скачать книгу бесплатно
Дориан Грей впитывал каждое слово, широко раскрыв глаза от изумления. Его рука разжалась и ветка сирени выскользнула у него из рук, упав на песок. Мохнатая пчела деловито закружилась над ней, довольно жужжа, потом села и принялась обследовать драгоценную камею из тысяч крохотных сияющих звездочек. Молодой человек наблюдал за ней с тем рассеянным вниманием, с каким мы порой присматриваемся к ничего не значащим мелочам, когда нам нужно заглушить смутное волнение и нам страшно думать о серьёзном, или смутные флюиды какой-нибудь ужасной для нас мысли вдруг овладевают нашим умом, вынуждая нас сдаться ей.
Вскоре пчела наигралась и отправилась путешествовать дальше. Дориан следил, как она вползала в хрупкую чашечку полевого вьюнка. Цветок дрогнул и и тихо закачался, как будто покачивая головой.
Внезапно на пороге мастерской появился Холлуорд, резко показывая знаками, что следует возвращаться. Лорд Генри и Дориан заговорчески переглянулись, улыбаясь друг другу.
– Я жду! – закричал Холлуорд. – Идите скорее! Освещение теперь лучше некуда, а пьянствовать можно и здесь!
Они встали и неспешно пошли к дому по дорожке. Мимо них летели две бело-зеленоватые бабочки, а в дальних зарослях сада, на старой груше, запел дрозд.
– Ведь вы на самом деле рады, что познакомились со мной, так ведь, мистер Грей? – сказал лорд Генри, бросая взгляд на Дориана.
– Да, пока что я рад! Но не уверен, всегда ли так будет!.
– Всегда! Где вы взяли это ужасное слово? У меня судорога, когда я слышу его. Женщины без него жить не могут! Они способны испортить любой роман, вознамерившись считать его вечным! Помимо этого, оно ровным счётом ничего не значит. Между капризом и «вечной любовью» та разница, что каприз длится чуть дольше!
В дверях мастерской Дориан Грей коснулся плеча лорда Генри.
– Коли так, – покраснев от собственной дерзости, шепнул он, – тогда пусть наша дружба останется капризом!
Затем он вскочил на подмостки и принял позу.
Лорд Генри уселся в большое плетёное кресло и принялся наблюдать за ним.
Только шелест кисти по полотну порой нарушал глухое молчание, да и тот стихал, когда Холлуорд время от времени отступал от картины, чтобы лучше увидеть работу. Сквозь широко распахнутые двери лились косые лучи Солнца, и в них играли и плясали золотые пылинки. Густой запах роз, казалось, переполнял мастерскую.
Спустя не более четверти часа Холлуорд завершил работу, посмотрев пронзительным взглядом сначала на Дориана Грея, затем на картину, и замер, покусывая конец одной из своих длиннющих кистей. Он нахмурился.
– Всё, картина готова! – наконец воскликнул он, и, пригнувшись, тонкими красными литерами почертал свою фамилию в левом углу полотна.
Лорд Генри уже вскочил и дотошно разглядывал картину. Несомненно, это было феноменальное произведение искусства, да и сходство с Дорианом тоже было просто потрясающим.
– Ну, милейший, не могу не поздравить вас от всей души! Это самый лучший портрет из всего современного искусства. Мистер Грей, идите сюда и оцените себя, взгляните, каков вы на самом деле!
Юноша встрепенулся, словно освобождаясь от какого-то сна наяву.
– Неужели же мы дождались и он в самом деле завершён? – прошептал он, сбегая с подмостков.
– Совершенно! Как свежий огурчик! – ответил художник. – А вы, Дориан сегодня отличились – позировали просто изумительно. Если бы вы знали, как я вам благодарен за это!
– Эти чудеса ведь не случились бы без моего участия, не так ли? – засмеялся лорд Генри. – Ну подтвердите же, мистер Грей!
Дориан казалось не слышал его, он лёгким аллюром подскочил к своему портрету и стал лицом к нему. При виде своего изображения, он от неожиданности сделал шаг назад, и присутсвовавшие заметили, что на его щеках на мгновение полыхнул румянец удовольствия. В его глазах искрилась радость, как у малденца, первый раз в жизни увидившим своё отражение в зеркале. Потрясённый, утратив на время способность двинуться, видя, что Холлуорд говорит ему нечто, он не воспринимал значение слов. Явление пред ним его собственной красоты было для него просто небесным откровением. Раньше он не принимал комплименты Бэзиля Холлуорда всерьёз, они представлялись ему преувеличенными проявлениями дружеского участия, игали его ущей, он выслушивалих вполуха, подсмеивался над ними и тут же забывал. Впечатления они на него не производили. Затем явился лорд Генри со своим завораживающим панегириком юности, а вместе с ним – и с приговором существованию вечной молодости. Эти странные вещи взволновали Дориана, и вот, когда он увидел собственную красоту в зеркале картины, ему как вспышка, открылся сокровенный смысл проповеди лорда Генри. Что спорить, когда-нибудь наступит день, когда лицо его состарится и поблекнет, его скроют морщины, глаза потухнут и выцветут, его спортивная фигура скрючится и станет уродливой. Алые губы выцветут, и золото кудрей превратится в пепел. Время, раздвинув горизонты его души, испоганит его тело. И наконец оно станет мерзким, отвратительным, неуклюжим.
Эта мысль, как остро наточенный кинжал, больно ударила его в сердце, и острая боль заставила зазвенеть самые глубинные струны его души. Глаза его помутнели, как огромные аметисты и заволоклись пеленой подступающих слез. Ему показалось, что ледяная рука покойника сжала его сердце.
– Вы, я вижу, не в восторге от вашего портрета? – наконец осведомился Холлуорд, как будто слегка обиженный долгим молчанием Дориана.
– Разумеется, он не может ему не нравится! – сказал лорд Генри.
– Да и кому такое чудо может не понравится! Это одно из самых великих творений современного искусства. Я готов отдать за него всё, что вы не попросите. Этот портрет должен быть в моей коллекции.
– Он не принадлежит мне, Гарри!
– И кому он же он принадлежит?
– Разумеется, Дориану! – ответил художник.
– Счастливчик!
– Это более, чем печально! – прошептал Дориан Грей, не имея сил отвести глаза от собственного изображения. – Невероятно печально! Старость найдёт и меня, я превращусь в уродливого старца, стану отвратительным карликом, а этот портрет будет вечно юным. На нём всегда будет цвести этот прекрасный июньский день! Всегда! О, если бы всё было наоборот! О, если бы я мог всегда остаться юным, а мой портрет старился бы вместо меня! Это… то… Только за это я отдал бы даже жизнь, отдал бы всё на свете! Я бы ничего не пожалел! Душу бы продал!
– Сомневаюсь, что вам, Бэзил, такая сделка пришлась бы по вкусу! – засмеялся, лорд Генри. – Ох, и не выносима бы стала ноша художника-творца!
– Я протестовал бы против этого всеми фибрами души, Гарри, – сказал Холлуорд.
Дориан Грей как будто стал приходить в себя, потом втрепенулся, оглянулся и вперился него.
– Кто бы соомневался в этом, Бэзил. Для вас ваше искусство дороже друзей. Я ценен для вас не больше какого-нибудь замшелого и позеленевшего от яри-медянки бронзового истукана! А, по вашим глазам видно, скорее всего, я стою для вас даже меньше!
Художник в изумлении воззрился на него. Таких речей от Дориана прежде никто никогда не слышал. Что с ним случилось такое? Юноша производил впечатление почти рассерженного фавна. Лицо налилось кровью, щеки горели, ноздри дрожали.
– Да! – как будто гвозди вбивал он, – Я уверен, и вижу, что я для вас не значу ничего, я для вас значу много меньше, чем ваш хвалёный, мерзкий Гермес из мрамора или Аполлон из слоновой кости, ваш серебряный фавн с крыльями. Вам только такое по нраву! Зелёные фавны и крылатые Аполлоны! А я… долго ли вы будете способны любить меня? До моей первой морщины на лице, я думаю? Я осознаю, что, как только человек утрачивает свою былую привлекательную красоту, какая бы неописуемая она ни была, он утрачивает всё. Ваша картина была хорошим уроком для меня, многому научила меня. Лорд Генри Уоттон говорит совершеннейшую правду: юность – единственное сокровище, которое бесценно. Как только я увижу первые признаки старости, я покончу жизнь самоубийством!
Холлуорд стал бледен и стоал хватать Дориана за руки.
– Дориан! Дориан! Что вы говорите! Такого друга, как вы у меня не было вовеки, и наверняка не будет никогда. Неужели вы, живой человек, завидуете неодушевленному истукану, да знаете ли вы, что вы сами прекрасней всех вещей!
– Я завидую всему бессмертному! Я завидую этой картине, на которой вы изобразили меня. Почему при нём всегда будет то, что я принуждён буду утрачивать? Каждая следующая минута жизни лишает чего-то меня, при этом чем-то наделяя его. О, если бы всё обстояло совсем наоборот! Пусть бы картина менялась, а я вечно оставался бы таким же, как сегодня. К чему вы закончили её? К тому, чтобы она всегда издевалась надо мной, издевалась жестоко и цинично!
Волны горячих слез затопили его глаза, он выдернул руку и кинулся на диван, свернулся калкачиком, зарыл лицо в подушки, и замер, словно уйдя в молитву.
– Гарри! Вот ваша работа! – с горечью сказал Холлуорд.
Лорд Генри пожал плечами.
– Просто вам явлен реальный Дориан Грей, не более того! – ответил он.
– Нет!
– Ну коли нет, тогда при чём здесь я?
– Вам следовало уйти, когда я вас просил об этом! – пробормотал он.
– Кажется, вы совсем забыли! Я ведь остался здесь по вашей же просьбе.
Гарри, ссориться сразу с двумя моими лучшими друзьями – самая худшая перспектива дня! Вы незаметно подвели меня к тому, что скоро я возненавижу свой лучший перл, и скорее всего уничтожу его! В конце концов, это всего лишь тряпка с кусками краски на ней! Меня не очень привлекает перспективы быть яблоком раздора между моими двумя лучшими друзьями; но вы оба заставили меня возненавидеть лучшее моё произведение, и я уничтожу его. Что ж, ведь это только полотно и краски! Я не желаю, чтобы какая-то жалкая картина стала яблоком раздора между друзьями и испортило перспективу нашей дружбы!
Золотистая голова бледного, как мел, Дориана Грея приподнялась с подушки, бледный, как лунь, с широко открытыми глазами, наблюдал он за Холлуордом, пока тот шёл к столику с кистями и красками, стоявшему в углу комнаты возле готического, закрытого пёстрой занавесью окна. Интересно, чем он сейчас занят? Пальцы его нервно шарили в ящике, что-то ища среди великого множества тюбиков с краской и засохших кистей, словно разыскивая нечто иное. Дориан догадался, что ищет художник. Да-да, он разыскивал длинный острый шпатель с игольчатым гибким стальным лезвием. Покопавшись в грудах тюб, Холлуорд, кажется, наконец нашёл то, что искал! Дориан осознал – этот безумец, кажется, собирается устроить покушение на его картину!
Заходясь в рыданиях, Дориан вскочил с дивана, подбежал к Холлуорду, и вырвав шпатель из рук, отшвырнул его в угол мастерской.
– Прекратите! Не смейте! Бэзил, остановитесь! – кричал он. – Это просто убийство!
– Неважно, как, но вы оценили мою работу, Дориан! – жёстко проговорил художник, едва успевая опомниться от изумления, – А я-то думал, вы на это не способны!
– Ценить ее? Я просто влюблён в неё, Бэзил. Я чувствую, что мой портрет – часть меня самого!
– Ну и ладненько! Просыхайте, как просохните, вас покроют лаком, вставлены в раму и отвезут домой. После этого делате с собой, что хотите!
Бэзил неспешно пересёк комнату и позвонил, чтобы подавали чай.
– Вы, случаем, не откажетесь выпить чашечку чаю, Дориан? А ты, Генри? Или вы уже развратились настолько, что презираете такие незатейливые удовольствия?
– Незатейливые удовольствия? Я просто схожу по ним с ума! – сказал лорд Генри. -Незатейливые удовольствия – последний приют для слишком сложных натур! Кстати, я терпеть не могу сцен, кроме сцен на театральных подмостках! Вы оба – самые нелепейшие порождения человеческой породы.! Интересно, кто тот негодяй, который сказал про человека, что он разумное животное? Более скоропалительных определений мне не пришлось слышать за всю мою жизнь! Ищите у человека всё, что угодно, кроме разума. Печали по этому поводу нет, я лишь втайне желал бы, чтобы мои друузья не перегрызли друг другу глотки из-за различия своих пристрастий по поводу искусства и всяких бездарных картинок! Бэзил, спасите свою бессмертную душу, отдайте её мне! Для этого глупого мальчика иметь её – блажь, а я мечтаю о ней.
– Бэзил, стоит вам только пообещать её кому-то, как я вас возненавижу и прокляну! И тогда прощения не просите – не прощу! – воскликнул Дориан Грей. – И, знайте, никому не позволено величать меня «глупым мальчиком»!
– Мне приходится повторять, картина – ваша собственность, Дориан. Она подарена мной вам ещё до своего появления на свет! Вы же не будете отрицать, что порой вели себя довольно глупо? Не думаю, что напоминание о вашей молодости вам неприятно, скорее наоборот! При этом вас просто раздувает от тайной гордыни!
– Ещё сегодня утром меня бы передёрнуло от этого, лорд Генри.
– Ах! Ещё сегодня утром, говорите. Но с тех пор вы уже немного постарели!
Послышался стук в дверь, и в комнате появился лакей с чайным подносом, который тотчас установил его на низкий японский столик. Зазвенели чашки и блюдца, запыхтел пвчписной чайник.. Следом за лакеем вошёл мальчик и внёс два шарообразных фарфоровых блюда. Дориан Грей пуже разливал чай, стоя у стола. Холлуорд и лорд Генри неспешно подошли к столу и, приподняв крышки, стали рассматривать, что там под крышкой.
– Как вы думаете, не стоит ли нам пойти сегодняв театр?, – предложил лорд Генри, – Наверняка где-нибудь, что-нибудь интересное. Хотя я и обещал кое-кому обедать в Уайт-клубе, но это мой старый приятель, так что можно телеграфировать ему, что я плохо себя чувствую или что внезапно занят, или сказать правду, что не могу присутствовать ввиду более позднего приглашения. Думаю, что последняя отговорка предпочтительнее; она умилит его своей дерзкой откровенностью.
– Надо фрак нацеплять! Какой ужас!, – сморщился Холлуорд, – Нет ничего беле отвратительного, чем эти фраки!
– Да уж! – томно процедил лорд Генри, – Современная мода отвраттительна! Фрак так мрачен и уныл. Ныне нашу жизнь может скрасить только цветистый порок!
– Право, Гарри, тебе не стоило говорить таких вещей при Дориане!
– При каком из двух? При том, который наливает чай, или пялится с картины?
– Перед двумя!.
– Я был бы счастлив пойти вместе с вами в театр, лорд Генри, – воскликнул Дориан
– Замечательно! Тогда в путь!, Бэзил, вы составите нам компанию?
– Я, право, я не могу. Дела, дела, дела!.
– Ну, так мы поедем одни – я и вы, мистер Грей.
– Я буду только рад!
Бэзил, закусив губу и, подошел к картине, держа чашку на весу.
– А я останусь с истинным Дорианом, – невесело сказал он.
– С чего это – истинный Дориан? – воскликнул юноша, подходя к нему. – Неужто я на самом деле таков?
– Да, именно!
– Как это чудесно, Бэзил!
– По крайней мере, по видимости, это вы! И на картине всегда останетесь таким!, – вздохнул Холлуорд. – А это многого стоит!.
– Как люди охотятся за верностью! – почти выплюнул лорд Генри, – Да даже в любви – это просто чистый животный инстинкт! Стабильность никак не связана с нашей волей. Молодые люди грезят верностью! И лгут, старцы мечтают согрешить – и обламываются! Вот и вся истина! Я умываю руки!
– Дориан! Не стоит вам ходить сегодня в театр! – сказал Холлуорд, – Оставайтесь! Вас ждёт хороший обед!
– Никак не могу, простите, Бэзил!
– Что так?
– Я пообещал лорду Генри составить ему компанию.
– Вы ничуть не упадёте в его глазах, если не выполните своего обещания! Он сам-то держит обещания? Никогда! Поверьте мне! Не стоит вам ходить с ним!
Дориан Грей рассмеялся и стал качать головой.
– Я молю вас!
Юноша как будто заколебался; он бросил быстрый взгляд на лорда Генри, который, с неизменной чашкой в руке, улыбаясь, слушал их беседу.
– Я обязан откланяться, Бэзил, – сказал он.
– Ваше дело! – сказал Холлуорд. Он вернулся к столу и поставил чашку на поднос, – Тогда не стоит терять времени! Уже вечер, а вам надо переодеться! Прощайте, Гарри! До свидания, Дориан. Надеюсь, заглянёте во мне на днях!… Завтра придёте?
– Пренепременно.
– Надеюсь, у вас хорошая память? Не забудете?
– Нет, разумеется! – утвердительно кивнул Дориан.
– А ты… Гарри?
– Да, Бэзил.
– Не забудьте то, о чем я просил тебя в саду сегодня утром.
– Я что-то ничего не припоминаю!.
– Я доверяю вам.
– Мне осталось доверять только самому себе! – сказал лорд Генри, похохатывая, – Так идемте же, мистер Грей! Мой кабриолет караулит нас у дверей! Я могу подбросить вас потом до дома. До свидания, Бэзил! Чудесный выдался денёк сегодня!.
