скачать книгу бесплатно
Пункт три – не проблема. Я спрашиваю себя: чем я вообще рискую? Да, я получу хорошую взбучку, но в тюрьму в двенадцать лет меня никто не посадит. Я могу притвориться, что у меня случился нервный срыв и я не отвечал за свои действия – вдруг я всё ещё переживаю потерю папы. Я помню, как в начальной школе Гектор Хоугмэн ткнул Конраду Уайли циркулем в бедро, а его вообще не наказали. Мама Гектора сообщила, что у него синдром дефицита внимания – он не виноват, что школа не приспособлена под его потребности. Вот и со мной всё будет в порядке.
Прямо на ходу я отрабатываю поведение при нервном срыве. Пытаюсь подёргивать левым глазом, но это слишком сложно. Куда проще высунуть язык – я даже прохожу так несколько шагов, но меня замечают десятиклассники и смеются. Думаю, с этой задачей я справлюсь.
Дойдя до ворот школы, я с облегчением мысленно вычёркиваю одну проблему из своего списка. Осталось ещё две, и они требуют внимания. К счастью, первый урок у меня – физкультура. Сегодня мы играем в крикет, а значит, будет время подумать: меня всегда ставят на дальние полевые позиции. Итак, я занимаю место настолько далеко от биты и мяча, насколько возможно. Открыто сачковать я, конечно, не могу. Я стою на позиции в стороне от боулера (точно не знаю её названия) и размышляю над проблемой номер два – как проникнуть в наш бывший гараж.
Все гаражи на улице были оснащены автоматическими металлическими воротами, но только не наш.
У нас стояли старые двустворчатые деревянные ворота с вечно сломанным замком.
Их можно было легко открыть – просто засунуть пальцы под створки и подвигать их вверх-вниз. Однажды я так и сделал, когда забыл ключи от дома и не хотел мокнуть под дождём в ожидании мамы.
Я доволен собой и уже готовлюсь вычеркнуть и этот пункт, как неожиданно слышу крики:
– Ал! Ал, не подведи! Чаудхари! Лови его!
Крикетный мяч будто плывёт ко мне по небу, и я на секунду застываю в отчаянии. Я совершенно не умею ловить мяч (бросать и отбивать, впрочем, тоже). Крикет – не самая моя любимая игра. Я неуверенно вытягиваю сложенные руки в сторону летящего мяча, и…
Хлоп! Мяч приземляется точно в мои ладони. И даже не выпадает из них. Раздаются громкие возгласы одобрения, а Фредди Стэйворд мрачно смотрит на меня поверх калитки, кладёт биту под мышку и уходит. Мне кажется, это хороший знак, и даже мой бросок обратно боулеру не так плох, как обычно.
Больше всего меня беспокоит проблема под номером один, и я продолжаю думать над ней на сдвоенном уроке математики, во время ланча, на географии, французском и истории. Как мне добраться до своего старого дома в Кальверкоте?
Много лет назад между Блитом и Кальверкотом ходил поезд, потом его заменил автобус, но в итоге и этот маршрут закрыли. Сейчас туда можно добраться только на двух автобусах с пересадкой в Ситон-Слуисе – дорога занимает целую вечность. К тому же я собираюсь незаконно проникнуть в дом, а это обычно делается ночью, так что идею с автобусами придётся отмести.
Я мог бы доехать на велосипеде, вот только мой велик в прошлом году угнали прямо от дома.
Всё это время я закрываю глаза на самый главный вопрос: а вдруг ничего не получится? Я имею в виду «путешествие во времени». Конечно, я доверяю папе, но всё же… По сути он просит меня поехать в наш старый дом за десять миль отсюда, совершить проникновение со взломом, а потом прокатиться на действующей машине времени.
Классный подарок на день рождения, пап.
Но я должен это сделать, не так ли? Если есть хоть малейший шанс предотвратить папину смерть и вернуть его.
Надо признать: мой внутренний голос, обычно тихий, звучит сейчас настолько взволнованно, что меня это даже пугает.
Глава 10
После школы мы с мамой едим на кухне суп. (Суп с кокосом и сыром «Стилтон» – один из маминых экспериментов, который, сказать по правде, не удался.) Стив задерживается на работе, а Карли ещё утром сказала, что у неё сегодня хор. Это, конечно, неправда: после уроков я видел, как они с Джолионом идут совсем в другом направлении. Но я никому не скажу об этом – я не настолько глуп.
Мы ждём, пока суп немного остынет. Вот и подходящий момент.
– Мам, – я пытаюсь подобрать слова, – а у папы было хобби? В смысле, чем он занимался в свободное время? – мне нужно выяснить, знает ли мама о совершенно секретной подпольной лаборатории.
Мама задумывается и подносит ложку супа ко рту. Беззвучно глотает и отвечает:
– Э-э, да нет вроде, – это мамино диалектное «э-э» обычно вызывает у меня улыбку, но сейчас я с нетерпением жду продолжения. Она озадачена вопросом – словно никогда и не думала об этом прежде. – Твой отец был очень умным и много времени проводил в размышлениях, но…
– Ему нравилась научная фантастика и… всякое такое?
– Научная фантастика? Твоему папе? – мама даже фыркает. – Нет. Конечно, нет! Это вообще не его. Почему ты так решил?
– Да просто так, – мама смотрит на меня с недоумением, и я изобретаю на ходу: – Я вспоминал истории, которые рассказывал папа. Мне стало интересно, что он любил читать.
Мама отвечает с улыбкой:
– Детективы. Криминальные романы о реальных преступлениях. Книги-головоломки. В этом был весь твой папа: он любил разгадывать загадки и во всём разбираться.
Мы некоторое время едим в тишине. После нескольких ложек суп нравится мне уже больше. И тут меня озаряет.
– Папа когда-нибудь чинил машины?
– Когда мы только поженились, у папы был старый «Форд Фиеста», он с ним часто возился. А что?
– В гараже на Честертон-роуд?
– Нет же, мы ещё там не жили. А что такое?
– Просто там была дырка в полу для механиков – я думал, папа ею пользовался.
– Гаражная яма? Э-э, нет. Кажется, он никогда её не использовал. Мы были в этом противорадиационном убежище один раз – когда переезжали.
– Были где? – спрашиваю я, нахмурившись.
– Люди, у которых мы купили дом, очень боялись ядерной войны. Макфэдьены, так их звали. Грубоватые и… – она крутит пальцем у виска. – Они сделали из гаражного подвала убежище, где можно было бы скрыться от ядерной бомбы. Крошечное и неуютное. Они надеялись, что из-за него мы заплатим больше, но не вышло. Они водили нас туда при осмотре дома.
– Ты никогда мне о нём не рассказывала.
Мама пожимает плечами:
– Ты никогда и не спрашивал. Как и про чердак – а он там тоже был. Наверное, мне не хотелось привлекать твоё внимание – чтобы ты не вздумал там играть. Честно говоря, Ал, мы с твоим папой вообще не придавали этому значения.
Мама глубоко вздыхает и смотрит на меня, склонив голову набок. Сейчас она сменит тему – и я даже знаю, на какую.
– Твои одноклассники… – да, я был прав. – Не хочешь пригласить кого-то из них на чай или просто поиграть?
Мама задаёт мне этот вопрос примерно раз в месяц, с тех пор как я сменил школу. Каждый раз она искусно продумывает вариации, чтобы не показаться навязчивой. А я отвечаю одно и то же:
– Да нет, мам. Они все заняты другими делами. Знаешь, домашнее задание и всё такое.
Мама кивает и отводит взгляд. На сегодня этот вопрос закрыт. И наконец она произносит:
– То письмо от твоего папы – с ним всё нормально?
Забавный выбор слов.
– Да, всё нормально. Это личное письмо. Советы сыну от отца и… – я специально говорю это, что отвлечь её внимание, – мужские дела. Разговор мужчины с мужчиной, знаешь? Всякие взрослые штуки: выпивка, девушки, наркотики…
Мама тепло и немного грустно улыбается, но больше ни о чём не спрашивает.
И это хорошо, ведь я думаю только об одном.
Убежище. Машина времени спрятана именно там.
Глава 11
Десять фактов о моём папе
1. Его звали Пифагор Чаудхари. Я предвижу ваш вопрос: кто стал бы называть ребёнка Пифагор? Вот Байрон Чаудхари-Рой, к примеру. Дедушку зовут Байрон, потому что его отец любил английскую классическую поэзию.
Однажды он сказал мне:
– Могло быть и хуже, Ал. Меня могли назвать в честь Элизабет Браунинг[17 - Элизабет Браунинг – английская поэтесса XIX века.].
Я засмеялся, хотя и не знал тогда, кто такая Элизабет Браунинг. В общем, папа называл себя Пай и иногда шутки ради подписывался греческой буквой «пи». Вот так: ?. Его сестру зовут Гипатия[18 - Гипатия Александрийская – очень известная женщина-учёный Древнего мира: она была философом, математиком и астрономом.], она живёт в Канаде. Я видел её лишь однажды. На самом деле дважды – если считать тот раз, когда ей было пять, но об этом позже. Папа говорил, что Гипатия – «мать современной математики». Та, первая Гипатия, конечно, а не его сестра. Его сестра работает агентом по недвижимости.
2. Он очень сильно меня любил. Мама постоянно говорит мне об этом – должно быть, это правда.
3. Его любимое блюдо – фиш-энд-чипс[19 - Фиш-энд-чипс (англ. Fish and Chips) – традиционное английское блюдо: рыба, обжаренная в кляре, с ломтиками картошки фри.] с маринованным перцем чили. Он говорил маме, что это идеальный англо-индийский союз – точно как у них. Правда, папа был индийцем только наполовину, ведь бабушка Джули родом из Уэльса.
4. Он был очень-очень умным. Однажды он собрал в гараже посудомоечную машину из старых деталей. Она не слишком хорошо работала, но мама не стала его этим расстраивать.
5. Папа с мамой познакомились, когда он учился на доктора в университете. Не на врача, а на доктора технических наук. Так называют человека, который окончил докторантуру. То есть он был доктор Чаудхари, но никогда так не представлялся – вдруг люди подумают, что он врач и сможет их вылечить. Мама работала в университетском книжном магазине.
6. Он не был особо привлекательным внешне. Я знаю: звучит не очень, но это так. Не то что страшным, не как папа Тары Симмонс, – он был просто… обычным. У нас осталось много фотографий и видео с ним. Худощавый, с шапкой чёрных волос (мама называет эту причёску «птичье гнездо») и немного заострённым носом. Зато вы сразу заметили бы его улыбку. Мама говорит, что в неё она и влюбилась. Пока мама не начала встречаться со Стивом, у нас на каминной полке стояла фотография: папа на ней широко улыбался в камеру. С улыбкой он был даже симпатичным – вид портил только кривой нижний зуб. Мне нравилась та фотография: жаль, что мама убрала её. Наверное, она думала, что я не замечу.
7. У папы действительно не было обычного хобби вроде футбола или рыбалки. Ему нравилось заниматься компьютерами. На работе он писал программы, помогавшие другим программистам писать их программы.
8. Он умер четыре года назад, когда мне было восемь. Я старался всё это забыть, но ещё помню и скорую помощь, и то, как меня отправили пожить с тётей Элли. Все говорили, что я «стойкий», но несколько дней я просто не мог плакать – а когда наконец смог, начинать было уже поздно.
9. Папа умел петь песни на пенджаби. Одной из них он обучил и маму, и родители пели мне её на ночь. Но после его смерти мама никогда больше её не пела. Не так давно я спросил у неё, и она сказала, что забыла слова, но я не особо этому верю.
Здесь всего девять фактов, но мне больше ничего не приходит в голову. Это очень плохо?
Порой мне становится страшно: я забываю, каким был мой папа.
Глава 12
Вот поставьте себя на моё место.
Неделя почти прошла, а я всё ещё не знаю, верить ли папиному письму. Вы бы поверили?
Я думаю обо всём этом – во что мы верим и почему, – и мне в голову приходит кое-что, от чего я перестаю колебаться и сомневаться. (А сомнения меня одолевают – прошлой ночью я почти не спал. Наш классный руководитель мисс Генри даже попросила меня задержаться после уроков и спросила, всё ли в порядке.)
Знаете, моя мама верит в призраков, хоть и говорила мне, что их не существует.
Я вспомнил об этом, размышляя над папиным письмом. А потом вспомнил книгу, которую однажды читал, под названием «2001: Космическая одиссея». Все знают этот фильм, но есть ещё и книга. Её автор предсказал кучу всего, что потом случилось: появление спутников связи и мобильных телефонов, высадку людей на Луну. И вот в этой книге говорится, что «за каждым ныне живущим человеком стоят тридцать призраков». То есть на каждого тогда жившего человека приходилось тридцать, умерших за всю историю.
Книга была написана в 1968 году, когда численность мирового населения была вдвое меньше сегодняшней. Сейчас бы автор написал: «За каждым ныне живущим человеком стоят пятнадцать призраков».
Это значит, что за всё время существования человечества на Земле умерло больше ста миллиардов человек. Интересно, что, по словам папы, именно столько звёзд насчитывает Млечный Путь.
Я не думаю, что Артур Ч. Кларк, написавший эти слова, верил в призраков. Во всяком случае, в настоящих призраков из страшных историй – тех, которые обитают в заброшенных домах. Папа в них тоже не верил – мы говорили с ним об этом. Дословно он сказал, что это «слишком маловероятно». Он часто говорил так о том, чего, по его мнению, не существовало, но этого никто не мог доказать.
Слишком маловероятно. Классная фраза.
Ведь вы же не можете доказать, что призраков не существует, верно?
Вы можете только утверждать, что их существование слишком маловероятно.
Мама не была столь же осмотрительна в выборе слов. Когда я был маленьким, мне приснился плохой сон. Тогда я решил, что у нас на чердаке завёлся призрак, а мама чётко и понятно объяснила мне, что призраков не существует – они живут только в нашем воображении.
Поэтому я не верил в призраков. Я любил посмеяться над историями о сверхъестественном в «Скуби-Ду». Да, призрак в рождественском спектакле однажды порядком напугал меня, но я всё равно знал, что он – ненастоящий.
Но после того как папа умер, что-то в маме изменилось.
Вскоре – может, через месяц – после его смерти я случайно подслушал разговор мамы с тётей Элли.
Мы ещё жили на Честертон-роуд в Кальверкоте. Я не мог уснуть и встал попить воды – они разговаривали в гостиной, и я остановился на лестнице, чтобы послушать.
– Ладно тебе, Сара, – успокаивала маму тётя Элли.
– Нет, я видела, Элли, видела его очень чётко. Он стоял прямо здесь. Деннис Харрисон, ритуальный агент, сидел там, где сейчас сидишь ты, а Пай прошёл в дверь, взглянул на меня, на Денниса. Он будто произнёс: «Нет!» одними губами и бесшумно удалился.
– А ты что?
– Да я просто оцепенела. Я не отводила глаз от двери – Деннис спросил меня: «Что случилось?» И я сказала: «Здесь был Пай, я видела его!» Он спокойно кивнул: «Многие говорят о подобном».
– И всё?
– И всё. Он абсолютно не был похож на призрака.
– Во что он был одет?
– Ты хочешь спросить, была ли на нём простыня? Нет, Элли, на нём была обычная одежда. Его джинсы, хлопковая рубашка – голубая в клетку, помнишь её? Его любимая.
– Дорогая, послушай, тебе тяжело, и я думаю…
– Элли, только не говори, что у меня разыгралось воображение. Это было по-настоящему, он был здесь. Вот прямо здесь!
– Хорошо, был – значит, был.
– И прекрати говорить со мной так снисходительно.
Разговор прервался, а потом я услышал:
– Ал? Это ты там?
Но когда мама подошла проверить, я уже успел вернуться в кровать.
Я не стал после этого верить в призраков. Но вдруг мама видела не призрака?
