Одна маленькая вещь

– Я тоже не знала до сегодняшнего утра. Венди Влат сказала, что его мать тайком много лет встречалась с мэром и этой весной они оформили брак. Не думаю, что кто-нибудь голосовал бы за него, если бы знал правду.

– Правду? – я в замешательстве.

Скарлетт сочувственно кривит губы.

– Понимаю. Ты не хочешь говорить об этом. – Она бросает взгляд через плечо, проверить, там ли еще Чейз. – Странно. Я даже не узнала его. Он выглядит совершенно иначе, но шрам невозможно перепутать ни с чем.

Я в полнейшем недоумении: почему Скарлетт его узнала? Ее даже не было на вечеринке.

Я оборачиваюсь и пялюсь на него. Он выглядит так же, как и в субботу вечером: умопомрачительно привлекательно. Сегодня его подбородок чисто выбрит, русые волосы спадают вперед, почти закрывая шрам, рассекающий бровь. Я целовала этот шрам несколько раз той ночью.

Жар смущения вновь наполняет меня. Поверить не могу, что прямо сейчас он стоит в десяти футах от меня. Я думала, что никогда его больше не увижу. Столкнуться с ним лицом к лицу после того, что мы сделали, просто ужасно.

Наши взгляды встречаются. У меня перехватывает дыхание. Скарлетт говорит что-то, но я не могу расслышать ее, потому что пытаюсь скрыть свои эмоции, но ничего не получается.

– Ну же, – говорит она. – Просто игнорируй его. Он не стоит твоего времени.

Откуда она знает?

– У него что, дурная репутация? – сипло спрашиваю я, потому что мне вдруг кажется, что такое вполне может быть. Если Чейз – известный ходок, то он мог хвастаться проведенной со мной ночью всем и каждому. Дарлинг и Лексингтон – соседние города, и слухи разносятся быстро, если их распространяют заинтересованные люди.

– Хочешь спросить, все ли про него знают?

Я киваю, не глядя на подругу.

– Конечно, все. – Она с отвращением фыркает. – О, а вот и Джефф.

Над плечом Чейза появляется темная голова Джеффа Корзена. Я не слишком удивлена, увидев его. Слышала, что он возвращается в Дарлинг. После смерти Рейчел Джефф сломался: едва окончил второй курс, а потом исчез на два с лишним года. Скорбеть, как сказали его родители. Они отправили его в Англию, к бабушке и дедушке, но, очевидно, ему там надоело и он вернулся в старшую школу Дарлинга. Странно, что бойфренд моей сестры, который старше меня на два года, теперь учится вместе со мной.

В желтой толстовке и линялых джинсах, Джефф протискивается вперед, намеренно толкая плечом Чейза. Тот отводит взгляд в сторону, поджимая губы, а я напрягаюсь, предчувствуя столкновение. Но парень просто отворачивается в сторону, игнорируя оскорбление. Его ничто не волнует: ни вид случайной подружки в конце коридора, ни то, что его толкнул другой парень, ни любопытные взгляды и молчание одноклассников. Я страшно завидую его хладнокровию. Именно это в первую очередь привлекло меня. В нем есть уверенность. Кажется, может разразиться ураган, а он все так же будет стоять в коридоре, не шевеля ни единым мускулом. Ручаюсь, родители Чейза не осмелятся снять дверь в его спальню.

Шум отвлекает меня от мыслей. Появление Джеффа нарушает тишину, вызванную появлением Чейза. Несколько ребят смеются. Другие спешат поздороваться с Джеффом. Он был популярен, до того как уехал. Они с Рейчел считались золотой парой. Если бы она дожила до выпускного класса, они были бы королем и королевой выпускного бала.

Если бы она дожила… Мое сердце сжимается. Не хочу думать об этом. Вместо этого пытаюсь представить, что чувствовала Рейчел, чей парень ее так любил, что переехал в другую страну, чтобы оправиться от ее смерти. Неужели он любил ее больше, чем я? Родители считают, что моя любовь была недостаточно крепкая, что я не скорблю, как должна. Если бы скорбела, они бы считали меня хорошей. Но я действительно ее любила. Между нами была разница в два года, но она никогда не обращалась со мной как с непослушной младшей сестрой, даже когда перешла в старшие классы, а я оставалась в средних. Мы помогали друг другу с домашней работой, играли в волейбол, устраивали пижамные вечеринки в нашей комнате. Она была моей старшей сестрой. Конечно же, я любила ее.

Я снова глубоко вздыхаю. Забыть это. В отличие от моих родителей, я не позволяю себе зацикливаться на смерти Рейчел. Просто не могу.

– Привет, Лиззи, – говорит Джефф, подходя ко мне. Рукой с длинными, изящными пальцами, которые порхали когда-то над клавишами рояля, он тянется и хватает меня за ухо. – Давно не виделись.

– Бэт. – При виде его озадаченного лица я повторяю: – Бэт. Я больше не отзываюсь на имя Лиззи.

– Ладно. Пусть будет Бэт. Как дела?

– Привет, Джефф! – щебечет рядом Скарлетт, не давая мне ответить.

– Скарлетт, – произносит он как-то иначе, с акцентом.

Скарлетт замечает это.

– О боже. Ты вернулся с акцентом. Это так круто.

– Правда? – Джефф склоняет голову набок. За его спиной я снова замечаю Чейза. Дверца шкафчика почти полностью скрывает его лицо, но я знаю, что это он. Я бы узнала его даже с завязанными глазами.

Почему я стыжусь того, что произошло? Это был мой выбор. Я хотела этого. Чего стоит стыдиться, так это того, что убегаю словно напуганная девчонка. Но ничего не могу с этим поделать.

Я никогда не относилась к девушкам, которые представляют свой первый раз со свечами и розовыми лепестками. Но, по крайней мере, надеялась, что сперва буду встречаться с парнем, целоваться под луной, страстно обниматься, долго ходить вокруг да около, пока в конце концов мы не решимся на последний шаг. Точно знаю одно: не могу позволить ему или кому-то еще понять, что чувствую. Уверенность в себе – вот чего не отнять у Чейза. Я тоже так хочу.

– Рада тебя видеть, Джефф, – говорю я, а потом делаю несколько шагов вперед, в направлении Чейза.

– Стой… – Скар ловит меня за руку. – Ты и правда думаешь, что это хорошая идея?

– Почему нет? – пожимаю плечами. – Он, очевидно, учится тут. Уж лучше я встречусь с ним лицом к лицу, вместо того чтобы прятаться от него следующих девять месяцев.

– Тебе нет нужды разговаривать с ним, – говорит Джефф. – Мы будем держать его подальше. – Он смотрит через плечо в сторону Чейза, который уже забрал книги и ушел.

Да, у Чейза точно подмочена репутация. Даже Джефф, которого так давно не было, явно слышал, что произошло между мной и этим парнем. Значит, слухи разошлись. Злость вспыхивает внутри, когда я представляю себе, как Чейз хвастается всем этим ребятам из Лекса, что он чпокнул девчонку из Дарлинга.

Я прибавляю шаг и прохожу дальше по коридору, не спуская глаз со спины Чейза. Он – остров. Вокруг него в прямом смысле слова пустое пространство. Это удивительно, учитывая количество старшеклассников. В Дарлинге триста учеников старших классов. Коридоры этим утром забиты, но все же никто к нему даже близко не подходит. Твою ж мать. Мне это даже нравится.

Я иду быстрее, машу рукой одноклассникам, но не останавливаюсь, пока не нагоняю Чейза. Он стоит перед дверью в аудиторию, где будут проходить занятия по расчету кредиторских задолженностей. Как удобно.

Я прижимаю книги крепче к груди и прокашливаюсь.

– Чейз.

Он медленно поворачивается, и мы стоим лицом друг к другу.

– Бэт.

Несмотря на всю мою злость, мне нравится, что он назвал меня так. Он знает меня лишь по этому имени, мне не нужно напоминать ему, как теперь меня зовут.

– Кому ты рассказал? – прямо спрашиваю я.

Он хмурит лоб.

– Рассказал?

– Да, кому ты рассказал? – повторяю я, стараясь казаться более уверенной, чем на самом деле себя чувствую. Его присутствие туманит разум. – О субботней ночи.

Вместо того чтобы вспылить или глупо посмотреть, он прямо встречает мой взгляд.

– Никому.

– Никому? – повторяю я все еще с подозрением.

– Да. Зачем мне кому-то рассказывать? – просто отвечает он.

По какой-то необъяснимой причине я ему верю. Должно быть, нас видел кто-то еще. Наверное, заметил, как я выходила из спальни. Эшли или хозяин дома. Кто бы он ни был, знаю, что это не Чейз.

– Тогда ладно, – киваю я.

В его взгляде появляется насмешка.

– Тогда ладно, – эхом повторяет он.

Злость исчезает, я отодвигаю его, открываю дверь в класс, потом тянусь назад и хватаю рукав расстегнутой джинсовой рубашки, втягивая внутрь.

– Не знаю, в курсе ли ты, но преподавательница в этом классе – настоящий монстр. По слухам, она работает допоздна, а выходные проводит, придумывая новые способы мучить нас. Все это не считая постоянных тестов и безжалостных экзаменов.

– Окей, – произносит он, кажется, с удивлением.

Заходят еще несколько учеников. Мейси Стэдман машет мне, пока не замечает Чейза. Ее ладонь опускается, а на лице появляется беспокойство.

– Лиззи, иди сюда.

– Лиззи? – спрашивает Чейз, и в его голосе звучит удивление.

– Бэт, – говорю я ему. – Элизабет Джонс.

Повисает долгая, напряженная пауза.

– Элизабет Джонс? – выдыхает он.

– Да. Но все зовут меня Бэт.

Он выдергивает свою ладонь. Моя рука безвольно падает. Я слегка вспыхиваю, смущенная тем, как внезапно он отшатывается от меня.

– Ты говорила мне свою фамилию той ночью? – Голос у него низкий и хриплый. Мне приходится сосредоточиться, чтобы расслышать его вопрос.

– Может быть. Нет. Наверное, нет. – Я понимаю, что тоже не знаю его фамилии. – А какая у тебя фамилия?

– Лиззи, мне нужно поговорить с тобой! – пронзительно кричит Мейси.

– Меня зовут Бэт, – отвечаю я сквозь стиснутые зубы. – И я подойду через секунду. – Я снова поворачиваюсь к Чейзу, лицо которого побелело как мел. – Назови свою фамилию, – повторяю я.

Он делает шаг назад, затем еще один, пока между нами не оказывается парта.

– Я Чарльз Доннели. Мне жаль.

После этого он выходит из класса.

Чарльз Доннели.

Мне становится плохо.

– Я думала, тебя зовут Чейз! – кричу я ему вслед.

Мейси появляется за плечом.

– Ты в порядке? Он тебя ударил?

Я перевожу на нее обезумевший взгляд, надеясь найти какую-то поддержку.

– Это был Чарльз Доннели?

– Ага, – она кивает и поглаживает меня по руке.

– Я не узнала его. – В голове туман. Я моргаю без остановки.

– Он сильно изменился. В тюрьме такое бывает, – она иронично кивает в сторону пустого дверного проема. – Идем, у тебя шок. Поверить не могу, что у вас с ним общие уроки. Администрация облажалась. Они такие некомпетентные. – Она ведет меня к парте рядом со своим местом. – Тебе принести воды? Или, может, кока-колы? Я сейчас вернусь.

Я едва замечаю, как она уходит, потому что мой мозг до сих пор обрабатывает информацию, что я переспала с Чарльзом Доннели, парнем, убившим мою сестру…

Я еле успеваю добежать до мусорной корзины, когда завтрак яростно рвется наружу.

6

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – Мейси, кажется, спрашивает уже в тысячный раз.

– Да, – отвечаю я как можно жизнерадостнее. В столовой стоит привычный гул голосов. Я спрашиваю себя, сколько из этих разговоров – обо мне. Когда я вошла, ко мне повернулась прорва голов.

– Ты не очень долго сидела у медсестры, – тихо говорит Скарлетт. – Я бы весь день пролежала там.

– Его даже быть тут не должно, – настаивает Мейси. – Почему он не в государственной Лексингтонской школе или не в Линкольне?

– Мэр живет в Грув-Хайтс, а это район школы Дарлинга, – подсказывает Ивонн, еще одна моя подруга.

Голос разума. Я с облегчением смотрю на нее. Она хмурится в ответ, как будто улыбки в такие моменты запрещены, и я снова перевожу взгляд на свой неаппетитный салат.

– Мэру следовало послать его в Лекс. Разве не там тусуются все преступники? – спрашивает Мейси.

– Там на парковке в прошлом году была огромная облава на наркоманов, – подтверждает Ивонн. – Половину отправили в колонию для несовершеннолетних.

– Как думаешь, Чарли сидел с кем-нибудь из них в одной камере? – голос Мейси звучит заговорщически.

– Вау… никогда об этом не думала, – отвечает Ивонн.

За столиком воцаряется тишина, пока они обдумывают это предположение. Я запихиваю в рот увядший листик салата и молю, чтобы мы сменили тему.

«Я Чарльз Доннели. Мне жаль».

Его слова все звучат в моей голове, и я не пытаюсь избавиться от них. Это как песня, засевшая в сознании. Ты заставляешь себя слушать ее сто раз подряд, пока тебя не начнет тошнить. Я же заставляю себя думать о словах Чейза… нет, Чарльза. О том, как побледнело его лицо, какое страдальческое выражение появилось на нем, когда он понял, кто я. Может быть, если думать об этом долго и настойчиво, я смогу спокойно осознать, что случилось.

– Хотя он… сексуальный, как вы думаете? – спрашивает Мейси тихим голосом.

Скарлетт возмущенно вздыхает.

– О боже, Мейси.

– Я просто утверждаю: он сексуальный, и вы все соврете, если будете это отрицать. – Надувшись, Мейси откидывается на спинку стула.

Я склоняюсь над салатом и надеюсь, что подруги не видят моих пылающих щек. В ночь субботы я думала, что он самый привлекательный парень, которого я видела. Я по-прежнему так считаю, но от этого только хуже. Кладу вилку и делаю глубокий вдох.

– Он не сексуальный. Он отвратительный. Он убил человека, – с отвращением говорит Ивонн.

– Не просто человека, – Скарлетт повышает голос. – Сестру Лиззи. Он убил сестру Лиззи.

Она говорит достаточно громко, и разговоры за соседними столиками стихают. Я хочу спрятаться под стол. Когда-то мне казалось, что мой худший день в школе был в третьем классе. Тогда Мишель Харви разлила мне на колени свой яблочный сок, а Колин Рили бегал и рассказывал всем, что я описалась. Потом поняла, что худшим стал день, когда проводили церемонию прощания с Рейчел. Я не плакала, и все смотрели на меня с подозрением: как будто я должна была свернуться в комок и стать ни к чему не способной.

Я стараюсь сменить тему.

– Так что там с домашкой по расчетам, трудная? – спрашиваю я Скарлетт.

К счастью, она моментально отвлекается.

– Нет. Она задала всего пять задач, и мы их все разбирали на уроке.

– Отлично.

– Хочешь, пройдемся по ним сегодня? – предлагает она. – Можем початиться онлайн.

– Нет. Думаю, займусь ими, как только приду домой, а потом завалюсь спать. У меня голова болит.

– Конечно, будет болеть, – щебечет Мейси. Она кладет мою голову себе на плечо. – И тебе стоит завтра остаться дома.

Я и останусь, если тут все будет продолжаться в том же духе.

* * *

Весь оставшийся день я ходила по школе как во сне. Слухи распространялись. Это напоминало первый день в старших классах, когда все шептались, прикрываясь ладонью: «Вон идет сестра убитой девушки».

Как только звенит звонок с последнего урока, я вставляю наушники и делаю музыку так громко, что ушам больно. Но не убираю звук и не снимаю наушники, пока автобус не подъезжает к остановке. Усталая, тащусь домой.

Там ждет мама. В выражении её лица и напряженной позе заметна озабоченность. Но меня этим не купишь. Трясущейся рукой я провожу по волосам.

– Как прошел день? – Она пытается взять у меня рюкзак.

Я отстраняюсь от нее и роняю рюкзак на свою полку шкафа в прихожей. Конечно же, на полках Рейчел пусто. Мама следит за этим, словно сестра однажды появится и ей понадобится место, куда поставить ботинки и повесить пальто.

– А ты как думаешь? – Тревога в ее взгляде подсказывает, что она слышала о появлении в школе Чарли Доннели. – Ты знала, что он будет ходить в старшую школу Дарлинга?

Она медлит лишь секунду, но мне все становится понятно.

– О боже, ты знала, – обвиняю я. Родители знали, что он снова в городе, и ни слова не сказали мне об этом?

– Прости. Когда медсестра позвонила и сообщила, что тебе плохо… Знаю, мы должны были предупредить тебя прошлым вечером. Просто это было… Мы были слишком… – Она замолкает, не в силах найти слова.

Я про себя заканчиваю за нее: «Знаю, мы должны были предупредить тебя, что парень, который три года назад сбил твою сестру, теперь ходит в твою школу. Но мы были слишком заняты снятием двери с твоей спальни».

Я не говорю это вслух, потому что устала от случившегося, от внимания, от жалости, от беспокойства. Я молча скидываю ботинки и протискиваюсь мимо. Мама уступает мне дорогу, но ее отчаяние преследует меня словно темное облако.

Я останавливаюсь у лестницы.

– Пустяки. Забудь об этом.

– Это вовсе не пустяки. Лиззи, мне жаль. Меня постоянно мучает беспокойство. Каждый раз, когда ты выходишь из дома, я думаю, что если… ты тоже пострадаешь. Я не могу допустить это.

Я взбегаю вверх по ступеням. Мне нужно попасть в свою комнату и оказаться подальше от матери. Добегаю до спальни и останавливаюсь в удивлении: совсем забыла, что они сняли дверь. Я оборачиваюсь и вижу маму прямо за спиной. Она смущена чувством вины и даже не может смотреть мне в глаза.

Я сжимаю кулаки, впиваясь ногтями в ладони, надеясь, что боль удержит меня от срыва, который закончится еще одним отвратительным скандалом. Чтобы этого не произошло, бегу вниз и направляюсь к задней двери.

– Куда ты идешь? – визжит мама в тревоге.

Вокруг дверной ручки видны черные отметины. Наверное, их оставил папа: его руки всегда в масле или грязи. Я потираю пальцем одну из отметин. Она не исчезает.

– На улицу, – бормочу я. – На качели.

Не дожидаясь ее ответа, открываю дверь нараспашку и пулей вылетаю из дома. Осенний воздух прозрачен и свеж. Сухие листья, только начавшие опадать, шуршат под ногами, когда я бегу к веревочным качелям, висящим в углу нашего участка. Папа повесил их, когда Рейчел было восемь. Через неделю она сломала запястье, взбираясь на них. Мама плакала и умоляла папу снять качели, но, как ни странно, он этого не сделал. Зато мне целый год запрещали кататься на них одной. Мама считала, что это небезопасно. Но я ни разу не пострадала, качаясь на них. Спустя годы качели все такие же крепкие, как и тогда. Я сажусь. Осеннее солнце целует мое лицо. Я глубоко вздыхаю и отталкиваюсь носками. Хочу пережить смерть Рейчел, но в нашем доме, в нашем городе это невозможно.

Рейчел повсюду. Ее комната осталась в том же виде, какой была в ночь, когда она умерла. Мама только заправила постель. Сестра никогда не застилала кровать. Она вставала поздно, сбрасывала одеяло на пол и спешила в ванную, которую мы делили на двоих. Внизу, в прихожей, мама до сих пор пишет ее имя белым мелом над ее секцией шкафчика. Пианино, на котором играла только Рейчел, до сих пор стоит в нашей гостиной. Каждый божий день мама тщательно протирает его от пыли. Веревочные качели с деревянным сиденьем, которые папа сделал для Рейчел, до сих пор висят в нашем дворе, хотя никто ими не пользуется с тех пор, как она умерла. Волейбольная форма Рейчел по-прежнему висит на двери в ее комнате. Даже ее зубная щетка все еще стоит в стаканчике в ванной.

Однажды я спросила маму, почему. Она разрыдалась и на час заперлась в спальне. Все это время папа бросал на меня неодобрительные взгляды. Я никогда больше не спрашивала, но позже мама объяснила мне, что это для того, чтобы мы никогда не забывали. Забыть Рейчел? Как можно? Даже если уничтожить дом и все вещи, это невозможно. Но я не сказала ничего такого маме. Психолог, к которому родители отправили меня после смерти сестры, говорил, что все скорбят по-своему и нет неверных реакций. Но я не могу не сравнивать свою скорбь со скорбью мамы или папы, или, черт возьми, даже со скорбью ребят в школе. Все они ожидают от меня определенной реакции, но я просто хочу оставаться собой. Если бы только знать, кто я такая. Я пытаюсь это выяснить. Вот почему все время пробую новое. Я не вписываюсь в среду, которая меня окружает. Ни одна из тусовок Дарлинга не кажется мне подходящей. Поэтому той ночью я поехала с Эшли. Поэтому переспала с Чейзом… нет, прошу прощения, с Чарли: думала, что узнаю о себе что-нибудь. И узнала, что делаю плохой выбор, когда дело доходит до парней.

Снова охватывает стыд. Я должна избавиться от него и позволить себе немного расслабиться. Заниматься сексом – не преступление. Мне семнадцать. Большинство моих подруг, включая Скарлетт, уже потеряли девственность. Мейси впервые занималась сексом, когда только перешла в старшую школу, Ивонн – в следующем году. Я ждала намного дольше, чем все мои одноклассницы.

Но если бы ситуация повторилась, я бы лучше развернулась и ушла. Разве нет?

Тру лицо ладонями и вдруг обращаю внимание на еле слышный скулеж. И в первый раз за последнее время начинаю искренне улыбаться. Спрыгиваю с качелей и иду к деревянному забору, который отделяет наш двор от территории Ренников. Между двумя планками забора торчит голова большой черной дворняги: пара пытливых карих глаз, влажный нос и слюнявый язык. Морган не может пролезть через дырку в заборе целиком. Хотя мне очень хочется носиться с ним по двору и получать его собачьи поцелуи. А еще лучше, чтобы все собаки в округе присоединились к нам: Морган, тявкающий терьер мистера Эдвардса и лабрадор Палмерсов. Это было бы в тысячу раз лучше, чем сидеть тут и думать, какая же я неудачница.

– Привет, приятель, – говорю я, опускаясь на колени, чтобы потрепать его по морде.

Пес лижет мне руку. Он, кажется, так счастлив видеть меня, что хочется заплакать. Иногда животные разбивают мне сердце: они любят нас так искренне и глубоко. Даже если мы не понимаем их (в приюте я встречала много таких, с которыми плохо обращались), они все равно хотят угодить нам. Это так трогательно.

– Как прошел твой день, милаха? – спрашиваю я его. – Гонялся за белками? Нашел какие-нибудь палки? Рассказывай все.

За спиной раздается мужской хохоток, и я быстро вскакиваю от неожиданности. Оборачиваясь, ожидаю увидеть его.

Только это не он.

Это Джефф.

7

– Привет, Лиззи, – Джефф улыбается мне, затем лохматой голове, что торчит из забора. – Милый песик.

– Это правда. А меня зовут Бэт, – привычно поправляю я.

Он криво ухмыляется.

– Точно, Бэт. Я забыл. Ты теперь совсем выросла. – Он протягивает руку и трогает мои волосы, как делал, когда мне было четырнадцать. Тогда я была влюблена в парня своей сестры.

Пытаюсь не покраснеть и не опозориться.

– Тебя долго не было, – говорю я, чтобы скрыть смущение, иду назад к веревочным качелям и плюхаюсь на деревянное сиденье.

Его кривая ухмылка превращается в полноценную улыбку. Он выглядит так же, как и два года назад, когда уезжал из Дарлинга. У него по-прежнему выдающийся подбородок и темные глаза с лучиками морщинок, появляющимися, когда он улыбается. Моя сестра считала, что он самый красивый парень в мире. И я не возражала.

– Два года, – подтверждает он. – Но Дарлинг совсем не изменился, правда? Те же магазины, улицы, люди.

– Ага.

– Мне это нравится, – он стряхивает с джинсов несуществующую пыль. – За океаном все было чужим, а Дарлинг все тот же. Вот почему мы всегда хотим вернуться домой, да?

– Да? У тебя появился акцент, – поддразниваю я.

Он хватается за веревку и осторожно качает меня вперед.

– Сложно не перенять акцент после двух лет пребывания. Но со временем он уйдет.

– Скучаешь по Англии? Иногда мне хочется туда поехать.

– Тебе хочется? – он коротко смеется. – Не думаю, что тебе там понравится. Ты создана для одноэтажной Америки, Лиззи. Она подходит тебе. Нет смысла уезжать куда-то отсюда. Тут есть все, что тебе нужно. Люди, которых ты любишь и которые любят тебя. Там никто по-настоящему тебя не поймет и не примет.

– Ужин! – кричит мама с заднего крыльца.

– Отлично. Умираю с голоду. – Джефф машет рукой моей маме, чтобы дать понять, что мы ее услышали. – Идем.

– Ты остаешься? – Я тянусь носками к земле, чтобы остановить качели.

– Да. Соскучился по ростбифу твоей мамы. Такого нет в Соединенном Королевстве. Мясо там другое, ты знала?

– А разве они не знамениты своими коровами? Я читала об этом где-то в Сети.

Он обнимает меня за плечи.

– Разве вас не учат в выпускном классе, что семьдесят пять процентов всего в интернете – мусор? Ты поверишь мне, своему старому другу Джеффри, или какой-то онлайн-газетенке?

– Тебе.

– И это правильно, – он сжимает меня в объятиях.

Его рука на плечах вызывает странные ощущения. Ее не должно быть там. Он – парень Рейчел. Это ее он должен обнимать.

Ужин не так ужасен, как я себе представляла. Родители любят Джеффа и в восторге оттого, что он снова за нашим столом.

– Как в старые времена, – вздыхает мама.

– Только лучше, потому что мы старше, Лиззи – красивее, а я занимаюсь бодибилдингом. – Джефф напрягает бицепс, и мама смеется над его шаловливыми выходками.

Папа бормочет что-то одобрительное.

– Как продажи в магазине? – спрашивает Джефф отца. – Я слышал, в Линкольне открывают «Домашние запасы». Вдруг появится конкуренция, а? – Линкольн – город в двадцати минутах езды к востоку от нас.