скачать книгу бесплатно
Храбрость – это не мужество.
Мужество – это храбрость плюс мудрость.
И, наверное, хорошо, что они до сих пор не знают, почему я не выл волком. Всякий раз тоска была такой, что сил даже на вой не было.
Я никогда не пытался вернуть своих бывших жен, потому, что хорошо понимал, что, если за все, что угодно нужно бороться до конца, то за женщину только до начала.
В некоторых делах, начало – это и есть конец…
После развода со мной, каждая из моих жен с большей или меньшей успешностью устраивала свою жизнь, но вот судьба – их нынешние мужья – страшные выпивохи, а я уже давно не пью.
Ни по праздникам, ни по будням.
Не думаю, что это вызывает у них раздражение, но одна из подруг моей третьей жены, Людмилы, рассказала мне, что однажды, на вопрос о том, что обо мне слышно, та просто ответила:
– Не пьет теперь, мерзавец…
А вообще-то, такую неприятность, как сожительство с пьяницей, мои жены мне со временем простили.
– Ты знаешь, зачем ты мне понадобился? – спросила Ольга.
– Я думаю, что мужчины нужны женщинам затем же, зачем женщины нужны мужчинам…
– Ну, ты и хам, – она также стала отступать от истины.
Женщины и проститутки отступают от истины, когда ищут выгоду, мужчины и политики – когда находят. Когда я говорю о женщинах и мужчинах, я имею в виду женщин и мужчин по отдельности, когда о политиках и проститутках, иногда – тоже.
Впрочем, я не стал вступать в дискуссию, и просто сказал:
– Извини, – и сразу получил возможность выкупить индульгенцию:
– А помнишь, ты хотел купить мне кожаный плащ?
Меня легко застать врасплох. Наверное, поэтому я ответил:
– Помню, Оля.
– Еще в семьдесят втором.
Теперь было бесполезно спорить. Тем более напоминать о том, что мы познакомились в семьдесят третьем. К тому же, мне уже все стало ясно – оставалось только выяснить цифру.
– И сколько не хватает?
– Двести долларов. У тебя есть двести?
– Есть, – в третий раз соврал я. Таким образом, в разговоре с женой, мне удалось победить в забеге по лицемерию. С остальными людьми я обычно иду на равных.
А некоторым проигрываю в пух и прах.
– Тогда я заеду завтра, – сказала она, а потом зачем-то добавила, – А знаешь – ты, вообще-то, хороший человек. Я подругам и раньше это говорила.
Уточнять то, что все ее подруги со временем перебывали и моими подругами, и мне было отлично известно, что именно она обо мне говорила раньше, я не стал.
Эволюцию от хама до хорошего человека я проделал за несколько секунд, и мне было приятно, что такой близкий человек, как бывшая жена, это признала…
…Кофе уже остыл, холсты еще не высохли.
Закуривая очередную сигарету, я совсем не думал о том, что через несколько минут мне придется попытаться совместить неприятное с бесполезным – поиски денег с поисками справедливости…
В отличие от большинства моих современников, сотрясающих воздух клятвами в том, что каждым своим прожитым днем они вынуждены гордиться, и только христианское смирение позволяет им молча сносить бремя своей праведности, мне есть чего стыдиться в своей жизни. Однажды мне задали вопрос, о том, что бы я переделал, если бы у меня была такая возможность, и я ответил: «Все…» – чем, кажется, разочаровал тех, кто спрашивал.
Легким утешением является то, что мне есть чего стыдиться и в жизни своих современников. И почему-то за своих современников мне бывает стыдно почти так же часто, как за самого себя.
А иногда, значительно чаще.
Следующий звонок, прозвучавший в моем доме, напомнил мне об одной истории, за которую мне не то, чтобы стыдно, скорее неловко, что впрочем, не меняет сути.
Суть вообще изменить трудно…
Несколько лет подряд я устраивал что-то вроде благотворительной выставки в одном из детских фондов. Благотворительность заключалась в том, что цены на картины в этом фонде совсем маленькие, да еще я говорил девчонкам из фонда, ведущим всевозможные кружки и секции с утра до вечера за такие не серьезные деньги, что их и деньгами назвать трудно:
– Половину возьмите себе…
В последний раз, я получил пакет с деньгами, и, не пересчитывая, положил его в карман.
Я был уверен в том, что девчонки все сами поделили – там действительно была совсем не большая, даже по моим меркам, сумма. А через месяц прошел слух о том, что некоторые художники не брезгуют тем, чтобы нажиться на детях.
С тех пор, то там, то тут всплывает мысль о том, что я рвач.
Вот и теперь мне позвонил мой старинный приятель, художник Гриша Керчин, и рассказал о том, что выходит статья о коммерции в живописи. И намеки на меня в ней, очень ясные. Даже фамилия называется.
– Может тебе написать открытое письмо этому Майорову, – предложил Гриша.
– Оно будет состоять из одной фразы, – ответил я: «Не стоит судить обо всех людях по себе…»
Григорий полно и в красках, на то, он и живописец, передал мне содержание, и очень ясно высказался по поводу автора этой статьи Ж. Майорова, продемонстрировав при этом безграничные возможности русского языка:
– Хочешь, я этой заднице рожу начищу?
«Это не аргумент», – хотел ответить я, но ничего не ответил, потому, что иногда это – является аргументом.
К сожалению.
Я позвонил Жоресу Майорову, когда-то бывшему моим товарищем.
Когда-то бывшему художником.
Которому я, кстати, или совсем наоборот, когда-то помогал.
С которым, мы разошлись по одной причине – кроме национализма, я не люблю в людях жадность, и неблагодарность. А Жорес был жадным и неблагодарным человеком. И не насиловал себя лицемерием.
Лицемерие не рождает самозабвенности ни в чем. Если есть самозабвенность – это уже зов сердца. Во всем, и в сволочизме, в том числе.
Когда-то в юности я мог сказать: «С такими людьми я ни за что не стану общаться!» – теперь, с годами, я убедился в том, что приходится общаться с самыми разными людьми.
Только восторга во мне – это не вызывает…
И очень жаль, что иногда мы настолько несовершенны, что нас задевает даже то, что о нас говорят совершенно безразличные нам люди.
Статья была нечестной, как почти всякая борьба за правду.
В ней, например, говорилось, что за деньги некоторые художники готовы писать копии.
Не знаю, как «некоторые», а я не писал копий даже во время учебы. Если получал задание, все равно, брал и переворачивал картину известного мастера справа налево. И потом, когда какое-то время у меня были собственные ученики, я учил их так же: «То, как писал мастер, вы почувствуете, но поработаете и своими мозгами».
Даже однажды высказал мысль, принявшую может не очень красивую, но очень верную форму:
– Много раз возвращаться к своей теме – это как много раз быть со своей женой. А писать копии – это заниматься маструбацией у портрета кинодивы…
Я позвонил Жоресу, чтобы задать один-единственный вопрос, но, к сожалению, перед этим мне пришлось поздороваться – интеллигентность не шило, в мешке не утаишь:
– Здравствуй, а лучше нет.
– Ты все шутишь, – ответил он, явно пересаливая в радушии.
– Зачем ты это сделал?
– А знаешь, какие у них гонорары?
– А знаешь, какой ты человек?
– Какой?
– Мелкотравчатый… – может я зря так разозлился не Жореса, ведь он наверняка завидовал мне. А по большому счету – зависть – это тоже лесть…
Потом я позвонил к журналистке Анастасии и спросил:
– Тебя можно разбудить?
– Попробуй только – убью, – ответила мне Анастасия, и я отправился к ней.
…Мне не нравятся разговоры о том, что все женщины делают карьеру через постель. По-моему, такие разговоры ведут мужчины, завидующие этой возможности женщин.
Конечно, я не ханжа, и отлично понимаю, что судьба дала женщинам оружие, мощность которого и не снилась североатлантическому блоку. Даже, усиленному Эстонией.
Просто не верю, что это – все, что может женщина.
И потому мне безразлично, что говорят об Анастасии.
А еще я помню, то лохматое создание, которое явилось на мою первую экспериментальную выставку и довольно нагло заявило:
– Я – профессиональный художник.
– Пока еще – нет, – ответил я, – Станешь им, когда заработаешь на первую горбушку хлеба…
С живописью у Стаськи не сложилось, и, не смотря на ее сказки о «потрясающих успехах», мне достоверно известно то, что у нее купили одну картину.
Ту, которую окончил за нее я.
Анастасия стала журналисткой, притом, что она, кажется, до сих пор уверена, что холодная война, это война между моржами и тюленями, экватор, это страна, борющаяся за независимость, а Менделеев – это легендарный комдив времен Гражданской войны.
Хотя, вполне возможно, она думает, что Менделеев, это отважный белогвардейский генерал.
Наглость у нее осталась – утро, по ее мнению, наступает только тогда, когда она встает с постели.
Это терпимо, и однажды я сказал ей:
– Ты мне очень нравишься.
– Одного у тебя, Петя, не отнимешь – вкус у тебя хороший…
И все-таки, если примириться с ее самомнением или просто не обращать на него внимания, Анастасия – отличная девчонка.
На столько отличная, что даже не хочется вспоминать о том, сколько лет мы с ней знакомы.
Во всяком случае, мы с ней такие старые друзья, что она позволяет себе не отказываться от своих привычек из-за моего появления. А привычки у нее самые разные, и некоторые из них вводят в заблуждение тех, кто мало с ней знаком.
Одна из ее привычек – разгуливать по квартире обнаженной с утра до того момента, пока ей не надо куда-нибудь собираться. Не буду скрывать, иногда я пользовался этой ее привычкой. Впрочем, в основном как некая помесь посетителя музея с ученым-теоретиком, так, как уложить Анастасию в колыбельку совсем не просто – что бы о ней не говорили.
В свое время я в этом убедился. Тогда же я стал принимать ее такой, какая она есть.
– Кофе будешь? – спросила Анастасия, открывая мне дверь.
– Конечно. Я даже купил его по дороге…
В определенном смысле, для Анастасии, я – отдушина. И это наша маленькая тайна. Дело в том, что она очень любит поесть, сидя при этом на очередной диете. Такое она может делать только при мне, поэтому, я купил сыр, ветчину и банку «Макконы».
– Ты – человек. Жаль только, что ты не мой брат.
Вообще-то сыр делит животных на людей, и нет – тут я согласен.
А вот в отношении остального, то я помнил о том, что несколько раз Анастасия замирала в моих объятиях, и сожаления о том, что она не моя сестра, никогда не испытывал.
В доме Стаськи одно единственное кресло. Его притащил ей я еще много лет назад, когда мой брат покупал новую мебель. И креслу этому почти столько же лет, как и мне. Так, что у нас с ним что-то вроде родства, что дает мне право занимать его каждый раз, когда я появляюсь у Анастасии.
Сама Анастасия с чашкой в руках сидела на диване:
– Петь, я не знаю чем тебе помочь со статьей. Я ведь давно не пишу. Я теперь менеджер.
