История Смотрителя Маяка и одного мира

Первый советник заказал себя кофе по-синтийски (крепкий, с ароматной пенкой) и оставил деньги на пару чашек кофе для любого из гостей на усмотрение хозяйки: он знал, что в «Кофейную соню» часто захаживали студенты, прогуливая занятия в Университете, которые могли сидеть с одной чашкой кофе весь день, представляя себя очень взрослыми и очень самостоятельными. На вторую чашку кофе – которую, как Голари прекрасно знал, очень хочется выпить где-то через час после первой, – у них почти никогда не было денег.

Первый советник искренне надеялся, что никто его не узнает. Впрочем, если бы и узнали, то вида не подали бы: публика «Кофейной сони» в этом смысле была безупречна. Поэтому когда он устроился в самом дальнем от широких окон кресле, то даже рискнул снять шляпу. После Голари не мог точно вспомнить, что произошло затем, когда он выпил примерно полчашки вкуснейшего кофе: он обычно говорил себе, что задремал после тяжёлого дня, – но это было не очень правдоподобно, поскольку после синтийского кофе, да ещё и в кафе, каким бы усталым ни был Первый советник, он не мог настолько потерять бдительность. Но, так или иначе, в какой-то момент Голари обнаружил на своём столе записку, аккуратно пристроенную под блюдцем. Профессор покрутил головой, но увидел только тех посетителей, которые были в кафе и раньше – и все они были заняты своими делами: кто-то читал вечернюю газету, кто-то книгу, кто-то смотрел в огромные окна и улыбался прохожим. Ещё раз оглянувшись, словно мальчик-воришка в саду соседа, Голари аккуратно достал записку и развернул её. Он понимал, что записка может быть отравлена – но тогда эта опасность затерялась на фоне самого неожиданного появления этого послания. «Может, ничего важного», – малодушно понадеялся Первый советник – но нет, ещё и не прочитав записки, он знал, что неплохой вечер будет безнадёжно испорчен.

«Будь как дерево: даже возносимое милостивой судьбой высоко, подобно соснам Горной стороны, оно всегда корнями в земле, в её чёрной тяжёлой полноте жизни, его породившей». Дорогой друг, мы соскучились по вашим глубоким познаниям древнекахольского и неожиданным трактовкам! Будьте так любезны – посетите нас сегодня вечером. Наш кофе ничем не хуже местного. Р.Ф.»

Не допив прекрасный синтийский кофе, Голари встал и побрёл к выходу, надвигая шляпу как можно ниже на глаза, чтобы не было видно, как он побледнел. На улице Первый советник изо всех сил старался идти ровно и не оглядываться – как будто продолжая прерванную прогулку. Но он-то знал, что теперь его прогулка превратилась в последнее шествие осуждённого: из каждого окна ему виделся соглядатай или тюремщик.

Первый советник вернулся на улицу Весенних Ветров и пошёл по Верхней дороге в сторону Университета – туда, где в огромном студенческом городке было так легко затеряться и можно было без всяких подозрений проводить собрания учёных обществ – особенно такого представительного, как «Клуб любителей древнекахольской поэзии». В этот клуб принимали только самых искушённых – тех, кто мог, не задумываясь, переложить на древнекахольский любую современную поэму и наоборот – того, кто мог прочитать любое древнекахольское произведение так, чтобы оно звучало понятно даже для первокурсников. А ещё требовалось знание математики, позволяющее переводить каждую строчку в цифры, а затем – в другую строчку…

Голари Претос, на ходу здороваясь со студентам, пересёк двор университетского городка и вошёл в огромное здание библиотеки Университета. В этот час многие студенты уже спешили провести вечер в весёлой компании, но самые упорные зажигали лампы и сидели в читальных залах – так, что в высоких окнах библиотеки, как маяки в море, горели яркие фонари. Голари на мгновение остановился, залюбовавшись.

– Айл-профессор, могу ли я чем-то вам помочь? – услышал он звонкий голос.

Оглянувшись, Голари увидел рядом с собой студента старшего курса, с которым он недавно (точнее, уже в прошлой жизни – до назначения Первым советником) писал работу по логике построения древнекахольской баллады. Этому студенту удалось удивить даже самого профессора – его выводы были почти открытием. Но студентам не полагалось делать открытия, поэтому его работу просто записали в общую Книгу Достижений. Сеттум-Ли его звали – припомнил профессор. Уроженец Синтийской Республики, судя по виду и по имени.

– Спасибо, Сеттум-Ли. Всё в порядке, – мягко сказал Голари. – Как ваши успехи? Вы, помнится, собирались написать статью по проблемам современного языковедения?

Студент кивнул и улыбнулся совсем по-детски: он не ожидал, что сам профессор помнит про его планы.

– Отлично. Когда допишите, дайте мне прочитать, пожалуйста. Хорошо?

– Да, конечно! – просиял Сеттум-Ли.

Голари кивнул, прощаясь, и пошёл дальше в сторону библиотеки. Он завидовал этому талантливому студенту. И себе самому – лет пятнадцать назад.

Первый советник вошёл в зал, где проходило заседание «Клуба любителей древнекахольсой поэзии», последним. Жёлтые цветы десятков свечей потянулись к нему, как к солнцу, едва он открыл дверь. Всё дело в сквозняке. Десятки взглядов устремились на него из темноты – всё дело в свете: яркий свет, неожиданно проникающий в тёмную комнату, всегда привлекает внимание.

Голари как можно быстрее закрыл дверь и сел на ближайший к выходу стул. Но это не избавило его от всеобщего внимания. Это была не «Кофейная соня», увы.

– Простите, что оторвали вас от вечернего кофе, – низким голосом проговорила Регина, изображая светскую львицу – что, впрочем, было несложно среди этих книжных червей. Её чёрные крупные локоны были собраны в высокую причёску, напоминающую корону. Она встала и с улыбкой протянула Первому советнику чашку кофе. Тот вынужденно улыбнулся и попытался сделать вид, что готов включиться в общий разговор. Беда была в том, что никакого общего разговора не было: все ждали только его.

– Дорогой друг, – начал ректор Мэлл, – мы ждали вас, чтобы получить ваше компетентное мнение по одному из отрывков «Поэмы странствий», по которому мы все не можем прийти к общему мнению. Вот, послушайте.

Голари прикрыл глаза и сосредоточился, готовый переводить шифр с древнекахольского. Суть состояла в том, чтобы каждую первую букву слова на древнекахольском заменять буквой современного алфавита, сдвигая его на двадцать шесть позиций. По мере того как ректор читал отрывок из «древней поэмы», Первый советник сложил из букв, как в детстве, когда его учили читать по вырезанным из бумаги карточкам, вот что: «Становится всё хуже. Война с синтийцами. Преследования поэтов и служителей. Что дальше? Нужно подготовить заседание Совета и ограничить полномочия О. Мы найдём нужные правила. Ваша задача – расположить нейтральных членов Совета».

Когда Мэлл закончил, все смотрели на Первого советника и ждали, мешая ему сочинять ответ.

– Ну что же, – медленно сказал Голари, – мне кажется, что трактовка этого эпизода неоднозначна и требует дальнейшего изучения. Думаю, этот отрывок очень похож на один эпизод из забытой ныне «Баллады ошибок»…

После того как Голари прочитал стихи, все присутствующие – кто раньше, кто, как Регана Фэтч, позже, записывая что-то на листе бумаги, который потом надлежало сжечь в камине, – услышали за торжественными древнекахольскими словами следующее: «Один человек ничего не может. О. не так прост. Нужна поддержка горожан».

Послышались сдержанные перешёптывания, многие хотели высказать своё мнение, но не все могли быстро придумать подходящую древнекахольскую стилизацию. «У нас слово всегда представляется умнейшему», – улыбался Мэлл, когда члены «Клуба любителей древнекахольской поэзии» ворчали, что не все успевают высказаться. Сам он почти всегда знал, какой подходящий случаю поэтический отрывок прочитать. Впрочем, часто он отражал общее мнение, как тогда, когда Голари услышал: «Горожане никогда нас не поймут. Рассчитываем только на вас, Первый советник».

На этом секретную часть все сочли закрытой и перешли к более приятному – обсуждению древней поэзии. Поскольку в этом клубе собирались действительно настоящие ценители.

Принц Таэлир чувствовал себя загнанным в клетку зверем, хотя птичники, напротив, потеряли к нему интерес и перестали охранять его комнату: видимо, у Малума не хватало людей для поисков Коры Лапис. Да и зачем сторожить принца: ни мать, ни отец не расстроятся особенно, если он навсегда исчезнет из их жизни. Главное, чтобы без скандала.

Сэйлорис лежал на своей кровати с зелёно-красным атласным покрывалом и смотрел в потолок, на котором ещё с детства остались наклеенные луна, солнце и звёзды – так, как они на самом деле расположены на небе за дворцовым потолком. Заметив, что сыну нравится вечером и ночью высовываться по пояс из окна и часами смотреть на звёзды, король (тогда ещё – сам принц, младший сын только-только восшедшего на престол шейлира Озо) велел дворцовому астроному изготовить модели созвездий, которые затем покрыли люминофором и приклеили на высокий потолок спальни Таэлира. Мальчик был в восторге: каждую ночь он засыпал под настоящим звёздным небом, представляя себя на палубе корабля, затерянного где-то в бескрайнем море.

Принц перебирал свои воспоминания о детстве, чтобы взять только самые необходимые, и вдруг резко встал с кровати и стал строить в центре комнаты пирамиду из мебели. Затем с природной ловкостью принц забрался на верхушку угрожающе покачивающейся башни и стал ожесточённо сдирать с потолка, специально выкрашенного в тёмно-синий цвет, звёзды и целые созвездия. Они падали на пол, превращаясь мгновенно из прекрасных светил в нелепые куски дерева и металла, покрытые белой краской. Руки и шея страшно затекли, но принц всё не останавливался, пока последняя – Северная – звезда не упала к подножию мебельной башни. Тогда принц, обессиленный, упал на кровать и долго лежал не двигаясь, смотря в тёмный потолок, на котором остались некрасивые пятна клея, похожие на плесень. Ему вдруг стало казаться, что эти пятна растут, заполняя собой весь потолок, стены, прорастая сквозь потолок ещё выше. Закрыв глаза и уткнувшись в подушку, Таэлир заплакал, сотрясаясь всем телом, как в детстве, когда отец дигетами не разговаривал с ним за провинности.

Собрав кое-какие вещи, принц привязал ручку двери плотным поясом к прикрученной к стене тяжёлой лампе и бесшумно выскользнул в окно: дорога по крышам королевского дворца, под светом настоящих звёзд, была ему хорошо знакома.

Петляя в окраинах района шейлирских особняков, принц, не встретив ни одного птичника, направился в каменную воронку Тёмного города.

– Мэйлорис! – говорил кто-то и тряс Таэлира за плечо.

От этого он мгновенно проснулся и вскочил на ноги – и тут же ослеп от света ручного фонаря. Голова была словно наполнена мокрой серой ватой, а под ногами покачивались неровные, плохо обточенные камни мостовой Тёмного города. Неужели он уснул прямо на улице? Или кто-то напал на него? В темноте принц нащупал стену и ухватился за её холодные мокрые камни. Шёл дождь. Но хуже всего было то, что кто-то узнал его: видимо, птичники выследили его и сейчас с ироничными почестями препроводят во дворец, как делали уже не раз. Поэтому Таэлир преувеличенно грубо отозвался:

– Кто бы ты ни был, у тебя в голове солома или ты пьян, раз на мокрых ночных улицах тебе может примерещиться принц, – сказал Таэлир, обращаясь к слепящему свету. – И убери, Окло-Ко тебя задуши, этот фонарь!

Человек с фонарём послушался и опустил руку – так, что теперь можно было различить его фигуру и лицо, причудливо искажённые отблесками огня.

– Прости, друг, обознался. Не горячись. Видно, и правда, так давно я ищу принца, что готов каждого встречного за него принимать, – фигура, похожая на актёра театра теней, преувеличенно сильно закачала головой.

– Не слушай его, этот пьяница сошёл с ума с тех пор, как наш маленький принц сбежал, – выступила из темноты высокая фигура, закутанная в плащ. На голове у говорящего было что-то странное, напоминающее корону. – Я думаю, что его давно уже прирезали – слишком он был нездешний и слабый.

– Не говори так! Не говори, заткнись, ты, жалкий выродок! Не говори!! – человек с фонарём закричал и бросился на второго, высокого, с кулаками. При этом фонарь выпал у него из рук, упал на мостовую и разбился. Пролитое масло ярко полыхнуло и погасло навсегда, погружая улицу во тьму.

Принц прижался к стене и с изумлением наблюдал (точнее, скорее, слышал) возню двух этих странных типов, которые катались по мостовой, мокрой и грязной от недавнего дождя. Но всё закончилось слишком уж быстро, и победитель первым поднялся на ноги. Глаза Таэлира уже достаточно привыкли к темноте, чтобы он увидел, что победу одержал тот, кто выше – и, судя по голосу, моложе. Он небрежно отряхнул руки в светлых перчатках, а затем обратился к принцу как ни в чём не бывало.

– Дитрикс Первый, к вашим услугам, – церемонно поклонился незнакомец.

Таэлир против воли улыбнулся, на что «Дитрикс Первый» ответил презрительной усмешкой, мгновенно растеряв своё добродушие.

– Прошу прощение за скверное представление, но, если нам доведётся встретиться ещё раз, думаю, мы сможем вас удивить, – с этими словами Дитрикс развернулся и зашагал в темноту.

Принц какое-то время стоял в оцепенении, а затем крикнул в сторону звука шагов:

– Постойте, а как же этот человек? Вы его тут одного оставите? – принц удивился, насколько детским прозвучал его голос.

Шаги прекратились. Казалось, сама темнота усмехнулась в ответ на эту наивную эскападу.

– Почему же одного? Он ведь остаётся с вами, – послышался ответ.

Таэлир с трудом разглядел на мостовой тело второго человека, опустился на корточки и стал переворачивать его, одновременно пытаясь нащупать пульс, как его учил однажды придворный лекарь. Человек напоминал брошенную кучу старого тряпья.

Принц с отвращением понял, что его руки теперь тоже в грязи, как одежда этого несчастного. «Почему я должен возиться с ним?» – возмущённо подумал Таэлир, пытаясь приподнять и усадить человека, чтобы он не захлебнулся в луже. Пульс, к счастью, прощупывался, да и сам незнакомец стал снова качать головой, словно безумный. Он схватился за руку принца и зарыдал, как ребёнок, всхлипывая и бормоча что-то о своём принце.

Таэлир чувствовал себя так, как будто к нему действительно привязался ребёнок: он никогда не знал, что делать с этими маленькими существами, столь не похожими на людей. Но отчаяние в голосе незнакомца тронуло принца, и он даже попытался успокоительно похлопать его по руке, чем вызвал новую бурю рыданий. Когда Таэлир уже смирился со своей ролью утешителя уличного пьяницы, вдруг ему показалось, что рыдания человека больше напоминают на смех. С удивлением взглянув ему в лицо, принц понял, что тот действительно смеётся.

– Неплохо мы тебя разыграли, лори? – сквозь смех произнёс он, вытирая лицо грязным, бывшим когда-то белым, шейным платком. – Но главное, главное – что я выиграл. Я ставил на тебя. Дитрикс был уверен, что лори вроде тебя не могут испытывать сострадания к тому, кто не похож на сироток из их детских книжек.

Принц поднялся с мостовой. Его походный костюм был измазан в грязи.

– Признаю, что я ошибся, – раздался насмешливый голос того, высокого. – Вы, лори, меня удивили. Идёмте, я угощу вас обоих.

Таэлир развернулся и зашагал прочь, в темноту. Незнакомые шутники ловко обступили его с двух сторон.

– Не обижайся, лори! – горячо воскликнул тот, который лежал на мостовой. – Мы ведь уличные артисты, нам положено дурачиться. Даже короли не должны обижаться на наши шутки!

Таэлир вздрогнул и сказал:

– Не называйте меня «лори». Моё имя Аэл.

– Отлично! – тут же отозвался артист. – Меня зовут Пойз, а его – ты уже слышал – Дитрикс Первый. И он на самом деле был нашим королём, пока не стал… плохо себя вести.

«Дитрикс Первый» фыркнул.

– Вы уличные артисты? – недоверчиво уточнил принц.

– И лучшие в этом городе! – воскликнул Пойз. – Мы ведь не сами придумали себе королевский титул. Ты наверняка слышал про наши проделки, только не знал, что это мы – ибо настоящие артисты скромны и незаметны.

Дитрикс снова фыркнул, подпортив впечатление от этого высокопарного заявления.

– А где-то там, за углом, наш фургон, – продолжал Пойз.

– За этим углом? – удивился принц, посмотрев вперёд. Приближалось время рассвета, и улицы уже обрели зыбкие геометрические границы. Но всё равно все повороты и углы Тёмного города казались одинаковыми.

– Нет, за другим. За каким-то углом точно. А сейчас надо выпить. Дитрикс задолжал мне. И тебя мы угощаем.

– Ты ведь с нами, да? – уточнил бывший король.

– Не знаю, наверное, – ответил Таэлир, с удивлением отметив, что уже совсем не сердится.

– Что я говорил! – торжествующе воскликнул Дитрикс. – Я говорил, что он согласится! Так что теперь ты угощаешь.

– Ничего подобного! – запротестовал Пойз. – Просто теперь одно пари перекрыло другое, и каждый платит сам за себя. Кстати, у тебя есть деньги? – обратился он к принцу. – А то наши остались там, в фургоне. Много сундуков с монетами, знаешь.

Таэлир сунул руки в карманы и обнаружил там сдачу со своих тар-кахольских прогулок.

– Да, есть немного, – кивнул он.

– Отлично! Тогда тут, за углом, я знаю отличное место, – потирая руки, сказал Пойз, потянув принца за рукав.

«Отличное место» оказалось подвальной пивной, скудно освещённой маленькими лампами на столах: хозяин явно экономил масло. Посетителей тоже было немного: в основном оборванцы разной степени потрёпанности жизнью – типичная публика Тёмного города.

Принц со странными приятелями расположились в углу.

– Ты ведь будешь вино, да? Тут можно достать превосходное вино – если знать, что спросить, – подмигнул принцу Пойз.

– Я буду чай, – твёрдо сказал Таэлир.

– Ооо, да ты, выходит, ещё маленький мальчик, – разочарованно заметил Пойз.

– Маленьким мальчиком он был бы, если бы тут же принялся доказывать тебе обратное, старина, – глубокомысленно заметил Дитрикс, развалившись на грубо сколоченном стуле так, как будто это было удобнейшее кресло.

В свете лампы принц смог получше разглядеть разжалованного короля: он был высок, надменен и, судя по всему, принадлежал к племени бродячих артистов – шинти, которые колесили по дорогам Шестистороннего. Все его движения – даже чуть замедленные движения век – казались небрежными и уверенными, что выглядело, действительно, аристократично, поэтому его королевский титул казался вполне уместным.

– Ты прав, ты прав, – пробормотал Пойз. – А я, пожалуй, выпью вина.

– Кто бы сомневался, – проворчал в ответ Дитрикс.

Когда принесли вино, чай в чайнике с побитой крышкой и кофе со сливками для Дитрикса, принц уже чувствовал себя вполне сносно в чужой компании. Можно было считать, что ему повезло, раз люди, которые увидели его без сознания в Тёмном городе, не обчистили его, не стукнули по затылку и не отправили на чёрный рынок торговцев головами. Неважно, что эти люди были похожи на безумцев: если они и хотели что-то получить от принца, то действовали уж очень осторожно. Если они узнали наследника короля, то, конечно, могли заманить его в ловушку, схватить и потребовать выкуп – но Таэлира не очень волновал этот вариант, поскольку это были бы уже проблемы его отца.

– И много у вас бывает зрителей? – вежливо спросил принц.

– О, да весь город! – взмахнул рукой Пойз, едва не опрокинув кувшин с вином.

– Бывает по-разному, – улыбнулся Дитрикс. – Люди не очень любят, когда над ними смеются. Иногда предпочитают не замечать этого – и нас заодно.

Принц промолчал, отметив про себя, что артисты говорят, ничего не проясняя.

– Вот взять хотя бы эту поэтессу, бедняжку, – сказал вдруг Пойз.

– Поэтессу? – чрезмерно обеспокоенно переспросил принц, что не укрылось от внимательного взгляда чёрных глаз Дитрикса.

– Ну да, Кору, Кору Лапис. Вот если бы она выступала с нами – мы бы никогда не допустили, чтобы эти птичники рыскали за ней по всему городу.

– Как, интересно, ты мог бы им помешать? – насмешливо спросил «Дитрикс Первый».

Принц ловил каждое слово.

– Как? Да очень просто! Да провести птичника – плёвое дело! Да я…

Пойз, разгорячённый вином, говорил громче чем обычно, привлекая внимание посетителей.

– Ну-ну, дружок, скоро мы это проверим… – пробормотал Дитрикс, как будто ни к кому не обращаясь.

Принц тревожно огляделся по сторонам, привлекая к их компании ещё больше внимания. В воздухе, в пропорции один к одному с винными парами, повисло стойкое ощущение опасности.

– Есть от кого прятаться, Аэл? – тихо произнёс Дитрикс, склоняясь к уху принца.

Тот вздрогнул и уставился на бывшего короля.

– Выходим через заднюю дверь, – так же тихо продолжал Дитрикс, причём смотрел исключительно на принца, – не суетимся и не бежим.

Пойз тем временем, казалось, вмиг протрезвел и молча сидел рядом.

Дитрикс выложил на грязный стол маленькую серебряную монету – раза в три больше того, что стоило всё заказанное, – и сделал едва заметный знак рукой в сторону, где, как оказалось, находилась задняя дверь. Стараясь не срываться на бег, все трое быстро встали и выскользнули за дверь, скрытую за кухонной занавеской.

Преследователи не растерялись: Таэлир, выходящий первым, услышал звук резко отодвигаемых стульев. Дверь открывалась наружу, и Дитрикс, замыкающий отступление, стремительным движением захлопнул её и уронил в проход башню тяжёлых ящиков из-под вина.

Дверь вела в узкий переулок – из тех, что вполне могут закончиться тупиком. Принц бежал за Дитриксом и надеялся, что он знает эти места. Сердце Таэлира колотилось, и не только от быстрого бега: наконец-то начиналось настоящее приключение. Пойз, несмотря на свою комплекцию, бежал рядом: принц слышал его тяжёлое дыхание в трёх шагах от стука собственного сердца.

Дитрикс менял направление движения так резко, что его спутники не успевали реагировать, теряли скорость и вынуждены были догонять его – и так до следующего поворота. Наконец, после очередного зигзага, бывший балаганный король резко затормозил и сделал знак остановиться. Таэлир осмотрелся: это была обычная улочка Тёмного города, грязная и прямая. Между похожими друг на друга трёхэтажными домами, набитыми, как улей сотами, маленькими окнами, не было никакого просвета. Так что обретающее краски рассветное небо можно было увидеть, только запрокинув голову, что принц и сделал. Северная звезда уже побледнела, но, если знать, где искать, можно было без труда найти её.

– Самое время любоваться звёздами, – не удержался от язвительного комментария Пойз, хотя его голос был всё ещё прерывистым после сумасшедшего бега по улочкам Тёмного города.

– Почему бы и нет, – заметил Дитрикс, который, казалось, совсем не устал. – Здесь мы в безопасности: птичники сюда не сунутся, а если и решатся, то им нас не найти. Сколько бы их главарь ни давал задания начертить карту Тёмного города, с этим пока никто не справился. Потому что это невозможно. Тари, как вы, не очень устали? – любезно поинтересовался вдруг Дитрикс, обращаясь куда-то за спину Пойза.

Он и Таэлир одновременно повернули головы и увидели, что чуть в отдалении от них стоит девушка небольшого роста, закутанная в зелёный плащ. Как только на неё обратили внимание, она шагнула вперёд, откинула капюшон, и принц не поверил своим глазам: это была сама Кора Лапис. Пойз присвистнул, и только Дитрикс остался невозмутим.

– Тари была с нами от самой пивной, но вы, друзья мои, были так увлечены нашей небольшой пробежкой, что не заметили. А из-за топота Пойза, конечно, ничего нельзя было услышать. Дитрикс Первый, к вашим услугам, – галантно поклонился он, улыбаясь девушке.

– Кора… Кора Лапис, – смущённо произнесла она. И принц узнал этот голос – этот голос он слышал, когда поэтесса читала свои стихи на площади Рыцарей Защитника.

Принц и Пойз тоже назвали себя. Таэлир и представить себе не мог такой удачи: он познакомился с самой Корой Лапис! Это было лучшее из всего, что с ним происходило.

– Это всё прекрасно, тарни, но, как вы видите, светает, и нам не мешало бы подыскать место, где мы могли бы переждать день, – заметил Дитрикс.

– А ваш фургон? – вспомнил принц.

Дитрикс фыркнул:

– Остался за одним из поворотов. Следуйте за мной.

И Дитрикс снова повёл их по извилистым и заваленным всяким хламом улицам Тёмного города. Раньше принц никогда не заходил так далеко в этот район и был уверен, что один точно не смог бы выбраться. Все дома и улицы были похожи друг на друга, тогда как в других частях города сложно было найти даже два одинаковых дома, не говоря о том, что каждая улица, каждая площадь выглядела по-своему и была легко узнаваема.

Наконец Дитрикс остановился около какого-то дома, который казался заброшенным.

– Жильцы уехали на острова, но оставили мне ключи, – легкомысленно заявил он, доставая отмычку.

Ржавый замок, который только чудом не рассыпался на части, легко поддался, и двери со скрипом открылись.