? О, какой у нас сегодня день! Даже если мы решим тебя убить, Эолейр, так называемая Рука короля, мы сделаем это не сразу, чтобы послушать твои выдумки. Ночи в степях бывают скучными без интересных историй. – Но затем его лицо снова стало холодным. – Свяжи его, Хурза. Не так крепко, чтобы он пострадал, но я не хочу никаких фокусов, и пусть остается связанным до тех пор, пока мы не разобьем лагерь. Он может ехать за спиной Хотмера, который наверняка будет рад компании старого друга своего отца.
Эолейр понял, что его не будут убивать прямо сейчас, и рискнул задать еще один вопрос.
– А где остальные твои люди? Ты бы не стал атаковать столь малыми силами большой вооруженный отряд.
– Остальные мои люди, – сказал Агвальт. – Мы не глупцы. – Он повернулся к дымящимся остаткам лагеря эркингардов, от которого почти ничего не осталось. – Эта бойня не наших рук дело. На твоих людей напал клан – и их было очень много. Целый клан, который направлялся на сбор в Холмах Духа, так я думаю. Но хватит болтать. Мы уходим.
Когда его поднимали на седло за спину Хотмера, Эолейр бросил последний взгляд в сторону леса, где исчез Морган, но над степью уже спускались сумерки, и он увидел лишь темную громаду леса, погрузившуюся в тень.
«Да хранят тебя боги, Морган. Я молюсь за то, чтобы ты добрался домой без меня. Не думаю, что мне хватит сил вернуться к твоим дедушке и бабушке и рассказать им, что я не сумел защитить их наследника. Лучше уж умереть в этих пустошах».
Сначала Морган держал в руке меч, изредка делая пробные выпады по лучам солнечного света между деревьями, уверенный, что его могут в любой момент окружить разбойники и ему придется защищать свою жизнь. Но по мере того как день клонился к вечеру, а в лесу становилось теплее, рука у него начала уставать, и он убрал меч в ножны. Очень скоро они стали ему мешать, потому что колотили по бедру во время ходьбы. И, хотя солнце уже прошло существенную часть своего пути, день становился все более жарким, и ему уже казалось, будто он задыхается в своем шерстяном плаще. Морган снял его, сложил и накинул на шею, чтобы защитить затылок от хлеставших его ветвей, и тут же почувствовал неприятный зуд.
Однако не это стало его главной проблемой. Все шло не так, все раздражало, тревожило и пугало Моргана. Несмотря на жару и пот, стекавший по спине, периодически он начинал дрожать. Он постоянно думал о бренди, вине или даже пиве, сошло бы что угодно, только бы избавиться от отвратительных мыслей. Ко всему прочему, он никак не мог выбраться из этого странного и опасного места.
Моргана никогда не интересовал лес, если не считать того, что там можно охотиться или устраивать приключения с выпивкой в компании с Астрианом и Ольверисом, как в тот раз, когда они отправились пострелять в оленей в королевском лесу Кинсвуд, заблудились и нашли обратный путь только при помощи королевских лесников, которые услышали, как они спорят между собой. Но Морган уже начал понимать, что знакомый лес рядом с замком очень сильно отличается от Альдхорта. Во-первых, даже в глубинах Кинсвуда повсюду виднелись следы людей, указатели охотников, оставленные на коре деревьев, груды камней, обозначающие тропы, и даже обугленные остатки костров.
Здесь, в Альдхорте, троп не было, и он не находил никаких признаков присутствия людей, лишь изредка вспыхивали красные хвосты белок на верхушках деревьев, или он слышал шелест крыльев пролетавших птиц, которых даже не всегда успевал увидеть. Он вполне мог находиться в каких-то новых землях, где никогда не ступала нога человека, однако его преследовало ощущение, будто кто-то – часто ему казалось, что таких существ несколько, – наблюдает за ним, прячась за деревьями. Морган не мог объяснить, что именно заставляло его так думать, но его постоянно преследовало чувство, что он здесь чужак, и даже огромные деревья смотрят на него свысока и с любопытством.
Никогда Морган не чувствовал себя таким одиноким.
В Кинсвуде и в некоторых частях огромного эрнистирского леса Сиркойл, в которых ему довелось побывать, он всегда видел людей и их жилища. Лесной народ возделывал деревья, выращивал или подстригал, иногда вырубал для получения топлива, оставляя торчавшие из земли пни, напоминавшие надгробия. Подлесок собирали угольщики, упавшие плоды поедали свиньи, которых пригоняли в лес на кормежку. Все каким-то образом использовали. А здесь он шагал совершенно один сквозь жаркий, влажный и безмолвный сумрак.
К концу дня каждый новый вдох, сделанный Морганом, наполнял его грудь, но не прояснял мысли, и ему приходилось постоянно бороться с переполнявшим его чувством беспомощности и отчаяния. Несколько раз, когда он поднимался на вершину холма, он пытался отыскать границу леса или хоть какие-то следы людей, но видел лишь бесконечные пространства деревьев и кустарника, которые тянулись во все стороны, и лишь огромные усилия воли не позволяли ему опуститься на колени и разрыдаться.
«Я не могу это сделать, – снова и снова повторял он себе. – Я принц. А принцу нельзя плакать».
Ему удавалось сдерживать слезы, но по мере того, как день подходил к концу и становилось очевидно, что он не сможет выйти из леса до наступления ночи, страх начал подниматься в нем, точно паводковая вода.
Крестьянский сын схватил свой меч И к берегу Гринвейда побежал, Где ряд за рядом стояли Жестокие воины короля Падуба.
И парень поднял свой меч, У пенистого стоя потока, И вскрикнул: «Ты не войдешь в Эркинланд! Путь река наполнится кровью!
Моргану хотелось спеть что-нибудь воинственное и веселое, но собственный голос казался ему тихим и лишенным смысла, и – хуже того – у него появилось ощущение, будто он оскорбляет вечную тишину леса, поэтому он не допел песню «Крестьянский сын Долшира». Однако очень скоро он не мог бы петь, даже если бы захотел. У него остались силы лишь для того, чтобы продираться сквозь подлесок, не обращая внимания на бесчисленные кровавые царапины от терновника, который рос около редких троп, проложенных животными, и он уже с трудом переставлял одну ногу за другой.
Он провел около часа в густой роще огромных древних лип, одни были стройными и тонкими, словно вытянувшаяся в струнку стража, другие такими толстыми, что их стволы казались припавшими к земле патриархами, клюющими носами возле семейного камина. Когда Морган наконец выбрался в более редкий лес, он остановился отдохнуть. Солнце садилось на западе – во всяком случае, там должен был быть запад, или все теряло смысл – и воздух стал прохладнее. Морган уже надевал плащ, когда заметил тянувшийся к солнцу ясень с широким неровным стволом, словно выросшим в тени ныне исчезнувшего гигантского дерева. Ему вдруг показалось, что это дерево ему знакомо…
Он приблизился к нему, обошел со всех сторон, но никак не мог избавиться от странного чувства. Затем его внимание привлекло какое-то светлое пятно на земле рядом со стволом. Оказалось, что это ставший коричневым огрызок яблока, который облепили муравьи, но Морган узнал отпечаток сапога на мягкой земле рядом с остатками его утренней трапезы.
Он вернулся к тому месту, откуда начал свой путь.
Морган опустился на колени, припал лбом к земле и заплакал. Солнце оказалось лжецом и предателем, оно, как убийца с ножом, пыталось отнять у него жизнь. Лес его ненавидел, и теперь Морган ненавидел его в ответ. Он шел весь день, но вернулся туда, откуда начал.
Ночью он спал – или только пытался – на том же дереве, что приютило его накануне. В темном лесу шуршали какие-то существа, он слышал шепоты, похожие на человеческие голоса. Когда Морган сел с отчаянно бьющимся сердцем, он увидел сиявшие на высокой ветке три пары больших круглых глаз, в которых отражался лунный свет, казалось, они смотрели на него, однако, кем бы они ни были, приблизиться к нему существа не осмеливались. После этого Морган перестал обращать внимание на шелесты и шепоты.
Даже звезды, которые он видел сквозь кроны деревьев, выглядели неправильно – расстояния между ними изменились, и они были незнакомой формы. Там, где прежде сияла яркая сфера Светильника, на небесном своде появилось созвездие, подобное пауку или крабу, центральный яркий огонь окружали радиальные линии, состоявшие из более мелких звезд. Неужели даже небо обратилось против него?
Морган снова заплакал, он был не в силах остановиться, но постарался рыдать беззвучно, ему совсем не хотелось привлечь внимание хищников. Он больше не боялся преследователей-людей – более того, с радостью встретил бы их. Но тихие звуки его плача, несмотря на все усилия, разносились по лесу, и невидимые наблюдатели тихонько шептались между собой, словно обсуждали: что будет делать дальше это странное чужое существо.
Глава 2
Деревянное лицо
– Это моя мама? – спросила Лиллия, глядя широко раскрытыми глазами на фигуру, изображенную на крышке гроба.
Руки изображения были благочестиво сложены на груди, а деревянное лицо застыло в безмятежности, как у резного святого.
Саймона не удивил вопрос внучки. Его также тревожило сходство невестки Иделы с деревянной фигурой с застывшим выражением лица и накрашенными глазами, смотревшими в пустоту.
– Нет, малышка, – наконец ответил он. – Это резьба. Вроде куклы.
– А зачем они сделали из нее куклу? – спросила Лиллия.
– Чтобы показать, какой она была при жизни, – ответил Саймон.
– А теперь она выглядит иначе?
Прошло много дней после смерти принцессы Иделы, и королю не хотелось даже думать над вопросом малышки.
– Это не имеет значения. Душа твоей матери в раю. Однажды ты снова ее увидишь, и она будет выглядеть такой, какой ты ее знаешь.
– А если я не попаду в рай?
– Я уверен, что попадешь. – Саймон огляделся по сторонам.
Если не считать стоявшей вдоль стен почетной стражи, королевская часовня оставалась пустой. Длинная цепочка дворян и важных людей незнатного происхождения прошла здесь в предыдущие два дня, и сейчас складывалось впечатление, что все, кто хотел отдать дать уважения принцессе, уже это сделали. Саймон был полон мрачного удивления – как могла так долго, тихо и неподвижно лежать в закрытой коробке такая женщина, как Идела, полная самых разных идей.
– Убийца! – простонал кто-то – не слишком громко, но в почти пустой часовне это слово прозвучало как крик, и Саймон вздрогнул.
Герцог Осрик, отец Иделы, покачиваясь, стоял в дверях. Несколько его людей пытались поддерживать герцога – он был сильно пьян, – но он всех оттолкнул и, пошатываясь, вошел в часовню. Вслед за ним внутрь поспешно шагнул Пасеваллес, умоляя его выйти наружу и делая все, что было в его силах, чтобы остановить герцога, не касаясь его руками.
– Убийца! – повторил Осрик. Казалось, он даже не заметил Лиллию и короля, но прошел мимо них и упал на колени перед гробом. – Убийца разгуливает среди нас. Разгуливает на свободе! Чудовище, убившее мою единственную дочь!
На лице Пасеваллеса застыло сочувствие и одновременно отвращение. Герцог вспотел, и пятна на его одежде указывали на то, что он ее не менял несколько дней.
– Прошу прощения, ваше величество, – сказал Пасеваллес Саймону, заметил Лиллию и побледнел. – Клянусь Господом, я искренне сожалею. Его светлость расстроен. К тому же, он слишком много выпил…
– Я и сам вижу, – мягко ответил Саймон.
Он не ожидал, что Осрик, грубый человек, не склонный к проявлению чувств, будет так подавлен из-за смерти Иделы. Саймон посмотрел на Лиллию, которая не спускала испуганных глаз с трясущихся плеч деда. – Но почему он повторяет это слово? Я не хочу слышать такие вещи в присутствии… – Саймон указал на Лиллию. – Ты можешь увести его отсюда?
Пасеваллес состроил гримасу.
– Я могу попытаться, ваше величество. – Однако ему не удалось привлечь внимание герцога.
– Пойдем, Лиллия, – сказал внучке Саймон. – Дедушка Осрик очень опечален. Оставим его одного.
– Но он ведь увидит маму в раю, верно?
– Конечно. Но он грустит из-за того, что ему придется подождать. Как и всем нам.
Когда они подошли к двери часовни, Саймон оставил на пороге Лиллию и вернулся к Пасеваллесу. Осрик продолжал стоять на коленях перед гробом дочери.
– Пасеваллес, ты можешь за ним присмотреть? Я боюсь за него, пока он в таком состоянии.
– Я сделаю все, что в моих силах, ваше величество. Его стражники мне помогут, я уверен. Мы не позволим ему причинить себе вред. Я думаю, что вскоре ему станет лучше.
– Что он имеет в виду, когда говорит об убийце? – тихо заговорил Саймон, чтобы Лиллия его не услышала. – Мне представляется очевидным, что Идела упала с лестницы. Вероятно, причиной тому стал обычай придворных дам носить длинные платья. Ума не приложу, почему они не падают с лестниц каждый день…
– Я не знаю, откуда пошла эта глупая мода, сир. Как видите, милорд Осрик пьян, к тому же, он не спал несколько дней. Я послал карету за его женой, герцогиней Нелдой, но путешествие до Вентмута и обратно занимает несколько дней.
– Бог наш Спаситель, как я хочу, чтобы добрая женщина поскорее добралась до Хейхолта, – сказал Саймон. – И чтобы Мириамель была здесь, если уж вспомнить про отсутствующих жен. От нее до сих пор нет вестей?
– Вы узнаете об этом в тот момент, когда они появятся, ваше величество, – ответил Пасеваллес.
– Даже посреди ночи.
– Да, ваше величество. Конечно.
– Хорошо. Мне никогда не приходилось писать таких ужасных писем… это наводит меня на очень печальные воспоминания. – Он похлопал по руке своего лорда-канцлера. – Благословляю тебя, Пасеваллес. Ты хорошо помогаешь мне в столь мрачное время.
– Благодарю вас, мой король. – Пасеваллес низко поклонился. – Я лишь делаю то, что положено верному слуге.
– Как наша девочка? – тихо спросила графиня Рона, ближайшая подруга королевы и верный советник трона.
– Задает вопросы о смерти, – ответил Саймон, наблюдая за внучкой, которая медленно рисовала овалы, следуя за орнаментом, выложенным плитками пола в коридоре. – Я рассказал ей все, что знаю, постарался убедить, что Идела в раю и там она снова увидит мать.
– Ей нужно подумать о чем-нибудь другом, – сказала Рона. – Я соберу детей, чтобы она с ними поиграла – это позволит ей немного отвлечься от мрачных мыслей.
– Не уверен, что у тебя получится, – сказал король. – Я никогда не встречал ребенка, которого было бы так же трудно отвлечь, как Лиллию.
Рона грустно рассмеялась.
– В этом смысле она похожа на свою покойную мать, – ответила графиня.
– И еще меня тревожит герцог Осрик. Он все время повторяет, что Иделу убили.
Рона махнула рукой.
– Вам не следует обращать на это внимания. Жесткие сильные люди вроде Осрика плохо переносят подобные события. Иногда они могут выжить, только что-нибудь сломав, а потом попытаться исцелить сломанное.
Саймон кивнул.
– В твоих словах что-то есть. – Он энергично тряхнул головой, словно освобождаясь от прилипшей паутины. – Мне нужно управлять королевством, дорогая Рона. Присмотри за ребенком, ладно? Меня пугает то, что она не плачет и продолжает разумно рассуждать – ведь ее мать только что умерла.
– Не следует плохо говорить о мертвых… – Рона огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что никто ее не услышит, – …но Идела никогда не была близка с Лиллией.
Саймон сотворил Знак Дерева.
– Пожалуйста. Просто присмотри за моей внучкой, графиня, и, пожалуйста, не говори ей ничего подобного.
Рона печально улыбнулась.
– Я бы никогда не сказала такое ребенку, ваше величество.
Когда графиня Рона увела Лиллию, ей пришлось отвечать на вопросы о разложении мертвых. Саймон вернулся в свои покои, где занимался делами королевства, когда ему не хотелось погружаться в суету Тронного зала, где собиралось множество придворных и просителей. Он чувствовал себя усталым и собрался немного вздремнуть, поэтому почувствовал раздражение, когда обнаружил вранна Тиамака, друга и советника, который его ждал.
– Как твоя внучка, Саймон? – спросил Тиамак. – Как она переносит горе?
– Лучше, чем я. – Он со стоном опустился на кресло. – Смерть Иделы лишила меня самообладания. Надо же так случиться, что именно сейчас Мириамель так от нас далеко. И мы отослали прочь Моргана! Мой бедный внук даже не знает, что его мать мертва!
– Ты отправил внука на встречу с ситхи, поручив ему важную миссию, и королева согласилась – хотя, должен признать, очень неохотно. Не стоит себя ругать.
Саймон вздохнул.
– А теперь герцог Осрик шатается по Хейхолту, от него несет вином, и он бредит, будто Иделу убили. Что будет дальше? Воскреснет дракон Эльстана и спалит всех нас? Или появится Прайрат, и его башня снова начнет светиться красным по ночам?
Тиамак постарался скрыть дрожь.
– Пожалуйста, ваше величество – Саймон, – не говори такие вещи. Я не верю, что ты способен изменить наши судьбы к худшему подобными разговорами, но сомневаюсь, что твоему богу или кому-то из моих нравится, когда им бросают вызов.
