Как колдунами становятся

– Иди, подсоби чертям, – знаткой кивнул в сторону поленницы, где три черта, подпрыгивая и визгливо хихикая, складывали дрова.

– Ага, щас-ка, – Прошка показательно потянулся. – У меня и так работа есть. Мышей гоняй-да, за домом следи-да, шишигам спуску не давай-да. Думаешь, мало? Неа! Полно!

Огньяр скривил губы и снова взялся за топор. Сухие дрова кололись хорошо – аж щепки летели. Их потом можно собрать, купить рыбки да закоптить… Огньяр мечтательно зажмурился. И Прошку можно угостить. Почему-то тогда, в церкви, Огньяру подумалось, что от него может выйти прок. От Аксиньки-то он отстал, но вдруг опять кого в лес поведет? Тем более, что еще две жертвы осталось… Тогда можно будет за ними проследить, да выйти прямиком к страховидле, что силу из них забирает. Мысль эта знаткого более, чем удовлетворила, и он взял Прошку к себе. Предлагал Аксиньке – у них и домового не водилось, – но отказались. Не поверили, что не изгложет. Теперь Прошка только и делал, что валялся на печи, оправдывая это тем, что пожар отводит, и в лес особо не спешил. А может, раскусил Огньяров план. Этого знаткой больше всего боялся.

Да и слова Прошки об обещании кровавых жертв, данных его почившим наставником были пугающими. Если его и вправду дал Волемир, Огньяр очень сомневался, хватит ли у него сил противостоять колдовству опытного и сильного знаткого. В силе его не было сомнений – у Волемира даже в старости все зубы были на месте. Поэтому Огньяр пошел на поводу у единственной, показавшейся ему разумной мысли: послал весточку Филиппу Егоровичу. Тот хоть и силой великой не владел, знал много-много – уж точно больше, чем беспамятный Огньяр. Но перед тем, как настрочить грамотку, пришлось перебороть себя – победить лихо самому было и бы приятнее, и почести ни с кем разделять не надо было бы. Но, убедив себя в том, что лучше пожертвовать частью славы, чем головой, Огньяр отдал конверт письмоносцу. И начал ждать, надеясь, что Филипп Егорович не откажет, а за это время лес никого не утащит. Прошка хоть и под присмотром был, но наверняка же были и другие, кто детей в лес уводил.

А пока ждал, можно было и бытовыми делами заняться. Черти без присмотру и так норовили то поленницу криво сложить да так, что стоило взять одну чурку – остальные сыпались следом, – то грядки запустить. Они, правда, и без того стояли почти без дела, но Волемир наказывал чертям спуску не давать. Иначе начинали портить жизнь и Огньяру, и всем вокруг, до кого только достать могли: то на корову лишай нашлют – а знаткому потом оправдывайся, ведь все знают, что просто так коровы не болеют, а чертями только он заведует, – то икоткой в бабе какой засядут да начинают глодать.

Закончив с дровами и приведя в сносный порядок грядки, Огньяр отправился на торговые ряды. Глянув в зеркало, он несколько раз провел гребнем по волосам, прежде чем выйти из дома.

На торговые ряды ходить было одновременно и радостно, и неловко. Каждый раз, когда нужно было купить хлеб или пряники для подношения, Огньяр выбирал чистую рубашку, не вымазанную ягодами или землей, долго стоял перед зеркалом, укладывая самый непослушный вихор. А дело было в Ксеньке, родители которой пекли самую вкусную сдобу, а она стояла с ней на ярмарке. Каждый раз, когда Огньяр видел Ксеньку, на лицо лезла совершенно глупая улыбка, а мысли в голове разбегались, как шишиги при зажженной свече. Однажды – в особо солнечный день, когда и черти не так егозили, и дела на удивление спорились, – он нарвал колокольчиков, которые так подходили под цвет лент в русой косе Ксени, но вручить их ей не хватило духу. А может, дело даже было не в этом – у всех знатких на роду было написано быть сильными, но чрезвычайно одинокими.

Вот и сейчас, Огньяр выбирал калачи, которые аппетитно поблескивали глянцевыми боками на солнце, практически не глядя на них. Но в этот раз голову занимали не укоры в свою же сторону – можно же быть решительнее! – а мысли о лесном чудище. А никак и Ксеньку тоже уведет?..

Но чудище явиться не успело – следующим же вечером приехал Филипп Егорович. Повезло еще, что осень на удивление сухая была, а то дороги бы развезло, и кто знает, когда бы колдун до Крутого Яра добрался. Может, уже и спасать бы никого не пришлось.

– Как Волемира хоронили? – спросил он с порога. Огньяр даже не успел пригласить его за стол.

– Да по правилам, – младший знаткой начал хлопотать над угощением. Из подпола он достал квашеной капустки, поставил на стол крутую кашу с салом, приготовленную Митяем, да свежекупленные калачи. – Думаете, это он детей ворует и силу из них пьет? Да и почему именно из детей? Прошка говорил, раньше и старики годились.

– Что за Прошка? – Филипп Егорович стряхнул с сапог грязь, прежде чем пройти в горницу. Огньяр даже немного позавидовал: он-то сапог-то в жизни не носил, довольствуясь лаптями до первого снега, да неказистыми валенками, на скорую руку сваленными деревенскими бабами. А у колдуна Лапина о-на какие сапоги – блестят, с желтой строчкой – красивые-е-е, ну явно по городской моде.

– Бес мелкий, – Огньяр оторвал взгляд от ног колдуна. – Детей в болота речами сладкими заманивал.

– Что еще о лесе знаешь? – Филипп Егорович оглядел избу.

– Когда обряд проводил, видел чудище – высокое, черное, с рогами, а вокруг него флейты поют да бубенцы звенят, – Огньяр еще ни разу не говорил это вслух, и сейчас показалось, что прозвучало по-детски наивно. Видимо, об это подумал и Филипп Егорович – Огньяр заметил, как в недоумении дрогнули брови колдуна.

– Хорошо… – колдун сел, взял предложенную чашку с чаем двумя руками. – Думается мне, детей выбирают по тому, сколько у них лет жизни осталось. У кого больше – того и берут. А того, кто в следующем лете, например, утопнет – оставляют, на кой они нужны?

От того, как равнодушно говорил Филипп Егорович о жертвах, по рукам Огньяра бежали мурашки, но он оправдывал это тем, что за свою длинную жизнь колдун видел так много злой волшбы, что уже давно перестал чего-то бояться.

– А потому как ты говорил, что жертвы перестали приносить регулярно, – продолжал Филипп Егорович, – надо полагать, что нечисть ослабла, и теперь ей нужно много сил. Возможно, они тянут из детей их медленно, чтобы надольше хватило.

Эти слова внушили Огньяру зыбкую надежду: может, хоть раз он оказался прав, и детей еще можно спасти?..

– А козел? – напомнил он колдуну. – Для него детей собирают? Он и есть Ворса?

– Вряд ли, – тот глотнул чая и прищелкнул языком. – Может, шишига. Лешие обычно подобным не промышляют. Может, и не он вовсе самое большое зло… – Филипп Егорович замолчал, задумался.

 “Неужели действительно Волемир?..” – настойчиво стучалась в голове мысль. Это казалось невозможным, но от этого – наиболее вероятным. Но Огньяр же сам его хоронил… Монетки на глаза клал…

– Хочу на захоронение взглянуть, – Филипп Егорович постукивал пальцами по краю чашки. – Недоброе у меня предчувствие…

Медлить не стали, даже чай не допили. Заматывая шею шарфом – ночью то и дело схватывались заморозки, – Огньяр поймал себя на мысли, что отчаянно надеется, что Филипп Егорович неправ. Да, Волемир был человек строгий, жесткий, порой даже жестокий, но… не до такой степени. Не мог он сам упырем обернуться да жизнь из невинных детей выкачивать. Но вторая часть – более вдумчивая, как казалось Огньяру, – была уверена в том, что Филипп Егорович слов на ветер не бросает. Не зря же к нему ажно из города приезжают хвори заговаривать да будущее с прошлым смотреть.

На грядках, гомоня, сновали черти. Одни мазали остатки репы сажей, а другие счищали ее наперегонки. Заметив Филиппа Егоровича, они с визгом разбежались, бросив измазанный черным горшок. Колдун выразительно посмотрел на Огньяра, но ничего не сказал – лишь качнул головой. Огньяр совсем приуныл. “Конечно, куда мне – такому бестолковому, – украдкой вздохнул он. – Даже чертей собственных обуздать не могу…”

Холодная ночь была окутана сотней звуков: совы, охотились на юрких мышей, лесные бесы летали меж разлапистых сосен, придорожные травы что-то шептали, клонясь под порывами ветра. Филипп Егорович шел неспеша, вглядываясь в темноту, то и дело поднимая фонарь повыше; порой останавливался и разглядывал что-то на земле. В один момент он обратился к Огньяру:

– Слышишь? Как будто из-под земли скребет.

Огньяр не слышал – а может, не мог распознать этот звук среди других, – но в груди тут же похолодело. До кладбища оставалось несколько минут ходьбы.

“На кой черт мы пошли ночью?!” – звоном раздалось в голове.

Филипп Егорович снова всмотрелся во мрак, где силуэтами-столбами раскачивались деревья.

– Спит ваш лесной Хозяин, как Иван на печи, – тихо проговорил он. – Оттого и нечисть разгулялась.

– Не знал, что лешие спят, – пробормотал Огньяр, силясь понять, как колдун это понял.

– Сами не спят. Усыпил кто-то.

Легче не стало.

Со стороны болот медленно потянуло туманом. Сырость пробирала до костей, и, несмотря на то, что оделся он хорошо, Огньяр начал дрожать. И когда из тумана вынырнули очертания могильных крестов, эта дрожь только усилилась. Огньяру пришлось сделать усилие, чтобы рука не дрожала, когда он указывал Филиппу Егоровичу на могилу Волемира. Огньяр не знал, чего ожидал увидеть после слов колдуна: вывороченные кресты? разрытые могилы? землю, пропитанную жертвенной кровью? Но ничего из этого не было. Лишь на кресте покачивался обрывок белого савана, а земля вокруг могил была испещерена птичьими следами. Они-то и привлекли внимание Филиппа Егоровича. Достав из кармана тканевый мешочек, он рассыпал по земле что-то белое, шевеля губами в заговоре. “Соль”, – догадался Огньяр. Крупные частички упали на землю – и замерцали в темноте красным, точно кровью налитые.

– Ты же знаешь, что это не птичьи следы, а кости обломанные? – посмотрел на Огньяра Филипп Егорович. – Осталось выяснить, кто тут ползает, не наш ли душегубец, – колдун внимательно огляделся. – Если могила не разрыта, значит, другой какой-то лаз есть. Ищи внимательно.

Огньяр повиновался. Ему даже не пришлось быть внимательным, чтобы увидеть подкоп прямо у стены кладбищенской часовни. Даже не спросив, готов ли он, Филипп Егорович подтолкнул его в спину. Лаз был узкий, даже худощавому и юркому Огньяру пришлось приложить усилия, чтобы пролезть. А ведь Волемир был куда крупнее его. А Филипп Егорович – куда старше, ему-то наверняка было еще меньше радости ползать по всяким могильникам. Чуть дальше лаз расширялся; Огньяр смог подняться сначала на четвереньки, затем – идти, пригнувшись, а после – и вовсе выпрямиться.

Коридор привел их не то в грот, не то в пещеру. С земляного потолка коричневыми змеями спускались корни. Тут и там виднелись какие-то холмики. Но страшнее всего были белесые силуэты, которые стояли в тени, покачиваясь, словно на ветру, но Огньяр не чувствовал ни капли дуновения – лишь тяжелый запах мокрой земли и гнили. Подойдя поближе к одному из холмов, он тут же отшатнулся: под плотно сплетенными корнями виднелось тело – иссушенный скелет, обтянутый желтой кожей. На трупе еще были остатки одежды. Вместе с подступившей к горлу дурнотой, Огньяр ощутил некое облегчение: тело принадлежало взрослому, не ребенку. Он оглянулся на Филиппа Егоровича: тот осматривался, перебирая в руках бусины четок с обережными рунами, а губы его шевелились, произнося один заговор за другим.

– Иди сюда, – вдруг позвал он Огньяра. Собрав всю свою волю в кулак, Огньяр приблизился. В отдалении от остальных “могил” лежал Волемир. Череп был частично обнажен, а на голове – Огньяр почувствовал, как ноги стали ватными, – торчали маленькие острые рожки, но это точно был он. Огньяр сам надевал на него эту рубаху – с желтой вышивкой по вороту – перед погребением. Филипп Егорович пожевал губами.

– Что колдунам надо голову отрубать, чтобы не восстали, ты не знал?.. – было больше похоже на утверждение, а не на вопрос. Огньяр молчал, разглядывая корни, оплетающие покойного наставника. Но покойного ли?.. Взгляд снова споткнулся о чертиные рога. Вот она – плата за колдовство. Он тоже таким станет?..

– Приглядись, – от тихого голоса Филиппа Егоровича, прозвучавшего прямо над ухом, он едва не подпрыгнул. – А корни-то от него идут…

Огньяр склонился чуть ниже – и вдруг слух уловил перезвон колокольчиков, – настолько тихий, что можно было подумать, что его и не было вовсе, – но тело тут же окаменело от ужаса. Филипп Егорович в это время нашел что-то еще: наклонившись, он выдернул из скрюченных пальцев потрепанную книгу.

– Он здесь, – через силу прошептал Огньяр, глядя на колдовской фолиант в руках спутника. – Козел – его это логово. Из детей он силу жизненную пьет, а из Волемира – колдовскую, – кусочки сложились ладно, будто витраж на окошке. – Так что же это за тварь такая?.. У кого ума на такое хватит?

– Если ты прав, источник колдовства надо страховидле перекрыть, – Филипп Егорович пытался рассмотреть книгу, но света было слишком мало.

– И что нам делать?

– Не нам, а тебе, – колдун захлопнул книгу, и этот звук гулом прокатился по пещере. – Ты же хочешь грамотным колдуном быть?

Огньяр молчал. Очень хотелось вдохнуть глубоко, чтобы в голове прояснилось хоть чуть-чуть, но от духоты и запахов стало бы только хуже.

– И что мне… голову рубить? – неуверенно предположил он. – Но нечем же…

С собой у него был только небольшой нож, таким максимум палец отрежешь, но никак не голову.

– Можешь хребет сломать, вот здесь, – колдун указал место посередине шеи. Огньяр облизнул губы, огляделся. Камней было достаточно, но вот сил…

– Ладно, – пообещал что-то сам себе знаткой, подобрал один из камней – тяжелый и острый он холодил ладонь. Но стоило только приблизиться к телу Волемира, только коснуться корней ножом – из лаза ринулись на них злобные черти. Филипп Егорович бросил в бесов горсть соли, смешанной с какими-то травами, отрывисто выкрикивая слова заговора. Черти завопили – аж в ушах резануло, скакнули назад, но тут же ринулись на обидчика с удвоенной злобой.

– Быстрее! – рявкнул колдун, распахивая книгу, висевшую на поясе.

Огньяр отмер; размахнувшись, он рубанул со всей силы по корням, впивающимся в тело наставника – и в голове оглушительным перезвоном взорвался бой колокольчиков. Огньяр зажмурился, выронил нож, зажал уши ладонями. Когда он снова открыл глаза, он увидел, как черный туман, словно тянущийся из самой Нави, отрезал его от Филиппа Егоровича. Этот же туман ткал черный балахон, в который была одета фигура с вытянутой рожей и рогами, на которых так же, как и в видении, поблескивали золотые нити.

– Маленький звере-е-еныш, – раздался в голове голос – холодный, как руки покойного. Огньяр чуть опустил взгляд – ног у черта не было, их заменял столб из перекрученных друг с другом корней. Знаткой лихорадочно перебирал варианты действий. Бежать? Ну куда? В какой стороне лаз? Нет, бежать – не выход… Огньяр потянулся за ножом, но Козел, словно веселясь, мотнул головой, заставляя бубенцы снова залиться “мертвым” смехом. Огньяр отпрянул, выставил руку с ножом вперед.

– Не бойся меня, звере-е-еныш, – зашуршало в голове. Козел вытянул лапу, и из рукава балахона посыпались золотые монеты.

– Я хочу стать твоим дру-у-угом.

Разинув рот, знаткой глядел на монеты, поблескивающие в темноте. Только на одну из них можно было несколько коров купить, а на все эти – и целую деревню. Сквозь звон пробивался чей-то слабый голос, который что-то кричал, но Огньяр, сколько бы не прислушивался, все никак не мог разобрать, что именно.

– Ты хо-о-очешь золота? – поинтересовался мертвый шепот. – Или хочешь, чтобы тебя люби-и-или? Нужно стать моим дру-у-уом…

Огньяр понимал, что сила Козла ему не принадлежит, что он тянул ее из Волемира, но противиться не мог. Рука с ножом медленно опустилась. Такая малость – и его больше никогда не назовут никчемным. Знаткой поднялся, чтобы сделать шаг к черту, но тут воздух сотряс дикий кошачий визг.

Черный кот ринулся между Огньяром и Козлом, выгибая круглую спину и нервно дергая распушенным хвостом. Бубенцы в голове знаткого не замолчали совсем, но стихли – и этого оказалось достаточно.

– Девять проклятий тебе, а не дружба! – выпалил Огньяр, и, собрав все свои силы, рванул полуистлевшее тело Волемира на себя, выдирая его из хватки. Но как только корни выпустили его, руки, казавшиеся окостеневшими, потянулись к лицу Огньяра в попытке то ли выцарапать ему глаза, то ли вцепиться в горло. Но Огньяр был моложе, сильнее и главное – живее. Скрутив умертвие, он с силой перевернул его лицом вниз и нащупал выроненный камень. Но как только он занес его, примериваясь, на спину кинулись черти, кусая за плечи, так сильно, что чувствовалось даже сквозь одежду. Их визгам вторил кошачьи вопли; Прошка метался между Козлом и Огньяром, взрывая почву железными когтями. Закричав от злости, Огньяр с силой опустил камень на указанное Филиппом Егоровичем место. Издав невнятный звук – то ли блеяния, то ли рычания, Козел звякнул бубенцами – и истаял вместе с туманом. Наступила полная тишина.

Огньяр, стараясь не глядеть на тело перед собой, осмотрелся. Черти тоже исчезли. Филипп Егорович стоял, покачиваясь – битва забрала у него много сил. Прошка сел чуть поодаль и начал вылизывать лапы, растопыривая пальцы.

– Надо тела забрать, – язык еле ворочался. – Похоронить как положено.

– И лаз запечатать, – так же слабо отозвался Филипп Егорович.

– Вы поможете? – Огньяр нащупал нож и побрел к одному из холмов.

– Нет. Ты колдун-хранитель этих земель – тебе и заговоры такие творить, – кажется, Филипп Егорович уселся прямо на землю. Огньяр не стал спорить. Расковыряв корни, он вдруг уловил слабое дуновение. Не веря, он наклонился ниже. В темноте чуть светилось бледное, но вполне живое детское лицо. Огньяр не мог понять, кто это именно, но ребенок совершенно точно дышал.

*****

На то, чтобы высвободить все тела – живые и неживые из древесных пут ушла вся ночь. И, возвращаясь в деревню, Огньяр едва волочил ноги. Но тем не менее, он старался идти ровно, прижимая к груди бесценную ношу – сына пекарши Настасьи, худенького Войко. Личико его было измазано землей, но все равно сразу же в глаза бросалось, какое оно бледное.

– Ничего, – тихо приговаривал Огньяр, механически переставляя ноги, – сначала молока по ложечке, потом мамка хлебушка испечет с горбушкой хрустящей… А потом уже можно и пирожков с сальцем…

Рот наполнился слюной, стоило только подумать о еде. Огньяр оглянулся на Филиппа Егоровича. Колдун тоже выглядел помятым – уложенная шевелюра его совсем растрепалась, щегольское пальто и жилет оказались порванными так, что швеи должны были обладать определенным видом бытовой волшбы, чтобы привести их в порядок.

От деревенских ворот к ним уже бежала толпа: Огньяр отправил вперед Прошку и наказал сделать все возможное, чтобы привести селян. Впереди меленько перебирал ногами староста Ефрем, придерживая шапку; за ним спешила Настасья – едва одетая, без платка, но на это сейчас никто не обращал внимания. Увидев на руках знаткого сына, она упала на подмерзшую землю и завыла, протягивая к нему руки. Но ее подхватили под локти, подняли и поволокли вперед.

– Живой, мамаша, – Огньяр передал Войко в руки Настасьи. Та тихо заплакала, оглаживая ладонью щеки сына.

Из живых внизу оставались еще и дети бортника, пропавшие в тот же период, что и Войко. Но, видимо из-за того, что жизни из них вытянуло меньше, выглядели они лучше, Огньяр даже четко слышал их сердцебиение. Их пришлось оставить – ни Огньяру, ни Филиппу Егоровичу не хватило бы сил вытащить троих сразу. И поэтому, как бы они не устали, переодевшись, смыв с лиц и рук грязь и кровь – Огньяр сбился со счета, сколько раз поцарапался об обломки сухих корней, – они присоединились к группе, отправившейся вызволять детей.

И это времени заняло немало: сначала пришлось расширять лаз: худые парни могли пролезть сами, но им не хватало сил вытянуть детей, а мужчины покрупнее застревали в самом начале. Когда все были вызволены, у Огньяра уже не хватило сил оставаться и ждать, пока достанут тела для захоронения. Нужно было поспать. Тем более, что оставалось еще как минимум одно дело: нужно было запечатать логово лешего, чтобы он не утягивал больше детей. Вряд ли изничтожив источник его колдовской мощи, Огньяру удалось избавиться от нечисти. Скорее всего, та просто затаилась, чтобы зализать раны. И, чтобы больше не выползала, нужно было наложить печати, про которые рассказывал по ходу дела Филипп Егорович. Огньяр был благодарен колдуну: об этом он и не догадался бы. И кто знает, когда бы тварь снова выползла на свет божий.

Спал Огньяр так хорошо, как никогда. И, когда он снова был у кладбищенской часовни, он был преисполнен уверенности и сил. Филипп Егорович с ним не пошел – повторил про хранителя земли, напомнил слова заговора, и засобирался в обратную дорогу.

Знаткой расставил свечи, зажег. Опустившись на колени, он начертил на влажной земле, которой деревенские мужики закидали вход в подземелье, колдовскую печать. Осталось самая малость – запечатать его собственной кровью. И пока он жив, и жив его род, навья тварь с козлиной мордой не потревожит ни Крутую Горку, ни земли в тридцать верст округ. Огньяр достал нож, примерился к ладони. Краем глаза он заметил движение: Прошка уселся рядом, щуря оранжевые глаза и помахивая хвостом.

Огньяр размахнулся – и когда лезвие почти коснулось кожи, вдруг остановился. А правильно ли он все делает?.. Столько усилий – и ради чего? Прожить всю жизнь в деревеньке, где доброе слово да подарки, только если помощь нужна, а все остальное время за глаза кличут чертознаем? А может, надо было взять золото да откликнуться на предложение Козла? Подумаешь – пять человек раз в пять лет. Огньяр бы их сам отбирал. Тех, кто от хвори чах, да совсем не соображал. И тех, кто чах, но соображал – и хотел и себя, и родичей от ноши такой избавить. Вот, кто точно сгодился бы: они только и делали, что из могил упырями восставали, а так силу бы свою во благо отдали. И был бы в Крутом Яре и урожай, и благости другие всякие. А Огньяр женился бы на Ксене. С такой кучей золота жених из него баску́щий7 получился бы. Даже внук старосты с лисьим воротником на шубе не ровня. У него таких бы воротников сотня – нет, тыща было бы. И не только у него, у Ксени тоже… Перед внутренним взором встало румяное лицо Ксени. А приняла бы она его такого?.. Да и умрет он – и чего?.. Опять матери и отцы будут детей терять? В ушах зазвучал плач Настасьи.

Зажмурившись, Огньяр полоснул ножом по ладони.

Открыв глаза, он сначала не понял, что произошло. Кладбище и часовня пропали. Над головой разливалось иссиня-черное небо, настолько бесконечное. А под ногами при каждом движении разбегалась такая же чернота, покрытая стожарами. Кажется, кто-то говорил, что они “созвездиями” назывались. Но Огньяр-то знал, что правильно – “стожары”. А прямо перед Огньяром горела, как пламя, алая печать. Заклятие свершилось. В пустоте Огньяр услышал вздох – будто кто-то ото сна пробудился. И понял – Ворса, Лесной Хозяин, вернулся в свои владения. И на душе стало легко-легко. Печать потухла – и Огньяр снова очутился на кладбище. Но теперь тут было не страшно, не тяжело дышать, как раньше. Кресты стояли не укором, а величественной памятью и знаком божьей милости. Поднявшись, Огньяр перевязал заранее приготовленной тряпицей ладонь, отряхнул штаны и направился к кладбищенским воротам.

– Слушай, – догнал его Прошка. – А давай в ту церкву сходим, откуда ты меня забрал? Мне все покоя не дает, кем же я раньше был… Может, я и не шишига вовсе? – он с надеждой глянул на Огньяра.

– Сходим обязательно. Вечером, – пообещал тот.

 У лесной тропинки последним нежным цветом светились колокольчики. Набрав столько, что в одну ладонь не умещались, Огньяр подозвал Прошку и направился в деревню – прямиком к торговым рядам.

Примечания

1

Да че да – в пермском говоре – и так далее

2

Вази́ла – в славянской мифологии домашний дух, заботившийся о лошадях.

3

«Кила» у пермяков – грыжа, опухоль или другая болезнь, насылаемая колдуном на человека или животное.

4

Ворса – мифологический персонаж пермяков, леший

5

Награяться – насмехаться

6

Суседко – разновидность домашних духов, типа домового, но более охотно живущие с человеком

7

Баску́щий, ба́ский – красивый