скачать книгу бесплатно
Хотя дискуссии по этому поводу не ведутся – при росте метр восемьдесят семь и весе девяносто два килограмма, у меня «черный пояс», и со мной, вообще не ведется никаких дискуссий по поводу рук.
Причем «пояс» у меня действующий, не смотря на мой возраст – сорок шесть лет.
Правда, на последнем открытом первенстве Москвы мне не повезло – еще в одной восьмой, я столкнулся с Шапиро, чемпионом Европы.
Шапиро оказался отличным парнем, и потом, уже в раздевалке, сказал:
– Вообще-то, бой был почти равным. Просто судьи не захотели «выносить» чемпиона Европы так далеко от финала.
Я предложил подвести его на моем «Ленд-ровере», но он поблагодарил и уехал на своем БМВ.
Да, так уж вышло, что «Ленд-ровер» у меня есть.
Сорок девятого года выпуска.
Он достался мне от отца, генерала, служившего в Германии.
Как «Ленд-ровер» оказался в Германии, я не знаю, а в СССР его перевезли воинским эшелоном.
Машина долго стояла в гараже какой-то части, пока я не подрос и не отремонтировал ее.
Теперь это отличная, безотказная мощная машина, вызывающая зависть некоторых «новых русских» склоненных к чему-то старому.
Особенно, всем бизнесменам почему-то нравятся тиски на переднем бампере – наверное, страсть какая-то ко всему первобытно-железному у тех, кто ни за что тяжелей мобильника не берется.
Мне не раз предлагали его продать, но я этого не делаю, не потому, что богат.
Просто, не продаю и все.
Говорят, что таких «Ленд-роверов» в Москве всего два.
Один у меня, другой – нет.
Другой – кого-то другого.
Что касается того, как я зарабатываю деньги, то делаю я это мастихином – это такая маленькая лопаточка, которой я кладу краску на холст.
Так, что, в определенно смысле, я гребу деньги лопатой.
Только, лопата у меня маленькая…
Почему я об этом думал, когда зазвонил телефон, я не знаю.
Я вообще, в отличие от многих моих современников, очень многого не знаю.
И совсем не на все вопросы у меня готов ответ…
Звонил мой товарищ, Андрей Каверин, и то, что он мне сказал, стало началом страшной истории. Страшной, даже для меня – человека, испугать которого, не так-то просто…
Художник Андрей Каверин
– …Не слушай ни чьих советов, – сказал мне как-то мой друг Петр Габбеличев. Уже и не помню в связи с чем.
– Почему? – спросил я.
– Спокойней совершаешь собственные ошибки.
Я послушался этого совета Петра, хотя спокойствия мне это не прибавило.
…Однажды, поднимаясь к себе домой, я встретил девочку-соседку по лестничной клетке.
Она стояла у своей двери, и ее губки подрагивали, а глазки с детским трудом сдерживали слезки.
– Что случилось? – спросил я.
– Дома никого нет.
Когда никого нет в своем собственном доме, это действительно может оказаться проблемой.
– Хочешь, пойдем ко мне? – не бросать же мне было плачущего ребенка на лестничной клетке.
– Хочу. А-то, здесь холодно.
Я оставил в соседской двери записку, и привел девочку к себе.
У меня были конфеты. Она пила чай и смотрела мои картины.
– А я тоже рисую, – ребенок отогрелся и начал хвастаться.
– Ты хочешь стать художницей? – почему-то я был уверен, что она ответит: «Да», – хотя бы из солидарности со мной и моими конфетами. Но она неожиданно ответила:
– Нет. Я хочу быть красавицей, как мама…
…Через несколько дней я встретил ее с подружками у подъезда.
– Здравствуйте, дядя художник, – сказала моя соседка.
– Здравствуйте, зайчики, – ответил я, и почти прошел мимо, когда услышал разговор у себя за спиной:
– А чем занимается ваш дядя художник? – спрашивала подружка у моей соседки.
– Он тряпочку красит…
Теперь, если кто-нибудь спрашивает меня: «Что я делаю?» – мне легко дать ответ:
– Тряпочку крашу…
…Художник я потомственный. Художниками были и мой папа, и моя мама, и один мой дедушка.
Другой мой дедушка служил по иностранному ведомству.
Тот мой предок-художник, был настолько велик, что носил имя улицы, на которой сейчас живет одна моя подружка.
Правда, у него не моя фамилия, потому, что он великий предок по матери, а не по отцу, чью фамилию ношу я.
Впрочем, наше разнофамилье не умаляет его значения для национальной культуры.
Если у нас, вообще, есть оно и она…
Таким образом, в деле поступления на худграф, у меня был некоторый гандикап, хотя в этом и не очень приятно признаваться, потому, что все люди рождаются равными.
Только повзрослев, они начинают осознавать все неприятности, связанные с этим…
…Вообще, о людях, и о своем отношении к ним, я задумываюсь довольно часто.
– Как Гамлет, – сказал мне однажды мой друг художник Петя Габбеличев. И я ничего не ответил
Наверное, я смог бы стать Гамлетом, если б все вокруг мне не нравилось, а тень отца объяснила мне – почему…
…Не смотря на все мои раздумины, я не такой умный человек, как, скажем, Петр.
Он, например, без тени сомнения мог позвонить на телевидение во время программы, в которой депутаты и политологи безуспешно пытались высосать из пальца национальную идею, и эту самую идею сформулировать.
А потом, не удивиться тому, что ему ответили:
– Дежурный редактор сейчас занят на другой линии.
Петр очень умный, хотя бы потому, что может сделать то, что до сих пор не сделано, теми людьми, которые должны это сделать.
А может, он очень глупый, если думает, что в стране, где дежурный редактор занят на другой линии, когда формулируется национальная идея, что-нибудь можно сдвинуть с места.
Кстати, Национальная идея, по мнению Петра, должна звучать так: «Величие России через процветание ее граждан…»
И, по моему мнению – тоже.
Впрочем, в разуме свое, я, может быть, еще доберу. Ведь мне пока нет и тридцати.
Хотя, не исключено, что у бога на всех умников просто не хватает ума.
При этом, не от каких споров я не ухожу – в споре или побеждаешь, или умнеешь…
…Вообще-то, в том момент, когда зазвонил телефон, я думал совсем не об этом.
Я стоял посреди мастерской и, фигурально говоря, чесал затылок. Во всяком случае, рукой по затылку, я елозил совсем не фигурально.
Потому, что больше ничего другого мне не оставалось.
В принципе, самом ответственном и, одновременно, самом безответственном в человеке явлении, в этой жизни я терял бессчетное количество вещей: я терял подаренные мне зонтики и только что купленные перчатки, забывал в метро сумки и портфели, совал мимо кармана сдачу в магазине и оставлял в лифте коробки с обувью.
Даже первую свою любовь я, не то, чтобы потерял, скорее – разделил себя и ее на разные жизни.
Не то, чтобы мне не как-то особенно не везет, или я чрезмерно безалаберный человек – просто так выходит, и все.
Но тут было явно, что-то не понятное.
Дело в том, что я, несколько дней назад, закончил серию картин.
Это были интересные картины, и, кажется, пока не имеющие аналогов в принципе.
На этих картинах небо сливалось с водой без линии горизонта – черты, соединяющей нас самих с нашим будущим.
Возможно, понимание этого позволяет задуматься о том, что только от нас самих, от наших возможностей и желаний, зависит то, где мы проводим эту черту.
Именно в этом и был философский смысл моей новой серии, серии, состоявшей из пяти картин.
Теперь, у себя в мастерской я видел четыре картины.
Пятой картины не было, а телефон продолжал звонить.
Я поднял трубку.
И стал соучастником истории, по окончании которой, я обнаружил на своей голове первый седой волос.
Но еще раньше конца, я узнал, кто украл и пропил пятую картину.
Узнал, от дежурного по вытрезвителю, которому Вася Никитин признался к краже сам.
Тогда я и позвонил моему другу художнику Григорию Керчину.
Петру Габбеличеву мы позвонили уже вместе…
Художник Петр Габбеличев
Пусть поступки мои будут такими, какими я их представляю в своих мыслях.
…Черт меня дернул спорить с Галей вчера вечером.
Вообще-то, спорим мы постоянно, и что приятно, я регулярно выигрываю эти споры. Хотя и не придаю этому большого значения, потому, что уже убедился в том, что если мужчина способен на многое, то женщина – на все остальное.
Она даже может проиграть, если поймет, что ей это выгодно.
Обычно мы с Галей встречаемся у нее дома. В том бардаке, который я создал в своей полу-квартире, полу-мастерской, это делать не то, чтобы неудобно, скорее, сумбурно как-то.
Ко мне Галя Галкина приходит в порядке исключения, как в этот раз.
Дело в том, что я написал новую картину.
Идея ее была не нова – обнаженная женщина, на коленях, склонившая голову на лежащие на полу руки и разбросавшая волосы перед собой.
