скачать книгу бесплатно
Может, посоветуешь что?
Твоя сестра,
Маша.
На улице было на редкость свежо и приятно. Обычно за день солнце так раскаляло все вокруг, что жара ощущалась почти до рассвета, обычно, но не сегодня. Эта ночь была совершенно особенной и удивительной. Небосвод был усыпан звездными каскадами, чьи причудливые скопления время от времени пересекали искрящиеся дорожки метеоритов и, как показалось Ахи, звезды светили особенно ярко сегодня.
Размышляя над словами ночного посетителя, Ахи решил немного прогуляться вдоль улицы, погруженной в ночной покой и темные тени серых и блеклых очертаний домов. Кое-где сквозь закрытые оконные ставни все же пробивались полоски света мерцающих свечей. Город мирно спал, охваченный тишиной.
Ахи не имел привычки гулять по ночам, поэтому ощущение ночного одиночества было новым и интересным. Лишь изредка можно было услышать лай собаки, блеяние овцы или отдаленный крик ночной птицы. Благодаря свету почти полной луны и ярких звезд, дорогу было видно хорошо, и Ахи уверенно шагал по высушенному дневным зноем грунту. В дневное время эта дорога была все время наполнена движением людей и скота.
Внезапно Ахи различил в ночной тиши чей-то приглушенный разговор, и тут же ускорил шаг и пошел на звук.
Пройдя шагов 50, он вышел на перекресток и стал под ветвистую корону растущей у дороги смоковницы.
Голоса приближались. Вскоре Ахи стал различать отдельные слова и фразы разговора, и одновременно с этим он увидел две фигуры, маячившие во мраке.
– Ты не понимаешь, – говорил один. – Если бы Он был безумным, Он не смог бы так говорить и творить такие чудеса.
– Согласен, – ответил второй. – Но тогда совершенно непонятно, зачем Он позволил себя убить?
– Не знаю. Если бы знать…, – вздохнул он. – Но ты знаешь, у меня такое чувство, что еще не все потеряно. Как будто бы Он еще должен вернуться. «Это о Иешуа!» – подумал Ахи, и у него взволновано заколотилось сердце.
– Да, брось ты! О чем ты говоришь? – махнул рукой второй. – Я лично видел, как сотник вонзил в него копьё.
– Ну, и что? Ведь он же говорил, что воскреснет на третий день. Разве ты не помнишь, как Он воскресил Лазаря? Почему ты думаешь, что Он не может воскресить Себя?
На этих словах они поравнялись с Ахи, и он выступил из своего укрытия.
– Я вас правильно понял? Вы ведь говорите про Иешуа? – спросил он, но увидев его, эти двое почему-то дико закричали и бросились бежать.
Ахи бросился за ними, крича на ходу:
– Стойте! Подождите! Я не причиню вам зла.
Не слушая его, они продолжали бежать, но это было не так-то просто, убежать от хорошо натренированного воина.
Ахи отлично бегал. Не отставая ни на шаг, он бежал легко и почти дышал в затылок убегавшим, при этом продолжая кричать:
– Да, стойте же. Остановитесь, я вас прошу. Мне нужно что-то у вас спросить.
В конце концов один из убегавших, тот что говорил о воскресении Иешуа, вдруг споткнулся, упал прямо посреди дороги и, видимо больно ударившись, вскрикнул, закрыл голову руками, и так и остался лежать ниц. А второй схватил увесистую палку, как специально положенную кем-то в этом месте у дороги и, угрожающе замахнувшись, надрывно закричал:
– Не подходи! Что тебе нужно от нас? Оставь нас в покое.
Тут Ахи обратил внимание, что на поднятый ими шум собаки подняли лай, овцы и козы стали блеять в своих стойлах, а в некоторых домах стали зажигать свет.
– Тише-тише, – примирительно заговорил Ахи, подняв руки перед собой ладонями вперед. – Я не желаю вам зла.
– Тогда зачем ты следишь за нами? – крикнул человек, и еще выше поднял палку.
– Это вышло случайно. Я просто гулял, – ответил Ахи.
– Те врешь! – он замахнулся и попробовал ударить Ахи, но опытный воин легко уклонился от удара и ловким движением вырвал палку из его рук, сломал ее об колено и отбросил в сторону.
– Прекрати! Я пошел за вами, потому что вы говорили о Иешуа.
– Что тебе до Иешуа, незнакомец? – продолжал кричать лишившийся своего оружия человек.
– Сегодня у меня был Иона, один из учеников Ионы бен Зкарья. Может быть вы знаете такого? Он сказал мне, что Иешуа жив.
– Ты лжец! Иона мертв, и Иешуа тоже. Я был на похоронах и того и другого.
– Иона БЫЛ мертв, – как можно мягче попробовал возразить Ахи. – И он сказал, что и Иешуа БЫЛ мертв. Но сейчас Иона жив, и я свидетель тому. Поэтому у меня есть основание верить, что и Учитель тоже жив.
В пылу эмоций ни Ахи, ни его оппонент не заметили, что второй из убегавших поднял голову и внимательно слушает их разговор. Поэтому его вопрос прозвучал для Ахи совершенно неожиданно.
– Ты знал Иону? – Спросил он.
– Да, знал.
– Мы были друзьями. Иона и я были учениками Иоанна Бен Зкарья – Крестителя. Но откуда ты знал его?
Настал черед для Ахи смутиться. Он не знал, что отвечать на этот вопрос, потому что ответить правду был пока не готов. Поэтому он предпочел занять привычную для себя позицию нападающего.
– Что тебе до того, откуда я знаю его? – сказав это, Ахи почувствовал, что совершает ошибку. Как будто бы своей неискренностью он сам закрывает для своего собеседника двери к принятию, но отступать было поздно, поэтому он продолжил. – Час назад Иона был у меня живой и сияющий, как Моше Рабейну после горы Синая. Он сказал, что для того и пришел ко мне, чтобы возвестить, что Иешуа воскрес. Я не видел воскресшего Иешуа, но я видел Иону и вполне могу поверить его словам.
В этот момент в разговор снова вмешался третий, который до этого момента стоял молча и отряхивал одежду. Обращаясь не к Ахи, а к своему приятелю, он спросил:
– Слышал когда-нибудь подобное? Ха-ха! Он, видишь ли, верит его словам! Не знаю, как ты, а я не словам Ионы не верю, а прежде всего не верю словам этого ночного сумасшедшего. Может быть, это я такой скептик? Вот ты, Ёся, ты веришь этому безумцу?
– Не знаю. Скорее всего, нет, – ответил тот.
Тогда приятель Ёси, повернувшись к Ахи, громко и твердо сказал:
– Мы тебе не верим. Тебе от нас что-нибудь еще нужно?
Не зная, что ответить, Ахи пожал плечами.
– Да ничего мне от вас не нужно.
– А-а, понятно! – В его голосе звучала ирония и наигранное разочарование. – Ну, раз тебе ничего больше от нас не нужно, тогда ступай себе туда, куда шел. Мы тебя не трогали, и ты нас не трогай, хорошо? Ступай своей дорогой, а мы пойдем своей.
Он похлопал своего спутника по плечу, уверенно взял его за руку и потащил за собой в том направлении, куда они и шли до встречи Ахи, оставив его озадаченного одиноко стоять посреди дороги.
Вскоре их молчаливые силуэты растворились в ночной мгле, лай собак и блеяние скота постепенно стихло, в окнах домов снова погас свет, и вокруг воцарилась тишина.
Какое-то время Ахи все еще смотрел вслед исчезнувших в сумерках силуэтов, пытаясь осмыслить все, что сейчас произошло, и вообще, зачем он здесь, посреди дороги, посреди ночи, посреди темных молчаливых домов один…
Затем он глубоко вздохнул, ощутив своей грудью всю ночную свежесть чистого, лишенного дневной, поднятой ногами прохожих и копытами животных пыли, и поднял глаза на небо.
О-о! Небесный купол простирающийся от горизонта до горизонта был, как никогда, прекрасен, будучи усыпан мириадами звезд, пересекаемых время от времени светлыми дорожками падающих метеоритов. Зрелище было столь великолепным, что Ахи так и замер, завороженный величественной картиной ночного небосвода. Буквально через пару минут он уже забыл о том огорчении, которое он почувствовал, было, после встречи с ночными спутниками и, снова вернувшись мыслями к тому, что сказал ему Иона, хотел уже возвратиться домой, когда вдруг за его спиной зазвучал до боли знакомый ни с чем несравнимый бархатный баритон:
– Люди – удивительные творения, не так ли?
Ахи резко обернулся и увидел перед собой высокую светлую фигуру человека в длинном хитоне.
– Ты ожидаешь от них одного, а они поступают совсем не так, как ты думаешь, да? Что имеют, не хранят, а потеряв, расстраиваются. Одним словом, Люди.
Его одежда была чище и белее снега, и от нее исходило сияние, как и от одежды Ионы, а лицо сияло еще ярче. Его глаза буквально светились любовью, а на губах играла едва заметная улыбка, но не усмешка, а именно улыбка, которая выражали ничто иное, как благорасположение к Ахи. Его руки, выглядывающие из рукавов хитона почти по локоть, сияли так же как его лицо, но это сияние никак не помешало Ахи увидеть отверстия на запястьях – следы от гвоздей. Даже без вопросов Ахи сразу понял – перед ним был Учитель. Теперь у воина не осталось никаких сомнений – Иешуа был действительно Машиах.
– Если бы ты был до конца искренен, они бы не ушли, – мягкие слова Учителя проникали прямо в сердце, поражая своей простотой и точностью, но в Его тоне не было ни малейшего осуждения.
Благоговейный страх моментально охватил Ахи, ноги воина ослабли, и он в трепете пал на землю лицом ниц перед Иешуа, закрыв голову руками.
– Встань Ахи, не бойся.
На плечо воина опустилась рука, от которой по телу моментально разлилось дивное ощущение какого-то неземного тепла, любви и принятия. Удивительно, но Ахи почувствовал, как это тепло наполняет его силой и смелостью. Оно было похоже на то, что исходило от Ионы, но только было значительно сильнее.
Он поднялся с земли и встал во весь рост перед Иешуа, и даже поднял на Него глаза, чтоб посмотреть Ему в лицо.
Машиах улыбался. Его глаза излучали теплоту, заботу и понимание. На его лбу все еще были видны раны от терновых игл, но они выглядели отнюдь не безобразно, а напротив, удивительно и славно, издавая особое свечение. От Него веяло простотой и человечностью, то есть с Ним было просто по-человечески хорошо и комфортно, но в то же время всем своим существом Ахи ощущал, что перед ним не просто человек.
Не зная, что сказать, Ахи продолжал, молча стоять, созерцая Иешуа и думая, что никогда он еще не ощущал такой необыкновенный мир и покой внутри себя, как сейчас, когда он стоит перед Ним.
Говорить не хотелось. Слова были почему-то не совсем уместны в этот момент. Хотя, может быть потому, что не все можно передать словами, как нельзя было передать словами и то ощущение себя, своего предназначения, своей цены и значимости в глазах Того, Кто, как чувствовал в этот миг Ахи, знает о тебе все, потому что это именно Он однажды подарил тебе существование на этой земле.
Сколько это продолжалось, было трудно сказать. Может быть лишь миг, а может целую вечность. Время каким-то непостижимым образом теряло свое значение в Его небесном присутствии. Ахи, казалось, утонул в этих глазах полных неземной любви, и ему больше ничего не хотелось, так прекрасно было это вечное мгновение. Однако в какой-то момент Иешуа снял руку с его плеча и, развернувшись, внезапно исчез.
Ахи пришел в себя и оглянулся вокруг.
Где-то за горизонтом уже начинал заниматься рассвет. Даже один петух, видимо что-то перепутав, прокричал вдруг свой особый клич утреннего стража, хотя тут же замолчал, как бы прервав самого себя на полуслове. Ему ответила, было, какая-то овца, но ее никто не поддержал, и она тоже замолчала.
Ахи с удивлением пожал плечами и улыбнулся.
Ему было очень и очень хорошо сейчас.
Почему? Трудно сказать. Наверное, он и сам бы не смог ответить себе на этот вопрос и, честно говоря, он и не задавался никакими вопросами. Он просто вспоминал ощущение ладони Иешуа на своем плече, Его улыбку и Его благостный взгляд. Вспоминал, и улыбался сам, потому что ему было необыкновенно радостно и спокойно в этот миг.
Он еще раз поднял глаза в небо, все еще полное звезд, хотя и не таких ярких из-за приближающегося утра и, повернувшись, уверенно зашагал к себе домой.
Единственно, что ему было непонятно, так это, что же теперь делать с теми доносами, которые принес ему Юда.
Размышляя над этим Ахи подумал, было, уничтожить их, но затем отверг эту мысль, поскольку в этих доносах содержались подлинные выдержки из слов Иисуса, и Ахи не мог уничтожить эти рукописи, поскольку, как еврей, он понимал, что они имеют ценность Священного Писания. И хотя Ахи понимал, что какие-то из этих слов Юда добавил сам, чтобы угодить своим доносом первосвященнику, многие фразы все же были правдивыми цитатами из речи Учителя. Насчет некоторых изречений Ахи мог почти с полной уверенностью сказать, что их Юда добавил от себя, однако многие слова были спорными, и Ахи не мог уверенно утверждать, что Учитель такого не говорил.
Он подумал, было, что ему стоит показать рукопись еще кому-то из учеников, но затем решил, что, если он Ахи, тот, кто так хорошо знал Юду и проработал с ним вместе много лет, не может разобраться сам, что из написанного им правильно, а что нет, где гарантия, что другие смогут в этом разобраться. А значит, есть опасность, что кто-то может воспринять ложь Юды за истинные слова, и тогда на нем, на Ахи будет лежать ответственность, что он способствовал кому-то поверить в ложь.
Снова и снова он вспоминал и прокручивал в голове слова Учителя.
«Люди – удивительные творения, не так ли? Ты ожидаешь от них одного, а они поступают совсем не так, как ты думаешь, да? Что имеют не хранят, а потеряв, расстраиваются. Одним словом, Люди»
Он не понимал до конца, что Иешуа хотел ему этим сказать, но поразмыслив над этим, пришел к выводу, что, скорее всего, Он имел в виду, что людей невозможно просчитать наперед.
В общем, к тому времени, когда Ахи дошел до дома, он понял для себя только одно, что он будет хранить рукописи Юды у себя, по крайней мере, пока он жив, чтобы они случайно кому-то не навредили, подумав, что со временем Господь откроет ему, что с ними делать дальше.
Глава 12
Егор Книжник, начальствующий библиотекой,
Толмачу Алексию
Здоровья и благополучия,
В связи с неразберихой, все больше нарастающей вокруг так называемой Либерии, мне поручено изъять как сами рукописи, так и их перевод. Посему приказываю весь комплект рукописей и их перевода незамедлительно передать посыльному Савелию, который и доставит Вам сие послание.
Да здравствует Государь!
Сразу после посещения Борухина Лавров отправился в подвальное помещение 2-й башни. Он был смущен. От разговора с генерал-лейтенантом остался неприятный осадок и странное чувство, будто его обманывают. Лавров не умел лгать, но он умел чувствовать ложь. Он никогда не ошибался в этом отношении, и всегда на всех тестах и допросах, на которых ему доводилось присутствовать, на несколько мгновений опережал индикатор лжи.
На данный момент он, несмотря на кажущуюся невероятность момента, не мог избавиться от ощущения, что Борухин ему лгал.
Снова и снова он прокручивал в своей памяти последнюю проверку документов. За прошедшие два года таких проверок было несколько. Смена руководства и увеличение коррупции стало обычным явлением, что привело к ослаблению руководства как во всей стране в целом, так и в Министерстве Внутренний Дел. Пытаясь хоть как-то справиться с ситуацией и удержать контроль в столь нестабильной обстановке, руководство МВД провело целую серию всевозможных проверок во всех отделах, в том числе и в отделе архивной документации, за который и отвечал Лавров.
Будучи человеком очень ответственным, Лавров, хотя и понимал всю формальность такого рода акций, тем не менее относился к каждой проверке со всей серьезностью и, если требовалось перелопатить весь архив, он именно это и исполнял в точности.
Документ, который он, по словам Борухина, «недоглядел», подлежал ревизии именно во время последней проверки и никоим образом не мог бы проскользнуть мимо подполковника. От внимания и фотографической памяти Лаврова не ускользнула ни одна деталь. Сейчас, направляясь туда, куда он, по словам Борухина, не должен был направляться, если бы был достаточно внимательным, подполковник, будучи задетым за живое, включил именно все свое внимание и наблюдательность, чтобы еще раз убедиться, хотя бы даже и для самого себя, прав ли генерал-лейтенант.
После многократного пересмотра на экране своей памяти кадров последней проверки, Лавров решил, что ошибиться он не мог, а значит вопрос, скорее всего, не в его невнимательности, а в чем-то другом. Например в том, что у Борухина есть свои причины, по которым он не хочет, чтобы в подвальном помещении 2-й башни велись проверочные работы. И, может быть, именно поэтому у Лаврова и есть это странное ощущение, что генерал-лейтенант с ним неискренен.
Тогда подполковник стал прокручивать в своей памяти шаг за шагом каждую деталь своего посещения Борухина, стараясь восстановить в своей памяти все, до мельчайших подробностей.
Генерал лейтенант явно обладал какой-то гипнотической властью. Всегда выдержанный и уверенный Лавров чувствовал себя в его присутствии мальчишкой, несмотря на небольшую разницу в возрасте, и явно робел сверх меры.
«Это явно не его манера поведения производит такое впечатление, хотя и манера, конечно, свое дело делает, но здесь явно имеет место еще и некая энергетика, – думал подполковник, анализируя свое поведение в кабинете у Борухина. – Вывод прост: ему почему-то не нужно, чтобы мы лезли в башню. Вопрос только, а нужно ли мне туда лезть, и не только в башню, а вообще, в это дело?»
Наконец Лавров в своем анализе достиг того момента, когда Борухин протянул ему злополучный документ, и он постарался вспомнить его до мельчайших подробностей. Было здесь что-то, что его смущало.
Ему было 14 лет, когда к нему после уроков подошел человек в военной форме и предложил присесть на скамейку и поговорить. Это было на школьном дворе, на спортплощадке. Он сказал ему, что его успехи в школе весьма впечатляют, и они предлагают ему учебу в престижном военном государственном заведении и обеспеченное будущее. Молодой Евгений сразу понял, что престижное заведение, это школа при КГБ. Он согласился, и стал учиться еще усерднее. Однако, как он ни старался, золотую медаль ему получить так и не удалось, хотя, его одноклассница, которой медаль таки досталась, уступала ему во всех отношениях. Видимо, учителям был дан указ сверху о том, что Евгению медаль совсем ни к чему. Он, конечно, огорчился, но ему однозначно дали понять, что подобная слава будет мешать его карьере, и он смирился.
Всякого рода тренингами по активации и развитию способностей мозга он увлекался и до этого предложения, а после, получив в свое распоряжение огромное количество методик, Лавров сумел достичь буквально феноменальных результатов в аналитическом запоминании.
Благодаря его способности удерживать в памяти мелочи и детали, его готовили как очень серьезного агента, но после распада СССР их часть, находящуюся на Украине, расформировали, и ему предложили работать в Кремле.
«Вот оно, бумага!» – воскликнул он про себя, необыкновенно ясно увидев на экране своей памяти одну очень важную деталь. Бумага, на который был отпечатан документ, была белой и гладкой. Лист А4 выглядел точно так же, как и тот, который генерал-лейтенант вынул из голубоватой пачки «Снежинка» лежащей перед ним на столе. Такую бумагу начали выпускать уже после Горбачевской Перестройки, а документ был датирован за два года до этого. Значит, он явно был выпущен задним числом. Лавров даже замедлил шаг, чтобы еще раз прокрутить в своей памяти ощущение прохладного прикосновения офсетной отличного качества бумаги к кончикам своих пальцев.
«Что ж, товарищ генерал-лейтенант, Вы, конечно, можете и дальше играть в свою игру, но меня так просто провести не удастся. Вопрос, только, зачем мне это нужно?»
Дальше анализировать не имело смысла. Подполковник понял, что стояло за его обостренным ощущением лживости ситуации, и теперь ему оставалось решить, как ему поступить с тем выводом, которому он пришел.
